Марка Теренция Варрона, ВОРОНА 24 страница
— Запрещено, — сказал юный блюститель.
— Я только хочу дать дочери скрипку, — решительно сказала Нана Аполлоновна, протягивая скрипку.
Юный блюститель совсем не был готов к такому повороту: он потянулся было за скрипкой.
— Вы умеете играть? — строго спросила Эвридика.
— Нет, а… что? — испугался тот.
— Тогда я сыграю, — сказала девушка и заиграла сразу — никто даже опомниться не успел. Это была «Чакона» Баха.
Эвридика играла солнечный день. По дороге катился возок с бродячими артистами. Они были молоды и талантливы. Они смеялись и жевали зеленые яблоки. Возок подъезжал к небольшому городку. У въезда в городок стоял патруль: лица солдат… это были те самые лица, которые окружали Эвридику сегодня. Командир патруля с лицом судьи сказал артистам:
— В город нельзя: черная оспа.
…играя на черной скрипке, бросая черные розы… Что‑то отвечал командиру патруля папа Сеппль — они смеялись. Потом повозка въехала в город — и бросились люди навстречу, и плакали. Не надо плакать, зачем же… смотрите, какие акробаты!
Эвридика играла «Чакону» Баха. Эвридику слушали все. Когда в зал суда вошли судьи, никто не произнес «встать‑суд‑идет». Потому что Эвридика играла «Чакону» Баха.
А в городе умирали люди. И особенно умирали дети. Все хоронили всех. Но давали артисты концерты — каждый день по нескольку раз. На всех улицах, где умирали люди и особенно где умирали дети. И куда‑то улетали, улетали души мертвых… Эвридика играла «Чакону» Баха. Вот и все… Последний аккорд улетел в открытую форточку. Сидевшие в зале поднялись: они приветствовали Баха.
|
|
|
— Садитесь, — сказал судья. А люди стояли.
— Садитесь, — повторил судья. А люди стояли.
Судья зазвонил в колокольчик. Люди вздрогнули и сели.
Приговор выносили тихо и даже немного стыдливо: Эвридика Александровна Эристави и Петр Васильевич Ставский приговаривались к выплате штрафа в размере двухсот рублей каждый.
Глава ТРИНАДЦАТАЯ
Лексико‑стилистическая ИЗБЫТОЧНОСТЬ
Автор приносит извинения за то, что снова вынужден обращаться к событиям, происходившим первого апреля. Но эти события происходили уже в другом месте — так что рассказывать о них в предыдущей главе было совсем не с руки. Трудно ведь говорить обо всем сразу.
В зале заседаний старого корпуса МГУ (проспект Маркса, 20, второй этаж) первого апреля тысяча девятьсот восемьдесят третьего года было особенно много народу: по‑видимому, у сегодняшних диссертантов недостатка в родственниках не наблюдалось. Родственники эти либо были занудами, либо очень уж хотели на банкет: они проявляли прямо‑таки невиданную выдержку, почти целый час ожидая начала церемонии. Первая защита назначалась на пятнадцать ноль‑ноль, однако к пятнадцати сорока в зале едва собралось двенадцать членов Ученого совета по журналистике и было совершенно неизвестно, где находились остальные члены упомянутого совета по упомянутой науке. Правда, к шестнадцати ноль‑ноль двое из них по очереди позвонили ученому секретарю интересующего нас совета по интересующей нас науке и поставили его в известность о том, что жены их внезапно заболели одною и тою же болезнью, вследствие чего срочно потребовалось вызывать для них скорую помощь, однако эти два члена все таки обещали прийти. А третий член прислал с какой‑то студенткой пространную записку о том, что в квартире данного члена унитаз вдруг начал функционировать посредством горячей воды — и это почему‑то помешало обладателю унитаза прийти вовремя, однако с минуты на минуту должен был обнаружиться и он.
