Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 16 страница
Она тихо лежала, собирая силы, потом открыла рот, чтобы заорать. Но вдруг она словно онемела, так как неожиданно, хотя и не видела его лица, она поняла, кто он, и пораженная, произнесла его имя:
– Капитан… Рэнделл?!
Рывком высвободив одну руку, он провел ею по лицу Винтер.
– Проклятие! – скорее выдохнул, чем произнес он.
– Что…
– Молчите! – ответил он свирепым шепотом.
Действительно, где‑то поблизости был слышен слабый звук, но она не могла понять где, из‑за собственного тяжелого дыхания. Она попыталась проконтролировать его, чтобы услышать то, что слышал он. И услышала едва различимые мерные звуки, казалось более слабые, чем ее собственное сердцебиение. Она почувствовала, что Алекс напрягся, стараясь не дышать. Звуки приближались, и тут она вспомнила, как звякнула цепь, и поняла, что тот высокий, очевидно, спустил собаку, и это ее лапы ступают по сухой земле. Потом она услышала фырканье, и в тишине вдруг раздался кошачий вой, а потом кусты затрещали и ночная тишина взорвалась лаем.
Почти тут же Алекс вскочил, поднял Винтер и подсадил на стену. Он не тратил время на слова, да это было и не нужно. Она ухватилась за ветвь фигового дерева. Взмахнув ногой, она обрела равновесие, услышав позади проклятие, произнесенное сдавленным голосом, – и почувствовала себя в безопасности.
Глава 10
Она обернулась, увидев, как Алекс разбежался и снова подпрыгнул, затем схватила его за плечи и потянула изо всех сил. Через минуту они были уже внизу, с внешней стороны стены. Алекс схватил ее за руку, и они побежали, держась в тени от стены. Он протащил ее через площадь, и они свернули в узкую улочку между домами, после чего, свернув резко направо, они оказались на площади поменьше, где над широкими каменными ступеньками возвышался резной фасад церкви. Тут Винтер, переставшая поддерживать юбки, запуталась в них и упала бы, если бы Алекс не держал ее за руку.
|
|
|
Она схватилась за бок, чувствуя, что ей нечем дышать из‑за корсета, который свел ее и без того тонкую талию всего к восемнадцати дюймам, и сказала, задыхаясь:
– Плохо… не могу бежать…
Выдернув свою руку, она, спотыкаясь, дошла до ступеней церкви и села на теплый камень, прислонившись спиной к перилам.
Алекс подошел, хмуро поглядел на нее, и она с минуту смотрела на него, глубоко дыша, чтобы набрать воздуха в легкие. Затем вдруг она неожиданно рассмеялась.
Это был радостный, веселый смех, полный отчаяния юности и сродни очарованию лунного света. Алекс слушал его с восхищением. Он ожидал слез, истерики, но не смеха. Он несколько мгновений удивленно смотрел на нее. Потом вдруг тоже сел с ней рядом и рассмеялся.
|
|
|
Они сидели рядом и смеялись, и их смех эхом отзывался среди каменных построек.
Первым перестал смеяться Алекс и резко спросил ее:
– Что вы делали там?
– Смотрела на луну, – ответила Винтер.
Алекс схватил ее за запястье:
– Говорите правду, пожалуйста.
– Но это правда, – возразила она, все еще смеясь. – Я думала, это все из‑за корабля и из‑за этой тесной каюты, где мы были с Лотти. Так славно было вновь оказаться на берегу, вдыхать запах земли и деревьев. И ночь была удивительная. Ложиться спать мне не хотелось. Мне захотелось погулять, и я стала бродить по городу. На стену было легко залезть благодаря дереву, а я хотела только посидеть наверху, посмотреть на луну и подышать запахом цветов.
Его пальцы сильнее сдавили ее руку, он долго изучающе смотрел на нее и наконец спросил:
– Так ли это?
– Да. Я хотела убежать, когда вас увидела, но у меня онемели ноги. Поэтому вы поймали меня.
Алекс отпустил ее руку и напряженное выражение на лице исчезло. Он посмотрел куда‑то в сторону темных домов, окружавших церковь, видя, что он снова нахмурился, она спросила с любопытством:
– А вы что там делали? Следили за Кишаном Прасадом?
