Часть ІI: ВОРОБЬИ, ПАДАЮЩИЕ С НЕБА 15 страница
– Не пейте, если вы будете за рулем, – пошутил я.
– Данте плохо на тебя влияет, – сказал он. – Что случилось с этим почтительным молодым человеком?
– Он все еще здесь, – сказал я. – Я ведь не называю вас Сэмом, так?
Папа стрельнул в меня взглядом.
– Пока, – сказал я.
Я смотрел им вслед, когда они отъезжали. Потом я посмотрел на Легс, и сказал: «Пошли». Она залезла в грузовик, и мы поехали к Данте. Он сидел на крыльце и разговаривал с мамой. Я помахал. Мы с Легс вылезли из пикапа. Я подошел к ступенькам и поцеловал миссис Кинтана. Последний раз, когда я видел ее, я поздоровался и пожал ее руку. Я чувствовал себя очень глупо.
– Нет ничего плохого в поцелуе в щеку, Ари, – сказала она. Так что, теперь это наше новое приветствие.
Солнце уже садилось. И даже не смотря, что день выдался очень жарким, небо затянулось облаками и появился прохладный ветерок. Казалось, что сейчас пойдет дождь. Когда я смотрел на развивающиеся волосы миссис Кинтана, я вспоминал маму.
– Данте составляет список имен для своего братика.
– А что, если родится девочка? – спросил я у Данте.
– Это будет мальчик, – в его голосе не было ни капли сомнения. – Мне нравится имя Диего. Или Джокуин. Или Явьер. Рафаэль. А еще мне нравится имя Максимилиано.
– Эти имена звучат очень по‑мексикански, – сказал я.
– Да, я стараюсь воздержаться от застарелых классических имен. И, кроме того, если у него будет мексиканское имя, возможно, он будет чувствовать себя настоящим мексиканцем.
|
|
|
Выражения лица его мамы говорило о том, что они обсуждали этот вопрос уже много раз.
– А что насчет Сэма? – спросил я.
– Мне нравится, – ответил он.
– А у матери есть право выбора? – рассмеялась миссис Кинтана.
– Нет, – ответил Данте. – Мать просто должна сделать всю работу.
Он наклонилась и поцеловала его. Потом подняла взгляд на меня.
– Значит, вы двое едите смотреть на звезды?
– Ага, мы будем смотреть на звезды своими глазами. Без телескопа, – сказала я. – Но нас будет трое. Вы забыли Легс.
– Нет, – сказала она. – Легс остается со мной. – Мне не помешает компания.
– Ладно, – сказал я. – Если вы так хотите.
– Это замечательная собака.
– Да, так и есть. Теперь вам нравятся собаки?
– Да, – сказала она. – Они очень милые.
Похоже, Легс понравился этот комплимент. Когда мы с Данте забрались в грузовик, она осталась рядом с миссис Кинтана. Мне показалось странным, что собаки так хорошо понимают людей.
Когда я завел грузовик, миссис Кинтана крикнула:
– Обещай, что будешь осторожен.
– Обещаю.
– И помни дождь, – сказала она.
ДЕСЯТЬ
Когда я подъезжал к своему месту в пустыне, Данте достал два пакетика и помахал ими в воздухе.
|
|
|
Мы улыбнулись друг другу, а затем рассмеялись.
– Ты плохой мальчик, – сказал я.
– Ты тоже плохой мальчик.
– Именно таким я всегда хотел быть.
– Если бы наши родители знали, – сказал я.
– Если бы наши родители знали, – повторил Данте.
Мы снова рассмеялись.
– Я никогда этого не делал.
– Этому не сложно научится.
– Где ты достал травку?
– Даниил. Парень, с которым я работаю. Думаю, я ему нравлюсь.
– Он хочет поцеловать тебя?
– Думаю да.
– А ты хочешь поцеловать его?
– Не уверен.
– Но ты уговорил его дать тебе травки, не так ли?
Даже несмотря на то, что я не сводил глаз с дороги, я знал, что он улыбается.
– Тебе нравится уговаривать людей, да?
– Я не собираюсь отвечать на это.
В небе сверкала молния, гремел гром и все пахло дождем.
