Часть ІI: ВОРОБЬИ, ПАДАЮЩИЕ С НЕБА 13 страница
– Она разбила твое сердце?
– Нет. Я даже не знал ее.
– Ты когда‑нибудь был влюблен?
– А моя собака считается?
– Ну, в какой‑то степени да.
Мы все рассмеялись.
Сьюзи пила колу, пока я выпивал пиво за пивом.
– Ты уже пьян?
– Вроде того.
– Так почему ты хотел напиться?
– Чтобы почувствовать хоть что‑то.
– Ты идиот, – сказала она. – Ты хороший парень, Ари. Но ты определенно идиот.
Мы все легли в моем грузовике, и просто продолжали смотреть на ночное небо. На самом деле, я не был пьян. Я слушал разговор Джины и Сьюзи, и думал, как это классно, что они знают как говорить, смеяться и просто быть в этом мире. Возможно, для девочек это было проще.
– Хорошо, что вы прихватили покрывала, – сказал я. – Хорошо продумано.
– Так поступают девочки, думают, – рассмеялась Джина.
Я задумался, какого это любить девушку, знать, о чем она думает, посмотреть на мир ее глазами. Может, они знали больше чем парни. Может, они понимали вещи, которые не могли понять парни.
– Плохо, что мы не можем лежать здесь вечно.
– Плохо, – сказала Сьюзи.
– Да, плохо, – согласилась Джина.
Плохо.
Часть V: ПОМНИ ДОЖДЬ
Помни дождь, терпеливо переворачивающий страницы, в поисках смысла.
– У.С. Мервин
ОДИН
Снова наступило лето. Лето, лето, лето. Я его одновременно любил и ненавидел. Летом во мне всегда что‑то пробуждалось. Это время свободы, молодости, путешествий, новых открытий и отсутствия школы. Лето – это книга надежды. Вот почему я любил и ненавидел лето. Потому что оно заставляло меня верить.
|
|
|
В моей голове играла песня Элис Купер.
Я решил, что это лето будет моим . Если лето – это книга, то я собираюсь написать в ней что‑то красивое. Своим собственным почерком. Но я понятия не имел, что же мне написать.
Я начал работать в полную смену. Я еще никогда не работал сорок часов в неделю. Но мне правилось мое расписание: с одиннадцати утра до пол восьмого вечера, с понедельника по четверг. С таким графиком я всегда мог выспаться, и, если бы захотел, куда‑либо сходить. Правда, я понятия не имел, куда мог бы сходить.
Моя жизнь все еще не принадлежала мне.
В первые выходные после окончания школы, я проснулся очень рано. Я вышел на кухню, чтобы выпить стакан апельсинового сока. На кухне сидела мама, читая утреннюю газету.
– Сегодня я работаю, – сказал я.
– Я думала, ты не работаешь по субботам?
– Майк попросил подменить его на несколько часов.
– Он твой друг?
– Не совсем.
– С твоей стороны очень благородно согласиться подменить его.
– Я делаю это не просто так, мне заплатят. И, в любом случае, ты учила меня быть благородным.
– Ты говоришь так, будто в этом есть что‑то плохое.
|
|
|
– А что тут хорошего? Хочешь знать правду? Я хочу быть плохим.
– Плохим?
– Таким, как Джеймс Дин.
– И кто же тебя останавливает?
– Я смотрю на этого человека.
– Ага, обвиняй во всем свою мать, – рассмеялась она. – Знаешь, Ари, если бы ты действительно хотел быть плохим, ты бы таким и стал. Последнее, что делают плохие парни, это спрашивают разрешения у своей мамы.
– Ты думаешь, мне надо твое разрешение?
– Я не знаю, что должна на это ответить.
Мы посмотрели друг на друга. Я всегда старался избегать таких разговоров с мамой.
– А что, если я брошу работу?
– Хорошо, – спокойно ответила она.
Я знал этот тон. «Хорошо» означало, что у меня проблемы. Несколько секунд мы просто молча смотрели друг на друга. Это казалось мне целой вечностью.
– Ты слишком взрослый для карманных денег, – сказала она.
– А может я просто батист?
– У тебя очень богатое воображение.
– Что, звучит слишком по‑мексикански?
