Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 26 страница
– Пожалуй, задержимся еще на пару минут, – прошептал Алекс. – Вернем должок оставшимся двум.
Он поднялся на ноги и вышел из тени пипул‑дерева. Через пару секунд к нему присоединился Нияз. Они осторожно подобрались к камню шахты с разных сторон и стали прислушиваться к слабым звукам, доносившимся снизу. Через минуту съежившаяся луна закатилась за горизонт, и стало гораздо темнее. Со стороны равнины, которая начиналась по ту сторону джунглей, доносился скорбный вой шакала. Легкий ветерок шуршал в кустах, шелестел в кроне пипул‑дерева и наполнял спокойную ночь еще сотней слабых, приглушенных звуков.
Наконец внизу потушили свет и на лестнице послышались чьи‑то шаги. Спустя минуту из отверстия шахты показалась голова поднимающегося человека. Алекс подождал, пока покажутся и плечи, а затем перегнулся из‑за камня и схватил человека за горло. Тот придушенно охнул и стал отчаянно сопротивляться, барабаня руками по воздуху. Его голые пятки отбивали дробь на крутых ступеньках лестницы шахты. Напрягши силы, Алекс одним мощным рывком выдернул монаха из отверстия шахты, словно тот весил не больше мешка с овощами.
– Что там такое? Ты упал, что ли? – спросил голос снизу.
Через пару секунд из шахты показалась голова второго монаха. Длинные, стальные пальцы Нияза тут же сомкнулись на его горле и дернули монаха вверх. Тот перевалился через край шахты на камни двора и ударился головой о булыжник. Звук был такой, словно разбилось яйцо. С него было достаточно.
|
|
|
– По крайней мере, этот уже никому не перережет глотку, – тяжело дыша, проговорил Нияз. – А как твой?
– Готов, – проговорил Алекс и отпустил своего врага, который, обмякнув, свалился ему под ноги.
Руки Алекса были липкими от крови, хлынувшей изо рта и ноздрей монаха. Он наклонился и вытер руки о робу убитого.
– Что теперь? – спросил Нияз.
– Скинем их вниз. Если кто‑то придет сюда их искать, ему не придется долго аукать их.
Они общими усилиями свалили трупы обратно в шахту, а потом подступились к каменной плите, которая должна была закрыть отверстие. Они не знали, каков механизм действия этой плиты, а времени на то, чтобы отгадывать загадки, у них не было. Они надавили плечами и нажали изо всех сил. Когда казалось уже, что все это бесполезно, каменная плита вдруг рухнула и закрыла собой шахту. Шум взорвал тишину, словно пушечный выстрел на тихой поляне, и пробудил многоголосое эхо, загулявшее в полуразрушенных стенах крепости.
– Быстрее, черт! – шепнул Нияз. – Вдруг они услышали и вернутся?!
Они бросились бежать через широкий старый двор и вскоре окунулись во тьму оврага. Через несколько минут они уже достигли края пастбища и опушки леса, где Алекс оставил лошадей.
|
|
|
– Куда теперь? – шепотом спросил Нияз, лихо вскочив на беспокойного жеребца, что никак не вязалось с его еще недавним образом Джату, продавца игрушек. – Вместе мы не можем.
– Я прямиком еду в Лунджор. Через Пари.
– Было бы лучше поехать по дороге, которая пролегает к югу от Гунги, – сказал Нияз. – Там, по крайней мере, очень мала вероятность встречи с «соотечественниками»‑патанцами. Да и потом показываться тебе на дорогах Оуда… совсем небезопасно.
– Сейчас везде небезопасно, – мрачно возразил Алекс.
– Это верно. Давай поторапливаться, потому что уже через час станет светать. О, как бы я хотел сейчас сидеть на моей верной кобылке, а не на этом гремучем мешке с костями!
