Андрею поручают расследование 13 страница
Гамалиил кивнул.
– Да, можно сделать такой вывод!
Я замолчал, думая о последствиях, какие это могло бы иметь для нашей торговли, когда в разговор вдруг вмешался Маттафия:
– Что толку мне от всех этих рассуждений о чистом и нечистом! О вашей субботе! Разве вы сами не нарушаете субботу, когда своими учеными спорами беспокоите людей, вместо того чтобы оставить в покое нас и нашего больного ребенка? Разве вы не видите, как ей плохо? Разве вы не видите, что у нас сейчас совсем другие заботы! Но вы рассуждаете о том, помогать или не помогать, о том, что позволено и что не позволено, вместо того, чтобы помочь! Вместо того чтобы на худой конец помолчать. Иисус говорит о вас еще и кое-что похуже:
Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды. Фарисей слепой! Очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты. [139]
И он прав!
Это могло означать только одно: он выгонял их. Оба наши книжника встали, чтобы идти. На прощание Гамалиил сказал только:
– Ты несправедлив, Маттафия. В тебе говорит беспокойство за своего ребенка! Дай Бог ей поправиться!
После этих слов оба поспешили к дверям.
Я хотел выйти вместе с ними. Мне хотелось сказать им что-то примирительное. Но сейчас важнее было успокоить Мирьям. Я сел рядом с ней и начал рассказывать ей бесхитростные истории – не о чудесных исцелениях, а басни и сказки. Скоро она заснула. Мы тоже легли спать.
|
|
|
В субботу утром я пошел на богослужение. Торжественная тишина преобразила деревню. Люди, шесть дней подряд тяжко трудившиеся, выходили из своих домов. Все собрались в синагоге. Гамалиил должен был читать и толковать Писание. Начал он с благословения:
Хвала Тебе, Господи Боже наш,
Царь мира,
Создатель света
И творец тьмы,
Утверждающий мир
И все созидающий!
Тот, кто дает свет
Земле и живущим на ней,
И в своей доброте
Каждый день, всегда,
Заново исполняющий труд творения! [140]
Потом он стал читать из книги Исхода. Это был рассказ о явлении Бога на горе Синай. Для толкования Гамалиил выбрал слова:
Моя вся земля, а вы будете у Меня царством священников и народом святым [141]
Гамалиил сказал:
– Что имел в виду Бог, говоря в пустыне о священниках? Ведь там не было Храма! Не было жертвоприношений! Но ведь Храм Божий – это весь мир. Он говорит: «Моя вся земля». И потому мы должны повсюду вести себя так, как если бы мы были в Храме, где все священно: солнце и свет, день и ночь, горы и реки, море и земля, растения и животные. Мы должны ко всему относиться со священным трепетом.
|
|
|
Теперь вы можете сказать: в Храм входят только священники! Только от них Бог требует особого уважения к святости Храма! Но Богу угодно, чтобы мы все стали священным народом. Не должно быть двух групп: священники, отличающиеся особой святостью, и прочие, непосвященные. Перед Ним все равны!
Кто-то из вас может подумать: разве недостаточно, что в субботу мы служим Богу? Но если мир – это Божий Храм, то мы каждое мгновение предстоим перед Богом, пусть даже сами не сознавая того. В субботу же мы напоминаем друг другу о Боге. Иначе мы просто забыли бы о Нем! Многое для нас оказалось бы важнее мыслей о Боге – если бы не обязанность каждый седьмой день воздерживаться от всякой работы!
После богослужения Гамалиил подошел ко мне. Он спросил меня о здоровье Мирьям и прибавил:
– Вчера я очень расстроился, когда наш разговор закончился так немирно. Я еще сегодня хочу прийти к Маттафии и поговорить с ним.
