Андрею поручают расследование 12 страница
И все-таки я навсегда пребуду с Тобой!
Ты ведешь меня, куда я не хочу идти,
Ты восстанавливаешь мою честь,
Ты возвращаешь мне уважение!
Я снова начал думать о наших предках – об Аврааме, обманувшем египтян, Иакове, перехитрившем своих братьев, Давиде, служившем врагам своей земли. И они ходили кривыми путями. И они блуждали туда-сюда между двух враждующих лагерей. Может статься, запутанные тропы, которыми я ходил, еще приведут меня к благой цели? Может, Бог приведет все к хорошему концу?
Эта мысль дала мне ненадолго забыться сном. Но скоро меня снова разбудили. Еще было темно. Двое зелотов вывели нас – Тимона, Малха и меня – с завязанными глазами из пещеры. Ночью я видел отвесные скалы. Они и в самом деле были опасны. Снова дорога вела тропинками, на которых легко было сломать шею, по скалам через приставные лестницы. Я был рад, когда мы поднялись на хребет. Там мы получили обратно наших ослов. Я заметил, что наши провожатые нарочно ведут нас кружным путем, чтобы мы потеряли способность ориентироваться. Наконец, через два часа нам разрешили снять повязки.
Мы стояли на склоне горы. Перед нами расстилалась гладь Галилейского моря. В нем отражалось утреннее солнце, поднявшееся на востоке над Голанскими высотами. Все остановились и смотрели, как зачарованные, на разноцветную игру света в воде.
Наконец, один из зелотов повернулся ко мне:
–. Меня зовут Матфей, сын Маттафии. Можешь оказать мне услугу?
|
|
|
Он показал на северную оконечность озера:
– Там внизу, где туман – Капернаум. В нем живут мои родители с моими братьями и сестрами. Передай им это письмо и деньги. Без моих денег им не прожить. Я сам не мог больше выносить бедность. Поэтому и ушел к зелотам.
Я пообещал выполнить его просьбу. Долго всматривался я в ту сторону, которую он мне указал: где-то там, в туманной утренней дымке, прятались дома этих людей. Там они надрывались от непосильного труда, страдали, плакали, теряли надежду. Но, равнодушное к этому ко всему, над ними всходило солнце. Словно не было ему заботы до «злых дел, какие делаются под ним».[127]
Я оглянулся. Тимон и Малх прощались с нашими спутниками. Лучи утреннего солнца чудесно преобразили их лица. Двое зелотов тоже казались другими людьми. Рядом с Тимоном и Малхом они как-то вдруг помолодели. В их смущенных лицах я угадывал нежные черты детства. И вот мы стояли рядом: террористы, невинные люди и я. Разве в том, что солнце одинаково светит нам всем, заключалось одно равнодушие к человеческому страданию? Разве не был его свет выражением непостижимой доброты, свет, который оно в равной мере изливало на всех – и на нас, и на этих бандитов?
|
|
|
И я вознес Богу хвалу за то, что Он велит солнцу всходить над злыми и добрыми, праведными и неправедными заново каждый день. Мне подумалось: если солнце одинаково светит на римлян и зелотов, бедных и богатых, господ и рабов, если оно и за тех, и за других – разве я не вправе раскачиваться как маятник туда-сюда между римлянами и евреями, властями и зелотами, богатыми и бедными? Разве не должна была оставаться такая возможность – закрыть глаза на все различия и одновременно не пасть жертвой? Эта мысль прибавила мне мужества.
* * *
Уважаемый господин Кратцингер!
Последнюю главу Вам, по Вашим словам, было неприятно читать. Вы ругаете меня за «политизацию» проповеди Иисуса. Его слова о первых, которые должны стать рабами всех прочих людей, пишете Вы, нельзя понимать применительно к распределению политических сил. По-вашему, здесь речь идет о взаимоотношениях внутри общины. Но в пользу моего понимания этого места говорит то, что Иисус здесь отмежевывается от политики, характерной для «язычников». Оппозицией «язычникам» выступает «Израиль». «Между вами да не будет так» означает: у еврейского народа не должно быть так, как у других народов. Иисус говорит это, обращаясь к ученикам, которые представляют весь Израиль. Он выбрал их двенадцать – по числу колен Израиля.
|
|
|
Мы сталкиваемся тут с основной проблемой интерпретации: Иисус не собирался основать христианскую общину, он хотел обновить Израиль. Тот, кто относит его слова исключительно к церкви, забывает, что некогда они были обращены ко всему еврейскому населению Палестины.