Мы с Данте молча вылезли из грузовика. Он поджег косяк, вдохну и задержал дым в легких. Потом он наконец‑то его выпустил. Он повторил этот процесс снова, и протянул косяк мне. Я сделала все так, как и он. Должен признать, мне нравится этот запах, но не ощущение. Я старался не кашлять. Если Данте не закашлял, то и я смогу. Мы сидели, куря травку, пока она не закончилась.
Я чувствовал себя легко, свежо и счастливо. Это было странно и прекрасно, все казалось таким отдаленным и близким одновременно. Мы с Данте перебрались в откидной борт пикапа, и все еще продолжали смотреть друг на друга. Потом мы начали смеяться и не могли остановиться.
|
|
|
Вскоре свежий ветерок перерос в ветер. А гром и молния были все ближе и ближе. Начался дождь. Мы залезли в грузовик, все еще громко смеясь. Я совсем не хотел прекращать смеяться.
– Это безумие, – сказал я. – Я просто безумен.
– Безумие, – сказал он. – Безумие, безумие, безумие.
– Господи, какое же это безумие.
Я хотел смеяться всю жизнь. Но через несколько минут мы успокоились и начали слушать звуки ливня. Шел настоящий дождь. Как той ночью.
– Давай выйдем наружу, – сказал Данте. – Давай выйдем под дождь. – Он начал раздеваться. Сначала снял футболку, потом шорты и боксеры. Все, кроме кроссовок. Это было забавно. – Ну, – сказал он, и положил руку на ручку дверцы. – Готов?
– Подожди. – Я стянул футболку и всю остальную одежду. Кроме кроссовок.
Мы переглянулись, и снова засмеялись.
– Готов? – спросил я.
– Готов.
И мы выбежали под дождь. Боже, капли дождя такие холодные.
– Черт! – прокричал я.
– Черт! – прокричал в ответ Данте.
– Мы чертовски ненормальные.
– Да! – рассмеялся Данте. Мы бегали вокруг грузовика, абсолютно голые, и смеялись. Мы бегали круг за кругом, снова и снова, пока оба не устали так, что уже не могли дышать.
|
|
|
Мы сели в грузовик, не прекращая смеяться. А потом дождь прекратился. Для пустыни это было нормальное явление. Дождь заканчивался также резко, как и начинался. Я открыл дверцу и вылез навстречу холодному ночному воздух.
Я потянулся к небу, и закрыл глаза.
Данте стоял возле меня.
Я не знаю, как бы поступил, если бы он дотронулся до меня.
Но он этого не сделал.
– Я голоден, – сказал он.
– И я.
Мы оделись и поехали назад в город.
– Что хочешь съесть? – спросил я.
– Менудо.
– Ты любишь менудо.
– Ага.
– Думаю, это делает тебя настоящим мексиканцем.
– Настоящим мексиканцам нравится целовать парней?
– Не думаю, что это изобретение американцев.
– Наверно ты прав.
– Да, наверно. Как насчет Тако Чико?
– У них нет менудо.
– Ладно, тогда как насчет Кафе Удачи в Аламеда?
– Мой отец любит это место.
– Мой тоже.
– Они играют в боулинг, – вспомнил я.
– Они играют в боулинг. – Мы снова рассмеялись так сильно, что у меня заболел живот.
Когда мы наконец‑то доехали до Кафе Удачи, мы были настолько голодны, что оба заказали полные тарелки энчиладас и две миски менудо.
– Мои глаза красные?
– Нет, – сказал я.
– Хорошо. Думаю, мы можем ехать домой.
– Ага.
– Поверить не могу, что мы это сделали.
– Я тоже.
– Но было весело, – сказал он.
– Нет, – сказал я. – Было фантастически.
ОДИННАДЦАТЬ
На следующий день отец разбудил меня рано.
– Мы едем в Тусон, – сказал он.
Я сел на кровати и посмотрел на него.
– Кофе готово.
Легс вышла из комнаты следом за папой.
Мне было интересно, злился ли он на меня и зачем нам было ехать в Тусон. Я чувствовал себя немного неустойчиво, будто меня разбудили посреди ночи. Натянув джинсы, я пошел на кухню. Папа протянул мне чашку кофе.
– Ты единственный ребенок, из тех, кого я знаю, который пьет кофе.