|
|
|
В половине пятого четыре члена, на явку которых никто давно уже не рассчитывал, неожиданно нашлись. Присутствовавшие члены затосковали: грозившее было сорваться заседание Ученого совета надвигалось, угрозы сорваться не выполняя. Тут уж и остальные члены не замедлили объявиться — включая и не обозначенного выше, который (по причине глубокой старости) просто забыл, что он член. Около пяти образовался кворум. Заседание следовало провести‑в‑темпе: никому не улыбалось задержаться здесь на ночь.
|
|
|
Первая защита в темпе и прошла. Немолодой человек с бойкими глазами говорил коротко и непонятно — по причине чрезвычайно сильного акцента. Однако на данном этапе защиты от него и не требовалось долгих речей, так что он правильно все делал: по‑быстрому внес свой‑большой‑вклад‑в‑развитие‑отечественной‑науки, сделал свой‑значительный‑шаг‑вперед в изучении проблемы‑сверхфразовых‑единств‑на‑страницах‑молодежной‑печати‑Дагестана и сел. Совсем лысый ученый секретарь залпом прочитал все отзывы, в которых точно определялся экономический‑эффект‑от‑внедрения‑открытия‑в‑производство. Официальные оппоненты отбарабанили свое. Вопросов не задавалось — и диссертация, представленная на соискание ученой степени кандидата филологических наук, соискала своему автору желаемую степень. После блистательной‑защиты новоиспеченный кандидат опять что‑то говорил: все расценили это как благодарность‑в‑разные‑стороны, поскольку на данном этапе защиты полагалось уже благодарить. В продолжение всей процедуры люди входили и выходили из зала, почему‑то ужасно сильно топая ногами, но как до входящих, так и до выходящих дела никому не было.
|
|
|
Диссертация о сверхфразовых‑единствах‑на‑страницах… была защищена в рекордно короткий срок — за двадцать пять минут.
После непродолжительной передышки, когда дагестанский ученый, сопровождаемый дагестанскими же друзьями‑и‑близкими, прямо из зала заседаний победоносно отправился в «Славянский базар», совсем лысый ученый секретарь оповестил присутствующих о том, что им предстоит обсудить еще одну диссертацию на тему «Лексико‑стилистическая избыточность в газетно‑журнальной публицистике конца семидесятых — начала восьмидесятых годов». На сей раз соискателем той же самой ученой степени был некто Продавцов Вениамин Федорович.
Внезапно в зале раздались аплодисменты. Все обернулись на рукоплещущую пару: он круглолицый и румяный, в бороде; она эдакая голландская молочница.
— В чем дело? — интеллигентно спросил председатель Ученого совета.
— Тема зашибенная! — охотно ответила молочница.
— Ах, вот как… — сконфузился председатель Ученого совета и кивнул совсем лысому ученому секретарю продолжать. Тот продолжал; с бешеной скоростью мелькали в руках его бумаги, из которых следовало, что Продавцов Вениамин Федорович не только талантливый ученый, но и председатель культурно‑массового сектора где‑то‑у‑себя‑там, ответственный за проведение смотра‑конкурса со странным названием, профорг кафедры, член общества «Знание», еще раз член, но активный, добровольной народной дружины по охране общественного порядка, руководитель кружка «Светоч», в третий раз член — теперь уже общества садоводов‑любителей и, кроме того, выполняет многочисленные разовые поручения…
— Я выйду за него замуж! — разгоряченная перечнем подробностей молочница пожирала диссертанта глазами. Тот как бы даже исчез из виду.
Председатель склонился к одному члену и нашептал ему на ухо такое, от чего член только плечами пожал. Прочие члены насторожились.
— Девушка… — начал председатель, — я…
— Извините меня, пожалуйста! — алея щечками, произнесла молочница и волооко потупилась.
Лысый уже без перерывов дочитал бумаги — и на кафедру пригласили Продавцова‑Вениамина‑Федоровича‑в‑рост.
В рост он оказался человеком невысоким и серым, довольно здорово упитанным и весьма причудливо причесанным: волосы как бы просто‑лежали‑на‑его‑голове‑сверху, образуя правильную дугу от одного уха до другого.