Именно для этого общества он ждал чудесного преображения: бедняки, дети, кроткие и чужеземцы должны были занять в нем видное место. Это и будет Царство Божие. Оно – не какая-то чисто «духовная величина». В нем можно есть и пить. Оно находится в Палестине Люди устремляются к нему со всех концов.
В нем возвышается новый Храм.
Исус ждал, что государство коренным образом изменится, но не имел в виду, что этого можно достичь путем политических перемен. Его цель носит «политический" характер, но осуществление должно произойти без политики: это Бог воплотит ее в жизнь. А это значит:. люди не должны стремиться воплотить эту цель, совершая насилие над другими людьми. Но они и не должны полностью бездействовать.
Я часто спрашиваю себя, почему великие богословы так мало внимания уделяли историческому Иисусу? Конечно, дело здесь отчасти в том, что создать исторически достоверный образ очень трудно. Но разве не может быть и так, что ими все время ощущалось: стоит обратиться к историческому Иисусу, как пред ними предстанет Благая Весть, которой предстояло осуществиться не внутри одной только церкви, но и во всем обществе:
|
|
|
Может быть, мы еще вернемся к этой теме.
Искренне Ваш, Герд Тайсен
Глава XI
Конфликт в Капернауме
Капернаум лежал на пути в Вифсаиду Юлиаду и находился примерно в двенадцати километрах от Арбелы. Оттуда до нашей цели оставалось пять километров. Еще до захода солнца мы рассчитывали прибыть в Вифсаиду, чтобы можно было в субботний день пребывать в покое.[128]
Это заставляло нас торопиться как можно быстрее выполнить в Капернауме данное нам поручение. Семья Маттафии жила в маленькой рыбацкой хижине на берегу. Отец ушел ловить рыбу. Вместо того чтобы работать в поле, его жена Ханна оставалась дома. Болела одна из дочерей. Ее звали Мирьям, и ей было, наверное, лет двенадцать. Бледная, она лежала в углу убогого жилища, глаза девочки лихорадочно блестели. Старшие братья и сестры на цыпочках ходили по дому. Кругом было тихо, говорили вполголоса. Я знал это настроение. Оно бывает в семье, когда родные боятся, что кто-то умрет. Никто не отваживался произнести это вслух. Но каждый знал об этом. Стоило только войти в дом, как сразу чувствовалось присутствие смерти – и упрямая надежда на спасение.
Но несмотря на это, когда я передал деньги и письмо, все немного повеселели. Мне не понадобилось долго ничего объяснять:
– Один незнакомый мне человек в Арбеле попросил передать вам это. Он шлет всем привет.
Семья знала, о ком идет речь. Меня сердечно пригласили войти и почти насильно заставили присесть. Тимон и Малх остались стеречь ослов.
Мирьям смотрела на меня большими глазами. Я заметил, что она хочет о чем-то спросить, и улыбнулся ей. Тогда она сказала:
– Ты – мессия?
«Боже мой! – подумал я, – Девочка больна и бредит». Я приветливо ответил ей:
– Меня зовут Андрей, я торговец из Сепфориса.
– А ты не знаешь, когда придет мессия? – разочарованно спросила девочка.
Я ответил, как обычно отвечают детям:
– Он придет в конце времен!
– Нет, он уже пришел!
Я вопросительно посмотрел на Ханну. Она объяснила:
– Дочка говорит о пророке, которого люди считают мессией. Он лечит больных и изгоняет бесов. Многие в деревне верят в него. Несколько молодых ребят ушли с ним. Она надеется, что он может прийти и ее вылечить.
– Ты говоришь об Иисусе!
Мирьям кивнула.
– Ты видел его?