Я попытался начать небольшой разговор, старался притворится, что у нас не было того вымышленного разговора. Не то, чтобы он знал, что я сказал. Но я знал . И я знал, что я не должен был о таком думать.
– Пап, однажды все дети по всему миру будут пить кофе.
– Мне нужна сигарета, – сказал он.
Мы с Лег вышли во двор следом за ним.
Я подождал, пока он подожжет сигарету, а потом спросил:
– Как боулинг?
– Было весело, – сказал он с улыбкой. – Я ужасно играю в боулинг. К моему счастью, Сэм тоже.
– Ты должен чаще выбираться куда‑то, – сказал я.
– Ты тоже, – он затушил сигарету. – Вчера ночью звонила мама. У твоей тети серьезный удар. Она не справится.
Я вспомнил время, когда жил с ней однажды летом. Я был маленьким мальчиком, а она – доброй женщиной. Она так и не вышла замуж. Но это не важно. Она все знала о мальчиках, и знала, как рассмешить, и заставить ребенка чувствовать себя центром Вселенной. По непонятной причине, которую никто мне не объяснил, она жила отдельно от всей семьи. Но меня это никогда не волновало.
– Ари? Ты слушаешь?
Я кивнул.
– Ты куда‑то пропадаешь.
– Нет, не пропадаю. Я просто думал. Когда я был маленький, я проводил с ней лето.
– Да. Ты не хотел возвращаться домой.
– Правда? Я не помню.
– Ты полюбил ее, – папа улыбнулся.
– Возможно так и было. Я не помню, чтобы я не любил ее. И это странно.
– Почему же это странно?
– Я не чувствую такого по отношению к другим тетям и дядям.
Он кивнул.
– Мир был бы счастливее, если бы в нем было больше таких людей, как она. Они с твоей мамой писали друг другу каждую неделю. По одному письму каждую неделю год за годом. Ты знал это?
– Нет. Должно быть это большое количество писем.
– Она все их сохранила.
Я сделал глоток кофе.
– Ты можешь взять отгул на работе, Ари?
Я мог представить его на войне. Раздавая приказы. Его голос спокойный и невозмущенный.
– Ага. Я всего лишь переворачиваю бургеры. Что они могут сделать? Уволить меня? – Легс залаяла. Она привыкла к утренним пробежкам. Я посмотрел на отца. – Что мы будем делать с Легс?
– Данте, – сказал он.
Его телефон подняла миссис Кинтана.
– Привет, – сказал я. – Это Ари.
– Я знаю, – ответила она. – Ты рано встал.
– Ага. Данте проснулся?
– Ты шутишь, Ари? Он встает за полчаса до его смены на работе. И не минутой раньше.
Мы оба рассмеялись.
– Ну, – сказал я. – Мне нужна небольшая услуга.
– Я слушаю, – сказала она.
– Ну, у моей тети удар. Мама сейчас у нее. Мы с папой выезжаем так скоро, как только можем. Но, понимаете, у нас же Легс, и я подумал, может вы…, ‑ она не дала мне закончить предложение.
– Конечно мы возьмем ее. Она отличная компания. Прошлой ночью она уснула на моих коленях.
– Но вы работаете, и Данте тоже.
– Все будет в порядке, Ари. Сэм дома целый день. Он пишет книгу.
– Спасибо, – сказал я.
– Не благодари меня, Ари. – Ее голос звучал намного счастливее и светлее, чем, когда я встретил ее впервые. Возможно это из‑за того, что она беременна. Думаю, причина именно в этом.
Я повесил трубку, и начал упаковывать вещи. Зазвонил телефон. Это был Данте.
– Сожалею о твоей тете. Но, эй, я заберу Легс! – иногда он мог быть таким мальчишкой. Возможно он будет мальчишкой всегда. Как его папа.
– Ты, ты заберешь Легс. Она любит бегать по утрам. Рано.
– Насколько рано?
– Мы встаем в 5:45.
– Пять сорок пять! Ты сумасшедший? А как насчет сна?
Этот парень всегда мог рассмешить меня.
– Спасибо, что делаешь это, – сказал я.
– Ты в порядке?
– Да.
– Папа устроил скандал из‑за того, что ты вернулся поздно?
– Нет. Он уже спал.
– Мама хотела знать, чем мы занимались.
