Книга пятая. О ВОЗВРАЩЕНИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ВЕЩЕЙ ПРИ ВОЗРОЖДЕНИИ НАЦИЙ 8 страница
[Несколько раньше в Литературных новостях "Лейпцигских ученых записок" от августа 1727 года была напечатана рецензия на "Новую Науку", весьма неблагожелательная, с многочисленными ошибками. Вико ответил на нее небольшой книжкой "Notae in Acta Lipsiensia". В этом ответе Лейпцигским Журналистам нужно было упомянуть о повторном издании его книги, подготовлявшемся в то время в Венеции, и Вико письменно запросил об этом разрешение у Лодоли, и печатно еще раз было объявлено, что "Основания Новой Науки" с примечаниями самого автора переиздаются в Венеции].
В это время венецианские издатели под маской ученых через Джессари и Моска (двух неаполитанцев — книготорговца и издателя) запросили у Вико все его произведения, напечатанные и не-
==499
Приложение первое
изданные, описанные в упомянутом выше каталоге: они хотели ими будто бы украсить свой Музей, — так говорили они, — на самом же деле — чтобы переиздать их в едином собрании, надеясь, что всему ему легко придаст блеск "Новая Наука". Желая показать им, что он знает, кто они такие, Вико дал понять, что из всех слабых произведений его утомленного ума он хотел бы оставить миру только "Новую Науку", да и оно, как они могли бы знать, переиздается в Венеции. Даже больше того: стремясь обеспечить и после своей смерти издателя этого второго издания, он предоставил в распоряжение отца Лодоли один манускрипт примерно в 50 листов, где Вико шел к отысканию тех же оснований негативным путем. [Вико имел предложения напечатать эту книгу в Неаполе, во он просил не делать этого, так как нашел те же основания позитивным путем].
|
|
|
В конце концов, в октябре 1729 года дошел до Венеции по адресу отца Лодоли свод исправлений к отпечатанной книге, а также примечания и комментарии, составляющие в общей сложности манускрипт примерно в 300 листов.
Итак, поскольку дважды было объявлено о новом издании в Венеции "Новой Науки" с добавлениями и поскольку манускрипт находился уже там, лицо, ведавшее торговой частью этого издания, позволило себе разговаривать с Вико как с человеком, вынужденным печатать свою книгу именно там. Этим было затронуто самолюбие Вико, и он затребовал назад все то, что было туда послано. Это возвращение состоялось через шесть месяцев, когда уже больше половины всего произведения было отпечатано. А так как в силу названных только что причин оно не находило никого, кто издал бы его на свой счет, ни здесь, ни в Неаполе, ни еще где бы то ни было, то Вико принужден быя обсудить «щ» одну возможность, может быть, и самую правильную, но о которой он просто не думал, так как в этом не встречалось необходимости. От первого издания его книги новый замысел, как это ясно видно, отличался, как небо от земли. [Вико нашел другой метод, и все то, что первоначально "Дополнения" представляли очень обширно и расплывчато, так как шаг за шагом нужно было проследить все произведение, теперь было изложено настолько систематично и сжато, что, по сравнению с первым изданием, общий объем рукописи увеличился лишь на три листа. Так, например, особенности естественного права народов, изложенные первым методом, потребовали в главе 1, § VII шести листов, теперь же им было отведено лишь несколько строк]. Совершенно нетронутыми Вико оставил в первом издании три места, вполне его удовлетворявшие. Именно ради этих трех мест, главным образом, и необходимо первое издание "Новой Науки", которое он имеет в виду, когда цитирует "Новую Науку", или "произведение с примечаниями", в отличие от других "своих произведений": под последними он имеет в виду три книги "Все-
|
|
|
К оглавлению
==500
Жизнь Джамбаттиста Вико
общего Права", являющиеся первым наброском "Новой Науки". Поэтому или вся первая "Новая Наука" должна печататься вместе со второй, или же, если нельзя об этом мечтать, то должны печататься по меньшей мере три указанные места...
|
|
|
Таким образом, в течение короткого времени, совершенно один и тяжело больной, Вико принужден был обдумывать и печатать свое произведение с некоторыми улучшениями и добавлениями, к которым он впоследствии присоединил еще "вторые исправления, улучшения и дополнения"...
