Об искусственном воззрении на право 3 страница
Стр. 22
ков вызвала общие обозрения исков (de actionum varietae. de natura actionum и т.п.). Известны три сочинения этого рода, происхождением, как думают, от XI века, и из них явствует, что опыты этого рода начались еще до Юстиниана. Одно из них, превосходно исполненное, употреблялось позднее у глоссаторов. — Кроме того существуют отрывки из собрания юридических правил (ragulae iuris), представлявшего не что иное, как выборку ряда таких правил из Юстиниановых Институций. Прежде всего другого юристы варварского мира испытывали необходимость разобраться в обширном и чуждом для них материале римского права, расположить его по группам и в общих правилах найти ключ к его пониманию. Отсюда с самого начала — господство систематической тенденции в литературе,—тенденции, столь чуждой самим римским юристам. Но что этим последним было доступно само по себе, как продукт их казуального творчества, то нуждалось в истолковании и систематической переработке для того, чтобы войти в мировоззрение нового юриста.
Сверх перечисленных уцелели ещё, в небольших отрывках, некоторые другие работы, как-то: комментарий на Институции, введение к Институциям, собрание формул, и друг.— происхождением от IX—XI вв. и тесно связанные с Юстиниановой юриспруденцией,
Брахилогус или Corpus Legum (изд. Бекингом, 1829) — наиболее замечательный памятник из числа названных. Это—весьма отчётливо составленный учебник римского права, приписанный сначала глоссатору Ирнерию (Савиньи), но, как теперь думают (Фиккер, Фиттинг), возникший в XI в. в Равенне, Риме или Орлеане. В нём излагается юстинианово право с теми видоизменениями в содержании и терминологии, которые существовали в современной практике. По характеру своему Брахилогус близок к туринской глоссе (стр. 8] и глоссе Бревиария (стр. 3). В том виде, как он дошёл до нас, он составляет плод нескольких последовательных переделок и, по видимому, первый составитель его не пользовался Институциями Юстиниана; текст сопровождается
|
|
|
Стр. 23
глоссами весьма различного происхождения,—и это последовательное нарастание как текста, так и глоссы свидетельствуют о том, что Брахилогус служил учебником во многих школах.
§ 9. В одном из сочинений, посвящённых толкованию терминов, содержатся определения, которые рисуют различные римские институты не так, как они были при классических юристах или Юстиниане, но так, как они могли быть несколько ранее, в эпоху императора Августа или даже Цицерона. Стипуляция изображается совершаемою при свидетелях, подобно сделкам старого квиритского права; интердикт определяется как приказание претора; фидеикоммис—как распоряжение, основанное на доверии завещателя к наследнику, совершённое в обход закона и юридически необязательное; наследство «скатывается» само собою к когнатам и «переносится» к агнатам,—противоположение, как бы идущее от той эпохи, когда в Риме только что разгорелась борьба новых идей со старыми; владение наследством есть наследство, оставленное эмансипированному сыну, и т. п.[10] Эти определения представляют двоякий интерес (Фиттинг); во первых, они отчасти проливают новый свет на первоначальную историю помянутых римских институтов, отчасти же подтверждают предположения по этому предмету, составленные на ином основании[11]; во вторых, они показывают,
|
|
|
стр. 24.
что юристы IX—XI столетий были знакомы с юридической литературой времён Цицерона и Августа и усвоили некоторые из её определений. Школьная и литературная деятельность юристов не прекратилась с падением римской империи; юристы Италии и Франции продолжали, как умели, дело своих славных предшественников и хранили их традиции.
§ 10. В Италии влияние римского права на лангобардское сказывалось всё более и более. В школах римское право употреблялось для интерпретации лангобардских законов, так что в результате выработалась смешанная римско-лангобардская догма. С XI века документы, содержащие в себе засвидетельствование сделок, начали писаться на латинском языке, притом несравненно более чистом и свободном от примеси слов нового образования, нежели язык документов позднейшего времени,—что говорит в пользу непосредственного знакомства юриста с римским правом по его источникам. Из документов уже видно совершившееся заимствование некоторых римских институтов (завещание, купля-продажа, судебное признание, restitutio in integrum). В трёх направлениях влияло римское право на лангобардское: оно развивало государственный элемент в судопроизводстве, помогало складываться, сделкам торгового обмена и способствовало свободе посмертных распоряжений. — Сделки совершались по римским формам; это—результат деятельности лиц, которые занимали положение, подобное нашим нотариусам. Однако надо пользоваться с осторожностью подобными документами. Случалось, что составители их употребляли какую либо формулу римского происхождения, вовсе не придавая ей её настоящего смысла; в их устах она имела лишь значение риторической фигуры.
|
|
|
В XII в. лангобардское судопроизводство делает значительный шаг на пути своего развития и, по строю своему, приближается к римскому судопроизводству (правила касательно судебного решения).
|
|
|
Стр. 25.
