Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 21 страница
Полковник Эбатнот, до этого не принимавший участия в дискуссии, кашлянул и уверенно вмешался:
– Я согласен, что недавняя аннексия вызвала много недовольства, и все же, по моему мнению, это дело иностранной службы. Но пока к этому надо относиться с осторожностью.
Мистер Леджер‑Грин обернулся к говорящему и вынул маленький блокнотик, в котором сделал несколько торопливых заметок.
– Закон об общей воинской повинности, вы сказали? И что это означает?
– Служба за морем, сэр. Сипай‑бенгалец записывается в армию, зная, что ему не надо будет ехать за море.
– Опять все дело в кастах, – ввязался полковник Фоллон. – Они уверены, что поездка за море лишит их касты и им по возвращении придется дорого заплатить священникам за очищение от скверны. Но генерал‑губернатор с одобрения мистера Ходсона и его друзей в Совете недавно издали «Общее Положение», в котором говорится, что ни один рекрут в будущем не будет приниматься на службу, если он не согласен нести ее, где бы она ни потребовалась. А это значит Бирма, сэр! Или Персия, или Китай. Разве не понятно, что сдерживаемые кастами, фанатичные и суеверные люди охотно поверят любому агитатору, разъясняющему, что британский план предназначен для уничтожения их каст, чтобы они были слепым орудием Компании, готовым выполнять все, что ей угодно и где угодно, ради ее ненасытной жажды завоеваний?
– Чушь! – взорвался мистер Ходсон. – Вы ужасно преувеличиваете, полковник.
|
|
|
– Полагаю, что нет, сэр. Мне кажется, я встречался и разговаривал с гораздо большим числом людей, чем вы здесь в Калькутте. Магометане и индусы одинаково подозрительно относятся к постройке железных дорог и телеграфа, а когда мы позволили Миссионерскому обществу опубликовать манифест о том, что наши поезда и пароходы, облегчая материальное объединение всех человеческих рас, явятся инструментом духовного союза при единой вере (нашей!), неудивительно, что они верят самым глупым и диким слухам.
– Должен ли я заключить, полковник Фоллон, – презрительно проговорил Ходсон, – что вы рассматриваете собственный полк как рассадник подстрекательств и беспокойств?
На загорелом лице полковника выступили темно‑красные пятна, и он инстинктивно схватился за оружие, но затем рука его снова упала, и он с жаром проговорил:
– Нет, сэр. Благодарение Богу, мои люди лояльны! Но я не слеп к нападкам на их лояльность и доверчивость со стороны агитаторов и смутьянов. Мы сделали все, что могли, чтобы дать сипаям гордое ощущение их собственной значительности, но в то же время подорвали их уважение к нашей власти. Командир полка, который должен быть конечным судьей их судьбы, не может ни поощрить их, ни наказать согласно тому, что они заслуживают. И мои друзья‑полковники сведены до положения телеграфной ленты, а наши решения переигрываются в Ставке. Единственное продвижение индус может получить только на основании выслуги и возраста, заслуги же не имеют значения…
|
|
|
Высокий седобородый мужчина со знаками различия бригадного генерала холодно проговорил:
– Вы забываетесь, полковник.
Полковник Фоллон обернулся и побледнел, поняв, что позволил себе дойти до открытой критики военной политики, но его возмущение было поддержано вином, и он ни в коей мере не был трусом, он твердо встретил холодный взгляд генерала и ответил:
– Возможно, сэр. Но я не забываю, что туземные войска насчитывают двести тридцать три тысячи человек, тогда как европейцев во всей армии не более сорока пяти тысяч. Весьма отрезвляющие цифры, сэр.
– Я так не считаю, – заявил мистер Ходсон. – Всем известно, что британец стоит пятидесяти азиатов. Вы не согласны, джентльмены?
Послышался одобрительный хор, и полковник Фоллон резко заключил:
– Да, насколько я могу судить, на такие заявления способны лишь штатские и политиканы! Мне в их компании делать нечего. Всего хорошего, сэр. – И натянуто поклонившись, он рассерженно вышел.
|
|
|
– Какое бесстыдство! – негодующе выдохнул мистер Ходсон. – Он просто опасен! Разносчик слухов. Баба какая‑то. Он не достоин командования войсками, если прислушивается к подобной чепухе.