– Нет, – сказал я, – но был бы рад с ним встретиться. Все кругом рассказывают про него. Наверное, он часто бывает в этих местах.
– Он никогда нигде подолгу не задерживается, – сказала Ханна.
Мирьям пробормотала:
– Почему его нет здесь? Почему он меня не вылечит?
Мать села на земляной пол рядом с постелью Мирьям и ласково погладила ее волосы.
– Он сказал:
Слепые прозревают и хромые ходят,
Прокаженные очищаются и глухие слышат,
Мертвые воскресают и нищие благовествуют,
И блажен, кто не соблазнится о мне. [129]
– Если бы он только пришел! – прошептал ребенок.
Ханна завернула свою дочь в платок и посадила ее к себе на колени.
– Я не могу привести его. Правда, не могу. Но я могу рассказать тебе про него историю, хочешь?
Мирьям кивнула, и Ханна начала рассказывать:[130]
Одна женщина, которая страдала кровотечением двенадцать лет, много потерпела от многих врачей, истощила все, что было у ней, и не получила никакой пользы, но пришла еще в худшее состояние, – услышав об Иисусе, подошла сзади в народе и прикоснулась к одежде его, ибо говорила: если хотя к одежде его прикоснусь, то выздоровею. И тотчас иссяк у ней источник крови, и она ощутила в теле, что исцелена от болезни.
В то же время Иисус, почувствовав сам в себе, что вышла из него сила, обратился к народу и сказал: кто прикоснулся к моей одежде?
Ученики сказали Ему: Ты видишь, что народ теснит тебя, и говоришь: «кто прикоснулся ко мне?».
Но он смотрел вокруг, чтобы видеть ту, которая сделала это. Женщина в страхе и трепете, зная, что с нею произошло, подошла, пала пред ним и сказала ему всю истину. Он же сказал ей: дщерь! Вера твоя спасла тебя; иди в мире и будь здорова от болезни твоей.
Мирьям жадно слушала, как будто все это относилось к ней. Но тут не удержалась и воскликнула:
– Почему же он не приходит? Почему я не могу прикоснуться к нему, как та женщина, и выздороветь? Почему? – и заплакала.
Тут меня осенило. Я подошел к ней, положил ей руку на лоб и сказал:
– Мирьям, ты – как та женщина из рассказа. Ты веришь, что прикосновение может исцелить. Но разве ты не слышала, что сказал Иисус в конце? Он сказал: «вера твоя спасла тебя». А не «твое прикосновение спасло тебя»!
Признаю, я сказал это от отчаяния. Я сам не был уверен, что поступал правильно, говоря это. Я хотел сказать что-нибудь в утешение ребенку, боящемуся смерти.
Мирьям благодарно посмотрела на меня. Она попросила рассказать ей еще об Иисусе. Ханна стала рассказывать. Она рассказала о женщине, которая попросила Иисуса вылечить ее маленькую дочку, и Иисус вылечил ее на расстоянии, не приближаясь к ней.[131] В конце Ханна прибавила:
– Зачем ему обязательно приходить в наш дом? Разве не может он и на расстоянии вылечить тебя?
А потом она рассказала о слепых, которые прозрели, о прокаженных, которые очистились, о параличных, которые снова стали ходить. Ее истории делались все чудеснее и невероятнее. Мирьям жадно вбирала в себя каждую. Это были ее истории. Это она была слепой и прозрела. Она не могла ходить и пошла. Она была больна и выздоровела. В каждом слове черпала она новую надежду.
Я тоже слушал, как завороженный. Кое-что в этих рассказах отталкивало меня. То, что казалось примитивным суеверием. Но скоро я поддался им не хуже Мирьям. Я подумал: в этих историях была заключена вся надежда этих бедных людей. Я слышал в них протест против страданий и смерти. Я чувствовал: до тех пор пока люди не перестанут рассказывать эти истории, они не смирятся с тем, что кто-то голодает и страдает от жажды, что они замучены и искалечены, больны и беспомощны. Пока у них есть эти истории, у них будет надежда.
