МЫ БЫЛИ БЫ ПОСЛЕДНИМИ ПОДОНКАМИ 10 страница
Маквиджик вышел вперед, прикрикнул на зверя и угрожающе замахал руками.
Волк щелкнул зубами и резко зарычал, заставив Маквиджика отпрянуть и повалиться на своих товарищей. Те закричали, увидев, что серая тварь приближается.
Неожиданно зверь получил камнем в бок, взвизгнул и убежал прочь.
— Я не умею драться с волками! — возмутился Пергвик.
— Мы заметили, — съязвил Бикельбрин. Это он запустил камнем в волка.
— Но Маквиджик тоже упал! — заявил Пергвик.
— Он застал меня врасплох. — Маквиджик отряхнулся, как будто это могло избавить его от недавнего позора. — Сто лет не дрался с ними!
— А навык со временем теряется, — заметил Бикельбрин и подхватил очередной камень. — Волк не мог уйти далеко.
Словно в подтверждение его слов, вой стал еще громче.
Последующие часы четверка провела в постоянном напряжении. Гномы вскакивали при каждом шорохе, но голодные звери больше не подходили так близко, хотя, судя по вою и рычанию, кружили невдалеке.
Поври устали и замерзли. Камни остыли прежде, чем ночь перевалила за половину, а западный ветер перестал приносить с озера теплый воздух.
Мало-помалу все погрузились в сон, но уже через час после того, как Пергвик, заснувший последним, сомкнул глаза, яркие лучи восхода подняли гномов на ноги. Даже Бикельбрин, проспавший больше всех, не заметил, как минули эти три часа.
Карлики выжидательно смотрели на Маквиджика, зачинщика их побега с Митранидуна. Нынче он выглядел уже совсем не таким уверенным и решительным, как накануне утром, когда они садились в лодку, чтобы навсегда покинуть родной остров.
|
|
|
— Ну и что мы будем делать? — спросил Бикельбрин.
— Сколько, ты говорил, дней понадобится, чтобы выйти к Мирианскому океану? — вклинился Пергвик, чем заслужил гневный взор Бикельбрина.
Но Маквиджик, как ни странно, не обратил на вопрос никакого внимания.
— Помнится, он сказал — месяц или два, — отвечал Раггирс.
— А ночи будут все длиннее и холоднее, ведь так?
— По-разному, — отозвался Бикельбрин.
— Но в целом так, — настаивал Пергвик, и Бикельбрин вынужден был с ним согласиться.
— Я думаю, дольше, чем один-два месяца, — заметил Раггирс.
— Ты-то что об этом знаешь? — огрызнулся Бикельбрин. — Ты никогда не ходил.
— Я знаю, что у меня болят пальцы ног, да и у тебя тоже, — заявил молодой гном. — Это значит, что мы будем идти медленнее, дольше. Я не…
— Мы возвращаемся, — неожиданно для всех скомандовал Маквиджик. — Надо подготовиться получше, — обратился он к Бикельбрину, глядя на него в полном расстройстве и сокрушенно качая головой. — У нас нет ни оружия, ни одежды, вообще ничего. В таком виде волки нас живьем съедят либо сдерут мясо с наших окоченелых трупов.
|
|
|
— Да и на озере не так уж плохо, — вставил Раггирс, но его замечание пропустили мимо ушей.
— Мне, как и любому поври, охота вдохнуть мирианского воздуха, — продолжал Маквиджик. — Но, боюсь, мы погибнем задолго до того, как доберемся туда.
— Еще бы знать, где это, — буркнул Пергвик.
Маквиджик был так подавлен, а Бикельбрин так удивлен неожиданным поворотом, что ни тот ни другой не стали даже отвечать на слова, которые еще вчера привели бы их в бешенство.
Четверка собрала пожитки и двинулась обратно на север. Довольно быстро отыскав в сумерках свою лодку, гномы вернулись на остров поври. Никто ни о чем их не спрашивал, никто не ругал. Лишь некоторые соплеменники, бывшие в курсе их предприятия, высокомерно усмехались.
Маквиджик переживал эту неудачу несколько недель.