Я успокоил Гамалиила. Маттафия, сказал я, незлопамятный человек. Мирьям скоро уснула и наутро уже выглядела получше. Вчера я бы тоже с удовольствием продолжил наш разговор. Я понял, что книжники ставят помощь другим людям выше субботы. Но зачем так четко оговаривать все случаи? Почему не доверить это каждому человеку, чтобы он сам решал, что совместимо с субботой, а что нет. Гамалиил кивнул и сказал:
|
|
|
– Посмотри, как живут другие народы. У них нет субботы. Они только приносят богам жертвы. Посчитай те дни, в которые полагается приносить жертвы богам. Двадцать – тридцать дней в году, не больше! Большинство же дней простые люди работают. Лишь изредка им удается вкусить того покоя, который для власть имущих и богатых – обычное времяпрепровождение. У нас, у евреев, по-другому: пятьдесят два раза в год празднуем мы в субботу. Не только богатые и могущественные празднуют ее. Суббота существует и для маленьких людей. Она есть и для слуг, и для рабов. А к этим пятидесяти двум субботам еще добавляются праздники. Великие осенние праздники: Рош Хашана – Новый год, Йом Киппур – День Очищения и Суккот – Праздник Кущей. Весной и в начале лета мы празднуем Пасху и Пятидесятницу – Праздник Седмиц. Около шестидесяти дней в году отдыхает у нас и простой человек! Неудивительно, что другие народы завидуют и называют нас лентяями![142]
– Но ведь никто из нас не хочет отменить этих дней отдыха от работы! Зачем же каждый раз столько правил? Зачем такой шум, если не все эти правила соблюдаются?
|
|
|
– Никто не хочет их отменить?! Но многие богатые люди с удовольствием согласились бы, чтобы их рабы, их служанки, их арендаторы работали на них в субботу! Тогда бы их доходы еще возросли! Тем более что на их глазах конкуренты и торговые партнеры из язычников эксплуатируют своих людей и заставляют их работать также и по субботам. Они, конечно, не хотят упразднить субботу, но хотят ее выхолостить. Они бы с удовольствием допустили тысячу исключений! Когда речь идет о деньгах, нужны самые строгие формулировки – иначе деньги и богатство возьмут верх.
– Неужели ты и правда боишься, что люди вроде Иисуса выхолащивают субботу именно в этом смысле?
– Он делает это, конечно, не нарочно. Наоборот! Богатые и могущественные вряд ли могут рассчитывать на его поддержку! Но вот что он упускает из виду: его примеру могут последовать другие. Может войти в моду относиться к запрету работать в субботу как к несерьезному. А вот другие уже могут воспользоваться этим в своих интересах.
– По-твоему, запрещено делать то, что делает Иисус?
– Я не стал бы так говорить. Все, чему Иисус учит о субботе и заповедях чистоты, мог бы повторить любой из нас. Конечно, у него крайняя точка зрения. Но и среди нас многие придерживаются радикальных взглядов.
– Но почему вокруг его учения все время возникают споры?
– Он слишком мало думает о последствиях. Он не видит, что всякое ослабление запретов, связанных с субботой, рано или поздно может привести к тому, что мы станем жить, как язычники! И такое легкомыслие у него – не редкость! Он водит дружбу с сомнительными личностями – с пьяницами, проститутками, мошенниками. Это не запрещено. Кто возвращает грешника на путь истинный, к тому мы относимся с уважением. Мы знаем, что милосердие Божие распространяется и на тех, кто отчаялся! Мы радуемся покаянию погрязших в пороке. Но он ест с ними, не убедившись, что они порвали со своим прошлым. Он не предъявляет к ним никаких требований. Он надеется, что они сами придут к покаянию! Вот что я называю легкомыслием. Возможно, кому-то он так помогает. Но какое впечатление это производит на многих других? Разве не начнут они говорить: зачем мне стараться поступать, как положено? Если Иисус прав, Бог и так доволен мной.
Гамалиил весь ушел в свои мысли. Он говорил все более взволнованно:
– Да, – сказал он, – этот Иисус мог бы быть моим учеником! Ему бы не пришлось поступаться ничем из своих убеждений. Но я бы заставил его продумать последствия, какие его учение имеет для нашего народа и для повседневной жизни. Приведу еще один пример. Однажды к нему пришел некий языческий офицер, живущий здесь же в Капернауме.[143] Он попросил вылечить его паренька. Конечно, язычникам нужно помогать. Но почему именно этому?! Все знают, что эти офицеры-язычники обычно гомосексуалисты. А их мальчики – их любовники. Но для Иисуса такие мелочи не важны. Он не спросил, что это за паренек. Он вылечил его и не подумал, что кому-нибудь после может прийти в голову учить, ссылаясь на него, что гомосексуализм дозволен!
