Итак, идея длящейся добросовестности - фантазия, оторванная от реальной жизни и не имеющая почвы в законе, который тоже ведь написан для жизни. 42 страница
Паркер возбудил судебный спор, требуя вернуть ему 850 фунтов и проценты. В обоснование иска Паркер указал, что имеет владельческий титул, который имеет приоритет перед титулом компании. Ответчик ссылался на то, что, управляя аэропортом, доступ публики в который ограничен, он должен тем самым признаваться владельцем зданий и находящихся в нем вещей. Этот аргумент был отвергнут судом на том основании, что British Airways явным для всех образом не проявлял своего намерения осуществлять контроль над всеми помещениями и зданиями и всеми вещами, которые могут быть в них найдены <1>. Решение было вынесено в пользу Паркера.
--------------------------------
<1> В этом аргументе затронут постоянно сопровождающий владение мотив явности, видимости владения, вытекающий из его материальной сущности. Сравнение этого, конечно, частного вывода с правилом п. 1 ст. 227 ГК позволяет отметить, что российское право вводит презумпцию контроля за всеми потерянными вещами владельца транспорта или помещения. Эта презумпция, видимо, может оспариваться лишь постольку, поскольку в действительности владелец помещения или транспорта не осуществлял в момент находки контроль за этим имуществом (транспорт не имел персонала, помещение заброшено и т.п.).
Обсуждая этот казус (Parker v. British Airways Board), Г. Беттерсби квалифицирует Паркера как совершенно добросовестного (honest) владельца находки. Автор, однако, задается вопросом: а как изменится решение, если владелец будет недобросовестным (dishonest)?
|
|
|
И здесь именно формулируются те правила, которые характеризуют основы владельческой защиты в английском праве.
Автор пишет, что, даже если владелец находки является правонарушителем, он тем не менее имеет владельческий титул, и этот титул, как бы слаб он ни был, является все же титулом, чтобы избежать ситуации вещи, доступной всем, что фактически означает, что физически слабейший должен уступить <1>.
--------------------------------
<1> Battersby G. Acquiring Title by Theft // The Modern Law Review. 2002. July. P. 603.
Здесь выявляется почва защиты незаконного, в том числе основанного на противоправном поведении, владения. Этой почвой является прежде всего недопущение насилия (самоуправства). В этом отношении защита незаконного владения в российском праве, к сожалению, весьма неразвитая и очень часто не понимаемая юристами, имеет то же основание, что и защита владения в праве германском (где она представляет собой вполне работающий механизм) и в праве английском, как, впрочем, и в праве других цивилизованных стран.
Анализ дела Паркера показывает, однако, что кроме собственно защиты владельческий титул (понимаемый английским правом как относительный, отсюда и такое его описание (применительно к вору или иному правонарушителю) как слабейшего либо некоторого (some)) дает также возможность позитивного регулирования. Имеется в виду, что кроме защиты от внешнего посягательства, обеспечиваемой тезисом, что любое владение дает признаваемую правом позицию <1>, возникает и возможность регулирования имущественных споров, в которых ни одна из сторон не может сослаться на свое право на вещь. Тем не менее эти споры получают разрешения.
|
|
|
--------------------------------
<1> Сама конструкция относительной защиты владения имеет основания и в классическом праве: "В отношении третьих лиц порочное владение обычно дает преимущество" (Дигесты. 41.2.53).
Г. Беттерсби, продолжая анализ казуса, отмечает, что владелец находки имеет обязанности "очень ограниченные": заботиться о вещи, в том числе принимать меры от незаконных посягательств на нее <1>. Имеется также обязанность добросовестного владельца принимать меры к установлению действительного собственника.
--------------------------------
<1> Сопоставляя эти "обязанности" с позицией владельца находки по ГК РФ, которая также должна быть определена как незаконное владение, мы можем заметить, что ГК РФ не упоминает права незаконных владельцев, указанных в ст. ст. 225 - 231, на защиту владения. Вполне понятно, что они не могут защищаться по ст. 305 ГК, так как, во-первых, не являются законными владельцами, а во-вторых, не имеют никакой защиты против собственника. Здесь, по-видимому, применима лишь защита по ст. 234 ГК. Однако открыт вопрос, являются ли попустительство владельца находки посторонним нарушителям его владения, отказ его от защиты владения той грубой неосторожностью, за которую он несет ответственность по п. 4 ст. 227 ГК. На мой взгляд, такая ответственность не исключена.
|
|
|
В целом автор характеризует позицию владельца находки как фиктивное зависимое держание <1> до востребования. Однако, хотя исправное выполнение этих обязанностей и гарантирует защиту владельца находки от требований, вытекающих из неправомерного использования имущества либо обращения его в свою собственность, эта добросовестность ничего не дает владельцу в его отношениях с собственником: тот в любом случае побеждает в споре о самой вещи. Поэтому автор называет обязанности владельца находки "беззубыми" <2>.
