Донесение об Иисусе, или Я маскирую Иисуса
В свою поездку по Галилее я так и не встретил Иисуса. Повсюду я натыкался лишь на его следы: истории и анекдоты, легенды и слухи. Сам он по-прежнему ускользал 'от меня. И все же то, что я слышал о нем, складывалось в одну стройную картину. Даже самые немыслимые рассказы несли на себе настолько характерный отпечаток, что их нельзя было спутать ни с какими другими. Ни о ком другом люди не стали бы придумывать такое.
Поручение, данное мне, состояло в том, чтобы выяснить, нужно ли считать Иисуса угрозой для государства. Двух мнений быть не могло: да, он угроза для государства. Всякий, кто скорее склонен прислушиваться к голосу совести, чем следовать законам и правилам, всякий, кто не считает существующее разделение власти и имущества окончательным, всякий, кто внушает маленьким людям чувство собственного достоинства, такое, какое отличает сильных мира сего, представляет угрозу для государства!
При этом я и не думал делиться с римлянами своими выводами. Я не чувствовал себя обязанным выполнять их поручение. Если уж мы можем сами решать, соблюдать или нет заповедь Божию о субботе, что уж тут говорить о поручениях римлян!
Но как мне замаскировать Иисуса? Как превратить мятежника и провокатора в безобидного странствующего проповедника? То, что я расскажу, должно соответствовать истине. Метилий наверняка получает информацию об Иисусе также из других источников. Может быть, он даже когда-нибудь встретится с ним. Я должен написать правду, но это должна быть не вся правда, а только половина правды. Ровно столько, сколько нужно, чтобы скрыть истину. Я долго ломал голову, как это лучше сделать.
|
|
|
Наконец, у меня возникла идея. Нужно было изобразить Иисуса таким, чтобы для них не было в нем ничего нового, чтобы он соответствовал тем представлениям, которые у них уже сложились. Когда мы беремся объяснять иностранцам наши религиозные течения, мы обычно сравниваем их с философскими школами: фарисеев – со стоиками, ессеев – с пифагорейцами, саддукеев – с эпикурейцами.[177] Почему бы мне не представить Иисуса странствующим философом-киником?[178] Разве он на самом деле не был странствующим философом?
Мне вообще следовало изложить его учение так, чтобы оно в возможно большем числе пунктов было созвучно высказываниям греческих и римских авторов. Подобная картина не могла не подействовать успокаивающе! А что если получится выдать его за поэта? Разве не рассказывал он множество притч и аллегорий? Я понял одно: мне нужно найти к его речам как можно больше параллельных мест.
Мне предстояла долгая кропотливая работа. Я вернулся в Сепфорис, переложил все дела на Варуха и вместо этого принялся читать подряд все книги, какие только удалось раздобыть. Я повсюду искал высказывания, которые можно было бы сопоставить с учением Иисуса. Когда у меня набрался достаточный материал, я приступил к написанию своего короткого донесения Метилию.
|
|
|
ИИСУС КАК ФИЛОСОФ
Иисус – философ, во многих отношениях похожий на странствующих философов-киников. Подобно им, он проповедует всяческий отказ от потребностей, не имеет постоянного места жительства, бродит по стране, живет без семьи, ремесла и имущества. От своих учеников он требует, чтобы они обходились без денег, без обуви, без заплечного мешка и имели только одну рубашку. [179]
Он учит, что важнейшие заповеди – любовь к Богу и любовь к ближним, и этими заповедями ограничиваются все требования, которые нужно предъявлять к человеку. Такой подход находит соответствие в греческой традиции: благочестие по отношению к Богу и справедливость по отношению к людям признаются в ней за величайшие добродетели. [180]
Что касается взаимоотношений между людьми, мерилом для него служит «золотое правило»: поступайте другими так же, как хотите, чтобы они поступали с вами Это правило известно по всему миру. Многие мудрецы учили придерживаться его. [181]
|
|
|
Если приходится терпеть несправедливость со стороны другого, он говорит: если кто даст тебе пощечину подставь ему и другую щеку.[182] Так что здесь он придерживается того же мнения, что Сократ, учивший, что лучше стать жертвой несправедливости, чем самому совершить несправедливость. [183]
Дальше он учит: нужно любить своих врагов. Ведь и Бог делает так, что солнце светит одинаково для хороших людей и плохих. Точно то же самое мы находим у Сенеки: «Если хочешь подражать богам, оказывай так же и неблагодарным благодеяния, ведь и для разбойников восходит солнце, а моря открыты и для пиратов!».[184] Если человек видит, как другой совершает несправедливость, не нужно торопиться с осуждением. Нет совершенных людей. Каждому грозит опасность разглядеть щепку в глазу брата, а бревна в собственном глазу не заметить. [185]
Об имуществе он учит, что мы должны быть готовы не только внешне поделиться им, но и внутренне стать свободными от него. Для этого нужно преодолеть заботы, которыми, как цепями, привязывает оно нас к себе.[186] То, чему он учит, заставляет вспомнить о Диогене, жившем в бочке, который тоже презирал всякое имущество.
