Зачем изучать взаимоотношения? 4 страница

Главным вызовом психоанализу стало требование отыскать способы проработки инсайта и интегрировать его в личность пациента. Важ­ность подобной задачи трудно преувеличить. Практически вся после­дующая история психотерапии вплоть до наших дней и большая часть истории клинических взаимоотношений состоит из попыток решить эту проблему.

Сначала Фрейд считал, что позволить пациенту прорабатывать инсайты значит заставлять его наталкиваться на них снова и снова в различных контекстах. Вот почему психоанализ занимает так много времени.

— 35 —

 

Раньше в своем собственном психоанализе я понял, как сильно вли­яло на мою жизнь чувство вины за воображаемые детские грехи. Затем, постепенно исследуя собственную жизнь, я стал обнаруживать множе­ство путей, с помощью которых это чувство вины проявлялось. Мне ста­ло понятно, как оно воздействовало на мою работу и формировало мои отношения с женщинами; я разгадал его влияние на мои отношения как с профессурой, так и с продавцами в универмагах. И в результате при­шел к мысли, что когда психоанализ достигает цели, то происходит словно бы исчезновение симптома смерти. Мой аналитик применял ран­ние взгляды Фрейда на то, как заниматься проработкой инсайта и сти­мулировать изменение в личности пациента. Эти идеи все еще состав­ляют часть психоаналитической теории. Но Фрейд добавил к ним еще нечто новое и важное.

Проработка в переносе

В истории психоанализа наступил важный момент, когда встрети­лись и переплелись две линии мышления Фрейда: его интерес к проб­леме эмоционального использования инсайтов и изучение им клиниче­ских взаимоотношений. Почему бы, заинтересовался Фрейд, не прора­ботать инсайты во взаимоотношениях между пациентом и терапевтом? п

Это, как можно увидеть, обозначило важные перемены в его взгля­де на клинические взаимоотношения и, следовательно, явилось зна­ком возможных глубоких перемен в рассмотрении этих взаимоотноше­ний и для любого терапевта. Фрейд сделал два огромных шага в сторо­ну от традиционного понимания связи доктор — пациент. Первый' он узнал, что природа взаимоотношений может помогать или мешать ана­лизу и аналитик может определить, с каким из этих эффектов он имеет дело. Второй' он понял, что важная часть работы анализа приходится на зависимость взаимоотношений как таковых Под этим подразумева­лось, что первоначально проработка велась путем демонстрации реак­ций пациента на ранний опыт, сформировавший постепенно его жизнь («Понимаете ли, Вы ожидаете, что ваши учителя будут сердиться на Вас, потому что повсюду за собой Вы таскаете старое чувство вины'»), позже Фрейд добавил новую возможность для лучшего понимания, показывая пациенту, что отношение к терапевту формируется теми же реакциями. Психоанализ сам по себе становится важным событием для пациента, а аналитик делается значимой персоной. По причине переноса

— 36 —

все обычные реакции и типичные жизненные искажения пациента могут проявиться и в его отношении к терапевту. Это позволяет терапевту убедительно продемонстрировать пациенту, как его ранние фантазии и импульсы искажают существующую реальность. Все, препятствующее жизни пациента, может ясно выявиться в переносе, так почему бы не использовать перенос, чтобы помочь пациенту увидеть эти искажения? Разве не стало учение более убедительным с тех пор, как терапевты получили подобные сведения?

В «Очерке психоанализа» Фрейд пишет:

Задача аналитика — постоянно вырывать пациента из его... иллюзии (переноса) и показывать ему снова и снова, что то, что он считает новой настоящей жизнью, является лишь отражением прошлого .. Осторожное управление переносом.., как правило, щедро вознаграждается. Если мы преуспели, что обычно и происходит, в просвещении пациента на пред­мет действительной природы явления переноса, то тем самым выбива­ется мощное оружие из руки его сопротивления, и опасность обращается в выигрыш. Для пациента незабываемо то, что он пережил в форме переноса; это переживание несет в себе большую силу убеждения, чем все, что ои мог получить другими путями п.