– Двести тридцать три тысячи!..
Это произнес экс‑член парламента от Чилбери и Хайерфорда, в его голосе прозвучали нотки страха.
– И сколько он сказал британцев? Сорок пять тысяч? Действительно отрезвляющая мысль. Вы в самом деле уверены, что нет никакой опасности? Я собирался посетить Дели и внутренние районы, но…
– Уверяю вас, сэр, – проговорил Ходсон, – нет никаких причин для беспокойства. Страна, умиротворенная от края до края, радуется нашему благодатному правлению. Что же до бенгальской армии – она лояльна до мозга костей. Уверен, что вы, джентльмены, согласны со мной.
– Несомненно, – согласился седобородый бригадный генерал. – Лучшая армия в мире! Естественно, когда вспоминаешь, что она служит нам уже столетие, то, надо думать, за это время могли случаться иногда неприятные инциденты. Они ничего не значат – всего лишь рябь на поверхности. Основные массы страны и армии удовлетворены. Можно смело утверждать, что сейчас положение лучше, чем когда‑либо. Те, кто болтает о недовольстве, психи и паникеры, но к счастью их немного. Если вы, сэр, собираетесь посетить Дели, полковник Эбатнот расскажет вам больше, чем я. Его полк располагается там, и я уверен, что он не считает его на грани восстания.
|
|
|
– Совершенно верно, сэр, – с улыбкой подтвердил полковник Эбатнот, – иначе я не собирался бы взять туда жену и дочерей.
– Правда? Это очень успокаивает. Я не думаю, что вы хотели бы подвергнуть их какой‑либо опасности. А если это безопасно для дам, то, вероятно, нет оснований для тревоги. Я собираюсь заехать в Оуд, если позволит время, чтобы получить информацию из первых рук. У меня есть рекомендательное письмо к мистеру Каверли Джексону…
– Что там о Каверли Джексоне? – поинтересовался новый голос, и группа, обернувшись, увидела приближающегося к ним хозяина. – Вы предполагаете визит в Лакноу, мистер Леджер‑Грин?
– Если только позволит время, ваше превосходительство. У меня есть туда письмо от общего друга.
– Ах, да, – проговорил лорд Каннинг. – Компетентный господин, если бы только он так не любил скандалы.
– Ты выглядишь утомленным, Чарльз, – заметил лорд Карлион. – Индия, кажется, не очень тебе подходит. Слишком много обязанностей и слишком много жары.
– И слишком много работы, – с улыбкой проговорил генерал‑губернатор. – Тебе надо бы тоже попробовать, Артур. По крайней мере, в этом была бы прелесть новизны.
– Ну зачем так, Чарльз. Я работаю как проклятый негр.
– Ты меня удивляешь. И что же ты делаешь, позволь тебя спросить?
– Борюсь со скукой. Ношусь по свету, чтобы справиться с ней.
– Останься пока здесь и попытайся вместо этого поработать по‑настоящему, – посоветовал лорд Каннинг. – Мы могли бы использовать даже нечто столь бесполезное.
– Ну, тогда это значит, что у тебя чертовская нехватка рук, Чарльз.
– Именно так или так будет, если разразится буря в Персии. Аннексия Оуда напрягла наши ресурсы до предела… Но нет времени для такого скучного разговора. Вы, джентльмены, пренебрегаете своим долгом – вам надо танцевать.
– Мы оставим это тем, кто помоложе, ваше превосходительство. У каждой леди танцы расписаны не меньше, чем на три вперед, и такие старые сычи, как мы, не имеют никаких шансов.
– Говорите за себя, Ходсон, – заявил бригадный генерал, выпячивая грудь вперед. – Я собирался танцевать лансье[13] со своей женой, если бы смог уговорить ее оставить карточный столик.
– Браво, генерал! – похвалил лорд Каннинг. – Я уверен, что и остальные собираются последовать столь похвальному примеру. Словечко за тобой, Артур…
Генерал‑губернатор взял лорда Карлиона за руку и пошел к танцзалу.
– Что у тебя на уме? – полюбопытствовал лорд, в нем проявилась неожиданная наблюдательность. – Неужели ты говорил все это серьезно?