11. Глоссаторы[12]. (XII и 1/2 ХIII ст.).
§ 11. В областях Италии, которые долее других оставались под византийским владычеством (§ 3), римские нравы, учреждения и обычаи сохранились наиболее. Как замечено выше, римское право имело там характер территориального. И после падения византийского владычества, судоустройство и судопроизводство сохранили там римский тип (стр. 20); гражданские тяжбы велись сторонами при помощи адвокатов (scholastici, causidici, позднее -advocati), которые являлись в суде проводниками римских идей. При такой-то обстановке в Болонье возникла в конце XI века новая школа (университет); как первого преподавателя права в ней называют некоего Пепо (ок. 1076 г.). Один из последующих преподавателей (профессоров), Ирнерий (ок. 1118 г.) стал основателем нового направления в литературной разработке римского права; представители этого направления известны под именем глоссаторов.
К XII столетию в стране установилась относительная тишина, окрепла городская жизнь и поднялся вкус к мирным занятиям, в том числе к занятию литературой. Латинский язык по прежнему служил языком письменности, в памятниках классической древности по прежнему видели источник всякого образования; новое течение должно было лишь укрепить эту связь с стариною. Римский мир, — так, как он отразился в его памятниках, для средневекового человека всё был ещё каким-то высшим миром, единственным представителем культуры; с другой стороны, на свой мир средневековый человек смотрел как на продолжение римского, — во всём римском он видел не чужое, но своё,
Стр. 26.
Средним векам была чужда идея национальной самобытности, которая играла и играет такую роль в наше время; напротив, космополитизм лежал тогда в основе всего движения идей. То, что совершалось в области юриспруденции, служило отголоском общего движения. — Юристы Болоньи, в своём бескорыстном и совершенно искреннем увлечении творениями римских юристов, отшатнулись от всякого самобытного творчества и единственною целью своей школьной и литературной деятельности поставили усвоение римских источников, в их чистом виде; до сих пор римское право интересовало юриста, главным образом, как элемент практической жизни, теперь же оно представило цену само по себе, как высший идеал, как «писанный разум» (ratio scripta),—без отношения к его практической применимости. Легенда, в справедливость которой верили вплоть до XIX века, передаёт, что один профессор теологии попросил «грамматика» Ирнерия в Болонье объяснить значение слова «асс», которое встречается в Евангелии (Матф., X, 29); Ирнерий, вследствие этого, принялся за чтение римских юридических памятников, дотоле будто бы вовсе неизвестных, и так увлёкся их содержанием, что сделал их предметом своего преподавания. Из всего предыдущего изложения видно, что до XII столетия римское право не было совершенною terra incognita: но легенда схватила с характеристической стороны то увлечение, которое столь определительно сказалось в деятельности глоссаторов. Юристы VI—XI столетий, по тем или другим причинам, знали римское право по преимуществу из Юстиниановых Институций и кодекса; у глоссаторов главным предметом изучения стали Дигесты. Именно в Дигестах более чем в каком либо другом памятнике древности выразился истинный характер римской юриспруденции; именно в них отразилась живая сторона права с её многообразным конкретным содержанием— в них наиболее сказалась та необыкновенная живость мысли, которая отличала всё римское юридическое творчество (л., § 196). Из Дигест пахнуло на глоссаторов свежестью, — свежестью, которая должна была подействовать особенно обаятельно в то время, когда господствующее течение
Стр. 27
погружало мысль всё более и более в рутину схоластики. Обаяние этой свежести глоссаторы умело передавали своим ученикам; слава Болонской школы распространялась с возрастающею силою и собирала в неё слушателей со всей Европы. В 1200 г. в Болонье числилось десять тысяч слушателей права, сошедшихся туда со всех концов Европы. Если глоссаторы не были еще настоящими представителями "возрождения", то во всяком случае они были его предвозвестниками. В юриспруденции же с их появлением произошел решительный переворот; она приобрела в римском праве идеал строго определённого характера, но за то отрешилась совершенно от самобытного творчества.
