XIV картина. «Граница литовская» 26 страница
Нужно читать будто в сторону ( показ ). Нужно дать ощущение пробуждающегося человека, тогда еще значительнее прозвучат эти слова:
«Я угадать хотел, о чем он пишет?
О темном ли владычестве татар?..» и т. д.
Это все должно быть прочитано шорохом. Это ночь. И пробуждение тугое, и обязательно темп Пимена такой, чтобы Григорий мог произнести свой монолог. И это несется. […]
( Самойлов читает монолог Григория .)
Этот монолог немного быстрее. Это человек, находящийся немного в смятении: сон какой-то вещий приснился. Ведь он тоже литератор. Он в библиотеке книги нумеровал, он их читал, он интересуется книгами. Он пропадал в библиотеке, почти как Лермонтов у бабушки. «Куда Миша делся?» — а он в библиотеке. И это доходит. Так что эти образы у него легко складываются.
Ну, давайте дальше!
( Логинов читает:
«Младая кровь играет ;
Смиряй себя молитвой и постом ,
И сны твои видений легких будут
Исполнены…» )
{250} Нет , эти стихи надо прочесть не без юмора . ( Читает по - стариковски , с улыбкой . Смех , аплодисменты .)
Это юмор. Это водевильчик маленький. И конечно, Пушкин хохотал, когда писал. ( Читает по - стариковски , с улыбкой , со стариковским смешком в некоторых местах ):
«Смиряй себя молитвой и постом,
И сны твои видений легких будут
Исполнены. Доныне — если я,
Невольною дремотой обессилен,
Не сотворю молитвы долгой к ночи —
Мой старый сон не тих и не безгрешен,
Мне чудятся то шумные пиры,
То ратный стан, то схватки боевые,
Безумные потехи юных лет!»
|
|
|
«Юных лет!» Он встает, чтобы показать, что в нем на один момент проснулась молодая кровь. Это надо дать, тогда не будет мертво, тогда будет понятно продолжение Григория: «Как весело провел свою ты младость!» Тогда будет встреча двух юных — Григория и наивного старика. Тогда Григорий поймет, какая это личность. Ведь Пимен с большой, сложной биографией.
Давайте еще раз: «Как весело провел свою ты младость…» […] [Дальше . Григорий : «Каких был лет царевич убиенный ? »] Сцена Достоевского. Ведь в корнях Достоевского лежит Пушкин. Прочтите его речи, отбросьте все его политические ляпсусы, отбросьте его реакционные настроения, — конечно, Достоевский отсюда вырос. Я держу пари, что даже в разговоре Алеши Карамазова с Дмитрием Карамазовым вы обязательно найдете эти краски.
Так что этот монолог в страшном темпе. Григорий его задерживает своим вопросом: «Каких был лет царевич убиенный?» Пимен, отвечая на этот вопрос, задумывается: «Лет семи… нет, больше: двенадцать лет». […]
Григорий остается один. На него очень подействовал Пимен. Он говорит ( читает , весь трясясь ):
«Борис, Борис! все пред тобой трепещет,
Никто тебе не смеет и напомнить
О жребии несчастного младенца —
А между тем отшельник в темной келье
Здесь на тебя донос ужасный пишет:
( очень громко )
И не уйдешь ты от суда мирского,
Как не уйдешь от божьего суда».
|
|
|
Понимаешь, это речь палача. ( Повторяет чтение этого монолога .) Понимаете, тут Шекспир, то есть это с самим собой разговор, который рисует следующее: «Ага, никто тебе не смеет напомнить о несчастной судьбе младенца, а мы напомним. Я напомню».
Здесь уже начинается бой за власть. Начинается страшное. Так что роль Пимена — это не просто читается, это живой образ. В него можно влюбиться. Он может любить, может говорить о любви — не только воевать. Он тоже прошел период бродяжничества. Он был и тут и там.