– Когда предлагал, что могу взять тебя на службу? Абсолютно серьезно.
– Мой милый Чарльз! В каком же качестве? Танцевать с дамами, которые посещают твои приемы? Это самое большее, на что я способен, да и то, если они хорошенькие. Я не могу танцевать с дурнушками, сразу теряю чувство ритма и сбиваюсь.
– Ты недооцениваешь себя, Артур. Я знаю, что ты отличный наездник и первоклассный стрелок.
Более молодой из лордов вдруг остановился и пристально посмотрел на хозяина. Затем он медленно проговорил:
– Что ты хочешь в конце концов? Ты тоже, как и этот полковник, полагаешь, что ожидаются трудности?
– Какой полковник? Кто‑то предрекал здесь затруднения?
– Фоллон, если не ошибаюсь. Пожилой человечек с лицом цвета кирпичной стены. Скажи, Чарльз, что это за правило в индийской армии, чтобы для получения командирского поста надо быть, по крайней мере, дедом? Разрази меня гром, если я когда‑либо видел столько седобородых. Твои полковники балансируют между подагрой и могилой, а генералы, кажется, в ней уже обеими ногами. И еще говорят, что это страна молодых людей!
– Так оно и есть, но для тех, кто использует все свои возможности.
– Но не в том случае, если они остаются в армии, как я понимаю! Я не военный стратег, но сейчас не время Компании проводить повышение по служебной лестнице лишь за старость, не так ли? Я вижу, что в бенгальской армии никто не может стать старшим офицером, пока не состарится и, следовательно, станет бесполезным. Не удивительно, что те, кто еще на что‑то годен, каркают, предрекая несчастья.
– А Фоллон каркал?
– Как ворон, – с легкостью проговорил Карлион. – Но он оказался в меньшинстве. А что ты сам думаешь? Ты тоже предвидишь потоп?
– Нет, конечно же, нет. В стране все в порядке. Некоторым нравится каркать о грядущих несчастьях. Это результаты пророчества, как я полагаю. Просто удивительно, как суеверны могут становиться даже самые уравновешенные головы.
– Какое пророчество? – с интересом спросил Карлион.
– О, это древняя история. Оно возникло после Пласси[14]. Владычество Компании продлится сто лет после битвы, которая его установила. А битва при Пласси произошла в 1757 году.
– То есть, в следующем году исполнится сто лет. Очень интересно. Но ведь ты не принимаешь это всерьез?
– Конечно, нет. Я хотел бы, чтобы ты был серьезнее.
– Тогда что тебя тревожит?
– Ничего, ничего. Просто… ну, мне хотелось бы, чтобы ты, если это возможно, продлил свой визит. Ты согласен?
– Зачем?
Генерал‑губернатор посмотрел на переполненный танцзал и заговорил вполголоса, так что его едва было слышно из‑за болтовни вокруг и веселой музыки:
– Мне было бы полезно, если бы ты проехал по всей стране, разумеется, совершенно неофициально, как простой путешественник, и рассказал мне о своих впечатлениях. Я обнаружил, что слишком многие говорят мне лишь то, что считают для меня приятным. Вопрос идет об Оуде. Экс‑король и его приспешники сидят здесь, в Калькутте и донимают меня своими жалобами на поведение наших в Лакноу. Я посылал туда наших представителей, но ответы комиссара Каверли Джексона очень уклончивы.
– Уволь его, – скучающим тоном порекомендовал Карлион.
– Я не могу этого сделать, не ранив его чувств, – печально проговорил лорд Каннинг. – Обвинения, вполне возможно, не имеют оснований и, наверняка, сильно преувеличены. Но они наносят большой вред нашей репутации и дают пищу для недовольных. Если бы я мог снять комиссара без прямой отставки… Я надеялся…
Он помолчал, хмурясь, и Карлион глянул на него с дружеским сочувствием, но без сострадания. Он знал о способности Каннинга избегать резких, неприятных мер и о совестливости, не позволяющей ему принимать каких‑либо осуждающих решений без самого тщательно расследования. Менее терпеливый Карлион не слишком одобрял такую нерешительность и не имел намерения продлевать свое пребывание на Востоке. Он собирался к Новому году вернуться в Англию. Он поехал в Индию, чтобы сделать перерыв в своих любовных делах, поэтому принял так кстати пришедшее приглашение Каннингов посетить Калькутту. Он решил, что уже достаточно долго пробыл вдали от дома, и ему вовсе не улыбалась перспектива поехать в Лакноу расследовать обоснованность обвинений против британской администрации вновь приобретенной провинции со стороны низложенного короля.