§ 12. При всей обаятельности своего содержания Дигесты, равно как и другие части Юстинианова законодательства, были однако изложены таким языком, который и по своей относительной древности, и особенно по своей отвлечённости не был вполне доступен заурядному слушателю права в XII веке. Болонские профессоры задались, как главною задачею своей деятельности, — снабдить текст источников соответствующими толкованиями или глоссой (glossa) и тем переложить его на язык своего времени, сообразно с понятливостью этого времени; отсюда произошло и самое имя глоссаторов. Говоря строго, подобные толкования были известны и прежде (стр. 8, 22 сл.) но слово «глосса» вошло в употребление лишь с глоссаторами. Глосса писалась ими между строк текста и на полях. Между строк помещались краткие замечания, поясняющие смысл того или другого непонятного слова или термина; на полях излагались более подробные замечания. В них глоссаторы старались установить верное чтение текста,—текст, установленный ими, известен под именем Вульгаты (vulgata); далее глосса поясняла трудные места источников примерами или казусами,—что составляло также предмет особых сочинений, названных casus; наконец глосса указывала, по данному случаю, все другие места текста, в которых говорится отом же, о чём речь идёт в данном месте его. Эта последняя часть глоссаторской работы представляет особенный интерес. Здесь вновь мы встречаемся с систематизирующею
стр. 28
тенденцией (ср. стр. 22), — с потребностью собрать вместе однородный материал, разбросанный на всём пространстве Дигест. Многие места, говорившие об одном и том же, глоссаторы приводили в определённое соотношение; одно место признавалось за подтверждение другого, или же одно выводилось из другого как его следствие, или же два места, взаимно пополняющие одно другое, объединялись в общем правиле. Противоречивые места толковались так, чтобы устранить самое противоречие. Как вся глосса представляла собою аналитический приём, так тот же приём господствовал в толковании противоречивых мест. Глоссаторы стремились разъединить противоречивые места, каждому из них отвести свою область применения, другими словами показать, что самое противоречие есть мнимое и что каждое из противоречивых постановлений может быть удержано без помехи для других. Позднее (у комментаторов, § 15) систематизирующая тенденция при экзегезе сказалась ещё в том, что в области каждого учения юрист искал прежде всего основное место (locus); так назывался какой либо фрагмент из Дигест, который принимался за исходный пункт для всего учения, Под пером глоссаторов укрепилось окончательно то отношение к памятникам римского права, которое должно существовать относительно каждого действующего законодательства, но которое помешало вполне верному пониманию этого права. Как известно, Юстинианова кодификация (corpus iuris) не содержит в себе гармонически цельного учения, и её содержание не принадлежит одному автору или одному времени. Обширность материала, который находился в распоряжении компиляторов при составлении сказанной кодификации, и относительная быстрота их работ, а также, может быть, и некоторое механическое отношение их к своему делу не дозволили им заметить все противоречия, которые в кодификации попадаются довольно часто. Но от человека XII века была далека историческая точка зрения; по характеру своего мировоззрения он не замечал и не подозревал исторических изменений в жизни и праве. Совершенно искренно глоссатор признал идеалом своего времени право, которое было написано шесть веков
стр. 29
до него у другого народа и при других условиях[13]; столь же искренно он верил в полную внутреннюю гармонию этого права, не подозревая возможности противоречий в нём, и каждое видимое противоречие старался устранить путём толкования. Этою стороною своей деятельности глоссатор принадлежал вполне средним векам. Он преклонялся пред римским правом, как пред высшим авторитетом, и не помышлял о какой бы то ни было критике его. Из сказанного проистекало двоякое искажение римского права. Во первых, казуальные решения римских юристов, действительно противоречивые, истолковывались как согласные, причём неизбежно страдал самый смысл решений; во вторых, общие правила римских юристов (regulae iuris), как известно, очень часто содержавшие лишь односторонние и недостаточно продуманные обобщения и потому противоречившие и между собою, и с отдельными казуальными решениями (л., стр. 483), истолковывались так, как будто бы они были непогрешимыми истинами, и получали значение, которое не соответствовало их истинному смыслу. Мы видели, что и прежде обще правила служили предметом особых сборников (стр. 22); теперь такие сборники, под именем brocarda,приобрели особое значение. Общие правила (regulae iuris), извлечённые из текста источников, располагались в них в некотором порядке и сопоставлялись между собою.