{251} Собственно говоря , перед нами раскрывается биография таких людей , как Лопе де Вега , Сервантес . Сервантес был вояка , поэтому ему и отхватили руку . Мальро недаром летает на аэроплане и воюет . Писатель должен знать жизнь . Вишневский дал прекрасную картину «Мы из Кронштадта» , может быть , потому , что он [ с ] четырнадцати лет был в боях . Вы знаете , какая польза от того , что в Испании показывают «Мы из Кронштадта» ? Какой - то боец после просмотра этой картины сделал вывод : «Ага , если подбросить бомбу под танк , то он остановится» . Вот , благодаря этому выводу он и уничтожил девять танков в бою . [ … ]
|
|
|
Вот что я сегодня сделал. Исключительно занимался проявлением амплуа.
Амплуа Тиресия, Велизария, человека, который может играть заблудившегося нищего во французской мелодраме, человека, который потерял корзину, остался нищим и поет на улице. Оскар Уайльд после тюрьмы явился в Париж, облек себя в оборванный пиджак с продранными локтями. Зубов у него не было после перенесенной цинги. Красавец Оскар Уайльд идет по улицам Парижа оборванный, всеми покинутый. Дыхание смерти. Вот все эти краски нужны. Жертва. Или как у Тиресия, который приходит со своим монологом для того, чтобы рассказать какие-то видения, и после этого становится жутко. Это то же самое, что и в «Гамлете», когда голос тени отца Гамлета произносит: «Сын мой, отомсти за меня».
А, замечательно! Это то же самое. Какую надо подготовку для Пимена? Тень отца Гамлета? Отнюдь нет. Тень Васнецова? Отнюдь нет. Вот этот нерв тени отца Гамлета. Этот нерв ужасного Оскара Уайльда, оборванного, без зубов. Я бы окружил себя этими образами — и все это грохнуть в Пимена, чтобы все в Пимене зазвучало. Только этим объясняется потрясающий успех, когда Пушкин прочитал эту сцену. Только чтением — то повышением, то понижением — можно этого добиться.
|
|
|
Как будто бестактен вопрос Григория: «Каких был лет царевич убиенный?» — «Лет семи… нет, больше…» Сцена вдруг споткнулась и пошла кувырком: лет семи, нет, лет двенадцати. Вот тогда будет театр. А то тут декламация или мелодекламация, врагом чего я являюсь.
Так что в Пимене, с точки зрения амплуа, темперамента больше, чем у Григория. Григорий только под натиском горения, воспламененного Пименом, может воскликнуть: «Борис, Борис! все пред тобой трепещет…» ( читает ). Он заразился воспламененностью Пимена, его стало знобить во время монолога Пимена, и этот озноб он донес в своем монологе ( читает ).
Следующая сцена тоже начинается с температуры. Тогда все будет понятно.
На этом мы сегодня закончим репетицию и после маленького перерыва побеседуем с композитором Прокофьевым относительно музыкальной партитуры «Бориса Годунова»[clxviii].
{252} 20 ноября 1936 года
V картина.
«Ночь. Келья в Чудовом монастыре»
Пимен — Килигин, Григорий — Самойлов
Мейерхольд. Я, товарищи, хочу сделать следующее замечание, не относящееся к данной репетиции. Завтра у нас будет закрытое партийное собрание по вопросу о случившемся в Камерном театре[clxix]. После этого будет развернутое обсуждение в недрах нашего коллектива в целом, и я просил бы товарищей подготовиться к этому собранию. Прежде всего следует познакомиться со статьями в «Правде», «Рабочей Москве» по этому вопросу и главным образом почитать о былинах. Мы, как революционный авангардный театр, должны знать больше всех. Надо пригласить Соколова[clxx] и попросить его прочесть развернутую лекцию о былинах. Но кроме того, необходимо порыться в словаре энциклопедическом и выудить все о былинах. НИЛ должна связаться с Библиотекой имени Ленина, где мы имеем возможность получать необходимый нам материал, и взять оттуда книги в НИЛ, чтобы товарищи могли там прочитать. Это очень нужно. Это освежит наш ум.