– И что ты ей сказал?
– Я сказал, что нам не удалось посмотреть на звезды из‑за бури. Я сказал, что дождь лил как из ведра, и мы застряли. Так‑то, мы просто сидели в грузовике и разговаривали. А когда дождь прекратился, мы поняли, что проголодались, и поехали за менудо.
– Она очень странно посмотрела на меня, и сказала: «Почему я тебе не верю?» А я ответил: «Потому что у тебя очень подозрительная натура». А потом она прекратила меня допрашивать.
– У твоей мама гипер‑инстинкты, – сказал я.
– Ага, но она ничего не может доказать.
– Уверен, что она знает.
– Откуда?
– Я не знаю. Но уверен, что она знает.
– Теперь я чувствую себя параноиком.
– Отлично.
Мы оба залились смехом.
Мы завезли Легс к Данте этим же утром. Папа дал мистеру Кинтана ключ от нашего дома. Данте придется поливать цветы моей мамы.
– И не укради мой грузовик, – сказал я.
– Я мексиканец, – сказал он. – Я все знаю о взломе. – Это меня рассмешило. – Послушай, – сказал он. – Поедание менудо и взлом грузовика – это два абсолютно разных вида искусства.
Мы усмехнулись друг другу.
Миссис Кинтана посмотрела на нас.
Мы выпили с родителями Данте чашечку кофе. Данте показал Легс дом.
– Уверенна, что Данте с удовольствием разрешит Легс сжевать всю его обувь, – мы все рассмеялись. Кроме моего отца. Он не знал о войне Данте против обуви. Когда Легс и Данте вернулись в кухню, мы рассмеялись еще сильнее. Легс тащила один из кроссовок Данте в зубах.
– Смотри, что она нашла, мам.
ДВЕНАДЦАТЬ
По дороге в Тусон мы с отцом почти не разговаривали.
– Твоя мама расстроена, – начал он. Я знал, о чем он думает.
– Хочешь, чтобы я повел?
– Нет, – сказал он. Но потом он передумал. – Да. – Он вышел на следующей заправке, заправил машину и купил нам кофе. Потом он протянул мне ключи. Его машиной было управлять намного проще, чем моим грузовиком. Я улыбнулся. – Я никогда не водил что‑либо, помимо моего грузовика.
– Если ты справился с грузовиком, ты справишься с чем угодно.
– Прости за прошлую ночь, – сказал я. – Просто иногда я думаю о разных вещах, и во мне появляется это чувство. И я не всегда знаю, что с этим делать. Скорее всего, они даже не имеют никакого смысла.
– Все хорошо, Ари.
– А я так не думаю.
– Чувствовать – это нормально.
– Только если это не злость. Я даже не знаю, откуда во мне берется вся эта злость.
– Возможно, нам стоит чаще разговаривать.
– Ну и кто же из нас хорош в разговорах, пап?
– Ты хорош в разговорах, Ари. Ты просто не хорош в разговорах со мной.
Я ничего не ответил. Но потом сказал:
– Папа, я не хорош в разговорах.
– Ты постоянно разговариваешь с мамой.
– Да, но только потому что это обязанность.
Он рассмеялся.
– Я рад, что она заставляет нас говорить.
– Если бы она не была рядом, мы бы умерли в собственной тишине.
– Ну, мы разговариваем сейчас, не так ли?
Я поднял взгляд, и увидел, что он улыбается.
– Да, мы разговариваем.
Он опустил окно.
– Твоя мама не разрешает мне курить в машине. Ты не против?
– Нет, я не против.
Запах сигарет всегда напоминал мне о нем. Он курил. А я был за рулем. Я не был против тишины, пустыни и облачного неба.
Что значили слова для пустыни?
Мои мысли переключились. Я начал думать о Легс и Данте. Мне стало интересно, о чем думал Данте, когда смотрел на меня. Мне стало интересно, почему я не смотрел на рисунки, которые он мне дал. Ни разу. Я подумал о Джине и Сьюзи, и мне стало интересно, почему я никогда им не звонил. Они доставали меня, но это был их способ быть милыми со мной. Я знаю, что нравлюсь им. И они тоже мне нравились. Почему парень не может дружить с девчонками? Что в этом было неправильного? Я подумал о брате, и мне стало интересно, был ли он близок с моей тетей. Мне стало интересно, почему такая милая женщина отдалилась от семьи. Мне стало интересно, почему я провел с ней лето, когда мне было всего четыре года.