Глава тринадцатая
ПОСЛЕДСТВИЯ
Острая боль исказила лицо брата Джавно. К счастью, в последний миг он успел увернуться, и варварское копье попало ему лишь в руку, оставив в ней глубокую продольную рану. Это напоминание о его тленности оказалось столь бесцеремонным, что Джавно прямо посреди сражения несколько ужасных мгновений чувствовал дыхание смерти. Однако монах не уронил большой камень, который с трудом тащил вверх по ступенькам главной башни. Поднявшись в верхнюю комнату, он ринулся по небольшому мосту к парапету внешней стены, вдоль которой сновали другие братья, выкрикивая команды и уворачиваясь от непрекращающегося града камней и копий, долетавших снизу.
|
|
|
Сбоку от моста двое монахов отчаянно пытались откинуть прочь варварскую приставную лестницу, вершина которой виднелась над стеной. Джавно поспешил туда так быстро, как позволяла его ноша, затем притаился у основания стены возле лестничных стоек, водрузил камень на плечо и швырнул его вниз.
Валун полетел вдоль лестничных перекладин. Снизу донеслись предупреждающие оклики, затем раздался крик боли, прервавшийся звуком падения. Джавно выглянул посмотреть, что произошло.
От увиденного ему стало дурно, но монах, стиснув зубы, взял себя в руки, как и накануне, когда его ранило. На земле, корчась от боли, лежал варвар. Его ноги были сломаны, спина, судя по всему, тоже. Вероятно, когда Джавно бросил камень, он уже подбирался к вершине лестницы. Упав с семи ярдов, бедняга жестоко покалечился.
Еще более страшным оружием оказался сам брошенный камень. Мужчина, карабкавшийся первым, от него увернулся, но женщине, которая взбиралась следом, он попал прямо в голову. Она тоже лежала на земле, но уже неподвижно. Основание лестницы было перепачкано ее мозгами, выпавшими из раскроенного черепа.
|
|
|
Джавно нервно сглотнул. Он только что совершил свое первое убийство, к тому же лишил жизни женщину, хотя прекрасно знал, что местные дикарки дерутся не хуже любого мужчины из его родных краев. Эта смерть была явно не последней, судя по тому, какой яростной и решительной была атака альпинадорцев.
— Поднимайте! Живее! — приказал Джавно двум монахам, заметив, что инцидент с камнем ненадолго распугал врагов.
Он взялся за верхнюю перекладину лестницы. Товарищи, вдохновленные его смелостью, схватили ее с боков и потащили вверх.
Варвары снова кинулись к стене. Самый высокий из них подпрыгнул, ухватился за нижнюю перекладину лестницы, и дело наверху застопорилось.
На помощь подоспел монах с крюком в руке. Он и Джавно приладили его к третьей сверху перекладине. Веревка, привязанная к крюку, спускалась во внутренний двор, где стоял крепкий коленчатый вал, с помощью которого братья поднимали на холм большие валуны. Несколько человек, находившихся во дворе, принялись за работу. Лестница возмущенно заскрипела и затрещала, но начала подниматься вверх. Еще один варвар повис на своем товарище, но не мог ничего поделать. Используя стену в качестве точки опоры, монахам удалось поднять нижний конец лестницы ярда на три. Два упрямых альпинадорца по-прежнему висели на нем. Другие дикари бегали внизу и пытались поймать их за ноги.
В какой-то момент настало равновесие. Лестница замерла в горизонтальном положении. Три перекладины оказались по внутреннюю сторону стены, остальные — снаружи. В следующую секунду раздался треск, и варвары повалились на землю.
— Пора! — закричал монах, стоявший справа от Джавно.
Воспользовавшись сумятицей, царившей снаружи, они вскочили и запустили в упавших варваров целый град камней. Альпинадорцы бросились врассыпную. Не успели они оправиться, как из окна нижнего этажа ударила молния. Конечно, это была работа отца де Гильба.
Разряд лишил осаждающих последних сил. Они поспешили убраться из-под стен часовни, но даже под таким страшным огнем все равно унесли с поля боя павших товарищей — женщину, которую убил Джавно, и мужчину, павшего от удара молнии.