К первому лучу утреннего света они выбрались лишь за десять миль от Канвая, так как дороги были очень плохие, а с заходом луны стало совсем темно и поэтому пришлось пустить лошадей шагом. Когда стало светать и первый утренний туман розово‑шафранового оттенка сменил серебристо‑серый ночной, когда по всей равнине расползся низкий дым от костров на коровьих «лепешках», которые жгли в деревнях, Нияз покинул своего друга, и Алекс поехал по открытой местности дальше один. С урожайных полей доносился крик павлинов, а капельки росы искрились бриллиантовым светом на каждой травинке и каждом опавшем листе в первых лучах утреннего солнца.
|
|
|
От Канвая до Лунджора было не больше сотни миль – расстояние, которое ворона пролетает легко и без отдыха. Поначалу он думал, что сможет покрыть эти мили до следующих сумерек, но потом понял, что лошади, хочешь не хочешь, а придется дать отдых. При необходимости Алекс мог спокойно вздремнуть в седле, но он понимал, что просто обязан сделать днем где‑нибудь остановку. Ради лошади. Мысль о привале была ему ненавистна, так как инстинкт подсказывал ему, что он должен удалиться как можно дальше от Канвая и тех развалин, если хоть немного дорожит своей жизнью. Он чувствовал, что не пройдет и часа‑двух, как за Шередилом из Усафзая будет снаряжена нешуточная погоня. Факельщик, конечно же, вспомнит патанца, который показывал ему в качестве пропуска перстень Кишана Прасада.
Алекс опустил глаза на свою руку, бросил на минуту поводья, сорвал с пальца кольцо в минутном припадке ненависти и далеко зашвырнул его в придорожные заросли травы.
Человек, который протестовал против убийства там, в сводчатой комнате, был Кишаном Прасадом, в этом Алекс был уверен. Он узнал голос. Конечно, главная ответственность за это злодейство ложится на двух монахов и человека с рубиновыми серьгами. Но Кишан Прасад организовал это дикое сборище, и поэтому на нем лежала прямая вина за все, что там произошло. Он вполне заслужил виселицы за то мероприятие, в котором принял активнейшее участие минувшей ночью.
|
|
|
Алекс оглядывался сейчас на прошлое и не мог понять, почему он не дал этому человеку тогда умереть? Он умер бы, если бы в Алексе не проснулось на минуту что‑то абсурдное, необъяснимое, связанное, видимо, с происхождением и воспитанием… И он спас Кишану жизнь. А всего несколько часов назад Алекс безо всяких колебаний убил монаха, и его высохшая кровь до сих пор была на его руках, под ногтями и на одежде… А ведь тот монах был в тысячу раз менее опасен, чем спасенный Алексом Кишан Прасад! Значит, минутная ярость, а вовсе не здравый рассудок, является подлинным мотивом убийства?
Алекс опустил глаза на свои запачканные руки и поморщился. Восстания не должно быть! Его необходимо предотвратить любой ценой, во что бы то ни стало! Ведь если оно случится, если вспышка насилия, которую он наблюдал всего пару часов и кровавый туман которой до сих пор застилал ему глаза, вырвется наружу, – накроет собой всю страну и это может иметь следствием ответную, непредсказуемую реакцию англичан. Узнав об убийстве ребенка, англичане вознегодуют, но если начнется полномасштабное восстание, они потеряют разум и в припадке ярости могут подавить вооруженный мятеж страшными средствами, не щадя ни правых, ни виноватых! Алекс чувствовал это на собственном примере. Ведь он, который не дал Кишану Прасаду умереть, несколько часов назад охваченный бешенством и ничего не соображая, голыми руками задушил монаха… Он мстил ему за смерть белого ребенка, и чувство мести затмило разум. Алекс понимал, что если страх и ненависть, которые разжигаются в народе такими людьми, как Кишан Прасад, выльются в мятеж, сотни и сотни белых детей умрут смертью, которая будет еще хуже!
«Этого не должно произойти, – отчаянно молился про себя Алекс. – Если это случится, то ненависть и недоверие останутся в потомках, и в один день…
Кобыла под ним взбрыкнула и дернулась в сторону, когда почти под самыми ее копытами дорогу перебежал заяц. Это вывело Алекса из состояния задумчивости и заставило подумать о проблемах, которые в данную минуту были более насущными.
Вскоре после полудня он напоил лошадь, спутал ей ноги и оставил пастись в сотне ярдов от опушки леса. Сам он прилег на землю и заснул.