|
|
|
Об агрессивном поведении он учит, что не только тот виноват, кто кого-то убивает) но и тот, кто ненавидит другого человека. Это похоже на учение философа Клеанфа. Человек, вознамерившийся украсть или убить, уже разбойник. Зло начинается с намерения. [187]
О прелюбодеянии он говорит, что человек не тогда совершает прелюбодеяние, когда спит с чужой женщиной, а когда он только еще захотел с ней переспать. Это тоже похоже на Клеанфа: «Кто допускает в себе желание, при случае совершит и сам поступок». [188]
О честности он учит, что каждое наше слово должно быть так же правдиво, как если бы оно было скреплено клятвой. Клятвы же сами по себе он отвергает. Тому же учит Эпиктет: «Клятв нужно, по возможности, вообще избегать! [189]
О чистоте он учит, что нет чистых и нечистых предметов, а есть только наше отношение к ним, делающее что-либо чистым и нечистым.[190] Тут уместно будет вспомнить об одном изречении, приписываемом Фокилиду: «Не очищения делают тело чистым, а душа». [191]
О молитве говорит он, что она не должна быть многословной. Ведь Бог заранее знает, что нужно человеку.[192]
О пожертвованиях в храм он учит, что не нужно давать с целью заслужить у людей уважение, а, напротив, делать это так, чтобы левая рука не знала, что творит правая. [193]
О религиозном обычае поститься он учит, что посты нужно соблюдать не потому, что другие люди ждут этого, но в потайном месте, где только Бог тебя видит. [194]
О субботе он учит, что ее можно нарушить, если можешь кому-то помочь или есть настоятельная необходимость. [195]
До сих пор все выглядело вполне безобидно. Что-то определенно должно было вызвать у римлян симпатию. Например, готовность при случае не соблюдать субботы. Ко многим пунктам были подобраны примеры сходных высказываний у греков и римлян. Иисуса удалось хорошо замаскировать. Слишком хорошо! Получившийся образ выглядел слишком безобидным. Метилий, конечно же, спросит: «Почему же тогда вокруг этого кроткого странствующего проповедника столько шума? Почему столько людей восстают против него?». Чтобы мои слова звучали убедительно, я должен был упомянуть в своем донесении и о провокационных чертах его проповеди.
Дело это было непростое: провокационным было требование Иисуса решительным образом изменить свое поведение и мысли, потому что с наступлением царства Божия все должно стать иначе. Как прикажете объяснить это римлянину, для которого целью мировой истории было не Царство Божие, а воцарение Рима над всеми народами? Конечно, римляне тоже верили во власть богов. Где правят римляне, правят и римские боги. Но речь-то шла о том, что должно наступить царство чужеземного Бога, отменяющее все прочие царства, и эта мысль была им чуждой. Это был мятеж и восстание. Поэтому, постаравшись подобрать для Царства Божия самые расплывчатые выражения, я продолжал так:
Иисус учит своим заповедям, чтобы подчинить людей царству Божию. Он считает, что Царство Божие уже наступило, хотя его и не видно. Оно распространяется в сердцах людей. Оно ведет к новому взгляду на ближнего, такому, который отличается от обычного.