– Нет. Просто слишком ненадежно.
– Переворачивать гамбургеры. Вот что надежно. Не очень креативно, но надежно. Подумай над этим, эта работа идеально подходит мне. Я надежный и не креативный.
Она покачала головой.
– Ты собираешься провести всю жизнь издеваясь над собой?
|
|
|
– Ты права. Возможно, я должен взять перерыв.
– Ты учишься в старшей школе, Ари. Ты не ищешь профессию. Ты просто ищешь способ заработать немного денег. Это просто переход во взрослую жизнь.
– Просто переход? Ну и какая из тебя мексиканская мама?
– Я образованная женщина. Это не делает меня не мексиканкой, Ари.
Она была немного разозленной. Я любил, когда она злилась, и надеялся, чтобы это случалось чаще. Ее гнев не был похож на мой или папин. Он не захватывал ее полностью.
– Ладно, я понял тебя, мам.
– Да?
– Почему‑то, когда я рядом с тобой, я постоянно чувствую себя, будто я на уроке.
– Прости, – сказала она. Хотя я знал, что ей не было жаль. – Ари, ты знаешь, что такое экотон?
– Это место, где соприкасаются две разные экосистемы. В экотоне, ландшафт содержит элементы двух разных экосистем. Это как природная пограничная полоса.
– Умный мальчик. Переход. Я больше ничего не должна говорить, не так ли?
– Нет, не должна. Я живу в экотоне. Работа должна сосуществовать с удобством. Ответственность должна сосуществовать с безответственностью.
– Что‑то вроде того.
– Я получил пятерку?
– Не злись на меня, Ари.
– Я не злюсь.
– Злишься.
– Ты типичный учитель.
– Слушай, Ари, я не виновата, что тебе почти семнадцать.
|
|
|
– Когда мне будет двадцать пять, ты все еще будешь учителем.
– Это было грубо.
– Прости.
Она учила меня.
– Правда, прости, мама.
– Мы каждое лето начинаем с ссоры, разве не так?
– Это традиция, – ответил я. – Я иду на пробежку.
Когда я уже повернулся, чтобы уйти, она схватила меня за руку.
– Послушай, Ари, мне тоже жаль.
– Все в порядке, мам.
– Я знаю тебя, Ари, – сказала она.
Я хотел сказать ей то же, что хотел сказать Джине Наварро. Никто не знает меня .
А потом она сделала то, чего я и ожидал – провела рукой по моим волосам.
– Ты не должен работать, если не хочешь. Мы с папой можем давать тебе деньги.
Я знал, что она имела в виду именно то, что сказала.
Но я этого не хотел. Я не знал, чего я хотел.
– Дело не в деньгах, мама.
Она ничего не ответила.
– Просто проведи это лето хорошо.
То, как она сказала это. То, как она на меня посмотрела. Иногда, в ее голосе было столько любви, что я просто не мог этого выдержать.
– Хорошо, – сказал я. – Возможно, я даже влюблюсь.
– А почему бы и нет? – спросила она.
Иногда родители любят своих сыновей настолько сильно, что делают из их жизни роман. Они думают, что наша молодость может помочь нам перетерпеть все на свете. Возможно, мамы и папы просто забывают об одном маленьком факте: быть на грани семнадцатилетия может быть очень болезненным и грубым временем. Быть на грани семнадцатилетия – это ужасное чувство.
ДВА
То, что мы с Легс наткнулись на дом Данте, было не совсем случайностью. Я знал, что он должен вернуться, но не знал, когда. В день, когда он покидал Чикаго, я получил открытку: Сегодня мы возвращаемся домой. Но сначала мы заедем в Вашингтон. У моего папы там какие‑то дела. Увидимся скоро. С любовью, Данте.
Когда я пришел в парк, я отвязал Легс, хотя не должен был. Мне нравилось смотреть, как она бегает. Мне нравилась эта невинность собак, чистота их любви. Они не знали достаточно, чтобы скрывать свои чувства. Они просто существовали. Собака была собакой. В том, чтобы быть собакой есть что‑то изящное, и я этому завидовал. Я подозвал ее, надел ошейник, и мы побежали назад.