Эти первые и вторые замечания, вместе с еще немногими, но очень важными, которые пишутся непрерывно, в результате продолжающегося время от времени обсуждения этого произведения с друзьями, могут быть включены в соответствующие места, когда оно будет печататься в третий раз...
[Отпечатанная книга получила благожелательный отзыв кардинала Корсики, — ему было посвящено первое издание "Новой Науки", — ставшего к этому времени папой. Вико приводит письмо его племянника, кардинала Нери Корсини, датированное в января 1731 г.]
Достигнув такой чести, Вико ни на что больше в мире не мог уже надеяться. Он достиг преклонного возраста, изнурен многочисленными трудами, измучен заботами о доме и жестокими судорогами в бедрах и голени, порожденными какой-то странной болезнью, пожравшей у него почти все то, что находится внутри между нижней костью головы и небом. Тогда он совершенно отказался от занятий и подарил отцу Доменико Лодовичи (иезуиту, латинскому элегическому поэту) манускрипт Примечаний к первой "Новой Науке" со следующей надписью: ХРИСТИАНСКОМУ ТИБУЛЛУ ОТЦУ ДОМЕНИКО ЛОДОВИЧИ ЭТИ
|
|
|
НЕСЧАСТНЫЕ ОСТАТКИ ЗЛОПОЛУЧНОЙ "НОВОЙ НАУКИ", РАЗБРОСАННЫЕ ПО ЗЕМЛЕ И ПО МОРЮ НЕИЗМЕННО БУРНОЙ СУДЬБОЮ, ПОТРЯСЕННЫЙ И УГНЕТЕННЫЙ ДЖАМБАТТИСТА ВИКО. РАЗДИРАЕМЫЙ И УСТАЛЫЙ, КАК В ПОСЛЕДНЮЮ НАДЕЖНУЮ ГАВАНЬ В КОНЦЕ КОНЦОВ ПЕРЕДАЕТ.
При исполнении своих профессорских обязанностей Вико живо интересовался успехами юношей. И для того, чтобы избавить их от обмана или не дать им впасть в обман лжеученых, он совсем не заботился о том, чтобы избегнуть недружелюбного к себе отношения ученых коллег по профессии. Он всегда говорил о красноречии так, как оно должно вытекать из мудрости, утверждая, что крас-
==501
Приложение первое
норечие — это не что иное, как говорящая мудрость, и что поэтому его кафедра должна направлять умы и делать их универсальными; и что если другие останавливали их внимание на частностях, то красноречие должно было воспитывать целостное знание, благодаря которому части становятся понятными в целом. Поэтому о каждой отдельной теме его предмета он рассуждал так, что она оказывалась одушевленной, как бы единым духом, всеми теми науками, которые имеют к ней отношение (именно об этом он писал в своей книге "De Ratione studiorum"). Самым чистым примером такого знания является Платон у древних, — наша целостная Универсальность всех наук, согласованная в единую систему. Потому Вико ежедневно говорил с таким блеском и глубиною о различных ученых предметах, как если бы в его школу приходили его слушать знаменитые иностранные Ученые. Вико был грешен тем, что впадал в гнев, от которого всеми силами старался уберечь себя, когда принимался писать; и он публично признавался в том недостатке, что он со слишком большим негодованием нападал или на ошибки ума и на несостоятельность системы, или на дурные нравы своих ученых соперников, тогда как он должен был бы с христианским милосердием и как истинный философ или скрыть это негодование или сострадать им. Поэтому он всегда досадовал на тех, которые пытались обесславить его произведения, и испытывал признательность к тем, кто справедливо оценивал их, — а последние всегда оказывались наилучшими и наиболее учеными людьми города. Стоявшие посредине, или ложные ученые, или плохие, или и те и другие, самая безнадежная часть, называли его сумасшедшим, или, — выражаясь несколько более деликатно, — чудаком с идеями странными и темными; самая коварная часть их угнетала его подобными похвалами. Еще некоторые говорили, что Вико был бы хорош, если бы ему приходилось учить юношей после того, как они уже пройдут курс своих занятий, т. е. тогда, когда они уже удовлетворятся своим знанием... А еще одни выступали с похвалой тем более губительной, чем она больше: что он был бы достоин давать хорошие указания самим учителям. Но сам Вико благословлял все эти враждебные выпады, так как они предоставляли ему повод удалиться, как в неприступную крепость, за свой письменный столик, чтобы обдумывать и писать все новые произведения, готовя благородную месть клеветникам. Они же привели его к открытию Новой Науки, и с этого момента, насладившись жизнью, свободой и честью, Вико почитал себя счастливее Сократа, упомянув о котором, Федр дает следующий обет, свойственный великой душе: Cujus поп fugio mortem, si famam assequar, Ed cedo invidiae, dummodo absolvae cinis733.