Брат Джавно без сил опустился на пол и прислонился к прохладному каменному парапету. Сегодня они победили, но он понимал, что этот день был лишь первым из целой череды подобных. Монахи не могли сражаться за пределами часовни, а варвары не собирались уходить, не добившись своего. Размеры армии, которая высадилась на остров Часовни, подтвердили его худшие опасения. Общее дело объединило разрозненные варварские племена Митранидуна. Еще несколько часов назад это было невозможно себе представить.
Монахи и их слуги значительно уступали противнику числом. Кроме того, каждый камень, каждое копье, брошенное сегодня абелийцами, означало, что на следующую битву остается на одно меньше.
— Отец де Гильб зовет вас, — сообщил выглянувший из-за двери монах.
Джавно кивнул и устало поднялся на ноги. Оглянувшись назад, он увидел, что варвары ставят большие палатки на пляже возле нескольких десятков кораблей, принесших их сюда.
Со стены над главными воротами в часовню Кормик смотрел на пятна крови, оставшиеся после битвы. Отсюда можно было без труда разглядеть осколки черепа и волосы несчастной, которой угодил в голову камень. Один из братьев сказал ему, что это была женщина.
Кто знает, может быть, прядь волос, трепетавшая на легком ветру, принадлежала Милкейле?
Кормик боролся с желанием броситься вниз. Вдруг он потерял ее навсегда? Вдруг она лежит сейчас на пляже с разбитой головой? Конечно же, она была здесь, вместе со своим народом, полная решимости освободить из плена трех своих товарищей.
Юноша всем сердцем, всей душой чувствовал, что отец де Гильб не прав. Проповедовать слово блаженного Абеля — прекрасно, но не так, не под угрозой заточения в подземелье. Даже если пленники согласятся отречься от своей веры и последуют заветам Абеля, даже если они искренне пойдут на это, то выгода для церкви окажется невелика и уж точно не будет стоить этой битвы.
Кормик облокотился о каменное ограждение, положил голову на руку и беспомощно уставился на прядь волос, молясь о том, чтобы она оказалась не с головы Милкейлы. Но даже если его молитвам суждено было сбыться, оставалась горечь от того, что сегодня здесь погибла раньше срока молодая и сильная женщина, полная гордости и убежденная в своей вере не меньше Джавно. За что?
— Брат Кормик! — раздался голос Джавно.
Юноша обернулся, стараясь стереть с лица отпечаток внутреннего смятения.
— Бой окончен, — объявил Джавно, выглядывая из двери, ведущей в главную башню, которую от внешней стены отделяло около шести ярдов. — Скорее принесите воды. Надо промыть раны.
— Вас еще не лечили? — участливо спросил Кормик, увидев рану на руке собрата.
— Я пойду к отцу де Гильбу, — ответил Джавно, тронутый искренней заботой юноши. — Он воспользуется душевным камнем.
— Идите же, — поторопил его Кормик.
Джавно кивнул и исчез за дверью.
«Хороший человек», — сказал себе молодой монах.
Он сердился на товарища за альпинадорских узников, за то, что это привело к сегодняшней осаде и к битве, в которой погибли люди, но знал, что у Джавно доброе сердце.
Но потом его мысли смешались.
«Как может хороший человек способствовать такому глупому и бессмысленному кровопролитию?» Кормик поморщился.
Поднявшись на ноги, он заметил во внутреннем дворе, окружавшем главную башню, какое-то движение. Его собратья суетились вокруг башенных стен, заделывая места, поврежденные в ходе сражения, и исправляя дефекты строительства, до которых до сих пор не доходили руки. Кормик не одобрял того, во что вылилась их миссия, но не мог не восхищаться трудолюбием абелийцев, построивших такую часовню. Тридцатифутовая главная башня была самым высоким строением на озере. Крепостная стена, быстро сооруженная монахами два года назад, когда начались схватки с соседями, возвышалась на шесть с половиной ярдов над землей. Высота центральных ворот составляла четыре ярда. Из верхних этажей круглой главной башни на стены были переброшены мосты, что позволяло братьям оперативно подносить боеприпасы туда, где они заканчивались.
Сегодняшнее сражение явилось настоящим испытанием для крепости. Никогда еще враг не был столь многочисленным, а осада — столь яростной. Кормик подумал, что цитадель с блеском выдержала проверку.