– Ты уверен, что тот начальник – гомосексуалист?
– Конечно, нет. Но ведь каждый должен заранее предусмотреть такую возможность. Иисус выполнил просьбу, не задумавшись об этом! Я бы посоветовал в подобном случае проявлять больше осмотрительности!
– Да, наверное, он поступил неосторожно. Но разве это запрещено?
– Нет, вряд ли так можно сказать. Богу угодно, чтобы помощь оказывалась всем людям.
– И мытарям, и проституткам?
– И им тоже!
– Но почему тогда Иисуса критикуют за то, что он ест вместе с ними?
– Если бы так поступал кто-то другой, мы бы ничего не говорили. Но этот Иисус пользуется известным влиянием. Он – законоучитель. Он – один из нас. Мы его критикуем, только потому что он близок к нам!
– А что в этом плохого, если еврейский законоучитель водит дружбу с мытарями? Нам, торговцам, часто приходится иметь с ними дело.
– Подумай о последствиях! Мы ничего не имеем против отдельных мытарей. Они такие же люди, как и все. Но они представляют в нашей стране римлян. Значительная часть денег, которые они берут, уходит чужеземцам. Мы не должны создавать впечатление, что еврейские законоучители примирились с чужеземным владычеством. Римляне не должны получать от нас ореол законности своей власти, как будто Бог одобряет ее!
– Ты боишься, что Иисус может дать им этот ореол?
– Нет! Но толпы, которые ходят за ним, могут что-то истолковать превратно! Человек, пользующийся в народе достаточным уважением, чтобы толковать Божью волю, не должен на глазах у людей помогать чужим солдатам. Он не должен на виду у всех водить дружбу с мытарями! Иисус не понимает, скольким мы рискуем, приближаясь к язычникам, ведя себя так же, как они. Я критикую легкомыслие, с которым он делает это! Его поступки таковы, словно его путь проходит по нейтральной полосе!
Меня как громом ударило: и мой путь тоже проходил по нейтральной полосе. И я тоже должен был казаться Гамалиилу сомнительной личностью! Сможет ли Гамалиил когда-нибудь понять меня? Следующие вопросы, которые я задавал, относились уже ко мне самому:
– И чем же оправдывает Иисус свое поведение?
– Я повторяю: мнения, отстаиваемые Иисусом, так же точно можем отстаивать и мы, фарисеи и книжники. Мы привыкли обсуждать разные точки зрения. Но Иисус не придерживается обычной нашей манеры вести подобные споры. To, что он говорит, он подает не как одно из мнений наравне с прочими. Он не привлекает аргументов «за» и «против». Он ведет себя так, как будто его устами говорит сам Бог! Пренебрежение нашими правилами – вот что возмущает нас в нем.
Мы еще долго говорили об Иисусе. Я заметил, как эта личность все больше и больше притягивает меня. И я тоже болтался между двумя враждующими сторонами. И разве я сам не был подобен мытарю – с той только разницей, что я собирал не деньги, а сведения, которые мне потом предстояло так же передать римлянам? Разве не должен был этот Иисус отнестись ко мне снисходительно?
Вместе с Гамалиилом вернулся я в хижину Маттафии. Гамалиил принес фрукты для Мирьям. «В субботу да будет мир между нами», – сказал он. И Маттафия ответил: «Шалом! Мир тебе!»
Вчерашнее недоразумение было исчерпано.
Скоро из Тивериады вернулись и наши посланцы. Они привезли с собой Гиппократа. Он осмотрел Мирьям и сказал: «Худшее, судя по всему, миновало!».
После его слов в маленькой хижине стало светлее. Жизнь словно бы началась заново.