Алекс никак не отреагировал, но она заметила происшедшую в нем перемену. Он молчал так долго, что она даже подумала, что он не ответит. Но он повернулся, взглянул ей в лицо и сказал:
|
|
|
– Да. Мне нужно было знать, с кем он встречался. И теперь я знаю это.
– Кто они, те люди? – спросила Винтер. – Что они делали там?
– Дьявольский заговор. Один из них русский, другой – перс, третий – человек, которого я знаю уже три года.
– Кто он? Расскажите мне о нем.
– Кишан Прасад? Выходец из знатнейшей семьи Рохилькида. Очень умен и очень озлоблен, а это весьма опасное сочетание. Учился в лучшем колледже в Индии и получал высшие оценки по всем английским предметам. Изучал инженерное дело для службы в Компании и был лучшим на курсе, имея оценки выше, чем европейцы. Но так как он не европеец, он смог стать всего лишь джема даром, – это в Компании самое младшее звание для индуса, и оказался в подчинении у сержанта‑европейца, человека, уступавшего ему во всех отношениях, но при этом – тщеславного, наглого, тупого, и тот не упускал случая оскорбить его. Цивилизация индусов насчитывает тысячи лет, они уже писали книги, когда мы в Европе жили в пещерах. А Прасад был гордым уроженцем княжеского рода. Он нашел свое положение унизительным и уволился со службы. А мы, допустив это, потеряли хорошего работника и нажили опасного врага… Год назад он отправился в путешествие по Европе. Странное для такого человека дело, ведь он заплатил большие деньги своим браминам, чтобы вернуть положение в касте, потерянное таким образом. Я последний раз видел его в Крыму, где он был свидетелем нашего поражения под Севастополем, и, вероятно, познакомился там с русскими агентами… а сейчас он возвращается на родину. Никому из индусов не следовало бы разрешать видеть британскую армию в Крыму. Или – потом возвращаться и рассказывать, что они видели… – Алекс, кажется, обращался больше к самому себе, потому что голос его становился все тише.
|
|
|
Ветер подул вдруг с моря, поднимая пыль. Винтер поежилась. Но не от теплого ветра, а вспомнив про оружие в руках Алекса. Она спросила сдавленным голосом:
– А вы его… хотели убить?
– Убить? – Алекс вдруг засмеялся. – Нет, к сожалению, легкое отношение к убийству чуждо британскому темпераменту. А иногда об этом можно пожалеть.
– Пожалеть? Но ведь убивать нельзя!
– Вы говорите, как христианка или как человек?
– Разве это не одно и то же?
– Да нет, не совсем. Пятая заповедь гласит «Не убий». Но что, если, подчиняясь ей, мы обрекаем на смерть тысячи невинных?
– Не понимаю, – задумчиво сказала она.
– Да? А я видел многих людей в Индии, и в Крыму тоже, чью тупость превосходило только их самодовольство, но при этом они имели власть только благодаря рождению или богатству. Их преступная глупость не только может обречь на гибель тысячи людей, но посеять семена вражды, отравляющей жизнь нескольких поколений. Если вы видите сумасшедшего с факелом, который хочет поджечь дом, где сгорят сотни беззащитных детей и женщин, и убить его – единственный способ предотвратить это – то будет ли это убийством или гуманностью?
– Нельзя оправдывать убийство, – сказала Винтер.
– Я не оправдываю. Но о каком убийстве вы говорите? Об убийстве сумасшедшего или людей в доме?
Он заглянул в ее испуганные глаза и рассмеялся.
– На это нет ответа, правда? Может быть, есть на небесах, но не на земле. Вот почему я иногда сожалею, что британцы находят убийство социально неоправданным. – Он вдруг грустно улыбнулся и добавил: – Не знаю, почему я вам все это говорю – наверное, чтобы оправдать свою неспособность совершить убийство.
Он встал, и луна осветила пистолет, который он заткнул за пояс.
– Пора возвращаться в отель, – сказал он. – Мисс Лотти уже наверное, подняла тревогу, и мне очень сложно будет объяснить все вашей компаньонке.
Винтер улыбнулась:
– Не думаю, чтобы Лотти сегодня заметила мое отсутствие.