Обычно считается, что дети не так важны, как взрослые. А Иисус говорит: «Пустите детей приходить ко мне, потому что им принадлежит Царство Божие». Если верить ему, взрослые только тогда смогут войти в него, если снова станут как дети. [196]
Обычно считается, что мытарей и проституток нужно презирать. Иисус же говорит: «Мытари и проститутки вперед других идут в Царство Божие». [197]
Обычно считается, что пришедшие из других земель и неверующие – плохие люди, которым нет дороги в Царство Божие. Иисус же говорит: «Многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Божием». [198]
Обычно считается, что позорно быть импотентом и скопцом. Иисус же говорит: «Есть скопцы, которые из чрева матери родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного». Он не презирает их. [199]
Обычно считается, что людям, не способным добиваться своего, – грош цена, потому что они всегда остаются ни с чем. Иисус же говорит: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю». [200]
Ну вот, надеюсь, я привел достаточно провокационных высказываний, чтобы объяснить некоторый ажиотаж вокруг Иисуса. Естественно, это были такие высказывания, которые никак не задевали римлян. Чтобы лишний раз подчеркнуть безобидный характер проповеди Иисуса, уже в самом конце я прибавил:
Многие речи Иисуса напоминают учения известных философов. И как греческие и римские философы не представляют никакой опасности для государства, так и Иисус совершенно безопасен для него.
Я еще раз перечитал написанное. Было ли мое донесение правдой? Вне всякого сомнения! Все, что я в нем изложил, опиралось на добытые сведения об Иисусе. Но звучало ли оно в то же время достаточно невинно, чтобы не возбудить против него ненужных подозрений?
Предположим, что кому-то понадобилось скомпрометировать Иисуса перед римлянами. Нет ничего легче! Все, что он должен был бы сделать – это рассказать им все то, о чем я умолчал.
Я умолчал о негативных высказываниях Иисуса о семье, как он пренебрежительно отнесся к долгу предать земле собственного отца, сказав что-то вроде: «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов!».[201] Сколько я ни искал, нигде мне не удалось найти параллели этим жестоким словам!
Я умолчал о том, что Иисус покушался на власть государства, видя в ней притеснение и эксплуатацию: «Почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так!». Что я и этим его речам не находил параллелей – не говорило ли одно это само за себя? Ни словечка ни у кого о том, что: «Кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом!».[202] Ни у кого ни единого высказывания, которое так же ставило бы под сомнение основы государства!
Я умолчал о его критике наших религиозных институтов: Иисус предсказал, что ныне существующему Храму суждено исчезнуть с лица земли. Его место должен занять новый, Богом созданный Храм!.[203] Яснее нельзя высказаться, имея в виду, что нынешние жрецы и служители Храма противны Богу! Такие выпады против Храма были выпадами против важнейших установлений нашей религии!
Разве всего этого недостаточно было, чтобы бросить Иисуса в тюрьму? Какой там безобидный странствующий философ! Нет, открыто он к мятежу не призывал. Но он был пророк, чья проповедь вся проникнута ожиданием мятежа, который Бог вот-вот поднимет против сильных мира сего. Разве этого не было достаточно для ареста и казни?
Сомнений быть не могло: Иисус в опасности. И тем больше крепло во мне желание защитить его. Он отвергал насилие. В своей проповеди он не призывал ненавидеть римлян. Зелоты сторонились его. А ведь он, как и они, был мятежником. Но его протест был сродни протесту Иоанны, а непротесту Вараввы. Да, случалось, он говорил нелицеприятные вещи. Но еще выразительнее были его притчи: маленькие поэтические истории, полные доброты и человечности. Про них, пожалуй, стоит написать Метилию еще пару слов. Он ведь интересуется книгами и литературой. И вот я снова взялся за дело и начал с того, что вывел на чистом листе папируса заглавие:
ИИСУС КАК ПОЭТ
Иисус – крестьянский поэт, обогативший еврейскую литературу чудесными маленькими историями. Для того чтобы понимать их, не нужно быть образованным человеком. В них рассказывается о севе и жатве, поисках и находках, отцах и сыновьях, господах и рабах, гостях и хозяевах. Хотя они взяты из обычной жизни, в них каждый раз говорится что-то необычное: что Бог совсем не такой, каким мы его представляем. Его истории – притчи об отношениях между Богом и людьми.