Я спрашивал себя, слышала ли Ханна все эти истории про Иисуса, которые она рассказывала Мирьям? Или она скорее всего придумала некоторые из них, чтобы утешить малышку? Если бы ее истории подошли к концу, я, наверное, пришел бы ей на помощь и придумал еще свои. Я понимаю, одними историями не вылечить. Но у меня было такое чувство, что без этих рассказов Мирьям не поправится.
Тем временем с рыбной ловли вернулся отец. Он был готов к плохим новостям. Когда он увидел, что Мирьям спокойна, и ему отдали письмо от сына и деньги, лицо его просветлело.
У меня же созрел план, как помочь Мирьям. Я знал в Тивериаде одного врача по имени Гиппократ, грека, что было понятно уже из имени. По озеру можно было за четыре часа доплыть до Тивериады. Если бы кто-то из старших сыновей Маттафии еще сегодня вечером отправился в лодке с Тимоном и Малхом, то, переночевав на берегу, наутро они могли бы захватить Гиппократа и вернуться в Капернаум.
Маттафия был против моего плана:
– У нас слишком мало денег, чтобы платить за врача! Они нам нужны, чтобы жить и чтобы платить налоги!
Я успокоил его. Врачу я готов заплатить сам. Я тут же написал Гиппократу письмо и попросил во что бы то ни стало приехать и помочь. Расходы и вознаграждение я брал на себя. Кроме того, заодно, я попросил передать Хузе и Иоанне о своем желании быть у них на следующей неделе.
До заката оставался еще час. Трое молодых людей стали спускаться вниз, на берег. Солнце, опустившееся уже совсем низко над горизонтом, разливало по водной глади золотой блеск. Скоро в этом блеске, словно черная капля, затерялась лодка. Мы зажгли субботние светильники, произнесли молитву благословения и поели.
Прошло совсем немного времени, когда в дверь хижины постучали. Двое мужчин пришли поговорить с Маттафией. Старшего звали Гамалиил, младшего – Даниил. Маттафия пригласил их войти. Они сели.
Гамалиил начал:
– Твой сын с двумя незнакомцами в субботу отправился ловить рыбу! Разве ты забыл, что в субботу запрещено работать?
Маттафия успокоил его:
– Они поплыли не за рыбой. Им нужно в Тивериаду, за врачом для Мирьям. Никто не думал нарушать субботу!
Даниил возразил:
– Разве нельзя было подождать конца субботы?
Я вмешался в разговор:
– Это я их послал. Мирьям нужна помощь. Если речь идет о том, чтобы вылечить кого-то, Закон разрешает пренебречь субботой.
– Нет! – Не согласился Даниил. – Только если иначе нельзя.
Я начал сердиться. В Сепфорисе никому бы и в голову не пришло сомневаться, что в субботу можно позвать врача. Какие жестокие люди жили здесь в деревне! Но, может, дело только в том, что эти двое чувствовали неудобство – они ведь побеспокоили нас за едой.
Гамалиил сказал задумчиво:
– Есть случаи, когда это позволяется: если в субботу овца упадет в колодец, то ее позволено вытащить!
Даниил возразил:
– Я с тобой не согласен. Если Богу угодно, чтобы овца осталась жива, она останется жива! О ней можно позаботиться и после субботы.[132]
Гамалиил не согласился:
– Как же она останется жива? Она утонет. Ты что, хочешь заставить Бога сделать чудо? Вы, ессеи, строже нас, фарисеев. Мы признаем только практические решения. Большинство книжников согласны со мной, что в субботу разрешается спасти животное. А если теперь от меньшего перейти к большему, то и получается: если разрешается спасти животное, то тем более можно и вылечить человека!
Мирьям внимательно слушала наш спор. На этом месте она воскликнула:
– Иисус тоже лечил людей в субботу! Мама, расскажи им про это!