Я развернулся и прошел к его дому. Там стоял Данте. На некоторое время, мы просто замерли и смотрели друг на друга. Было странно, что у нас не было слов. Потом он спрыгнул с крыльца и обнял меня.
– Ари! Посмотри на себя! Длинные волосы! Ты похож на Че Гуевара, только без усов.
– Мило, – сказал я.
Легс залаяла на него.
– Ты должен ее приласкать, – сказал я. – Она ненавидит, когда ее игнорируют.
Данте опустился на колени, и погладил ее. А потом поцеловал. Легс облизала его лицо. Было трудно сказать, кто из них был нежнее.
– Легс, Легс, рад встречи с тобой, – Данте выглядел таким счастливым, и мне стало интересно, сколько же в нем может уместится счастья. Откуда оно взялось? Внутри меня тоже есть счастье? Я просто боялся выпустить его?
– Откуда взялись все эти мышцы, Ари?
Я посмотрел на него, стоящего передо мной, и бросающего в меня кучу вопросов.
– Старые штанги моего отца в подвале, – сказал я. А затем я понял, что теперь он выше меня. – Как ты так вырос?
– Должно быть холод. Теперь у меня с папой одинаковый рост. – Он начал рассматривать меня. – Ты низкий, но из‑за стрижки кажешься выше.
Не знаю почему, но я рассмеялся. Он снова обнял меня, и прошептал: «Я так за тобой скучал, Ари Мендоза».
Я не знал, что должен сказать в таком случае, так что просто промолчал.
– Мы будем друзьями?
– Не дури, Данте. Мы и так друзья.
– Будем ли мы друзьями всегда?
– Всегда.
– Я никогда не солгу тебе, – сказал он.
– А я могу солгать, – сказал я. Моя фраза рассмешила нас обоих. И я подумал, что возможно, этим летом будет ничего кроме смеха и веселья. Может, это будет мое лето.
– Иди, поздоровайся с мамой и папой, – сказал он. – Они хотели увидеть тебя.
– Они могут выйти к нам? У меня Легс.
– Легс тоже может зайти.
– Не думаю, что твоей маме это понравится.
– Если это твоя собака, то она может зайти. Поверь мне. – Он понизил голос до шепота. – Мама никогда не забудет тот несчастный случай под дождем.
– Это древняя история.
– Когда дело касается памяти, моя мама – слон.
Но мы так и не проверили, разрешила бы его мама впустить собаку, потому что мистер Кинтана уже стоял возле двери, и когда он заметил меня, то тут же позвал свою жену.
– Соледад, угадай, кто здесь?
И они напали на меня. Они обнимали меня, и говорили такие приятные вещи, что мне захотелось плакать. Их привязанность была такой настоящей, и почему‑то я чувствовал, что не заслуживаю этого. Мне казалось, что они обнимают меня только потому что я спас их сына. Но я хотел, чтобы меня обнимали только за то, что я был Ари. Но я никогда не буду просто Ари для них. К счастью, я научился скрывать свои чувства. Нет, это не так. Я этому не учился. Я был рожден, умея скрывать свои чувства.
Они были так рады видеть меня. И правда в том, что я тоже был рад видеть их.
Я помню, как сказал мистеру Кинтана, что работаю в «Угле». Он повернулся к Данте, и улыбнулся:
– Работа, Данте, это отличная идея.
– Я собираюсь найти работу, пап. Правда.
Миссис Кинтана выглядела по‑другому. Такое чувство, что в ней было много света. Я еще никогда не видел настолько красивую женщину. Она выглядела намного моложе, чем в последний раз. Моложе, не старше. Не то, чтобы она была старой. Она родила Данте в двадцать. Так что, ей было около тридцати восьми. Но в утреннем свете, она выглядела намного моложе. Возможно, все дело было в утреннем свете.
Я услышал голос Данте, когда его родители рассказывали о Чикаго.
– Когда ты покатаешь меня в своем грузовике?
– Как насчет вечера? – сказал я. – Моя смена заканчивается в пол восьмого.
– Ты должен научить меня водить, Ари.
Лицо его мамы исказилось.
– Разве не отцы должны делать это? – спросил я.
– Мой папа – худший водитель во вселенной.