– О чем ты думаешь? – я услышал голос отца. Он никогда не задавал этот вопрос.
– Я думал о тете Офелии.
– И о чем же ты думал?
– Почему вы больше не отправляли меня к ней на лето?
Он не ответил. Он снова открыл окно, и в машину ворвался горячий пустынный воздух. Я знал, что он собирается выкурить еще одну сигарету.
– Скажи мне, – попросил я.
– Это было время, когда судили твоего брата, – сказал он.
Это было первый раз, когда он упомянул моего брата при мне. Я ничего не ответил. Я хотел, чтобы он продолжил свой рассказ.
– У нас с твоей мамой были сложные времена. У всех нас. У твоих сестер тоже. Мы не хотели, чтобы ты… – Он остановился. – Думаю, ты понимаешь, что я пытаюсь сказать. – Выражение его лица стало очень серьезным. Еще серьезнее чем обычно. – Твой брат любил тебя, Ари. Любил. И он не хотел, чтобы ты был рядом. Он не хотел, чтобы бы ты так о нем думал.
– И вы отослали меня к тете.
– Да. Так и есть.
– Это ничего не исправило, папа. Я постоянно о нем думаю.
– Мне жаль, Ари. Я просто… Мне действительно жаль.
– Почему мы не можем просто…
– Ари, все намного сложнее, чем ты думаешь.
– В каком смысле?
– У твоей мамы был срыв, – я слышал, что он курил.
– Что?
– Ты был у тети Офелии намного дольше, чем лето. Ты был там девять месяцев.
– Мама? Я не могу… Это просто… Мама? У мамы был… – я хотел попросить у папы сигарету.
– Она очень сильная, твоя мама. Но, я не знаю, в жизни нет логики, Ари. Все было так, будто твой брат умер. Твоя мама стала другим человеком. Я едва ли узнавал ее. Когда они осудили его, она просто развалилась на части. Она была безутешной. Ты понятия не имеешь, как сильно она любила твоего брата. Я не знаю, что делать. И иногда, даже сейчас, я хочу спросить: «Это прошло? Прошло?» Когда она вернулась ко мне, Ари, она казалась такой хрупкой. И спустя недели и месяцы, она снова стала собой. Она снова стала сильной и…
Я слушал, как мой папа плакал. Я припарковала машину на обочине.
– Мне жаль, – прошептал я. – Я не знаю. Я не знал этого, папа.
Он кивнул. Он вышел из машины, и просто стоял на жаре. Я знал, что он пытался взять себя в руки. Как комната, в которой нужно навести порядок. Я оставил его наедине с собой. Но потом, я решил, что хочу быть с ним. Я решил, что мы слишком часто оставляли друг друга. И это убивало нас.
– Пап, иногда я ненавидел вас с мамой, потому что вы притворялись, что он был мертв.
– Я знаю. Мне жаль, Ари. Мне жаль. Мне жаль. Мне жаль.
ТРИНАДЦАТЬ
К тому времени, как мы добрались до Тусона, моя тетя Офелия была мертва.
На похоронах не было ни одного свободного места. Было очевидно, что она была горячо любима. Всеми кроме ее семьи. Мы были единственными на похоронах. Моя мама, мои сестры, я и мой папа.
Люди, которых я не знал, подошли ко мне.
– Ари? – спрашивали они.
– Да, я Ари.
– Твоя тетя обожала тебя.
Мне было так стыдно. За то, что я очень редко вспоминал ее. Мне было так стыдно.
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ
После похорон мои сестры вернулись домой.
Мы с мамой и папой остались. Родители закрыли тетин дом. Мама точно знала, что надо делать, и для меня было почти невозможно представить ее на грани здравого смысла.
– Ты постоянно следишь за мной, – сказала она однажды ночью, когда мы смотрели в окно на подходящую бурю.
– Разве?
– Ты очень тихий.
– Для меня тишина – нормальное явление.
– Почему они не приехали? – спросил я. Мои тети и дяди? Почему они не приехали?
– Им не особо нравилась твоя тетя.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 88; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!