Итак, где-то между профессурой и продавцами я начал понимать, как искажал свои отношения с аналитиком. Я думал, что она (психоана­литик) сердилась на меня, не любила, не принимала меня; казалось, что мои фантазии внушают ей отвращение. Иногда она преуспевала, демон­стрируя, что у меня нет оснований для подобных идей, что они явля­ются продуктами того самого чувства вины, которое окрашивает все мои сознательные представления. И, конечно, изучение своего чувства вины в наших отношениях повлияло на меня гораздо сильнее, чем раз­бор отношений с профессорами и продавцами.

Мы уже видели первоначальную надежду Фрейда на то, что прос­тое воскрешение в памяти ранних импульсов и отношений могло ока­заться достаточным для эффективных изменений. Когда эта надежда не оправдалась, он перешел к другой, где повторное воспоминание могло стать более полезным. Оно оказалось более полезным, но все еще недо­статочно эффективным. Наконец, Фрейд надеялся, что более убе­дительное воспоминание — воспоминание в переносе — могло бы так убедить пациента в искажении всех его отношений, что изменения не­избежно последовали бы за этим. К его возрастающему разочарованию, и этого пока было недостаточно. Многие исследования относительно

— 37 —

человеческого разума, некоторым пациентам, без сомнения, помогли, но другим — нет13.

Теория переноса явилась величайшим открытием. Клинические вза­имоотношения содержат в своих рамках целую историю проблем паци­ента и даже всю историю его жизни. Они составляют удивительный микрокосм. Перед терапевтом открываются замечательные возможности не только изучать загадки человеческой психики, но и эффективно помогать пациентам. Самого Фрейда озадачило и разочаровало то, что он не нашел способа извлечь потенциал из этой возможности.

По мере прослеживания постфрейдовских работ с переносом полез­но усвоить две вещи. Первая — Фрейд считал, что терапию делают запоминание, вспоминание раннего материала и понимание того, как это повлияло (и влияет) на теперешнюю жизнь пациента. Вторая — Фрейд рассматривал перенос, главным образом, как искажение и считал, что, показывая пациентам его проявления, можно помочь им увидеть иска­жения, проходящие через всю их жизнь.

Работа Фрейда вошла величайшим вкладом в историю развития самого психоанализа, но никоим образом не решила всех проблем. В следующих главах мы рассмотрим, как Гилл и Когут, самые резуль­тативные его последователи, изучали и использовали феномен переноса, чтобы развивать более эффективные клинические взаимоотношения.

Многие годы только психоанализ обладал значительным влиянием в американской клинической практике, пока на сцену не вышел амери­канский психолог по имени Карл Роджерс. В следующей главе мы исследуем его монументальный вклад в понимание взаимоотношений между терапевтом и клиентом.

— 38 —

3. ВЛИЯНИЕ ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ: КАРЛ РОДЖЕРС

В первые я прочел книги Карла Роджерса в высшей школе, когда оказался погруженным в сложный и очаровывающий мир акаде­мической психологии и поэтическое видение психоанализа. Его работы показались мне тогда малоинтересными. Он был американским психологом, считавшим, что наиболее важные составляющие челове­ческого разума легко доступны сознанию. Роджерс излучал бодрый оптимизм и, похоже, испытывал предсказуемое отвращение к темным аспектам европейской психологии. Мне казалось, что он представлял интерес в основном для истории.

Много лет спустя, готовя курс лекций, я стал перечитывать Род­жерса и был крайне удивлен. Простота его взгляда на клинические отношения, поначалу показавшаяся мне такой наивной, теперь выгля­дела исполненной глубокой красоты и важности.

Эта книга закончится представлением терапевтического подхода, весьма отличного от того, который преподавал и практиковал Роджерс.