– Это не правда, – сказал мистер Кинтана. – Просто худший водитель в Эль Пасо. – Он был единственным мужчиной, который действительно признавал, что плохо водит машину. – Я знаю, что рано или поздно ты позволишь Данте сесть за руль.
– Нет, – сказал я.
– Данте очень убедительный. Просто пообещайте, что будете осторожны.
– Обещаю, – улыбнулся я его маме. Что‑то в ней делало меня уверенным и спокойным. Я не чувствовал себя так со многими людьми. – Мне кажется, что этим летом мне придется справляться с двумя мамами.
– Ты член этой семьи, – сказала она. – Нет смысла бороться с этим.
– Я уверен, что однажды разочарую вас, миссис Кинтана.
– Нет, – сказала она. И несмотря на то, что ее голос всегда твердый, в тот момент он был очень мягок. – Ты слишком строг к себе, Ари.
Я пожал плечами.
– Может я такой сам по себе.
– Данте не единственный, кто скучал по тебе, – улыбнулась она.
Это была самая прекрасная вещь, которую мне когда‑либо говорили взрослые, не считая родителей. Я знал, что во мне было что‑то, что миссис Кинтана видела и любила. И несмотря на то, что мне казалось, что это самая прекрасная вещь, это очень на меня давило. Но для меня любовь всегда была тяжелой. Она была чем‑то, что мне приходилось переносить.
ТРИ
Мы с Легс подобрали Данте около восьми часов. Солнце все еще светило, но оно быстро садилось и было жарко. Я посигналил и Данте тут же оказался возле двери.
– Это твой грузовик! Невероятно! Он превосходный, Ари.
Да, я это знал. Должно быть, на моем лице появилась глупая ухмылка. Парень, который обожает свой грузовик, нуждается в том, чтобы другие люди одобряли его машину. Да. Вот в чем правда. Не знаю почему, но все парни с грузовиками такие.
– Мам! Пап! Посмотрите на грузовик Ари! – крикнул он в сторону дома. Он спрыгнул со ступенек прям как маленький ребенок. Всегда такой открытый. Мы с Легс вылезли из грузовика, и наблюдали, как Данте ходит вокруг него и одобрительно кивает.
– Ни царапинки, – сказал он.
– Это потому, что я не езжу на нем в школу.
– И желтая краска, – улыбнулся Данте. – Ты настоящий мексиканец.
Я рассмеялся.
– Так же, как и ты, придурок.
– Неа, я никогда не буду настоящим мексиканцем.
Почему для него это было так важно? Но для меня это тоже было важно. Он собирался что‑то сказать, но заметил родителей, выходящих из дома.
– Отличный грузовик, Ари! Классика.
Мистер Кинтана отреагировал прямо как Данте, с неподдельным энтузиазмом.
Миссис Кинтана просто улыбнулась. Они обошли вокруг грузовика, внимательно осматривая, и улыбаясь ему, будто встретили старого друга.
– Прекрасный грузовик, Ари.
Я не ожидал услышать это из уст миссис Кинтана. Данте уже переключил свое внимание на Легс, которая облизывала его лицо. Не знаю, чем я руководствовался, но я протянул ключи мистеру Кинтана.
– Если хотите, вы можете прокатить свою девушку, – сказал я.
В его улыбке не было никакого колебания. А миссис Кинтана со всех сил старалась удержать девочку, которая все еще жила в ней. Но даже без улыбки ее мужа, то, что она держала в себе, казалось мне очень глубоким. У меня появилось такое чувство, что я понимаю маму Данте. И это много значило. Мне стало интересно почему.
Мне нравилось наблюдать за ними. За всеми троими. Я хотел, чтобы время остановилось, потому что все казалось таким простым: Данте и Легс влюбляются друг в друга, родители Данте вспоминают что‑то из своей молодости, осматривая мой грузовик, а я являюсь гордым хозяином. Мне было чем дорожить, даже если это был всего лишь грузовик, который пробуждал в людях ностальгию. Мои глаза будто бы были камерой, и я фотографировал моменты, зная, что сохраню эти фотографии на всю жизнь.
Мы с Данте сели на ступеньки и наблюдали за его родителями.
– Купи ей молочный коктейль! – крикнул Данте. – Девушкам нравится, когда им что‑то покупают!