Теперь вернемся к репетиции. […]
Давайте, товарищи, условимся. Трудную задачу мы поставили перед собой: дать в Пимене (мы говорим как технологи театра) носителя амплуа, носителя таких сценических выражений, которые известны нам из драматургической литературы. Театр дал целый ряд пьес, которые могут быть выражены этими средствами. Мы упоминали о «Гамлете», «Короле Лире». Мы можем упомянуть образы из литературы, но можем найти актеров, которые могут средствами выражений, присущих этому амплуа, давать на сцене образ. У нас был такой актер — М. А. Чехов. Наиболее характерен он был в «Деле» и «Петербурге». Возьмем тень отца Гамлета, [Аблеухова][clxxi]. Вспомним «Короля Лира». Давайте сейчас выясним, что в этом амплуа такого рода стариков наиболее бросается в глаза?
Тут мы имеем дело со стариком, в котором есть черты детства. Поэтому такому старику, в котором есть черты детства, — ему не свойственно большое осмысливание; то есть он говорит глубокие вещи, но говорит их как-то по-детски.
Да, мы забыли еще Тиресия в «Антигоне». Тиресий выходит с очень значительной по содержанию речью, но он действует не только тем, что вложено в его речь прорицательного, но и тем, что дает это по-детски.
Чехов в «Сверчке на печи» прежде всего нас поражает тем, что дает образ старичка, который все время жует моченое яблочко. Это мудрец, который, отвлекаясь от мудрых мыслей, способен вынуть из кармана завернутый в платок желток крутого яйца и высыпать его на дощечку для воробышков.
Я видел старичка, который приехал из Пензы в Москву с отмороженными руками. Он приехал весь окоченелый от холода, потому что он хотел довезти клетку с канарейкой, которую он закутал в свой теплый платок. Его интересовала в данный момент только канарейка. А это был старик прогрессивный, он имел отношение к большой газете, старик — Чацкий, но в это время он был занят только канарейкой.
{253} Это надо дать и в Пимене , тогда отпадет в его монологах резонерский оттенок , чтобы мы через напевность речи старика влюбились бы в него , как Чехов влюбил нас в себя в роли старика Муромского . Мы , еще не зная , какой это тип , Муромский , — положительный или отрицательный , но мы уже были покорены , влюблены в этого старичка .
Значит, какая задача стоит перед актером? Дать образ такого старичка в Пимене шамканием, трепетностью и взволнованностью, которого мы воспримем раньше, чем он начнет говорить. Конечно, мы не можем не слышать, что он будет говорить, но это «что» так заполнено этим «как» он говорит, что впечатление получается такое: «Ах, какой это симпатичный старик!»
Ведь раньше как изображали эту сцену?
Открывается занавес, и мы видим: темная келья, стоит старик, который еле виден. Думали так: раз ночь, то должно быть темно. Ничего подобного. Вообще на сцене ночь изображать темной ни в коем случае нельзя.
Я вспоминаю художника Сапунова, который мечтал изобразить ночь при полном свете, когда можно будет зажечь все лампы — и все-таки у публики будет впечатление ночи, потому что этот художник ставил проблему не только света, но и цвета. Он был убежден, что можно при помощи цвета и наличии соответствующей мимики дать впечатление {254} солнца . И прав был тов . Кудлай[clxxii], когда, приглашая меня начать ряд докладов перед труппой, касающихся целого ряда проблем, поставил и проблему цвета и света на сцене.
Конечно, было бы приятнее, если бы эта инициатива шла от кого-нибудь из молодежи светового цеха. Это было бы лучше. Тогда мы были бы близки к реальному исполнению.
Поэтому я говорю, что черная келья, черный аналой, свет только от лампады, лежит черный Григорий, стоит черный Пимен — несчастные люди, которые будут все это видеть, и те, кто это будет показывать.
Я считаю ошибкой, что Мусоргский дал Пимена басу. Нужно, чтобы голос у Пимена был такой, как я вам раньше читал. Правда, я искусственно его повышал. Мне хотелось бы, чтобы было дребезжание высокого баритона. Бас — это Злой чернец, а Пимен — это не бас. В Пимене должен быть какой-то оттенок чудаковатости и уверенности в том труде, который он несет. «Еще одно последнее сказанье…». Я даже не могу забыться — настолько я чувствую, как он должен говорить, {255} чтобы не было этой скуки . Он с удовольствием держит перо , он , вероятно , ежедневно моет чернильницу свою . У него орудия производства в большом порядке . У него , наверное , лежит тряпочка , которой он вытирает все на столе . Бумаги у него в большом порядке , и он все это делает с большим удовольствием , и все , что он говорит , он говорит между прочим — точно так же , как старики сами с собой говорят . «Что это ты , дедушка , говоришь ? » — «Да ничего , это я так , себе говорю…» У нас была домашняя работница , которая не могла готовить кушанья , чтобы все время не говорить : «Ох , уж эти мне актеры , они все съедят , что бы им ни подавали» ; и она удивлялась , что мы возвращали ей блюдо , когда находили мочалу , волос .