То, что Иисус облекает свое учение в рассказы, связано с существующим в нашем народе убеждением, что невозможно создать образ Бога. Его можно только с чем-нибудь сравнить. И даже это не всегда уместно. Бога нельзя уподобить никакой вещи, никакому человеку, никакому живому существу – только какой-то случай, какая-то история может что-то сказать о Нем. Его можно уподобить только таким историям.
Это связано с еще одним нашим убеждением. Мы верим, что только тогда можем найти Бога, если изменим свои собственные представления. Поэтому притчи о Боге – это истории, в которые слушатель оказывается вовлечен до такой степени, что меняется сам Только тогда он может понять что-то о Боге.
Другие народы рассказывают о своих богах мифы уводящие в некий иной мир. Мы же рассказываем истории о самих себе. Мы рассказываем о том, что случилось в этом мире. Иисус тоже рассказывает про будничную жизнь людей. Он считает, что в каждодневной жизни Бог находится рядом с людьми. Он хочет открыть им глаза, чтобы они видели Его.
Если задаться целью найти Иисусу место в общей истории литературы, то его нужно поместить ближе к баснописцам. Они тоже рассказывают короткие истории, понятные всякому. Бывает так, что Иисус переделывает басни. Приведу пример: басня про дерево, которое не приносило плодов. Отец ругает своего сына за то, что он ни на что не годен, и рассказывает ему такую вот басню:
«Мой сын, ты – как то дерево, которое не приносило плодов, хотя росло у воды, и хозяину пришлось его срубить. Дерево же сказало ему: «Пересади меня, и если я и тогда не принесу плода, тогда сруби меня». Хозяин же сказал ему: «Ты росло у воды, и тогда не принесло плода, как же ты собираешься принесть плод, если будешь расти в другом месте?» [204]
У Иисуса же из этой басни получается вот какая история:
«У одного человека в винограднике росла смоковница, но сколько он ни искал плодов на ней, ни разу не нашел ничего. Наконец, он сказал своему садовнику: «Смотри, три года уже я жду, что эта смоковница даст плоды, а их все нет и нет. Сруби ее, зачем ей из года в год напрасно истощать почву?». Но садовник возразил: «Хозяин, оставь ее еще на год. Я разрыхлю землю вокруг нее и обложу ее навозом. Может быть, в следующем году она принесет плод. А если нет, тогда вели срубить ее». [205]
В противоположность басням, у Иисуса в притчах не разговаривают ни растения, ни животные. Разговариваюm только люди. Еще одно отличие: многие басни стараются настроить людей на то, что жизнь – жестокая. Они говорят: «Если не будешь осторожен, пропадешь – облапошат или съедят». В притчах Иисуса у людей, даже если иже вынесен смертный приговор, всегда есть шанс.
В другой раз Иисус взял мотив об отце и двух сыновьях и видоизменил его. Сначала я приведу мотив в том виде в каком он встречается у нашего философа Филона:
«У одного отца было двое сыновей, один хороший и один плохой. Однако отец решил благословить плохого – не потому, что плохой нравился ему больше хорошего, но потому, что знал: хороший благодаря своим достоинствам уже и так заслуживал благословения. У плохого же в отцовском предсказании была вся надежда на удачную жизнь. Без него он обязательно бы стал самым несчастным из всех людей». [206]
Есть и другие версии того же самого мотива. И всегда отец предпочитает худшего брата лучшему. Из этого материала Иисус создал одну из лучших своих поэм:
«У некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: «Отче! Дай мне следующую мне часть имения». И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно.