— 39 —

Но мне кажется, что каких бы взглядов на человеческую психику вы ни придерживались, какой бы вид терапии ни избрали, вы найдете многое, чему можно поучиться, обращая особое внимание на рекомендации Род­жерса о взаимоотношениях между терапевтом и клиентом.

Большое влияние Роджерса

То, что я не воспринял идеи Роджерса, впервые столкнувшись с ними, не касается всей области американской клинической психоло­гии. Будет преувеличением утверждать, что публикация книги Род­жерса «Консультирование и психотерапия» в 1942 году1 произвела такое же впечатление, как в свое время «Толкование сновидений» Фрейда, поскольку книги Фрейда изменили не только практику психо­терапии, но и взгляд человека на самого себя и собственное сущест­вование. Но, исключая работы Фрейда, трудно назвать еще какие-то книги, имевшие влияние на клиническую практику, равное влиянию работ Роджерса.

Для значительной части психотерапевтов западного мира он узако­нил заботу терапевта о качестве отношений между терапевтом и клиен­том; действительно, Роджерс сделал это качество высшей ответствен­ностью терапевта. Фрейд предложил радикально новый взгляд на пси­хическое и вытекающий из него набор достаточно важных выводов о том, как лечить неврозы. Ключевое слово здесь — лечить. Как мы уже говорили, Фрейд был врачом и рассматривал неврозы как болезнь, требующую соответствующего лечения. Жизненное прошлое Роджерса было другим. Он не был врачом и не рассматривал эмоциональные расстройства как показатель болезни, которую необходимо вылечить. Люди, с которыми он работал, именовались «клиентами», а не «паци­ентами». Одно время Роджерс собирался стать священником, но оста­вил это поприще; его склонность к религии легко просматривается во взглядах на психологию. Он считал, что человеческие существа нуж­даются в любви, а когда их потребности не находят адекватного удов­летворения, результатом являются боль и разочарование. Если кто-нибудь сможет передать страдающему человеку значимый опыт любви, которого тот был жестоко лишен, то боль и разочарование исчезнут сами собой.

— 40 —

Терапия любовью

Роджерс редко говорил о том, что он предлагает лечение любовью, и способ, с помощью которого он помогал людям изменяться, в корне отличается от слащавой сентиментальности, характеризующей некото­рых «новейших» терапевтов. Но мне кажется, что оценить его монумен­тальный вклад в область терапевтического исследования нам поможет понимание фактического привнесения им в терапию переменной любви.

Под словом «любовь» Роджерс понимал то, что древние греки назы­вали агапе. Греческая философия выделила два вида любви — эрос и агат. Эрос характеризуется страстью к чему-либо, что могло бы удов­летворить любящего. Он включает в себя желание обладать любимым объектом или человеком. Агапе, наоборот, характеризуется желанием удовлетворить возлюбленного. Такая любовь ничего не требует взамен и хочет только роста и процветания объекта любви. Агапе — любовь крепнущая, любовь, которая, по определению, не обременяет и не обя­зывает того, кого любят.

Сорок лет Роджерс развивал свои взгляды на терапию. И в этой работе, без преувеличения, целых сорок лет он стремился сформули­ровать ответ на единственный главный вопрос: «Что может сделать терапевт, дабы в конце концов сообщить клиенту, что он любим?» В поисках ответа на этот вопрос Роджерс и его студенты проводили бесконечные часы, изучая процесс психотерапии. Он был первым, кто осуществил аудиозапись терапевтических сессий, и позволил их изу­чение и анализ. Роджерс считал, что процесс терапии можно изу­чать научно и постоянно улучшать с помощью подобного рода иссле­дований 2.

Кроме того, Роджерс разработал достаточно ясную теорию лич­ности, при этом он считал, что неважно, какой теории личности придер­живается тот или иной терапевт. Если последний успешно передает переживание агапе, то клиент изменяется в желаемом направлении. Не имеет значения не только теория, но и техника. Вы можете практико­вать недирективное клиенто-центрированное отражение, которое Род­жерс развивал в ранние годы, или интерпретировать свободные ассоци­ации на манер классического психоанализа, делать упражнения из геш-тальт-терапии или анализировать перенос. Это не важно. Все, что удовлетворяет теории и стилю терапевта, остается благим до тех пор, пока успешно передается агапе:i.