Спустя час в этом месте дороги как раз проезжал Нияз вместе с несколькими вооруженными людьми, с которыми он познакомился в пути. Он заметил, что следы кобылы Алекса внезапно оборвались на пыльной дороге, и понял, что Алекс свернул в сторону, чтобы дать своей кляче отдых. Это хорошо. Днем ему ехать было бы опасно. Ночью же как‑то спокойнее…
Глава 18
Низко висевшее солнце просвечивало сквозь траву и бамбуковые заросли, когда Алекс проснулся. Невдалеке протекала речка, где в камышах надрывался лесной петух. Алекс пошарил у себя за пазухой и вытащил остатки чуппатти, на которые тут же с жадностью набросился. Он решил напиться из речки и тронуться в путь. В следующий раз он поест и отдохнет уже только в Лунджоре.
Глотая сухие куски, он вспомнил тот дикий ритуал приготовления чуппатти, свидетелем которого он был прошлой ночью. Чуппатти монахов было провозглашено каким‑то особым знаком. Алексу был известен один индийский обычай. Во времена мора чуппатти готовится с особыми заклинаниями, а затем куски разбрасываются на дороге в надежде на то, что прохожий подберет их и унесет заразу из той местности. В чем был смысл вчерашнего чуппатти? Символ избавления жителей Оуда от неудач, которые связаны с присутствием и правлением англичан?..
Когда Алекс показался из леса у воды, оттуда вспорхнула стайка попугаев, они укрылись в деревьях и стали оттуда недовольно цокотать. Алекс присел у берега на корточки и стал руками зачерпывать воду для питья. Над головой в синем небе пролетел косяк белых цапель. Они направлялись на водопой к дальней реке. Словно меловая полоска прочертила ясный небосвод… Алекс напился, вытер руки о широкие патанские шаровары, поднялся с корточек, сел на отдохнувшую лошадь и выехал из джунглей на вечерний свет. Было тепло.
Следующие двадцать миль он проехал без приключений. Солнце постепенно закатилось за горизонт, с равнины потянуло острым и сладковатым древесным запахом. Вскоре поднялся прохладный ветерок – предтеча похолодания и морозных ночей… Алекс завернул шею и плечи в кусок хлопчатобумажной ткани. Сумерки сгущались над джунглями и равниной. Поначалу бледный, словно призрак, месяц постепенно набирал силу в темноте.
Алекс пришпоривал свою захудалую клячонку, осторожно и умело выжимая из нее все, на что она была способна.
Была уже поздняя ночь, и дорога стала белой под лунным светом, когда он приблизился к маленькому городишку Пари. К этому времени он уже проскакал от Канвая больше восьмидесяти миль. До реки, которая обозначала собой границу между Оудом и Лунджором, оставалось от силы шесть‑семь миль. Он знал, что стоит переправиться через реку, как уже через час езды он подъедет к военному городку и городу Лунджор, находившемуся от границы в каких‑нибудь десяти милях.
Вот уже около часа он ехал по дороге, которую с обеих сторон обступали густые джунгли, деревья нависали над ним почти шатром. Наконец он выехал на открытое место. Тут и там виднелись участки высокой травы, призрачные тени шиповых деревьев. Впереди поблескивали огоньки пригородов Пари. Равнина казалась облитой молоком под лунным светом. Тут и там виднелись неровные тени травяных зарослей и кочек, кое‑где из земли вылезали скальные камни, причудливые силуэты которых отчетливо отпечатывались на фоне черного ночного неба. Вскоре Алекс почуял какое‑то движение за ближайшей черной скалой. Он пришпорил свою лошадь и увидел, как навстречу ему выехал Нияз.
Нияз молчал. Он только схватил лошадь Алекса за узду и завернул ее с дороги. Он выглядел очень утомленным. Тяжело дышал. Бока его лошади раздувались и были покрыты пеной. Лошадь была практически уже загнана.
– Дальше ехать нельзя, – сказал наконец Нияз хриплым шепотом, как будто боялся, что даже здесь, на открытой равнине, их кто‑нибудь может подслушать. – О тебе уже прознали и ищут. В Пари разъезжают вооруженные люди, которые расспрашивают о патанце, который торговал лошадьми. Ищут Шередила из Усафзая. Говорят, что ты украл чью‑то лошадь… Я проехал через весь город, а потом сделал большой крюк в два косса по полям и пастбищам и незаметно вернулся сюда. Впрочем, это стоило мне моей лошади. Она уже еле дышит. Если твоя еще ничего, то поворачивай и езжай до деревни, которая расположена около водоема с насыпью. Увидишь три могилы при дороге. Там начинается другая тропа на юг. Через джунгли. Займет много времени, но…
Он внезапно осекся, повернул голову и стал напряженно прислушиваться. Откуда‑то издалека до них донесся слабый, но ритмичный звук.