– Если так, я надеюсь также, что она не заметит синяка, который утром, несомненно, будет у меня под глазом.
– О! Я лягнула вас? Я боялась, что… вы…
– Ну, если оценить ситуацию, то я еще легко отделался, – усмехнулся Алекс. Он помог ей подняться, и они пошли по тихим улицам.
В отеле было темно, и луна больше не освещала дворик. Но в окне их с Лотти спальни все еще горела лампа. Винтер остановилась у входа и повернулась к спутнику, похожему на тень.
– Капитан Рэнделл…
– Контесса?
Формальное обращение удивило ее, она помолчала немного, пытаясь в темноте различить выражение его лица. Ей показалось, что он улыбался, но она не была уверена, а все, что она хотела сказать, вылетело из головы. Луна уже опустилась к горизонту, а звезды стали светить ярче. Падающая звезда прочертила яркий след в темном небе. В тишине ночи был слышен далекий рокот волн, спокойное дыхание Алекса и стук ее сердца. Она вдруг поняла, что ждет чего‑то.
В ночном аромате смешались запахи цветов, земли, моря, и был он удивительно пьянящим и похожим на чарующую музыку. Винтер вдруг почувствовала фантастическое и необъяснимое побуждение: коснуться руками головы Алекса и привлечь его к себе. Она словно уже ощутила его густые волосы под своей рукой… погладила по голове и коснулась его теплых губ. Но тут, где‑то за отелем, раздался крик петуха, и этот неожиданно громкий звук разрушил очарование ночи и стряхнул с Винтер навеянный этой ночью сон. Она вдруг почувствовала ужас и стыд, повернулась и побежала через пассаж, словно ее преследовали фурии.
Лотти не спала. Винтер погасила лампу, разделась и улеглась, дрожа от непонятного потрясения. Она сама себя не понимала. Ведь не была же она влюблена в капитана Рэнделла! А как может нравиться человек, который так говорил про Конвея? Но минуту назад, сделай он малейшее движение к ней, она была бы в его объятиях. Она с дрожью вспомнила, что только крик петуха, давний символ измены, спас ее самое от измены Конвею. Она не лучше какой‑нибудь Эммы Болтон, служанки, которую выгнала домоправительница.
Считалось, что Винтер и Сибелла не должны знать о причинах этого, но Сибелла рвала тогда розы под открытым окном миссис Флекен и слышала ту драматическую беседу разъяренной домоправительницы с невменяемой горничной. «Она целовалась с Томпсоном, – взахлеб рассказывала потом Сибелла, – и миссис Флекен сказала, что она – плохая женщина и плохо кончит».
«И я не лучше», – думала Винтер, сгорая от стыда. – Только нехорошей женщине могло прийти в голову такое!..»
Она уткнулась лицом в подушку и заплакала.
Алекс после ее бегства еще немного постоял, глядя ей вслед, затем, привалившись к стене, стал смотреть в темноту невидящими глазами. Мысли его были неприятными, но думал он не о Винтер. И когда он вернулся в свою комнату, заснуть не мог.
Он лежал и думал об Индии, о напрасных предупреждениях таких, как Генри Лоуренс, о страшной глупости таких, как Конвей Бартон, о шепоте шпионов, об индийском жреце, которого видел в резиденции комиссара, о лице Кишана Прасада, наблюдавшего поражение британской армии под Реданом во время Севастопольской битвы.
Он вспоминал тех троих, которых видел недавно в саду, понимая, что утром надо будет поговорить с губернатором. Хотя ясно, что толку от этого будет немного: в Париже заключен мир, и нельзя запретить Григорию Спаркову, купцу, гражданскому лицу, приезжать на Мальту, Мухаммеду Раширу, сыну француженки и отпрыска персидского вельможи, жить в доме мальтийского еврея, а Рао Кишану Прасаду, уроженцу Индии и пассажиру «Сириуса», разговаривать с любым из них или с ними обоими.