– Конечно же, ты не можешь ехать прямо отсюда, – продолжил лорд Каннинг, – но, отправившись сначала в Дели, вернешься через Лакноу и тогда это будет выглядеть, как туристическая поездка…
Он вдруг увидел, что Карлион перестал стоять лениво и, ухватившись за балюстраду, с живым интересом рассматривает кого‑то в танцзале.
– О, черт! – проговори Карлион себе под нос. – Это же тот гадкий утенок!
Он обернулся к своему другу с неожиданно оживленным блеском в скучающих глазах.
– Извини меня, Чарльз. Я увидел знакомую. Мы продолжим разговор чуть позже.
Он повернулся, чтобы спуститься по убранной цветами лестнице, и исчез из вида.
Лорд Каннинг немного устало вздохнул. Он действительно хотел точного и беспристрастного отчета о состоянии дел в Лакноу, минуя официальное расследование, которое могло заставить его отправить комиссара в отставку, а ему совсем не хотелось отправлять из страны вполне работоспособного англичанина. Он не обладал особым воображением, но не благоволил и даже не имел терпимости к тем, кто предрекал грядущие неприятности. А были времена, когда огромное пространство этого незнакомого субконтинента, доставшегося ему в управление, угнетало его огромным пространством и миллионами индусов. Такой огромный и удерживаемый небольшой горсткой…
Взглянув вниз, он поймал высокую фигуру Карлиона, расталкивающего гостей, чтобы проложить себе путь к темноволосой девушке в белом бальном платье, окруженной молодыми офицерами.
Генерал‑губернатор повернулся и удалился в свой кабинет бороться с делами, оставив жену оказывать почести гостям. Он вышел оттуда, когда лампы и свечи пригасили и экипажи начинали разъезжаться, увозя зевающих мужчин, сонных вдовствующих леди и возбужденно смеющихся девиц, и нашел Карлиона, сопровождающего дородную матрону в алом плаще в закрытый экипаж. Лицо леди было ему незнакомо, и она была совсем не в стиле Карлиона, как ее костюм и прическа, что мог заметить даже генерал‑губернатор, отнюдь не гоняющийся за модой.
Однако лорд Карлион усадил ее в экипаж и жестом, несвойственным ему, поцеловал руку, выразив намерение навестить ее при первой возможности, и пропустил в экипаж коротенького толстяка в форме полковника инфантерии, вероятно мужа этой леди. На лестнице толпилось с полдюжины молодых офицеров, разошедшихся, когда уехал этот экипаж.
Лорд Карлион медленно вернулся к хозяину дома.
– О, Чарльз, я‑то думал, что ты вполне разумно решил удалиться в постель.
– Кто это? – без особого интереса спросил Каннинг.
– Ничего интересного. Некая миссис Эбатнот, – молодой лорд глянул на увядший цветок в петлице, вынул его и бросил на полированный мраморный пол.
– Между прочим, Чарльз, если ты хочешь знать, я решил последовать твоему совету и продлить пребывание в Индии. Я посещу Дели и, возможно, вернусь через Оуд.
Глава 15
– Можно ли нам самим выбрать, какой дорогой уехать отсюда? – спросил Нияз Мухаммед.
Алекс повернулся от окна их скудно обставленной комнаты в гостевой части дака[15] и вновь задернул камышовую занавеску.
– А что, это так необходимо?
– Крайне необходимо, – ответил Нияз, не поднимая глаз от пыльного чемодана, с застежками которого как раз возился.
– Говорить в ту минуту, когда нас многие могли подслушивать, было неблагоразумно, впрочем, сейчас уже поздно жалеть.
– Здесь тоже есть любопытные уши, – сказал Алекс, и кивком головы показал на внешнюю веранду, откуда виднелась тень человека. Это был отдыхавший от работы слуга, который праздно развалился прямо на согретых солнцем камнях.