— 41 —

Что было действительно важно, так это способ передачи агапе. Многие годы Роджерс со своими учениками прилежно изучал эту про­блему и наконец обнаружил, что годится для ее решения, а что — нет. Он считал, что действенной является терапия, которая доносит до кли­ента искренность, эмпатию и безусловное положительное отношение. Давайте рассмотрим каждое из этих понятий более подробно.

Искренность

Терапевты должны быть искренними или, как иногда говорил Род­жерс, «конгруэнтными». Это значит, они должны иметь свободный дос­туп к своим внутренним процессам, иметь свои собственные чувства, собственные позиции и склонности. Роджерс считал, что невосприимчи­вые к осознанию потока собственных мыслей и чувств терапевты вряд ли смогут помочь клиентам осознавать их психические содержания. Не­сомненно, существуют терапевты, которые выбирают свою профессию потому, что воображают, будто концентрация на внутреннем состоянии клиента является хорошим способом избежать боли и беспокойства, когда речь идет о собственном психическом устройстве. Роджерс предо­стерегает, что это катастрофический рецепт. Стать терапевтом — значит принять на себя страшную ответственность перед самим собой. Очевид­но, что первые психоаналитики это понимали, хотя само понимание и составляло порой лишь периферический аспект аналитической ориен­тации и впоследствии слишком часто полностью исчезало. Роджерс утверждал приоритетность подобного понимания.

Если искренность означает осознание собственных мыслей и чувств, то она также подразумевает, что терапевты не делают ничего такого, что могло бы скрывать этот внутренний процесс от клиента. Они не впра­ве защищаться, но обязаны, до известной степени, быть прозрачными. Важно отметить: этот термин не относится к тому, что терапевты делают или говорят. Предполагается только, что они открыто преподносят себя, ничего не скрывая. Они могут делать это молча, выражая свое внутреннее отношение во взгляде, мимике лица и соответствующей позе. Или же они выбирают подходящее время, чтобы сказать клиенту, что они чувствуют.

Роджерс признается в своей озадаченности тем, насколько много терапевтов действительно должны сказать клиентам о своих чувст­вах и отношениях. Он понимал, что быть искренним не означает бол-

— 42 —

тать обо всех посетивших тебя чувствах. Поэтому он не был сторон­ником терапевтических форм в группах встреч, где терапевт делится с клиентом каждым своим чувством. Он считал, что искренность под­разумевает выражение чувств только тогда, когда это необходимо и когда, по всей видимости, это совпадает с возможностью терапевта наиболее полно представить себя клиенту. Кроме того, чувства долж­ны демонстрироваться бережно с теплотой, эмпатией и полным ува­жением к клиенту. Позвольте здесь процитировать один из приме­ров Роджерса:

Но всегда ли полезно быть искренним? А как насчет отрицательных чувств? Как насчет случаев, когда настоящими чувствами консультанта по отношению к клиенту являются раздражение, скука или неприязнь? Мой эмпирический ответ будет таким: даже такими чувствами, как эти, какие все мы время от времени испытываем, консультанту предпочти­тельнее поделиться, нежели прятаться за фасадом интереса, заботы и симпатии, которых на самом деле нет.