Есть в Индии немало служащих из «Молодых людей Лоуренса», которые знают многие языки и наречия, пытаются понять людей, среди которых живут и работают, и относятся к ним с симпатией, и они чуют приближающуюся бурю. Но их гораздо меньше, чем самоуверенных, склонных к иллюзиям или просто тупых. А сановники Компании пресекают всякие разговоры об угрозе общего восстания, как истерию или необоснованные страхи впечатлительных людей. Командиры полков, связанные со своими людьми годами службы, воспринимают разговоры о мятеже, как оскорбление, а тех, кто их предупреждает, считают трусами и провокаторами. Самодовольство царит наверху, а те, кто не хочет видеть – хуже слепых.
Алекс беспокойно вертелся, словно надеясь стряхнуть с себя тревожные мысли. Кишан Прасад… Еще одна жертва психологии Конвеев Бартонов. Человек умный, образованный, одаренный, талант которого пропал даром просто из‑за цвета кожи, а честолюбие и энтузиазм были сломлены злобным болваном, уступавшим ему во всем, кроме грубой силы. Алекс давно подозревал, что Прасад участвует в мятежной деятельности, и докладывал об этом мистеру Бартону. Комиссар требовал доказательств, которых не было: Алекс основывался на интуиции, опыте, слухах, а не на фактах. Он пытался принять свои меры, ограничивающие активность Кишана Прасада. Но все это игнорировалось. И было это вскоре после того, как сказочный камень, который Алекс видел на ручке Винтер, стал собственностью комиссара. Может быть, совпадение, а может, и нет.
Кишану Прасаду позволили беспрепятственно везде разъезжать, побывать в Крыму, встречаться с русскими и персидскими агентами. И Алекс ничего не может с этим поделать, если только не совершит убийства. Почему человек убивает человека в жаркой битве или по холодному повелению закона, но не может просто хладнокровно убить типа, который опасен, как заряженный пистолет в руке ребенка или (о чем он говорил Винтер) – как горящий факел в руке сумасшедшего… Алекс слышал часть истории Винтер от комиссара и теперь вспомнил, что ее отец погиб во время злосчастного отступления из Кабула. Его смерть на совести безответственных поджигателей Афганской войны, а также – на совести старого маразматика, командовавшего войсками в Кабуле. Тупость и бездарность лорда Элфинстоуна была очевидна всем в его штабе. Но не существовало законной возможности убрать его и обезопасить себя от его идиотских приказов. Не могла ли вовремя посланная пуля спасти тогда шестнадцать тысяч человек от мучительной смерти? Это, думал Алекс, споря сам с собой, как тогда с Винтер, запрещено делать людям. Но почему? Не потому ли, что тогда это было бы Евангелие насилия, что вызвало бы худшие последствия, чем гибель невинных? А тот же Кишан Прасад – изменник, с одной точки зрения, но достоин похвалы, с другой. Бритон, восставший против римлян, был героем для соотечественников, но был повешен римлянами, как преступник, а Кавальер, шпионивший в пользу короля Карла, был предателем для людей Кромвеля… Если Прасад участвует в заговоре против правителя, поставленного Компанией, кто он – изменник или патриот?
Но до каких пор он, Алекс, будет рассматривать все «с одной стороны и с другой стороны»? Разве нельзя просто верить, как Лоуренс, Николсон или Эдвардс в божественное право англичан править другими? Лоуренс и Николсон были кумирами Алекса, но верить, как они, он не мог. Он работал так же, но по другой причине: будет, думал он, лучше для англичан, для индусов и для мира в целом, если англичане, а не русские будут править Индией.
Хотя об этом мало кто знал, его имя было производным от русского. Его отец бывал в молодости в Петербурге и подружился там с русским офицером. Много лет спустя, уже в Индии, он назвал сына в честь друга. Алексей Ланович считался крестным отцом мальчика. Но местный священник не смог или не захотел ломать язык ради странного заграничного имени и окрестил ребенка «Алексом», а не «Алексеем». Так он и был зарегистрирован в индийском поселке, где родился.