Когда они отъезжали, мы увидели, что они смеются.
– Твои родители, – сказал я. – Иногда они ведут себя прям как дети.
– Они счастливы, – ответил он. – А твои родители? Они счастливы?
– Мои родители не похожи на твоих. Но моя мама обожает папу. Я это знаю. И думаю, что мой папа тоже обожает маму. Просто он не любит демонстрировать свои чувства.
– Демонстрировать. Это совсем не твое слово.
– Не смейся. Я расширяю свой словарный запас, – я легонько толкнул его. – Я готовлюсь к колледжу.
– Как много новых слов в день?
– Знаешь, несколько. Старые слова мне нравится больше. Они как старые друзья.
Данте толкнул меня в ответ.
– Демонстрирует. Будет ли это слово старым другом?
– Скорее всего нет.
– Ты прям как твой отец, не так ли?
– Да, думаю, так и есть.
– Знаешь, моя мама тоже с этим борется. Она не любит показывать свои чувства. Вот почему она вышла замуж за отца. Я так думаю. Он вытягивает наружу все ее чувства.
– Тогда, они подходят друг другу.
– Да. Но самое смешное в том, что иногда мне кажется, что мама любит папу больше, чем он ее. В этом есть какой‑то смысл?
– Да, думаю есть. Возможно, их любовь соперничает?
– И что это значит?
– Может все любят по‑разному. Может, именно в этом дело.
– Ты понимаешь, что ты говоришь? Я имею в виду, ты действительно говоришь.
– Я говорю, Данте. Не будь придурком.
– Иногда ты говоришь. А иногда ты просто, я не знаю, ты просто избегаешь всего.
– Я справляюсь так, как могу.
– Я знаю. Будут ли у нас новые правила, Ари?
– Правила?
– Ты знаешь, о чем я.
– Да, думаю я знаю.
– Итак, какие правила?
– Я не целуюсь с парнями.
– Ладно, значит первое правило: Никаких попыток поцеловать Ари.
– Да, именно так.
– А у меня есть правило для тебя.
– Хорошо, это справедливо.
– Не убегать от Данте.
– И что это значит?
– Думаю, ты сам это понимаешь. Однажды, кто‑то подойдет к тебе, и скажет: «Почему ты проводишь время с этим чудаком?» И если не сможешь назвать меня своим другом… Если ты не сделаешь этого, то это просто… Это убьет меня. Ты же это знаешь…
– Это вопрос верности.
– Да.
– Ну, мне приходится следовать более сложным правилам, – рассмеялся я.
Данте тоже рассмеялся.
Он дотронулся до моего плеча, и улыбнулся.
– Бред, Ари. Тебе приходится следовать более сложным правилам? Полный бред. Бред. Все, что тебе нужно, так это быть верным самому замечательному парню, которого ты когда‑либо встречал. Это просто. Прям как ходить босиком по парку. А мне придется воздержаться от поцелуев с самым лучшим парнем во Вселенной. А это можно сравнить с ходьбой босиком по раскаленным углям.
– Вижу, ты все еще помешан на ходьбе босиком.
– Я никогда не полюблю обувь.
– Нам надо сыграть в игру, – сказал я. – В игру, которую ты придумал, чтобы избавиться от кроссовок.
– Было весело, не так ли?
То, как он сказал это. Будто он знал, что мы больше никогда не сыграем в это игру. Теперь мы были слишком взрослыми. Мы что‑то потеряли, и оба это понимаем.
Очень долго мы не проронили ни слова.
Мы просто сидели на ступеньках. Ждали. Я поднял голову, и увидел, что Легс легла возле Данте.
ЧЕТЫРЕ
Этой ночью я, Данте и Легс поехали в пустыню. В мое любимое место. На улице только начинало темнеть, и звезды появлялись оттуда, где бы они ни прятались на протяжении дня.
– В следующий раз, возьмем мой телескоп.
– Хорошая идея, – сказал я.
Мы улеглись в моем грузовике и начали смотреть на небо. Легс побежала исследовать пустыню, так что мне пришлось позвать ее назад. Она запрыгнула в грузовик, и улеглась между мной и Данте.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 83; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!