— Я позволю себе начать, — сказал он, но, видимо, все‑таки не позволил, потому что не начал. Глазки его воровато забегали: создалось впечатление, что непосредственно перед защитой он обокрал всех присутствующих.
— Прошу Вас, — поощрил вора интеллигентный председатель.
И тут Продавцов понес такую ахинею и с такой скоростью, какой не удалось достигнуть даже совсем лысому ученому секретарю. Тот с восхищением глядел на говорящего, все шире и шире открывая рот.
— Помедленнее, пожалуйста! — раздался с галерки исключительно низкий мужской голос. — Некоторые слушают.
Диссертант опять распустил глаза в разные стороны, потом собрал воедино и несколько сбавил темп.
— Все равно слишком быстро! — не унимались сзади. — Вы что, себе это все рассказываете?
— Молодой человек! — вмешался было вышеупомянутый член, которому что‑то нашептали на ухо, но, вспомнив, видимо, о нашептанном, примолк.
— Непонятно же ничего! — обиженно произнес тот же голос.
Продавцов, даже не собирая уже окончательно разбежавшихся глаз воедино, заговорил совсем медленно и очень тихо.
— Теперь не слышно… Погромче, пожалуйста! — вежливо потребовали с галерки. И добавили: — Такое впечатление, будто Вы хотите что‑то скрыть! — то слишком быстро, то слишком тихо.
Продавцов увеличил громкость без увеличения скорости. Теперь можно было слушать, но сделалось очень тоскливо.
— Простите, Вы не хотели бы как‑нибудь разнообразить интонации? Скучно очень, — признались сверху.
— Молодой человек! — опять возбудился уже‑дважды‑вышеупомянутый член.
Однако председатель беззвучно отчитал его одними губами, и стало понятно, что «молодой‑человек» — это не‑просто‑молодой‑человек…
— Но если скучно! — голос явно немножко‑обнаглел.
И тогда Продавцов начал нести свою ахинею медленно, вразумительно и прочувствованно. Румяный бородач — все искоса поглядывали на него — внимательно слушал.
По окончании выступления было предложено задавать диссертанту вопросы.
— Нет вопросов? — обрадовался совсем лысый ученый секретарь.
— Много вопросов. — Бородач оказался безжалостным. — Можно уже спрашивать?
— Спрашивайте, пожалуйста. — Лысый гневно улыбнулся.
— Я вообще‑то очень интересуюсь этой самой избыточностью и хотел защищаться по той же самой теме — причем довольно скоро. Вот откуда у меня такой интерес к выступлению товарища Продавцова… чтобы присутствующие не сочли мое поведение странным. Я ведь, прошу заметить, не требовал от докладчика невозможного. Любой слушатель вправе рассчитывать на то, что речь говорящего будет достаточно внятной, — иначе какой же смысл слушать? Вы согласны со мной? — в упор спросил он у трижды‑упомянутого‑члена.
Тот нервически дернул головой — в крайнем случае, эту судорогу можно было понять как согласие.
— Так вот… Внимательно слушая докладчика, я подготовил довольно много вопросов — и мне кажется, что в ходе их обсуждения мы еще глубже постигнем сущность лексико‑стилистической избыточности в газетно‑журнальной публицистике конца семидесятых — начала восьмидесятых годов. Конечно, все члены Ученого совета с радостью примут участие в дискуссии, поскольку в настоящее время трудно представить себе человека, который не интересовался бы этой проблемой. Кстати, мое заявление довольно легко аргументировать. Пусть, например, сейчас поднимут руки те члены Ученого совета, которые считают данную проблему чепухой…
Члены затаились — руки не поднял никто. Продавцов вздохнул — настолько облегченно, что чуть не вылетел в широко открытую форточку. А румяный бородач незамедлительно возликовал:
— Вот видите! Значит, все считают проблему эту исключительно важной. Так давайте же спорить, товарищи! Давайте же открыто и без обиняков высказывать свои мнения! Надо разобраться наконец с лексико‑стилистической избыточностью в газетно‑журнальной публицистике конца семидесятых — начала восьмидесятых годов. Ведь сказал же товарищ Продавцов, что его занимают — цитирую! — «лишь отдельные аспекты этой чрезвычайно интересной и многоплановой проблемы». Заметьте: не вся проблема, а лишь отдельные ее аспекты! Поможем же товарищу Продавцову увидеть значимость его исследования на широком фоне данной проблемы в целом!