--------------------------------
<1> Буквально - bailment. Под такое определение подпадают (при наличии договора) также хранение, ссуда, аренда, залог, подряд, поручение.
|
|
|
<2> Battersby G. Op. cit. P. 604.
В то же время в отношениях с иными владельцами действует правило сопоставления владельческого титула, и если это сопоставление дает преимущество, то вещь присуждается обладателю более сильного титула. В отсутствие действительного собственника и при том, что ни один из владельцев не может сослаться на какое-либо право на вещь, приоритет имеет тот, кто завладел раньше, перед теми, чей титул является производным от его титула. Приоритет может получить только тот, чьи длящиеся права <1> возникли прежде, чем права данного владельца <2>.
--------------------------------
<1> Права владения, как и владельческий титул, о которых пишет Г. Беттерсби, в понятийном аппарате российского права должны интерпретироваться в качестве владельческой позиции, не опирающейся на субъективное право.
<2> Battersby G. Op. cit. P. 609.
Как результат этих норм, выработанных современным английским правом, доктрина ex turpi causa non oritur actio <1> уступила признанию возможности владельческой защиты правонарушителя, в том числе против полиции <2>.
--------------------------------
<1> Из противозаконного (бесчестного, позорящего) основания не может возникать иска.
<2> Battersby G. Op. cit. P. 607 и сл. В главе, посвященной защите владения от изъятия вещи административным порядком, этот аспект статьи Беттерсби освещается подробнее.
Сопоставление понятийного аппарата, описывающего владение в российском праве с теми нормами права английского, которые приведены выше, позволяет заметить, что понимание владения в российском праве нуждается в углублении. Нужно подумать над тем, как обозначить позиции владельцев, спорящих о вещи или о ее использовании, если ни один из них не может доказать свое право <1>. До сих пор российское право не имеет инструментов для регулирования спора двух владельцев, выступающих именно как фактические владельцы.
--------------------------------
<1> На самом деле право на вещь может быть у стороны или у обеих сторон в споре. Но заставлять их каждый раз преодолевать трудности с доказыванием - это совершенно ненужная дань несовершенствам системы права, выплачиваемая за счет тех издержек, которые ложатся на гражданский оборот и за которые, следовательно, должно расплачиваться все общество.
Нужно также подумать над обозначением позиции владельца противоправного, противозаконного (это отнюдь не тождественно незаконности и недобросовестности ни вместе, ни по отдельности), т.е. получившего владение в результате виновного нарушения публичного закона, и либо приравнять эту позицию к позиции незаконного владельца, либо установить норму о приоритетах владения.
Приоритеты владения должны также квалифицироваться по признаку производности владения.
Из квалификации противозаконного владения вытекает и иное следствие - эффект распорядительных сделок, совершенных владельцем незаконным и владельцем противозаконным. На мой взгляд, этот эффект все же должен быть различным. Мне кажется, что противоправный владелец (вор, мошенник, грабитель) не сможет создать права собственности приобретателю, кроме, конечно, приобретательной давности в порядке ст. 234 ГК.
Поскольку отечественное право сводится только к фактической (физической) власти над вещью, следует признать возможным владение, осуществляемое недееспособными, от которых не требуется наличия animus possidendi. Это не вызывает сомнений в тех случаях, когда дети или душевнобольные пользуются собственными вещами. Но применительно к незаконному владению признать недееспособных владельцами - значит допустить их пассивную легитимацию по виндикационному иску, что может вызвать сомнения.
На самом деле в большинстве случаев владение недееспособных представляется сомнительным не столько в силу отсутствия у них физической способности владеть, сколько в силу того факта, что они находятся под надзором других лиц, в их фактической власти. Вот эта власть и создает презумпцию владения в лице родителей, опекунов, воспитательных и медицинских учреждений, куда более основательную, чем презумпция владения всеми вещами, находящимися в аэропорту, как это пытался обосновать ответчик - компания British Airways в деле о находке браслета в аэропорту Хитроу. Ведь компания не осуществляет необходимой власти над пассажирами, тогда как недееспособные обычно поставлены с опекунами в иные отношения, предполагающие достаточно полный и постоянный контроль над их поведением, включая и действия с вещами. Поэтому в большинстве случаев отвечать по виндикационному иску будут все же родители, опекуны, учреждения, надзирающие над недееспособными, так как именно они осуществляют полную власть над вещами, оказавшимися у подопечных. Однако категорически исключить возможность привлечения недееспособных в качестве ответчиков по виндикационному иску все же невозможно.