Когда же он прожил все, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему
Придя же в себя, сказал: «Сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: «Отче! Я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих. Встал и пошел к отцу своему.
И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: «Отче! Я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим». А отец сказал рабам своим: «Принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги, и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться! Ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся». И начали веселиться. Старший же сын его был на поле; и, возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: «Что это такое?». Он сказал ему: «Брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым».
Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он сказал в ответ отцу: «Вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы, мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка». Он же сказал ему: «Сын мой! Ты всегда со мною, и все мое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твоей сей был мертв и ожил, пропадал, и нашелся». [207]
У Иисуса много таких притч, где он говорит о Боге и людях Они учат, что Бог – не таков, каким мы его себе представляем, и что поэтому человек может вести себя совсем по-другому, если он хочет, чтобы его поступки не противоречили его воле. Из этих притч становится ясно, что Иисус – такой поэт, который призывает к любви и снисхождению. Его притчи и речения еще долго будут перечитываться, люди будут любить их.
В написанном мной об Иисусе не было и слова неправды. Он на самом деле был странствующий философ и поэт. Но не только – в этом я не сомневался. Он был пророк. И мне трудно было объяснить это иностранцам. В пророке они привыкли видеть человека, который предсказывает будущее. Таких пророков знали и другие народы. Однако наши пророки были не похожи на остальных. У какого народа были пророки, которые грозили бы гибелью своему собственному народу? Какой народ верил в бога, который был бы для него единственным? Исключительность наших пророков связана с исключительностью нашего Бога! Нужно будет это еще и еще раз обдумать! Вот где скорее всего следует искать ключ к пониманию Иисуса!
Только наш Бог требовал, чтобы одновременно с его почитанием мы отказывались признавать всех прочих богов. Только наш Бог требовал, чтобы мы не только воздавали ему хвалу, но и полностью меняли свое поведение.
Повсюду в мире победу одерживают сильные. Но наш Бог избрал слабых. Он помог рабам, бежавшим из Египта, и сделал их своим народом. Он был с военнопленными, уведенными в Вавилон. Обратиться к этому Богу означает встать на сторону бедных и слабых. Поэтому сильные мира сего и правители чувствуют для себя в нашем Боге угрозу и ненавидят нас.
Предположим, у меня бы получилось объяснить Метилию, что Иисус – пророк этого Бога. Но разве Метилий не отверг бы его тогда тем вернее? Разве не должен был он понять из наших книг, что пророки во все времена вмешивались в политику? Разве не должен был сделать простой вывод: если Иисус – пророк, то он опасен для политиков!
Ведь что делали пророки? Они требовали от нашего народа признать единого Бога и изменить свое поведение Они делали это так же, как воспитывают детей: с одной стороны, угрожая наказанием, с другой – давая обещания. В этом они были резки и неумолимы.
Иисус тоже грозил этому миру наказанием. Таинственный «Человек» будет судить всех людей. По его словам, этот суд разразится над миром внезапно и без предупреждения – не только над злодеями и обманщиками, а над всеми людьми, живущими самой обычной жизнью:
И как было во дни Ноя, так будет
и во дни Сына Человеческого:
ели, пили, женились, выходили замуж,
до того дня, как вошел Ной в ковчег,
и пришел потоп и погубил всех.