Юноша спустился на землю и вошел в небольшую квадратную пристройку слева от сторожевой башни, затем открыл люк в полу и начал спускаться по естественному туннелю, который монахи расширили и снабдили ступенями, вырезав их в скользком камне. Из ответвления, ведущего в подземелье, доносилось громкое демонстративное пение шамана, от которого Кормик поморщился.
«Они знают о сражении и о том, что их народ пришел за ними», — подумал он.
Кормик снял факел со стены, торопливо миновал следующий коридор, спустился еще ниже и оказался у массивной двери, закрытой на три железных засова. Прежде чем войти, он открыл два маленьких окошка, расположенных в двери, в одно из них просунул факел, а в другое заглянул сам. Пещера располагалась на уровне озера и была заполнена водой. Свет факела отразился от водной поверхности и озарил изнутри обширное пространство.
Кормик выполнил эту предосторожность скорее по привычке, чем по необходимости, поскольку монахи оборудовали вход в пещеру решеткой, которая пропускала рыбу, но надежно защищала от ледниковых троллей.
Стоило юноше открыть дверь, как его обдало влажным теплым воздухом и запахом рыбы. Накануне, готовясь к предстоящей осаде, братья рыбачили здесь, чистили улов прямо у самой воды и бросали отходы в озеро, чтобы приманить крабов.
Кормик надеялся, что тяжелый запах заставит его забыть об ужасах сражения, свидетелем которого он только что был. Ему очень хотелось остаться в этом убежище хоть ненадолго!
Но в ушах юноши все еще стояли крики, запах рыбы не мог вытеснить запах смерти. Кормик наполнил водой несколько кожаных мешков и двинулся обратно.
— Они придут снова, — сказал отец де Гильб брату Джавно. — А потом еще и еще. Что за упрямый народец!
— Скорее глупый, — ответил Джавно. — Наши стены неприступны!
— Я ценю вашу уверенность, брат, но мы оба понимаем, что в следующий раз враг изберет более изощренную тактику. Даже после этой переделки у нас несколько раненых, в том числе и вы.
— Это просто царапина, — возразил Джавно и показал рану де Гильбу.
Тот взял в руку гематит, коснулся пальцами увечья и стал молиться блаженному Абелю.
Тело Джавно наполнилось теплом, приятным, как руки любовницы. Нежась в объятиях волшебства, он дивился тому, как эти дураки варвары не понимают прелести учения Абеля. Как они смеют отворачиваться от мощи и доброты, которые способны дарить столь прекрасную магию, как эта? Как кто-либо смеет отвергать эту пользу, целительные силы, обещание вечной жизни?
Джавно закрыл глаза и отдался во власть целебного тепла. Он еще мог как-то понять сомнения самхаистов, ибо объятия Абеля отбирали у них их тираническую власть. Но почему так сопротивляются альпинадорцы, вдохновляемые своими шаманами? У блаженного Абеля есть все, что нужно обычным варварам, так зачем же они постоянно отталкивают монахов? Дикари, сидящие в подземелье, скорее умрут, чем примут абелийскую веру! И дело тут вовсе не в том, что один из них — высокопоставленный шаман. Двое других просто упрямились и не желали уступать. Но почему?
— Что вас беспокоит, брат? — поинтересовался отец де Гильб, выводя Джавно из забытья.
Монах открыл глаза и сообразил, что лечение давно окончено, а он до сих пор стоит, вытянув руку перед собой.
Джавно выпрямился, откашлялся и ответил:
— Я же говорил, что это всего лишь царапина.
— И все же? — настаивал де Гильб. — Сражение оставило неприятный осадок у вас в душе?
— Нет. То есть да, святой отец, — запинаясь, произнес Джавно. — Я не понимаю, почему варвары так яростно осаждают наши укрепления. Их соплеменники живы только благодаря нашим трудам и самоцветам, это глупо отрицать. Взамен мы просим лишь признать источник целительной силы, которую они испытали на себе.
Некоторое время отец де Гильб молча смотрел на собеседника, затем спросил:
— Вы слышали о сражении на Икорном поясе?