— Простите, — прервал говорящего интеллигентный‑до‑смерти председатель Ученого совета. — Высказаться по поводу проблемы, обсуждаемой в диссертации, каждый сможет потом. Сейчас пока задаются вопросы. У Вас, позвольте узнать, нет вопросов?
— Да что вы! — рассмеялся румяный бородач. — Уйма вопросов! Только я пока к ним еще не подошел. Это я сделал такое вступление, своего рода трамплин построил… чтобы заострить важность проблемы. Потому как многие, — тут он сурово обвел зал заседаний всевидящими глазами, — должным образом не оценили, по‑моему, ответственности момента. Особенно вот Вы!
Бородач кивнул в сторону уже задетого им однажды члена. Член заметался — мелко: на миллиметр туда — на миллиметр сюда. Его с трудом остановили соседи.
— И еще Вы! — теперь бородач кивнул в сторону совсем лысого ученого секретаря.
Недолго подождал реакции и, не дождавшись, всем корпусом развернулся в сторону удивительно тихого члена, сидевшего на отшибе.
— Я уж не говорю о Вас! — воскликнул он. — Я заметил, что пока диссертант никак не мог выбрать верный тон речевого поведения, Вы, дорогой товарищ, спали все время. Без четверти восемь Вы проснулись, взглянули на товарища Продавцова и снова уснули. Однако Вы не подняли руки, когда я попросил, чтобы это сделали те, кто считает данную проблему чепухой. Как прикажете понимать Вас?
И тут председатель Ученого совета встал. Он сказал:
— Я не потерплю… — и не успел досказать, чего не потерпит, потому что на этом месте кто‑то из членов Ученого совета — на вид заурядная, между прочим, личность — перебил его репликой:
— Пусть говорит! Он дело говорит — значит, пусть говорит!
Реплика возымела страшные последствия: присутствовавшие принялись оскорблять друг друга в довольно‑таки основательных выражениях — только председатель (интеллигентный‑в‑доску!) пытался, правда безуспешно, напомнить о необходимости соблюдать академическую манеру дискуссии. Наконец отчаялся и он, стукнул кулаком по столу и возопил:
— Хорош орать, не на базаре!
Беснующиеся оцепенели. Сделалось покойно.
— Позвольте мне все‑таки задать вопросы, — любезным голосом напомнил о себе бородач.
— Давай, борода! — поддержал его заурядная‑между‑прочим‑личность.
— Лексико‑стилистическая избыточность — это, я не понял, хорошо или плохо, по‑Вашему, Вениамин Федорович? — бородач был вежлив, как мертвый профессор.
— Это?.. Это и хорошо, и плохо, — затравленно улыбнулся Продавцов.
— Здорово сказано! — Голландская молочница, о которой почти уже забыли, снова напомнила о себе. — Это все равно, что вы спросите врача: доктор, у меня повышенная температура? А он вам ответит: и повышенная и пониженная.
В зале засмеялись.
— Нет, я что хочу сказать, — попытался объяснить Продавцов, — на избыточность можно по‑разному смотреть…
— Можно‑то можно, — миролюбиво согласился бас, — да вот хотелось бы понять; именно Вы — как на нее смотрите?
— А и так, и эдак, — Продавцов загадочно хихикнул, — в том‑то все и дело…
— Во хитрец! — восхитился удивительно‑тихий‑член‑сидящий‑на‑от‑шибе.
— Вы кончайте там… крутить! — заурядная‑между‑прочим‑личность со всей очевидностью сильно не любила диссертанта.
— Да я не кручу, не кручу… — карасем на сковородке запрыгал Продавцов, и его глаза убежали за спину. — Просто такое сложное явление, как избыточность, не должно рассматриваться однобоко, поймите же!