Так же, как было и во дни Лота:
ели, пили, покупали, продавали,
садили, строили;
но в день, в который Лот вышел из Содома,
пролился с неба дождь огненный и серный
и истребил всех. [208]
Этот суд должен коснуться всех, а не отдельных групп и народов. Он разделит людей, живущих бок о бок:
В ту ночь будут двое на одной постели:
один возьмется,
а другой оставится;
две будут молоть вместе:
одна возьмется, а другая оставится!. [209]
Этот суд должен был глубоко волновать всех. Каждый поневоле спрашивал себя: «Что мне следует делать? Как мне выдержать?». По Иисусу, на суде этом будут смотреть только на одно: помогал человек другим людям или нет. В конце «Человек» будет судить все народы, и он не спросит, какая у кого религия, философия или цвет кожи. Тем, кто выдержит испытание, он скажет:
Приидите, благословенные Отца Моего,
наследуйте Царство, уготованное
вам от создания мира:
ибо алкал Я, и вы дали Мне есть;
жаждал, и вы напоили Меня;
был странником, и вы приняли Меня;
был наг; и вы одели Меня;
был болен, и вы посетили Меня;
в темнице был, и вы пришли ко Мне. [210]
Да, несомненно: Иисус угрожал, как и все пророки. Но он делал это не так, как другие. Он угрожал не судом Божиим, а судом таинственного «Человека». Никто не мог быть уверен заранее, что выстоит перед ним. Но у каждого был шанс. Потому что единственным мерилом этого судьи будет, помогал ли человек другим людям не затем, чтобы его похвалили на суде, и не затем, чтобы послужить этому таинственному «Человеку», а только для того, чтобы помочь И праведные искренне удивятся, спрашивая на суде:
Господи! Когда мы видели Тебя алчущим и накормили?
Или жаждущим, и напоили?
Когда мы видели Тебя странником, и приняли?
Или нагим, и одели?
Когда мы видели Тебя больным,
или в темнице, и пришли к Тебе?
И Царь скажет им в ответ:
«Истинно говорю вам: так как вы
сделали это одному из сих братьев
Моих меньших, то сделали Мне.
Разве можно было объяснить все это римлянину? Разве можно было сделать понятным для него то, чего и в нашем народе многие не понимали? Разве римляне не будут встревожены до крайности, когда услышат: некий «Человек» собирается вершить суд над всеми людьми – и над римлянами в том числе! Что некий «Человек» станет судить каждое оскорбление, каждое унижение и притеснение против людей так же, как если бы оно было направлено против него? Проповедь Иисуса о суде нужно скрыть от римлян, это ясно.
А как быть с обещаниями? Как и большинство пророков, Иисус обещал поворот к лучшему и внушал надежду. Было время, многие верили: несправедливость и страдания свидетельствуют о том, что Бог уступил власть над миром сатане. Что зло воцарилось в мире. Оно спряталось за множеством одержимых, которые не могли вести достойную человека жизнь. Оно спряталось за всем, что несет человеку вред. Иисус же внушал надежду, что царству зла настанет конец. Он говорил:
Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию;
Се даю вам власть
наступать на змей и скорпионов
и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам. [211]
Большинство людей были словно бы связаны злом. Они говорили: «Разве мир не полон борьбы и войны? Разве войны не показывают, что правит зло?». Иисус же иначе истолковал это. В мире зло воюет со злом. Именно это и есть знак того, что злу настает конец.
Если царство разделится само в себе,
не может устоять царство то;
И если дом разделится сам в себе,
не может устоять дом тот,
и если сатана восстал на самого себя
и разделился,
не может устоять,
но пришел конец его. [212]
Вместо царства зла должно утвердиться Царство Божие: оно наступает там, где зло теряет свою власть над людьми, где демоны изгоняются, а больные выздоравливают, где голодные накормлены, а отчаявшиеся утешены. Оно начинается там, где люди бросают все, чтобы приготовиться встретить этот великий переворот:
Подобно Царство Небесное сокровищу,
скрытому на поле, которое, найдя, человек утаил,
и от радости о нем идет и продает все,
что имеет и покупает поле то.
Еще: подобно Царство Небесное купцу,
ищущему хороших жемчужин,
который, найдя одну драгоценную жемчужину,
пошел и продал все, что имел, и купил ее. [213]
Иисус был больше, чем странствующий философ и поэт. Иисус был пророк, пророк, каких раньше не бывало. Большинство пророков грозят судом Божиим, потому что люди попирают установленные мерки. С Иисусом дело обстояло иначе. Он учил, что власть должна перейти к тем, кто, согласно установленным меркам, не представлял никакой ценности, – к детям, к чужестранцам, к нищим, к кротким и к скопцам. И мерило должно было остаться одно: как вел себя человек по отношению к этим людям, вообще ко всем, кто зависит от других. Иисус был пророк, единственный в своем роде.