==502
Суждение о Данте 2.СУЖДЕНИЕ О ДАНТЕ
"Комедию" Данте Алигьери нужно читать с трех следующих точек зрения: как историю варварских времен Италии, как источник прекраснейшего тосканского языка, как образец возвышенной поэзии.
Что касается первой точки зрения, то нужно сказать следующее. Самою природой установлено так, что общее сознание наций проходит определенное и единообразное поступательное движение; а в самом начале тех времен, когда варварство наций понемногу начинает облагораживаться, сознание является искренним и правдивым, ибо у него отсутствует рефлексия (применяемая во зло, она оказывается единственной матерью лжи), и потому поэты тогда воспевают истинные истории. Так, например, в "Новой Науке о Природе Наций" мы показали, что Гомер был первым историком Язычества; еще больше это подтверждается написанными нами "Примечаниями" к этому произведению, где мы нашли, что Гомер был совершенно отличен от того, каким его до сих пор представлял себе весь мир. Первым известным нам историком Римлян был, несомненно, Энний, воспевавший Пунические войны. По образцу их первым или одним из первых итальянских историков был наш Данте. А то, что он примешал к своей "Комедии" от поэта, — это рассказы об умерших, помещенных в зависимости от заслуг каждого из них в Ад, Чистилище или Рай. Здесь, как и следует поэту, sic veris falsa remiscet734, — так как он был Гомером, или Эннием, подходящим для нашей христианской религии, которая учит, что награды и наказания за наши хорошие или дурные поступки более чем .временны, т. е. вечны. Таким образом, аллегорические значения этой поэмы — не что иное, как те размышления, которые должен проделать сам читатель истории, чтобы извлечь пользу из примеров других.
Вторая точка зрения, с которой нужно читать Данте, — это то, что он является чистым и широким источником прекраснейшего тосканского языка. В этом смысле Данте еще не удовлетворен полезным комментарием, так как обычно говорят, что он собрал в своей "Комедии" выражения всех диалектов Италии. Такое ложное мнение могло появиться только потому, что в XVI веке, когда ученые люди принялись культивировать ту тосканскую речь, на которой говорили во Флоренции в XIV веке (золотой век этого языка), они заметили у Данте многочисленные выражения, совершенно не встречавшиеся у других тосканских писателей; с другой стороны, они узнали, к счастью, что много таких выражений живет в устах других народов Италии, и потому считали, что Данте собрал их оттуда и перенес в свою "Комедию". Таким образом, они сделали то же самое, что случилось и с Гомером, которого почти все народы Греции желали считать своим гражданином, так как каждый народ в его поэмах узнавал свои туземные и еще живые выражения. Однако такое мнение оказывается ложным в силу двух следу -
==503
Приложение первое
ющих чрезвычайно важных соображений: во-первых — потому, что в те времена Флоренция должна была обладать наибольшим количеством выражений, общих ей со всеми другими городами Италии, так как в противном случае итальянская речь не могла бы стать общей даже и во флорентийском наречии; во-вторых — поскольку в те несчастные столетия не было писателей, пользовавшихся народными идиомами в других городах Италии (и в действительности такие писатели не дошли до нас), то жизни Данте было бы недостаточно, чтобы изучить народные языки столь многочисленных народов, выражениями которых он во множестве и так свободно пользуется в своей "Комедии". Этим должны были бы заняться члены Академии делла Круска: они должны были бы разослать по Италии список таких слов и выражений, и от низших сословий в городах, которые сохраняют старинные обычаи и способы выражения лучше благородных и придворных людей (а крестьяне еще лучше самых низших городских сословий), получить сведения, сколькими из таких выражений и какими именно они пользуются, и в каком смысле; только тогда можно будет составить себе об этом ясное представление.