Но достигнуть этого непросто. Подлинность влечет за собой сложную задачу знания потока переживаний, текущего внутри другого потока, от­меченного сложностью и непрерывными изменениями. Так, если я ощу­щаю, что чувствую скуку от моих контактов с этим (клиентом) и это чув­ство сохраняется, то думаю, что должен ради него и наших отношений разделить это чувство с ним. Но тут мне снова захочется быть в курсе того, что происходит во мне самом. Я узнаю, что чувство, которое я вы­разил — мое чувство скуки, а не какие-то предполагаемые факты о нем, клиенте, как о скучной личности. Если я выражаю это как свою собст­венную реакцию, то появляется потенциальная возможность углубления наших отношений. Но это чувство существует в контексте сложного и изменяющегося потока, что тоже необходимо передать. Я предпочел бы поделиться с ним своими переживаниями по поводу скуки и диском­форта, которые испытываю, выражая эту свою точку зрения. По мере того как я делюсь этими взглядами, то нахожу, что мое чувство скуки выросло из моего ощущения отдаленности от него и что я желал бы быть с ним ближе. И когда я пытаюсь выразить свои чувства, они изме­няются. Определенно, я не скучаю, когда показываю ему себя таким образом, и далек от скуки, когда ожидаю с нетерпением и, возможно, с долей понимания его ответ. Еще я испытываю к нему новое сочувствие теперь, когда я выразил чувство, которое служило барьером между нами. И я уже смогу услышать удивление или, возможно, обиду в его голосе, чтобы он стал говорить более искренно, потому что я отважился стать с ним подлинным. Я позволил себе быть личностью — настоящей, несовершенной — в своих отношениях с ним4.

— 43 —

Роджерс предостерегает терапевтов от использования подобного рода рекомендаций как лицензий на проработку собственных проблем во время работы с клиентом. Он напоминает своим читателям, что час­то подходящим человеком, с которым можно разделить свои чувства, является супервизор или коллега, но не клиент.

Несмотря на значительное количество времени и энергии, которые Роджерс посвятил вопросу об искренности, создавая о ней статью за статьей, похоже, он находил, что это определение трудно описать и проиллюстрировать. Но, кажется, интуитивно он знал, что имел в виду. На определенном уровне все мы угадываем, когда находимся лицом к лицу с личностью, которая с нами искренна, а когда перед нами нек­то, выставляющий фасад вежливости или профессионализма. К первым мы проникаемся доверием и готовностью открыться. Это и есть то ка­чество, которое Роджерс пытался описать.

Роджерс считал искренность наиболее важным из всех определений.

Эмпатия

Следующим условием, необходимым для успешной терапии, явля­ется эмпатия. Словарное значение слова «эмпатия» — воображаемое проникновение в субъективные переживания другого. Роджерс гово­рил о важности непрестанных устремлений терапевта к пониманию переживаний клиента с позиции самого клиента. По Роджерсу, эмпатия носит не только когнитивный характер, она также включает в себя эмо­циональный, эмпирический компонент. Это подразумевает попытку переживать мир клиента так, как это делает сам клиент, но подобное переживание вовсе не означает растворения в нем, никогда не следует терять качества «как будто».

Испытывает ли клиент страх или сомнение, одиночество или гнев, восхищение или разочарование по отношению к терапевту, эмпатичный терапевт позволит себе испытывать то, что испытывает клиент и сооб­щать свое понимание и переживания клиенту:

«Наверное, очень страшно быть настолько неуверенным в своей безопасности на работе. И еще я представляю, как вы должны быть рассержены на своего начальника».

«Мне кажется, я понимаю, о чем вы говорите. В некоторых слу­чаях вы, похоже, приходите сюда и разговариваете со мной, но вы не уверены, что это действительно вам что-то дает».

— 44 —

«Господи! Да Вы по-настоящему ее любите, не так ли?»

Роджерс излагает это так:

Ощущать смущение (клиента) или его робость, или раздражение, или чувство, что его неправильно лечат, так, как если бы это ощущение было твоим собственным, однако без твоей собственной неуверенности или страха, или раздражения, или подозрительного опасения увязнуть во всем этом,— именно подобное состояние я и пытаюсь описать. Когда мир клиента понятен консультанту и он может свободно ориентировать­ся в нем, тогда он сможет передавать и то, что клиент плохо понимает, равно как и выражать значение опыта клиента, которое сам клиент не вполне осознает \

---

Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 35; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!