Одним словом, этот старик все время говорит. И чтобы не получилось, что он обращается к Григорию. Григорий спит или не спит — ему все равно. Одно дело говорить монолог кому-нибудь, а другое дело — ни к кому не обращаясь, ни на что не обращая внимания, а разбирая свитки, трепетно волнуясь.
Я был у Льва Толстого. Я труппе этого еще не рассказывал, но рассказал многим из литераторов, и они были в восторге.
Обыкновенно Льва Толстого изображают через призму картины Репина: в опоясанной рубахе, с бородой, похожей на бороду Стасова. В общем, большой, крупный человек, очень сильный, здоровый. Так все представляют себе Толстого Льва Николаевича. Я тоже так думал до того, как побывал у него в Ясной Поляне.
Я приехал в Ясную Поляну утром. Стол был накрыт белой скатертью, на нем было много стаканов, много посуды, стол был накрыт для завтрака. Народу у него жило много: жил его секретарь, доктор Маковицкий, дочери, мужья дочерей и т. д. Нас пригласили подождать, так как Лев Николаевич выйдет не так скоро. Он, несмотря ни на что, не нарушает своего режима, кто бы к нему ни приехал. Мы сели. Нам указали: вот комната Льва Николаевича. Зачем нам это сказали — не знаю; для того ли, чтоб мы громко не разговаривали, — не знаю. Я уставился на ту точку двери, из которой, судя по моему представлению о Толстом, должна была появиться голова Льва Николаевича, и взгляд направил вот так ( показывает высоко над собой ). Дверь долго не открывалась. Наконец ручка двери задвигалась. Я опять обратил свой взор на выбранное мною место, где, по-моему, должна была появиться голова Льва Николаевича. Наконец открылась дверь и появилась фигура в черном пальто — вот такой маленький ( показывает ) — и направилась, может быть, умываться, может быть, еще куда-нибудь. Лев Толстой оказался сухоньким, маленьким старичком. Я обалдел. Потом он скрылся на много часов. Он явился только к завтраку.
И второе мое впечатление о нем, когда он завтракал. Ему подали какую-то кастрюльку с вегетарианской пищей. Может быть, это была репа или морковь — не помню, но это была миленькая картинка, когда он ел.
Я тогда вспомнил Музиля, который играл старичка. Музиль, играя старичка, когда ел, например моченые яблочки, то чавкал так, как дети чавкают, когда едят очень вкусное, например, торт; и этот так жевал это яблочко, и, потому, что он жевал яблочко, мы его слушали при этом с удовольствием. Мы его полюбили с самого начала. Вот такую теплоту мы почувствовали, когда видели Льва Николаевича кушающим.
{256} Вы помните , каким стариком Л . Н . Толстой написал «Воскресение» ? В этой книге о любви написано так , как может написать только молодой человек . Вы помните знаменитую сцену Нехлюдова , его любовные эпизоды . Все это написано прекрасно . Это просто молодой темперамент . Вот это обаяние молодости , но связанное с детством . С одной стороны , он становится очень мудрым , но в его привычках что - то такое от детства . Поэтому старики и дети очень легко разговаривают друг с другом , у них общий язык . Никогда не будет такого разговора между двадцатипятилетним человеком и ребенком .
Когда вы будете прощупывать Пимена, то должны в отношении Григория так сыграть, чтобы ощущались со стороны Пимена к нему заботливые, отеческие черты. Поэтому он так охотно с ним разговаривает.