Например, дети остались жить в доме, купленном по сомнительной сделке их умершим отцом. Простое их переселение административными средствами для помещения под надзор (что более вероятно практически) не является альтернативой виндикации на самом деле. Кроме того, вполне возможно, что дом куплен добросовестно, и тогда их административное выселение - это лишение имущества.
Конечно, для участия в процессе необходимо обеспечить процессуальное представительство через учреждение опеки, что само по себе вполне понятно. Но такую опеку нельзя будет считать установлением владения, тем более что для целей виндикации получение владения осуществляется применительно к приобретению, и именно такое владение приобретателя имеет и наследник независимо от своей дееспособности. Владение же опекуна не может быть владением приобретателя, поэтому он не должен в этой ситуации отвечать по виндикационному иску.
Выше обсуждались доводы, из которых видно, что владение не может быть вещным правом. Но мы уже говорили, что владение по своей природе вообще не может быть правом. Владение всецело принадлежит к явлениям материального (фактического) порядка. Владение - это протекающий во времени и в пространстве процесс физического господства над вещью, тогда как право как явление идеальное не локализовано в пространстве, лишено качеств процедуры (процесса), т.е. деятельности, и потому не течет, т.е. находится, как и прочие идеальные феномены, вне времени <1> и пространства. Если право собственности на дом, находящийся в Ярославле, существует в Москве, Афинах, Лондоне, как и в любом другом месте, то владение этим домом возможно только в Ярославле.
--------------------------------
<1> Я не буду здесь обсуждать соотношение времени как одной из характеристик материи и сроков (юридических фактов). Достаточно сказать, что они не тождественны.
Право осуществляется в действии, но в момент действия оно перестает быть правом, и вместо него возникает исполнение (осуществление, реализация права).
Владение - это всегда действие, и оно не может быть идеальным, не может быть правом. Если владение не осуществлено, значит, его нет (тогда как право есть, пока оно не осуществлено). Право владения, стало быть, не может иметь иного смысла, кроме указания на способ осуществления какого-либо права. В этом же смысле посетитель ресторана имеет право вкушения салата, а постоялец гостиницы - право передвижения на лифте. При всей содержательной бедности этих определяемых через их будущее осуществление прав, обнаружение которых столь же способно принести лавры открывателю, как и обнаружение права владения, у них все же есть такая интересная общая черта, как способность быть нарушенными любым третьим лицом в процессе (а только процесс здесь везде и обнаруживается, ведь мы находимся в сфере материального) реализации. Точно так же, как любой может нарушать владение, так любой может и грубо вмешаться в процесс употребления салата или мирной элевации с помощью лифта (на случай усталости воображения можно обратиться к широкой гамме соответствующих действий, представленных в фильмах Ч. Чаплина).
Здесь обнаруживается тот факт, что уязвимость владения заключается не в особых качествах владения, способных оправдать и все несуразности "права владения", но только в его материальности. А потому любое право, перешедшее в стадию осуществления, материализации (и тем самым уже прекратившее свое идеальное бытие), оказывается столь же уязвимым, столь же доступным вторжению третьих лиц. Способность быть нарушенным третьими лицами - это общее свойство всех прав в момент их осуществления. Другое дело, что третьим лицам довольно редко может оказаться интересно мешать, скажем, работе подрядчика или перевозчика. Но вот чужие вещи представляют собой постоянный объект чужого интереса, и только потому нарушения владения являются делом обычным, тогда как осуществление прав не в виде владения нарушается гораздо реже и потому внимание цивилистов не привлекает.
Повторяемость нарушений владения и привела к возникновению самой проблемы. Если владение - это процесс осуществления власти, господства, т.е. приложения силы к вещи, то и прерван, нарушен этот процесс может быть только силой. Таким образом, в центре проблемы владения всегда находится вопрос силы и отражения насилия. Понятно, что этот вопрос приобретает юридический характер, если учесть, что право возникает для устранения, исключения насилия частных лиц по отношению к другим частным лицам.
Применительно к владению уже в классическом праве был провозглашен принцип недопущения насилия независимо от права на вещь. Впоследствии тестом на цивилизованность общества стало уважение этого принципа.