– Лошади! – в ужасе прошептал Нияз.
Он слез из седла, и Алекс сделал то же самое. Они бегом бросились к тому месту, где дорога проходила через лощину. Лошадей они тащили на поводу, хотя те и упирались. Они стали быстро карабкаться вверх по склону лощины, спотыкаясь на мелких камешках и сглаженных водой булыжниках. Наконец они поднялись из лощины и залегли.
Алекс сорвал шарф с шеи и завернул им голову своей лошади. Нияз сделал то же самое, только со своей чалмой. Им казалось, что их тяжелое дыхание разносится эхом по всей равнине. Нияз отпустил у своей лошади постромки и кинул поводья в руки Алексу.
– Подержи пока. Я сбегаю посмотрю, кто это.
Он повернулся и стал спускаться обратно в лощину. Алекс ясно услышал шум обваливающейся земли, скоро, однако, утихший. Наступила тишина, которая нарушалась только сдавленным хрипом полупридушенной лошади и позвякиванием сбруи. Кобыла Алекса подняла голову, и уздечка вновь звякнула. Алекс схватил ее рукой за шею и прижал к земле. Лошадь успокоилась. Вскоре стук копыт приближающихся лошадей стал громче. Наконец копыта застучали по сухим камням лощины. Всадники с разгону выехали вновь на открытое пространство на противоположном склоне и быстро исчезли в темноте. Вновь Алекса со всех сторон обступила тишина.
Спустя несколько секунд он освободил морду своей лошади от шарфа, и та сразу стала шумно дышать, раздувая во всю трепетные ноздри. Она поднялась и зашаталась, как пьяная, на неровных камешках. Сбоку послышался звук какого‑то движения. Это вернулся снизу Нияз.
– Мы опоздали, – объявил он спокойно. – К трем могилам нам уже не выехать.
Алекс молчал. Он только достал маленький пистолет, который носил за пазухой, под светом луны проверил канал ствола, зарядил его и заткнул за широкий кожаный пояс так, чтобы в нужный момент быстро выхватить его оттуда и произвести выстрел. Освобождая голову своей лошади, Нияз глянул на действия Алекса и одобрительно кивнул.
– Не думаю, что мы еще встретим погоню на дороге, – сказал он. – Они поджидают тебя возле города. Предлагаю проехать вперед еще милю, а потом свернуть с дороги и дать крюк по полям. Сейчас‑то нам, пожалуй, ничто не угрожает, но потом… Ведь речку можно перейти только в одном месте: там, где мост из связанных лодок. А за ним, конечно, приглядывают в оба глаза.
– Ладно, о мосте потом будем думать. Когда оставим позади себя город, – решил Алекс. – Как твоя клячонка? Потащит еще?
– Нужда заставит, – со смешком ответил Нияз.
Они вывели лошадей обратно на дорогу, сели в седла и неспеша направились под светом луны в сторону города. Спустя пятнадцать минут они свернули с дороги, перешли на шаг и отпустили поводья. Лошади устало брели сами собой, выискивая дорогу между камней и травяных кочек. Таким образом они решили обогнуть Пари по вспаханным полям.
Не успели они как следует потоптать крестьянский урожай, как вдруг на них залаяла бродячая собака. Они пришпорили лошадей, но тут, как назло, подвернулась ирригационная канава, где лошадь Нияза споткнулась и едва не кинула седока на землю. К лаю одной собаки присоединились другие. Алекса и Нияза окружила целая собачья свора. Нияз яростно ударил пятками по бокам кобылы и пустил ее спотыкающейся рысью по пыльной тропинке, огибающей кактусовые заросли. Алекс слышал, как его друг вполголоса крыл свою клячу последними словами.