Или Иисус был больше, чем пророк? Не сравнил разве он себя как-то с пророком Ионой и учителем мудрости Соломоном, сказав: «Здесь больше Ионы» и «Здесь больше Соломона».[214] Разве не назвал он счастливыми людей, на долю которых выпало пережить то, о чем мечтали пророки и цари?.[215] Разве то, о чем они мечтали, не превосходит всех пророков и царей? Так, значит, правдой были слова Иисуса, когда он сказал, что Закон и Пророки действовали до Иоанна. И что «от дней Иоанна Крестителя Царство Небесное силою берется»?.[216] Не началось ли с Иисусом что-то новое, превзошедшее даже пророков?
В народе потихоньку говорили друг другу: «Он – мессия!». Мог он быть мессией? Ни из чего нельзя было заключить, что он намеревался силой изгнать римлян! Но разве он не стремился к власти? Просочилось очень немногое. Вроде бы он и правда обещал своим ученикам, что они воссядут на двенадцати тронах и с ним вместе будут править Израилем![217] Кроме того, я слышал сплетню, что будто между его учениками вышла свара, кто займет почетные места справа и слева от него.[218] Но Иисус, как говорят, резко оборвал такие разговоры. В грядущем Царстве Божием не будет иерархии. Тот, кто захочет быть там первым, пусть, как раб, служит остальным! Зато будет восстановлен народ: двенадцать колен Израилевых будут собраны вновь. Они – вместе с язычниками – от всех четырех ветров устремятся в Палестину. Центром державы станет новый Храм. Будет дан великий пир. Бедные разбогатеют, голодные насытятся, грустные развеселятся.
Это и подобное передавали друг другу на ухо. Но все продолжало оставаться таинственным. Ясно одно: во время великого переворота Иисусу с его учениками отводилась главная роль. Может быть, он и будет тем «Сыном человеческим», о котором то и дело говорил. Теперь он и его свита двигались по стране как партизанский отряд, засланный с территории другого царства. Однажды он даже назвал своих учеников разбойниками, силой берущими Царство Божие.[219] Ничего удивительного, что для народа он занял место мессии!
Я же хотел выставить его перед римлянами безобидным странствующим философом и поэтом! Я хотел спрятать пророка, вовсе умолчать о том, кем стал Иисус благодаря надеждам и чаяниям народа! А что если теперь он выступит как пророк? Что если римляне узнают его не с той стороны, с которой я его им изобразил?
Кто он был на самом деле? Это оставалось загадкой. Знал ли я хотя бы то, какую роль он играл в моей собственной жизни? Уже давно он перестал быть для меня только объектом расследования. Иначе мне не было бы так мучительно при мысли, что мои изыскания могут предать его в руки римлян. И точно так же невыносимой для меня была мысль, что моя деятельность может повредить Варавве. Предав одного из них, я предал бы и выдал на расправу часть себя самого!
Чего же собственно я искал в Иисусе? Когда я читал греческих и римских авторов, мне пришла в голову мысль: может быть, на самом деле я ищу такое учение, которое объединило бы всех людей – и евреев, и язычников. Разве не подобное учение предлагал Иисус? Разве не было понятно и грекам то, что он проповедовал как странствующий проповедник? И разве римляне не понимали того, о чем он говорил как поэт? Возможно, когда Иисус ограничивал заповеди, отделяющие нас от прочих народов, – заповедь о субботе и заповедь чистоты – он делал это не случайно? А если в то же время он еще ужесточил заповеди, связывающие нас с остальными – запрет убийства, прелюбодеяния, клятвопреступления? Этот пророк был понятен всем, но корнями своими он глубоко уходил в наш народ. Что бы он ни делал и ни говорил, все это делалось и говорилось во имя того Бога, который встал на сторону изгоев и слабых и был могущественнее фараонов и правителей!