В источниках римского права сохранились нормы и деления, которые имели только исторический интерес. Сами римские юристы показали пример догматизации таких переживаний, т.е. они представляли их как нечто, обладающее современным значением и искали основание их в условиях современной гражданской жизни. Ещё далее по этому пути пошли глоссаторы. Так, они догматизировали
Стр. 30
на новый лад учение об эксцепциях (л., стр. 488). Из своеобразного преторского средства эксцепция превратилась в строго очерченное догматическое понятие, которое имеет до сего времени несомненную практическую цену, но не соответствует римскому взгляду на этот предмет[14]. Два вида давности: usucapio longi temporis praescriptio, которые в Юстиниановой кодификации были слиты в один институт, глоссаторы рассматривали как различные; по их мнению, usucapio относилась к движимостям, а l. t. ргаеscriptio к недвижимостям. Большое различие, которое в германском праве существовало в юридическом положении недвижимостей и движимостей, очевидно, привело глоссаторов к этому заблуждению. Глоссаторы же положили начало другому заблуждению, которое получило полное развитие в последующей литературе и практике. Рядом с виндикацией — для защиты права собственности у римских юристов была известна особая виндикация (vindicatio utilis); этот иск за неимением какого либо другого иска предоставлялся ими между прочим эмфитевтеру и обладателю суперфиция для защиты их прав. Глоссаторы не поняли истинного значения римского эмфитевзиса (л., стр. 658) и суперфиция (л., стр. 657) как прав в чужой вещи (iura in re aliena), и признали в них особый вид собственности, названный dominium utile, в противоположность настоящей собственности — d. directum. Феодальные поземельные отношения навели на эту мысль и содействовали дальнейшему искажению римских понятий Положение феодального вассала, трактовавшееся сначала как беззащитный прекарий, с течением времени укрепилось; в таком своём виде оно определялось как dominium utile, и как бы поясняло собою римские эмфитевзис и суперфициес. Как противоположность dominium utile, послужило dominium directum феодального господина. Подняв таким образом эмфитевзис и проч. до степени права собственности, глоссаторы
Стр. 31
дали последующей литературе повод смешать их dominium utile с римским добросовестным владением (bonae fidei possessio), которое защищалось у Римлян Публициевым иском (actio Publiciana). Публициев иск был по самому существу своему близким подобием виндикации, добросовестное владение — таким же подобием собственности; в такое же отношение к виндикации и собственности поставили глоссаторы vindicato utilis и изобретённое ими dominium utile, и сказанное смешение проистекло почти неизбежно из всей постановки дела[15].
§ 13. Ирнерия называют как первого глоссатора; его литературная работа — достаточно высокого качества. После Ирнерия в истории школы следует некоторый тёмный промежуток; этому времени принадлежит, может быть, сочинение неизвестного имени и неизвестного автора, которое заключает в себе расположенное в некоторой системе пояснение римских юридических терминов (издано Коном)[16]. В середине XII века появляются «четыре доктора» (quartuor doctores): Яков (+ 1178), Гуго + 1166), Мартин Гозиа и Булгарь, по прозванию os aureum (+ 1166). Из них двум последним принадлежало особое значение. Булгарь был склонен к формализму; напротив М. Гозиа имел склонность к суждению по справедливости (aequitas) и в некоторых случаях не понимал даже необходимости того формализма, который обусловлен нуждами гражданского оборота. Так, римское право (императ. постан. конца V века давало приобретателю собственность на вещь, купленную им у казны, — даже если сама казна не была собственницей этой вещи; Гозиа полагал, что правило это ограничивается случаем, когда казна добросовестно (bona fide) продала чужую вещь за свою. В римском праве владелец чужой вещи, для погашения издержек, сделанных им на вещь, имел лишь эксцепцию, которую он должен был про-
.
Стр. 32
тивопоставить виндикации собственника (л., стр. 511); Гозиа предоставил владельцам особый иск для этой цели. Последователи Гозии и Булгара образовали два направления: gosiani и bulgarini. В конце XII столетия глоссаторская школа достигла высшей точки своего развития в лице Плацентина (+ 1192), по видимому ученика Мартина. Он был наиболее оригинален из среды всех глоссаторов,—хотя вообще в средние века не приходится говорить о большом развитии индивидуальностей. Тонкий диалектик, Плацентин отличался способностью к пониманию отвлечённых сторон своего предмета. Систематизирующая тенденция одержала под его пером новый успех, именно, начиная с него получил особое распространение род сочинений, известный под именем суммы (summa). С тех пор сумма сделалась весьма любимым способом изложения у глоссаторов. Над суммой глоссаторы работали без различия направлений. Знаменитейшую сумму оставил Ацо (+ 1230), ученик Бассиана, который в свою очередь был учеником Булгара и современником Плацентина. Сумма Ацо отличается наиболее детальною разработкою отдельных институтов. Сумма передавала содержание какого-либо римского памятника в порядке его титулов; но в пределах каждого титула мысль двигалась уже свободно, подчиняясь требованиям правильной систематики, так что в конце концов сумма была свободною передачею содержания памятника, в порядке его главных подразделений. По поводу каждого титула, служащего предметом объяснения, автор суммы старался обыкновенно собрать вместе все определения Юстинианова законодательства, относящиеся к данному предмету и излагал их в правильном порядке, начиная с объяснения главных понятий и переходя постепенно к частностям; местами выказывалось также желание привести отдельные титулы в связь, более крепкую, нежели та, которая была сообщена им юристами Юстиниана и таким образом систематизирующая тенденция пыталась переступить за тесные пределы отдельного титула.—Прогресс анализа и отвлечение составлял оборотную сторону прогресса систематики. В сумме мы находим, например, попытку отрешиться от процессу-
Дата добавления: 2021-03-18; просмотров: 46; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!