Меня всегда на этом ловили: «Как же вы хотите в Гамлете, исходя из тени отца Гамлета, находить какой-то юмор?» Меня всегда не удовлетворяло, когда тень отца имела бас. Тогда получалось очень скучно. Я говорил: «Нет, тень отца Гамлета надо так выполнять, чтобы прозвучал юмор». Этот старичок неловко себя чувствует на этом свете. Я представлял себе таким образом: тень отца Гамлета не появляется на заборе дворца, освещенном прожектором, а мне представляется берег моря в Дании, мне представляется, что Гамлет сильно кутается в черный плащ, причем я представляю себе Гамлета ходящим как воин, как на персидской картине изображают воинов, в кольчуге, но эта кольчуга у Гамлета не видна потому, что он кутается в широкий плащ. Он ждет на берегу моря потому, что ему сказали, что в 12 часов ночи появляется какая-то тень. Он пришел за 5 минут до этого времени и ждет. И вдруг — прибой. Когда я бывал в Финляндии, то наблюдал, что вдоль берега море замерзает, но там еще не замерзло, несутся волны на обледеневший берег — и вот Гамлет ходит сосредоточенный и мрачный, и вдруг в тумане бежит белая пена морской воды и он видит очертания моря и тень старика, которому тоже безумно холодно. Он видит согбенного старика, ноги которого вязнут в песке, и он похож на цаплю. Все лицо его заиндевело, и он идет, идет. Он жалкий и немножко смешной. Как смешон Муромский, когда Чехов появляется в мундире и ботфортах, которые гнутся, и получается, что ботфорты сами по себе, а ноги сами по себе, и в самый трагический момент, когда через несколько минут он умрет, он произвел на меня трогательно-комическое впечатление.
И вот, тень отца Гамлета выходит и происходит такая встреча: Гамлет прежде всего делает такой жест — он сбрасывает с себя черный плащ и закутывает старика. Получилось изображение: они оба в черных костюмах. Мы видели черного Гамлета и серебряного отца. Через минуту мы видим черного отца и серого Гамлета. Тень отца Гамлета произносит монолог шамкая. Может быть, ему писать очень хочется, как собака, когда ей холодно, оставляет много лужиц на полу. Вот у сына появляется желание согреть его, дать ему чаю с ромом, принести ему горшочек для отправления естественной потребности, и тогда речь, которую произносит тень отца, производит впечатление речи обязательно нужной и она является рычагом необходимых действий. Это есть подлинный реализм, глубоко отличный от натурализма, потому что это живой образ.
Функции тени отца Гамлета не мистического свойства, а это функции амплуа.
{257} Я вспоминаю поэтому Льва Николаевича Толстого , и Чехова , и яблочко в исполнении Музиля для того , чтобы вы знали , что найти образ Пимена — это значит расшевелить свое воображение . Вы должны видеть все его подробности жестикуляции , как он ротом делает . Я потому говорю «ротом» , что вспомнил детский рассказ . Один мальчик смотрит на ежа и говорит : «Мама , ведь у него рота нет» .
Вот надо дать элементы детского, и когда дойдет до трагического монолога Пимена — как в Угличе убивали Димитрия-царевича, — то этот монолог только тогда удастся, если вы дадите в начале много детского в образе Пимена, и когда вы вложите в «младая кровь играет. Смиряй себя молитвой и постом» — юмор, когда вы вольете молодость, тогда мы ваш монолог будем во сто раз внимательнее слушать, чем если бы вы всего этого не дали.
Правда, товарищи, это верный подступ? Поэтому вы сейчас не задумывайтесь ни над чем. Ничего мудрого здесь нет. Когда вы начинаете читать, пробуйте неожиданную интонацию старика, который, может быть, на первых порах произведет впечатление несерьезного. Потом мы выправим, если будет слышно, что вы слишком замудрили, чтобы вы не дали впечатление фарсового старика.
{258} Простите за такой экскурс , давайте еще раз .
( Килигин читает Пимена .)
( Килигину .) Не ищите многообразия, пускай будет однообразие, потому что, если вы будете искать разнообразия, вы запутаетесь. Ищите лучше музыку, тембр, потому что разнообразие этой вещи может быть позволено после целого ряда торчания на одном.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 56; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!