Джавно удивленно кивнул в ответ на нелепый вопрос. Какой же абелиец не знает этого проклятого названия? Имя Икорного пояса носила улица в столице Делавала, на которой первые абелийские монахи, приплывшие в город через устье реки, основали часовню. Тогда она была размером всего с двухэтажный дом. Там они и начали проповедовать слово блаженного Абеля.
— А что вы знаете об Икорном поясе, брат?
— Народ Делавала очень хорошо принял странствующих монахов, — ответил Джавно. — Их навыки быстро пришлись по вкусу жителям улицы. Всего за несколько дней по соседству собралось множество любопытных.
— Многообещающее начало, притом на заре существования нашей религии, не правда ли?
— Конечно!
— Чересчур многообещающее, — заметил отец де Гильб. — Блаженный Абель направил священников в самый крупный город Хонсе вскоре после того, как туда пришли вести о постройке часовни Абеля. Если мне не изменяет память, владыка Делавал, дед нынешнего правителя, встретил их с распростертыми объятиями. Фактически он был их первым пациентом, испытав на себе магию самоцветов, ибо страдал не очень серьезной, но изнурительной болезнью. С разрешения владыки братья принялись проповедовать и лечить людей. Народ почувствовал силу камней и потянулся к блаженному Абелю.
— Но это разгневало самхаистов, — добавил Джавно.
Отец де Гильб мрачно кивнул и пояснил:
— Под угрозой оказался сам владыка Делавал. Тогда он отправил городские войска на расправу с нашими братьями, и Икорный пояс превратился в крепость внутри города.
— Каждый абелиец знает эту историю.
— А известно ли вам, что настоятель часовни на Икорном поясе заключил с владыкой сделку, которая позволила бы братьям покинуть город в целости и сохранности?
— Впервые слышу, — отозвался Джавно.
— Эта информация не для всех. Обычно рассказывают, что самхаисты подговорили городскую чернь отправиться на улицу абелийцев. Братья не желали использовать магию самоцветов против своего народа, проиграли осаду и были убиты.
— Да, все десятеро.
— Нет, брат, все происходило совсем не так. Монахи пошли на сделку с владыкой Делавалом и уже собирались уходить из города, как он явился к ним и заявил, что условия изменились. Правитель обещал прекратить преследования, если они отрекутся от блаженного Абеля и примут веру самхаистов.
Брат Джавно в ужасе посмотрел на отца де Гильба, осознав страшную цену, которую пришлось заплатить их предшественникам.
— Значит, они не согласились, и тогда воины владыки Делавала убили их? — спросил он, облизнув пересохшие губы.
— Да, братья отказались. Не желая губить людей с именем блаженного Абеля на устах, они хотели лишить владыку Делавала и самхаистов — особенно их! — возможности торжествовать победу, поэтому убили себя, все десятеро. Вслед за ними совершили самоубийство сто их последователей из крестьян. Но они погибли не зря, брат Джавно. Их бесконечная преданность вере потрясла владыку Делавала. Не прошло и пяти лет, как в город приехала новая миссия от блаженного Абеля. На сей раз владыка призвал их самолично. Он пообещал им неприкосновенность со своей стороны, гарантировал и защиту от самхаистов.
Джавно пытался осмыслить услышанное.
— Они предпочли убить себя, чем отречься от блаженного Абеля, — пояснил отец де Гильб. — Мы называем их героями. Варвары в нашем подземелье поступают точно так же, и мы считаем их глупцами.
— Простите, святой отец… — начал Джавно, но де Гильб продолжал говорить:
— Те трое, что сидят внизу, не слишком-то отличаются от наших братьев из Икорного пояса, хотя, конечно, заблуждаются в своей вере. Не стоит обвинять их в упрямстве, брат. Будь мы на их месте, я потребовал бы от себя и от вас не меньшей преданности. Смерть над нами не властна — таков завет блаженного Абеля. Наши… гости, без сомнения, руководствуются подобными же принципами, как и те, кто так самоотверженно атакует стены часовни. Есть много причин принять смерть. Какие-то из них уважительные, какие-то нет. Вера, на мой взгляд, стоит того, чтобы расстаться с жизнью. Варвары считают так же. Поэтому они будут приходить под наши стены снова и снова. Я уважаю их за самоотверженность и буду чтить, даже убивая.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 44; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!