Когда Алекс был уже подростком, отец возил его в Россию, и эта огромная загадочная страна поразила тогда воображение мальчика. Россия была для него врагом номер один, которого следовало бояться больше других даже из‑за огромности ее пространств, неуязвимых для нападения, что на своем опыте узнал Наполеон. Россия могла, отступая, завлечь вражескую армию в свои бескрайние просторы, на свою безмолвную, таящую что‑то землю, распростершуюся от границ Польши до Берингова пролива, омываемую шестью морями: Беринговым, Ледовитым океаном, Балтийским, Черным, Каспийским и Охотским. Она превосходит по территории все известные государства Европы и Азии, Россия с холодными глазами, терпеливо ждущая, затаившая пламя своей веры в предначертанное ей судьбой господство над миром…
Алекс всегда помнил год, проведенный в России. «Мы должны удержать Индию, – думал он, – должны удерживать ее до тех пор, пока она не укрепится и не сможет держаться сама, по этой причине, а не потому, что говорят дураки вроде Бартона».
Бартон… сколько уже вреда принес он в Лунджоре за последние годы? Такие, как он, вообразили, что сама их принадлежность к расе завоевателей – основание, чтобы на них смотрели с рабским страхом и почтением. Им и в голову не приходило, что их жестокость, распутство, взяточничество воспринималось местными жителями с гневом и презрением, ибо эти чувства не отражались на непроницаемых восточных лицах.
И тут Алекс впервые вспомнил о Винтер де Баллестерос, невесте Бартона. Редкая девушка, подумал он с улыбкой. Когда он схватил ее на стене – не закричала, не лишилась чувств, а стала бороться с ним, как тигренок, и спокойно лежала, когда приближался тот сторожевой пес. Потом бежала вместе с ним, пока хватило сил, потом не заплакала, не раскричалась, а засмеялась. Куда там до нее этому пройдохе Конвею Бартону.
Алекс уже не очень верил в эту свадьбу. Эта девушка явно живет воспоминаниями детских лет, а Конвей Бартон в 1856 году должен очень мало напоминать тогдашнего. Так что ее должно ждать тяжелое разочарование. Раньше Алекс думал, что в чужой стране без близких друзей у Винтер может все же не остаться другого выбора, нежели это крайне неприятное замужество. Но теперь он так не считал. Девушка с таким характером могла отказаться от своего решения даже перед алтарем. Во всяком случае, он на это надеялся.
Может быть, сегодня ночью надо было поцеловать ее? Там, у входа, был момент, когда, это он точно знал, достаточно было лишь коснуться ее, чтобы это произошло. Он не знал, что удержало его, но, конечно, не преданность комиссару. Было ли тут смутное чувство самосохранения, боязнь сделать шаг, после которого возврата назад уже не будет?
Алекс заметил, что звезд уже не стало в небе за окном, и забрезжил свет, знаменующий новый день. Из порта и города донеслись первые утренние звуки. Он повернулся на бок и заснул.
Глава 11
На следующее утро Винтер проснулась поздно и обнаружила, что Лотти уже встала и оделась, оробевшая и охваченная трепещущей тревогой при воспоминании о своем безрассудстве прошлым вечером.
– Просто представить себе не могу, как я могла себя вести настолько не похоже на леди, – выдохнула Лотти, прижимая ладони к пылающим щекам.
– Как ты думаешь, Винтер, он знает? Что я выходила из‑за того, что он там, а не для того, чтобы посмотреть на цветы?
– А ты сожалеешь о том, что выходила? – задала Винтер прямой вопрос.
– О, нет! – душераздирающе вздохнула Лотти. – Он сама доброта и благородство. Я знаю, что не ошибаюсь. И… он любит меня! Он сказал мне это и собирается поговорить с мамой при первой же возможности и, разумеется, с папой, как только мы достигнем Калькутты. Как ты считаешь, правильно ли быть такой счастливой, ведь он не должен был вести себя так дерзко?
– Ты просто прелесть, – проговорила Винтер, целуя ее, – но боюсь, что порицания достойна, в первую очередь, я, и, если ты выйдешь за Эдварда и потом будешь всю жизнь мучиться, это будет целиком на моей совести. Я вела себя вчера вечером просто ужасно. Понять не могу, почему, но я слышала, что люди бесятся оттого, что спят при лунном свете. Как ты думаешь, это возможно?
– Вероятно. Я думаю, мы обе немного свихнулись вчера вечером, поскольку у меня в голове не укладывается, как ты осмелилась расхаживать по улицам без сопровождения. К тебе ведь могли пристать. Просто подумать страшно! У тебя в городе не было никаких происшествий?
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 49; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!