* * *
Уважаемый господин Кратцингер,
Я рад, что мы сходимся с Вами в наших суждениях о фарисеях. Мне известно, что исследования здесь еще не окончены. С некоторых пор, говоря о фарисеях в период до 70 г. н. э., мы стали с большей осторожностью привлекать позднейшие источники.
Независимо от этого экзегетам еще предстоит вернуть фарисеям их доброе имя. Слишком часто толкователи шли вразрез с элементарными принципами исторического анализа, – когда полемика с фарисеями принималась ими за чистую монету. Находка кумранских текстов заставила внести в такой подход первые коррективы: по сравнению с радикально настроенными ессеями, фарисеи оказались течением, настроенным на компромиссы и умеренность. После катастрофы 70 г. до н. э. фарисеи заново основали иудаизм. Новое понимание иудаизма, какое распространено сейчас, тоже не могло не повлиять на суждение историков о фарисеях. В новое время перед теологами постоянно вставала задача различать действительно важные аспекты христианской религии и те аспекты, значение которых преувеличивалось. И это было более правильно, чем взваливать на воссозданный фарисеями иудаизм ответственность за то, от чего хотели избавиться. Считалось, что доставшееся христианству в наследство от иудаизма есть нечто устаревшее. В освобождении христианства от зависимости, в которой оно находилось у «закона», можно видеть предвосхищение эмансипации человека от внешних авторитетов, с которым мы сталкиваемся в современности.
Многие образованные теологи с непреложностью последнего слова науки выводили отсюда необходимость упразднения иудаизма. И они находили поддержку у мелкой буржуазии христианского вероисповедания, которая уже по совершенно иным причинам не испытывала симпатии к евреям. Мелкая буржуазия чувствовала в прогрессе угрозу для своего благосостояния и поэтому предпочитала считать виновными во всем что ее не устраивало, евреев – в либерализме, капитализме, демократии, упадке религиозности и т. д.
Возник странный союз либеральных теологов, хотевших не отставать от современности и потерявших уверенность в завтрашнем дне мелких буржуа, которые чувствовали страх перед новым. Новозаветная полемика с фарисеями (и вообще евреями) отвечала потребностям как тех, так и других.
Вам, должно быть, понятно, почему меня так радует то, что и Вы тоже согласны пересмотреть наши взгляды на исповедуемый фарисеями иудаизм.
С наилучшими пожеланиями,
искренне Ваш,
Герд Тайсен
Глава XII
Люди на границе
Мы продолжили свой путь из Капернаума в Вифсаиду с двухдневным опозданием. Вифсаида – маленький городок на северном берегу Галилейского моря, по ту сторону границы. Он уже относится к владениям Ирода Филиппа. Не так уж много времени прошло, с тех пор как Филипп задумал построить на месте еврейской деревни маленький эллинистический город. В честь Юлии, дочери императора Августа, новый город получил имя Юлиада Вифсаида.[144] Но по сути это по-прежнему была всего лишь большая деревня.
На пути в Вифсаиду нам предстояло миновать таможню. Здешнего мытаря мы знали хорошо: жизнерадостный человек, поторговавшись, как заведено, о таможенной плате и положенной взятке, неизменно соглашался присесть с нами и выпить глоток вина.
Но на этот раз нас ждала неожиданность. Вместо мытаря Левия навстречу нам вышел совсем незнакомый человек. Он представился:
– Меня зовут Костабар! По договору с властями, я – новый сборщик податей[145] на этом пункте. Какие товары везете?
Этот сразу перешел к делу, отметил я про себя. И в свою очередь спросил:
– А что с Левием?
– Левий больше не взимает податей. Отныне вам предстоит иметь дело со мной.
– С ним что-то стряслось?
Костабар пожал плечами.
– Можно сказать и так. Он не захотел больше быть мытарем. Он пропал.
Еще один пропал ни с того ни с сего! Я снова закинул удочку:
– Он что, сбежал к разбойникам?
– Не знаю. Больше я ничего не слышал. Теперь таможню передали мне. Итак, спрашиваю еще раз: какие товары вам следует предъявить?