Понятно, что если мотивом насилия является интерес к вещи, то объектом насилия оказывается владелец, так как именно в его физической власти находится вещь. Речь идет, стало быть, о защите личности в сфере частных отношений. Именно поэтому цивилисты уже несколько веков говорят о том, что защита владения представляет собой самое важное условие цивилизованности, кульминацию частного права. Но советское право являло собой не сферу исключения силы, сферу частной свободы, а сферу более или менее упорядоченного тотального насилия над частными лицами, в том числе в экономике. Вероятно, поэтому и защита владения была ему чужда.
Нынешняя ситуация в юридическом усвоении владения курьезна тем, что при заметном пренебрежении самой идеей владения (высказываются даже не лишенные умиления взгляды об особенной ценности, заключенной в невинности правосознания практикующих юристов, в том числе судей, не различающих вообще владения) разработка идет по совершенно бессмысленному пути втискивания владения в систему субъективных прав <1>, к числу которых оно относиться не может и не должно, вместо включения владения как объекта защиты в текст ГК РФ по примеру любого европейского права, по примеру русского права дореволюционного времени.
--------------------------------
<1> Нужно еще и еще раз отметить, что ограничение владения одной только ст. 305 ГК оставляет без всякого внимания (а по существу санкционирует) то, что незаконное фактическое владение никак не защищено от самоуправства, что личность в частных отношениях по-прежнему лишена самоценности.
Квалификация владения как явления фактического, а значит, в известных случаях (когда его упоминает закон) как юридического факта предполагает ряд естественных уточнений.
Конечно, владение не является каким-либо одним юридическим фактом, ведь закон упоминает этот факт в самых разных нормах и тем самым придает ему самые разные качества.
Для возникновения права собственности значение имеет способ получения владения, действия сторон при переходе владения. Если передача права собственности - метафора и такое действие на самом деле не совершается <1>, то передача владения - это вполне реальные действия прежнего и будущего владельца. Применительно к исполнению обязательства об отчуждении вещи они могут выступать как поступок или сделка в зависимости от того, как будет квалифицироваться исполнение обязательства <2>. В любом случае только такая передача владения, которая выступает как надлежащее исполнение обязательства, порождает у приобретателя право собственности, а в случае недействительности сделки создает возможность добросовестного (незаконного) владения.
--------------------------------
<1> Подробнее этот вопрос был рассмотрен выше.
<2> Подробнее см.: Сарбаш С.В. Исполнение договорного обязательства. М., 2005. С. 27 и сл.
Нужно отметить, что передача вещи не является "соглашением" о передаче владения, как полагает Г.С. Васильев <1>. Соглашение, т.е. сделка, направлено на возникновение, изменение, прекращение гражданских прав и обязанностей (ст. 153 ГК). Но владение - это не право или обязанность, и по его поводу соглашение не может быть заключено. Владение - это факт. А для возникновения фактов соглашения не заключаются.
--------------------------------
<1> Васильев Г.С. Передача движимой вещи // Вестник ВАС РФ. 2006. N 12. С. 21.
Передача владения - это исполнение обязательства и, стало быть, способ его прекращения. Только в этом смысле его и можно считать сделкой (причем это мнение отнюдь не бесспорно). В этой сделке воля в любом случае направлена не на передачу владения, а на прекращение обязанности. А главное, само обязательство передать вещь возникло из соглашения, которое уже имело место в прошлом, и нового соглашения для передачи владения, конечно, не требуется (вообще эта фигура бессмысленного удвоения непременно возникает всякий раз, когда исполнению придаются не свойственные ему качества. И. Трепицын говорил не только о бессмысленности, но и о скучности удвоения) <1>.
--------------------------------
<1> Подробнее вопрос рассматривался выше.
Здесь имеет смысл обсудить и ту ситуацию, когда право собственности по условиям договора купли-продажи (или иного договора об отчуждении вещи) переходит ранее, чем исполняется договор в части передачи вещи. Сохраняет ли здесь юридическое значение надлежащее исполнение договора (и является ли передача владения юридическим фактом)? Полагаю, что сохраняет. Если переход права собственности состоялся раньше исполнения договора об отчуждении вещи в части ее передачи, то до передачи продавец (будем ориентироваться на куплю-продажу, что предполагает, конечно, распространение наших выводов и на иные договоры об отчуждении/приобретении) становится законным владельцем. Если у законного владельца вещь отбирается против его воли, то он приобретает право на истребование вещи, в том числе и от собственника. В этой ситуации нужно уточнить, является ли тогда собственник незаконным владельцем своей вещи.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 34; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!