Третья точка зрения, с какой нужно читать Данте, это то, что мы видим в его лице редкий образец возвышенного поэта. Но такова природа возвышенной поэзии, что ей нельзя научиться посредством какого бы то ни было искусства. Гомер — более возвышенный, чем все поэты, когда-либо появлявшиеся после него, но он не имел своим предшественником какого-нибудь Лонгина, который мог бы ему дать наставления в поэтической возвышенности. И в основные, приводимые Лонгином, источники могут погрузиться только те, кто к этому был допущен и кому был дан такой жребий Небом. Их существует лишь два, и не больше, самых священных и самых глубоких: во-первых — величие души, которая заботится только о славе и бессмертии, и потому презирает и считает недостаточным все то, чем восхищаются люди скупые, тщеславные, слабые, нежные и женственные по нравам; во-вторых — дух, направляемый общественными и великими доблестями, прежде всего — великодушием и справедливостью; так, например, безо всякого искусства, в силу одного лишь возвышенного воспитания детей, установленного Ликургом, Спартанцы, которым по закону запрещено было знание письмен, ежедневно и запросто создавали выражения настолько возвышенные и величественные, что самые знаменитые героические и трагические поэты почли бы за честь поместить лишь отдаленно похожие выражения в свои поэмы. Но особенно характерно для возвышенности Данте то, что этому великому уму выпал жребий родиться во время еще живого варварства Италии; ведь умы человеческие подобны землям: не возделываемые в течение долгих столетий и в конце концов однажды обработанные, они приносят сначала плоды, и по совершенству, и по величине, и по изобилию удивительные; но, устав от непрерывной
==504
Выдержки из 1-го издания «Новой Науки»
и все усиливающейся обработки, они начинают приносить плоды скудные, безвкусные и мелкие. В этом заключается причина того, почему в конце варварских времен появились: Данте — в возвышенной поэзии, Петрарка — в утонченной, а Боккаччо — в красивой и изящной прозе. Все эти три образца несравненны, им во всяком случае нужно следовать, но кому-нибудь стать с ними наравне невозможно. Однако в наши в высшей степени культурные времена умы работают над прекрасными произведениями, и другие могут надеяться не только сравняться с ними, но и превзойти их.
Приняв все это во внимание, полагаю я, N.N. написал настоящие примечания к "Комедии" Данте; в них он, при трудном соединении ясности и краткости, делает правдоподобной историю вещей, событий или лиц, упомянутых поэтом; разумно объясняет его чувства, благодаря чему можно прийти к познанию красоты или легкости, украшенности или, высоты его выражений; таков наиболее действенный способ проследить язык хороших писателей — войти в дух того, что они чувствовали и что хотели сказать; поэтому в XVI веке на этом пути преуспели многие знаменитейшие латинские писатели в прозе и в стихах; еще до того, как прославился Калепини и другие составители словарей, N.N. оставляет в стороне всякую мораль, а еще того больше — ученую аллегорику. Он не собирается разъяснять с кафедры поэтическое искусство, но все здесь расположено так, чтобы юношество читало Данте с тем наслаждением, которое ощущают души человеческие, когда без опасения соскучиться они воспринимают многое из кратких, а не длинных комментариев, где комментаторы обычно без нужды снова повторяют все то, что они комментируют. Поэтому я считаю примечания N.N. весьма полезными, в особенности для такого возраста, когда желают узнать просто и легко все характерное.