— А вот этого здесь не надо, — отчеканила борода. — Давайте не будем спекулировать на сложности. Ваша диссертация как раз и призвана устранить сложность… — он помолчал и взревел, — разрубить этот гордиев узел лексико‑стилистической избыточности к чертовой матери! Раскр‑р‑рошить его! Р‑р‑растолочь: вот так, вот так, вот так!.. — и румяный бородач грузно затоптался на одном месте, как бы давя ногами множество незримых врагов, потом упал в кресло, расслабился и затих.
— Ну что ж, — тонко улыбнулся интеллигентный‑до‑умопомрачения председатель Ученого совета. — Наш молодой коллега вложил в свое выступление, пожалуй, слишком много эмоций, но давайте надеяться, что усилиями таких вот молодых, самостоятельных умов интересующая нас всех проблема уже в ближайшее время будет решена.
— Да фигня это, проблема ваша! — равнодушно брякнула голландская молочница и засмеялась противоестественным смехом.
— А что вообще не фигня? — взорвался неожиданно вроде‑бы‑бывший‑тихим‑Продавцов. — Я на днях защиту одну слушал — про формы повелительного наклонения с нулевой флексией в многотиражной печати, так там вообще ничего, кроме жуй, клюй, плюй, блюй и прочее… а прошла единогласно!
— И то и другое — фигня, — обобщил с места бородач.
Члены Ученого совета, давно уже обалдевшие, привстали со своих кресел и вытянулись в направлении галерки — с целями явно не миролюбивыми.
— Вы извините, — холодным голосом сказал тот, у которого дома остался горячий унитаз, — но фигня эта, как Вы изволили выразиться, представляет собою серьезнейшую филологическую проблему…
— Какую именно фигню Вы имеете в виду, — перебил бородач, — про жуй‑плюй или про избыточность? Первую фигню или вторую?
— Первую фигню! — возопил член. — Про жуй‑плюй… тьфу, про формы повелительного наклонения с нулевой флексией! А Вы, — обратился он вдруг к Продавцову, — шантрапа!
— Я? — изумился Продавцов, теряя цвет лица.
— Вы, Вы! Пришли сюда и оскорбляете почтенных людей!
— Что я ему сделал? — Продавцов глазами призвал в свидетели всех присутствующих. — Я про Вас ни слова не сказал!
— Сказали! Вы крайне непочтительно отозвались об отличной диссертации: я руководил этой диссертацией, я! Вот. — Член демонстративно отвернулся от Продавцова. Правда, тут же повернулся и напомнил: — А вы со своей избыточностью — шантрапа! — после чего отвернулся уже окончательно.
— Давайте все‑таки держаться в рамках… — неуверенно предложил председатель Ученого совета.
— Да какие тут могут быть рамки! — Бородач не унимался. — Пусть дорогой товарищ Продавцов в двух словах изложит суть дела. Если весь смысл его диссертации в том, что чем больше человек повторяет, тем лучше его понимают, — так это, извините, чушь собачья. Сколько бы раз я ни повторил, что я папа римский, вы же никогда не согласитесь со мной!
— Да уж, — ввернул кто‑то из членов.
— Но моя диссертация, — заверещал Продавцов, — отнюдь не сводится к объяснению избыточности как таковой! Я предлагаю же еще и пути увеличения избыточности!
Шум, возникший было в зале, смолк…
— То есть, — тихо прокомментировал бородач, — Вы предлагаете увеличить то, что и так избыточно?
— Да, — проговорил совсем убитый Продавцов. И тут его понесло: — Нужно достичь еще большей надежности и гораздо более прочной усвояемости информации. Нужно придать прессе действенный характер, активизировать ее вмешательство в жизнь, дать зеленую улицу… — Он бросил эту мысль и начал другую. — Есть ведь очевидные вещи! И я имею право судить о них: мною было найдено четыреста сорок два факта лексико‑стилистической избыточности… я работал с материалами газет «Советская культура» — триста один случай, журналов «Театральная жизнь» — сто двадцать восемь случаев, и «Рыболов‑спортсмен» — три случая.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 53; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!