А что если Иисус мог решить мои собственные проблемы? Проблемы, которые все возникли из предубеждения и напряженности между евреями и язычниками! Разве я сам не стоял на линии, разделяющей эти два фронта? Где-то между Пилатом и Вараввой? Между язычниками и евреями? В этой пограничной области я попал в унизительную зависимость от римлян. Разве Иисус не встретился мне именно здесь – как свободный человек, который остался верен себе и своему народу?
Или ему тоже грозит опасность, что на него когда-то станут ссылаться люди, видящие в нем только странствующего философа и поэта? Которые увидели в нем лишь то, что смогло легко преодолеть границы нашего народа? Люди, которые будут использовать Иисуса как оружие против нашего народа? Которые закроют глаза на то, что он – пророк угнетенного народа!
К счастью, мне не нужно было тут же искать решения всех этих вопросов. Теперь речь шла только о том, чтобы переслать в Рим реалистичный, но в то же время безобидный рапорт. Поскольку я понимал, что включил в него лишь половину правды, я добавил к нему короткую записку для Метилия, где пояснил, что мое донесение не окончательно, и работа еще не завершена. Об Иисусе можно было бы сказать гораздо больше. После этого я запечатал отчет и письмо. Вышло так, что Варух как раз высказал желание на Пасху поехать в Иерусалим. У меня получилось передать с ним оба письма. Ему и в голову не должно было прийти усомниться, что речь идет о деловой переписке насчет ближайших поставок зерна для римских когорт.
Варух попросил отпустить его на длительное время. Уже несколько недель, пока я был занят чтением книг, он выполнял мою работу. Он вполне справлялся с этим. И все равно я чувствовал, что мысли его где-то далеко.
«Когда человек пристал к ессеям и научился презирать богатство, нелегко заниматься его преумножением», – вздыхал он.
Разговаривая с ним, я чувствовал, как сильно недостает ему его общины. Он понимал, что они никогда уже не примут его обратно. Он был исключен окончательно и бесповоротно. Однако нового дома ему пока не удалось найти. Даже в нашей семье.
* * *
Дорогой господин Кратцингер,
Вы обратили мое внимание на одну интересную вещь: из тактических соображений Андрею пришлось преуменьшить «единственность и неповторимость» Иисуса. В то же время, согласно «критерию отличия», это имеет решающее значение для различения истинного и неистинного предания об Иисусе. Не следовало ли мне с самого начала сделать больший упор именно на неповторимость Иисуса, вместо того чтобы уменьшать значимость его проповеди множеством аналогий?
Не думаю, что вообще следует руководствоваться этим критерием. Если в иудейской традиции мы не находим параллели тем или иным речениям Иисуса, это еще не означает, что такой зависимости не существовало. Иисус мог испытывать влияние со стороны устного предания. Или предания, содержавшегося в несохранившихся текстах.
Кроме того, критерий отличия оставляет в небрежении все, что Иисус имеет общего с иудаизмом, как будто в отличие от всех прочих людей его невозможно понять, исходя из исторического окружения. Критерий «невыводимости» (как еще называют критерий непохожести) представляет собой замаскированную догматику: получается, Иисус сошел прямо с небес. И эта догматика носит выраженный антиеврейский акцент: невыводимым оказывается именно то, что есть у Иисуса в иудаизме отсутствует.
Поэтому мне хотелось бы так изменить формулировки критерия отличия: претендовать на истинность могут те предания об Иисусе, которые, хотя исторически возможны в контексте тогдашнего иудаизма одновременно несут особую печать, позволившую в дальнейшем выкристаллизоваться из иудаизма раннему христианству. Не только Иисус, все раннее христианство «выводимо» из иудаизма.
Вы, кстати, совершенно правы, когда говорите, что «маскировка» Иисуса под безобидного странствующего философа и крестьянского поэта призвана, среди прочего, послужить критикой современных образов «безобидного» Иисуса.
Ваши замечания навели меня на новые мысли. С нетерпением жду следующего Вашего письма.
Искренне Ваш,
Герд Тайсен
Глава XV
Дата добавления: 2021-07-19; просмотров: 57; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!