З.ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПЕРВОГО ИЗДАНИЯ "НОВОЙ НАУКИ" (1725 г.)
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЕРБОВ И МЕДАЛЕЙ (КНИГА III, ГЛ. XXVII — XXXI)
Глава XXVII
ОТКРЫТИЕ ИСТИННОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ ГЕРОИЧЕСКИХ ГЕРБОВ
Итак, мы снова принимаемся за нить нашей ткани. В рассмотренном уже примере Герои-земледельцы в свою поэтическую эпоху исчисляли года по жатвам. Это открывает нам три великих Основания. Во-первых »— Основание Героических Гербов, откуда вытекают в высшей степени важные следствия для Науки о Естественном Праве Народов. Во всяком случае для всех тех, кто рассуждал об Изобретенных Гербах, не зная нашей Новой Науки, сила
==505
Приложение первое
истины ложилась тяжестью на перо, как только они приступали к тому, что сами они называли Героическими Гербами. Именно эти последние назывались у Египтян Символическим Языком, т. е. языком, который пользуется метафорами, образами и подобиями. Сами Египтяне утверждали, что на этом языке говорили во времена их Героев, мы же здесь доказываем, что этот язык был общим для всех героических Наций, рассеянных по Вселенной.
Ведь царь Скифии Идантура посылает Дарию Великому, объявившему ему войну (как и теперь царь Персидский послал бы своему соседу, царю Татарскому), в виде ответа лягушку, мышь, птицу, плуг и лук, желая всеми этими вещами сказать Дарию, что тот объявил ему войну вопреки праву народов736, так как: I. Сам Идантура родился в Скифской земле так же, как лягушки родятся из земли там, где эта земля находится; этим Идантура хотел обозначить, что его происхождение из этой земли старо, как сам мир; таким образом, лягушка Идантуры оказывается одной из тех лягушек, в которые, по словам Поэтов-Теологов, превратились люди в то время, когда Латона рожала Аполлона и Диану около воды (водою, может быть, хотели обозначить Потоп). II. Идантура в Скифии основал свой Дом (т. е. Народ), как и мыши роют свои норы в земле там, где они родились. III. Власть над Скифией принадлежит Идантуре, так как ему же принадлежат ауспиции; вместо птицы какой-нибудь Героический Царь Греции послал бы Дарию два крыла, а Героический Латинский Царь ответил бы ему: auspicia esse sua736. IV. Суверенная собственность на Скифские Поля также принадлежала Идентуре, так как он укротил земли, вспахав их. V. Наконец, он обладал суверенным правом на оружие, чтобы защищать свои суверенные права при помощи лука.
Таков язык, на котором говорит героический народ Татарии, и совершенно так же говорит Теарк737, царь Эфиопии, отвечая Камбисе, также объявившему ему через послов войну (в этой войне сам Камбиса погиб). Когда послы поднесли Теарку от лица своего царя много золотых сосудов, то Теарк, не видя в них никакой естественной пользы, отверг сосуды и приказал послам передать своему Царю, чтобы тот поравнялся с ним в том, что он им покажет: он натянул огромный лук и наложил на него тяжелую стрелу; этим Теарк хотел сказать, что Камбиса лично должен ему представить свидетельство своей силы, так как не золото, а доблесть составляет все достоинство государей. Это можно было бы перенести на возвышенный Героический Герб, представляющий брошенные на землю золотые сосуды и мускулистую руку, которая пускает из огромного лука большую стрелу. В таком гербе все настолько разъяснено одними телами, что нет никакой нужды в осмысляющем изречении; именно таков Героический Герб в своем чистейшем смысле, — это немой язык посредством жестов или телесных знаков, остроумно найденный
Дата добавления: 2021-05-18; просмотров: 64; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!