Мы показали ему все, что у нас было с собой. Костабар спросил меня:
– И это все?
Да, товаров было мало. Для торгового человека вроде меня – неправдоподобно мало. Я объяснил:
– На товар неожиданно нашлись покупатели в Галилее. То, что ты видишь, – это остатки.
Нашими «покупателями» были зелоты, конфисковавшие большую часть товаров в счет годичной платы. Костабар не поверил:
– А куда вы спрятали остальное?
Я усмехнулся. Подошла очередь моего давнего трюка, к которому я всегда прибегал, договариваясь с мытарями:
– Возможно, я что-то забыл.
Костабар начал рыться в нашей поклаже. Через некоторое время он нашел его. Это был мех средней величины, наполненный вином. Костабар вынул мех из прочих вещей:
– А это что такое?
– Вино, но я везу его не для продажи!
– Неважно. Заплатить все равно придется!
– Я не стану платить.
– Еще как станешь. В противном случае товар подлежит конфискации.
– Пошлиной облагаются товары, ввозимые в страну. За это вино я не буду платить.
– Тебя больше устраивает вылить его на землю?
– Почему же на землю?
Во взгляде Костабара, обращенном на меня, сквозило недоумение. Тогда я со смехом сказал:
– Это вино – для того, чтобы мы с тобой распили его прямо тут, без всяких пошлин. Фрукты и хлеб тоже найдутся.
Костабар затряс головой:
– Никаких пьянок в помещении таможни!
Я возразил:
– Стаканчик вина – еще не пьянка!
– Но с этого все начинается!
– Что начинается?
– Безобразие, которое я здесь застал.
Ничего не понимая, я тряхнул головой:
– Ты – первый мытарь, от которого я слышу, что глоток вина в его домике – безобразие. Твой предшественник относился к этому совсем иначе.
– В том-то все и дело!
Костабар упрямился. Я подумал, что лучше не упоминать при нем имени предшественника. Что-то у них явно произошло. У меня никак не получалось уговорить этого мытаря выпить. Костабар упорно стоял на своем, проявляя желание остаться трезвым. Конечно, он не хуже меня понимал, что подвыпившего мытаря легче, чем трезвого, обвести вокруг пальца. Мы снова заговорили о делах. Костабар потребовал десять процентов.
Я возмутился:
– Раньше здесь всегда брали шесть.
– В том-то все и дело!
– Я тебя не понимаю.
– А как ты думаешь, почему мой предшественник бросил свою работу? Да потому, что не смог прожить на эти нищенские шесть процентов. Шесть процентов – это слишком мало.
– Но есть устойчивые тарифы.
– Есть. Ну и что? Предположим, тариф – шесть процентов. Мытарь мог бы на них существовать, если бы все кругом не занимались контрабандой. Я должен учитывать, что мои четыре процента уходят с контрабандистами. Что же мне другого остается, как не прибавить эти четыре к тарифу в качестве компенсации за упущенную выгоду?
– Но это нечестно по отношению к тем, кто, как положено, предъявляет на таможне свои товары!
– Если говорить о честности, то нечестно сначала обманывать нас, мытарей, а потом еще упрекать, когда мы можем трезво подсчитать и включить в цену наши убытки.
Я пошел на попятный:
– Как насчет двух процентов сверх положенного? Специальная цена для честных торговцев вроде меня. А потом – глоточек вина в утешение за те товары, которые от мытаря Костабара спрячут другие.
С Костабаром, кажется, удалось найти общий язык. Мы ударили по рукам. Договорившись о делах, мы уселись в тени перед домиком мытаря и принялись есть хлеб с фруктами, запивая их вином, которое обнаружил Костабар. Мы сидели там, как вдруг я увидел странную процессию, направлявшуюся к таможне. Первым шел парень, который – это было заметно издалека – явно находился на грани помешательства. За ним ковылял беззубый старик, опираясь на костыли. Следом по дороге тащилась некая личность в страшных лохмотьях. Судя по его виду, это был слепой Несколько детишек, тоже одетых в лохмотья, дополняли трио.
Дата добавления: 2021-07-19; просмотров: 75; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!