На тутовом дереве на краю поля была установлена особая платформа. Там сидел сторож, в обязанности которого входило отпугивать оленей и кабанов, норовивших поживиться крестьянским урожаем. Собачий лай встревожил сторожа. Он стал кричать удаляющимся всадникам и сорвал с плеча охотничье ружье. Прозвучавший выстрел срезал листву с деревьев над головами всадников, и тут Алекс почувствовал, как его руку словно резануло раскаленным ножом. Теплая кровь стала быстро стекать на ладонь.
Впереди под лунным светом блеснула вода. Через минуту всадники выехали на узкую тропу, ведущую по краю заболоченного озерца, которое тянулось вперед и влево.
Бешеный лай собак постепенно стал затихать за их спинами. Они повернули на север, в тень крутой насыпи, на верхушке которой густо росли кактусы. Вскоре, однако, они оказались в тупике. Насыпь с кактусами делала резкий поворот, загораживала проход и тянулась дальше к поблескивавшей воде озера. Нияз остановил лошадей и спрыгнул с седла.
– Впереди дорога, – прошептал он. – Ты не видишь отсюда, но я знаю… – Он вдруг осекся. – Тебя что, задело?
– Кость целая – это самое главное, – сквозь зубы ответил Алекс и неловко слез с лошади.
Нияз закатал рукав патанской рубахи. Корявый, с острыми краями кусок железа, которым сторож заряжал свой дробовик, проник в мясистую часть руки между плечом и локтем, образовав отвратительный, рваный шрам, из которого свободно сочилась кровь. Нияз разорвал на две полоски шарф Алекса, из одной половинки сделал что‑то вроде тампона, а другой умело замотал раненую руку.
– Так что твоя дорога? – спросил Алекс.
– Она сворачивает направо, а затем идет вдоль насыпи. Когда я возвращался из Пари сюда этим путем, она не охранялась, но сейчас… кто знает. Ты подожди здесь, а я сбегаю погляжу, что и как.
Он исчез в темноте, а Алекс остался и стал ждать, прислушиваясь к многоголосью ночи и пытаясь подсчитать шансы на удачу. Порывами ветра несло по земле мертвый и высушенный кактусовый лист. Где‑то выла на луну стая шакалов. По краям джиля квакали лягушки шумным и монотонным хором. С середины озера изредка доносилось чье‑то кудахтанье – это кормились птицы.
Нияз вернулся так же бесшумно, как и ушел. Его обутые ноги не производили почти никакого звука при ходьбе по земле, покрытой толстым слоем пыли.
– Тропа закрыта, – еле слышно проговорил он. – В дальнем конце они перегородили ее телегой. Там дежурят, по крайней мере, двое. Может быть, есть и третий.
Алекс спросил:
– А джиль?
– Переправляться мы будем до утра. Если, конечно, не потонем, запутавшись в водорослях. Да и потом, в этом случае нам придется расстаться с лошадьми.
– Ну и что? Так даже лучше. Ведь ищут‑то не просто патанца, а верхового патанца. Лошадь может выдать. Впрочем, на своих двоих далеко не уйти…
Алекс молчал минуту‑другую, посматривая на насыпи с растущими там зарослями кактуса. Берега джиля были очень крутые, а через такие густые кактусовые изгороди могла продраться, пожалуй, лишь мангуста. Алекс кинул поводья Ниязу и проговорил:
– Стой здесь, я пойду гляну.
Алекс, стараясь ступать как можно осторожнее, пошел по насыпи вдоль берега, который резко завернул влево. Там была еще одна насыпь. Обе насыпи тянулись параллельно в сторону города на протяжении тридцати ярдов, образуя узкую лощину с крутыми склонами. В дальнем конце этой лощины она была перегорожена крестьянской телегой. Алекс стал приближаться. Вскоре он различил шум голосов и свет костра. Он подполз ближе и замер на месте, когда до телеги оставалось не больше десяти футов. Приглядевшись, он с удовлетворением отметил, что под днищем телеги, между неуклюжих колес привязан мешок с фуражом, а между оглоблей свисало одеяло, которое должно было закрывать собой костер, разведенный из навозных «лепешек». Пламя было низким, дым стелился по земле. У костра сидело двое часовых, которые увлеченно резались в карты. Третий сидел чуть в сторонке, привалившись спиной к колесу телеги и, по‑видимому, спал. Между краем телеги и левой насыпью было как раз достаточное пространство для того, чтобы мог пройти человек. Но не лошадь.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 39; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!