Ханне явно не хотелось в присутствии гостей говорить про Иисуса. Но какая мать на ее месте отказала бы в просьбе своему ребенку? И она принялась рассказывать:
И пришел опять в синагогу; там был человек, имевший иссохшую руку. И наблюдали за Ним, не исцелит ли его в субботу, чтобы обвинить Его. Он же говорит человеки, имевшему иссохшую руку: стань на средину. А им говорит: должно ли в субботу добро делать или зло делать? Душу спасти или погубить? Но они молчали. И, воззрев на них с гневом, скорбя об ожесточении сердец их говорит тому человеку: протяни руку твою. Он протянул, и стала рука его здорова, как другая. [133]
Все внимательно слушали ее. Гамалиил доброжелательно сказал:
– Мирьям, ведь это не такой пример, как наша овца в колодце, как тебе кажется? Ведь овца бы утонула, если бы ее тут же не вытащили. А человек с высохшей рукой, разве не мог он день подождать? Дело ведь не в том, творить добро или зло, лечить или убивать! Дело в том, творить добро сегодня или завтра.
Даниил вставил:
– Видишь, что получается, если начать делать уступки. Отсюда происходят злоупотребления. Этот Иисус точно знает: все книжники согласятся с ним, что в субботу разрешено помогать ближнему. Но он дает совсем радикальное толкование: каждый, дескать, может сам решать, когда он должен соблюдать субботу, а когда нет. Когда он обязан помочь, а когда нет.
Ханна еле дослушала его:
– Я не понимаю всех этих тонкостей. Но ведь ясно одно: помогать в субботу можно. Суббота – для человека, а не человек для субботы. Человеческая жизнь дороже субботы.[134]
Гамалиил стал защищаться:
– Смотря что понимать под помощью. Кто-то может сказать: я хочу помочь соседу убрать урожай. Поэтому мне разрешается нарушить субботу. Нет, нужно наперед точно оговорить все случаи.
Я попробовал вмешаться:
– Признайте хотя бы этот случай: что можно в субботу послать за врачом. Мы не сделали ничего плохого, послав за Гиппократом.
Не нужно было мне этого говорить! Даниил напустился на меня:
– Гиппократ – врач из язычников! Чужак! Разве в Тивериаде нет врачей-евреев? Нет, это и правда слишком. Сначала нарушить субботу, потом заповеди чистоты. Разве ты не знаешь, что чужеземцы и евреи не должны прикасаться друг к другу? Их должна разделять такая же пропасть, как чистое и нечистое! А ты хочешь, чтобы еврейскую девочку лечил языческий врач? Хочешь, чтобы он пришел сюда, в эту комнату?
Я упрямо возразил:
– Гиппократ лечит в Тивериаде евреев. Почему он не может делать то же самое в Капернауме?
Маттафия нарочито повернулся к нам спиной, подвинул себе стул и подсел к Ханне, которая все еще держала на руках горящую в лихорадке дочь.
Гамалиил серьезно сказал:
– Евреи в Тивериаде не так строго соблюдают заповеди чистоты. Когда Ирод Антипа основал этот город, он знал, что такое поселение идет вразрез с нашими законами. Ведь Тивериада построена на множестве могил.[135] Наш закон толкует такие поселения как нечистые. Но никому не было дела. Эта Тивериада – нечистый город!
Даниил поддержал его:
– Сейчас кругом все больше и больше пренебрегают Законом. Для сторонников Иисуса нет разницы между чистым и нечистым. Они не моют рук перед едо[136]1. Идя в субботу через поле, рвут колосья.[137] Они не сторонятся чужеземцев. Теперь они даже пускают врачей-язычников в еврейские дома!
Его слова разозлили меня:
– Я не приверженец Иисуса! Я никогда не встречался с ним. Но я всегда позову врача-язычника, – неважно, что говорит Иисус или говорите вы! А что он, кстати, говорит о заповедях чистоты?
Гамалиил объяснил:
– Я слышал, как он вел спор об этом. Он отмел все наши аргументы, сказав:
Ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его; но что исходит из него, то оскверняет человека. [138]
Я спросил:
– Он имел в виду, что нет разницы между чистым и нечистым?
– Именно так! Если представить себе, что он прав, то нет больше никакой нечистой пищи, никаких нечистых людей и нечистых мест. Все вдруг сделалось бы чистым. Стало бы можно все покупать у язычников и все им продавать!
Я насторожился:
– И оливковое масло тоже можно было бы покупать у чужеземцев?
Дата добавления: 2021-07-19; просмотров: 68; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!