Алекс и его ординарец покинули Калькутту поездом. Новая железная дорога, олицетворявшая собой один из самых замечательных шагов лорда Далхаузи в направлении «вестернизации» восточной империи, была проведена аж до Ранигаджа, который находился в ста сорока милях к северу от Калькутты. Там рельсы заканчивались, а это означало, что путешествие придется продолжать по обычной дороге. Алекс и Нияз слезли с душного и пыльного, покрытого сажей и песком поезда и переночевали в Ранигадже. Компанию им составили солдаты и разношерстные путешественники, которые также двигались на север. Среди них оказался и полковник Маулсен. Утром Алекс с Ниязом и их попутчики двинулись в дальнейший путь, – направление взяли на Бенарес, – на дак‑гари[16], на которой и тряслись вот уже несколько суток.
В результате мощных ливней дорога совсем раскисла и пребывала в самом отвратительном состоянии, какое только можно было себе представить. Полуголодные низкорослые лошаденки плелись еле‑еле. Вдобавок ко всему присоединившийся к Алексу в Рениганже некий мрачного вида майор, который говорил, что возвращается в свой полк, расквартированный в Бенаресе, казалось, вовсе не хотел скрашивать своим обществом долгие и скучные часы дороги. Пространство между сиденьями было выложено досками, которые были покрыты постельным бельем, чтобы путешественники имели возможность отдохнуть прямо в пути. Основное время майор неподвижно, с закрытыми глазами пролежал на своей лежанке, проявляя признаки жизни только тогда, когда хотел в очередной раз на что‑нибудь пожаловаться. Нияз сидел рядом с кучером на козлах, а слуги майора следовали за дак‑гари на экке. Это была расшатанная, жалкого вида повозка на двух колесах, которую тянула одна‑единственная лошаденка. Лошадей меняли на каждом перегоне. Частенько приходилось останавливаться для того, чтобы провести текущий ремонт сбруи или самой гари. Мало того, дважды в пути пассажирам приходилось слезать и вручную помогать кучеру вталкивать дилижанс на дорогу, когда его колеса, подпрыгнув на очередной кочке, теряли колею.
На четвертые сутки наконец случилось то, что казалось неизбежным: дилижанс перевернулся около какой‑то насыпи. Пассажирам, как и кучеру, удалось соскочить вовремя и не получить никаких травм. Однако оглобли хрустнули так, будто были сделаны из хвороста, а постромки лопнули, как прогнившие веревки… Словом, изнуренные и норовистые лошаденки остались целы, получили свободу и, недолго думая, во весь опор унеслись прочь по равнине.
Сам дилижанс пребывал в таком состоянии, что на него было больно смотреть. Во всяком случае, сразу становилось ясно, что сегодня его служба человеку бесславно закончилась.
Кучер потратил непростительно много времени в попытках собрать свои пожитки, валявшиеся на дороге и в канаве, а также в различных живописных ругательствах, которые он отпускал по адресу сбежавших лошадей. Наконец Нияз заставил его отправиться в погоню за лошадьми. Кучер пошел, да только было видно, что особенного воодушевления он не испытывает. Не желая попусту терять своего драгоценного времени, майор властно приказал своим слугам слезть с экки и дальше сопровождать его пешком. Сам он взобрался на их место, посадил также своего носильщика и Алекса и приказал своему кучеру гнать в сторону ближайшего же дака, который, на счастье, находился всего в двух милях от места аварии. Нияз предпочел остаться у насыпи с багажом, и на постоялом дворе появился спустя два с половиной часа, когда ему удалось остановить на дороге проезжавшую мимо крестьянскую телегу, запряженную волами.
На постоялом дворе при почтовой станции было несколько своих дак‑гари. Впрочем, путники решили немного передохнуть и настроились хорошенько подкрепиться всем, что мог им предложить местный кансама[17]. Мрачный майор, не теряя времени, подозвал его и велел обслужить их. Затем из конюшен вывели свежих лошадей, путники вновь взобрались в почтовый дилижанс. Поначалу кобылы не хотели идти, но после продолжительной обработки плетью они, наконец, сдались и галопом унесли дак‑гари прочь с постоялого двора. За дилижансом быстро поднималось облако пыли. Это видели Алекс и Нияз, которые пожелали остаться на почтовой станции еще на некоторое время.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 45; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!