Архимандриту Спиридону, миссионеру 45 страница
– Ну что, отец Агафодор, летим вместе в Россию или здесь останешься? – спросил я своего друга, когда мы вышли из канцелярии монастыря.
– Лечу с вами, батюшка. Что мне здесь одному делать? – ответил решительно отец Агафодор.
Я с большой теплотой обнял его:
– Спаси тебя Христос, отче!
Со слезами на глазах, теряя надежду, что когда‑нибудь вернусь на Святую Гору, я сидел в самолете, отвернувшись к иллюминатору, чтобы никто не видел моих слез. Тем не менее в душе росла решимость помогать отцу, что бы с ним ни случилось.
– Батюшка приехал! – радостно закричал подросший Ваня, увидев меня во дворе с отцом Агафодором.
В Адлерской квартире стояла большая суматоха: повсюду, в ванной и на балконе были развешены выстиранные простыни и белье. Сильный запах лекарств слышался еще на лестнице. Сестры в отчаянии смотрели на нас. Отец неподвижно лежал, тяжело дыша, с хрипами в легких, не открывая глаз.
– Высокая температура у папы вашего, отец Симон, – прошептала послушница Надежда. – Даем лекарства, не помогают. Уже и пролежни появились… Нет уже сил часто переворачивать его, уж очень он тяжелый…
Осмотрев отца, я увидел, что у него развилась сильная отечность лица и тела. Когда мы с усилием перевернули его на бок, на спине старика я увидел кровавое мясо – образовались большие пролежни…
– А врачей вызывали? – в отчаянии спросил я.
– Вызывали, но пришел участковый врач, сделал укол и ушел. Один раз «скорая помощь» приезжала. Посмотрели, тоже сделали укол и уехали. Но их уколы ничего не изменили. Прямо беда, отец Симон…
|
|
|
– Спасибо вам, сестры, что сделали все возможное, теперь мы с иеромонахом Агафодором займемся отцом!
Вчетвером мы обмыли тяжело дышавшего, горячего от высокой температуры старика и переодели его в чистое белье.
– Но это еще не все, батюшка, – хладнокровно сказала после наших совместных усилий Надежда. – Вам необходимо научиться ставить отцу клизму, иначе, пока он без сознания, всякая такая задержка только усугубляет ситуацию!
Я замялся:
– Но я же никогда этого не делал, Надежда!
– Все что‑то не делали, но пришлось научиться, – строго ответила послушница. – Пусть все выйдут, а мы с отцом Симоном сделаем эту процедуру…
После этой «процедуры» я с уважением стал посматривать на мужественную женщину. Утром мы с моим неразлучным помощником сидели в коридоре поликлиники. Вдоль стен сидели многочисленные больные, пришедшие на прием. Из кабинета в кабинет сновали доктора и медсестры. После разговора с главврачом на душе воцарилось полное отчаяние.
– А сколько лет вашему отцу? – суровым голосом спросила заведующая.
– Восемьдесят пять…
|
|
|
– Если мы за каждым стариком начнем смотреть, то у нас на других больных рук не хватит! – отрезала она.
– Но он же умирает! – запротестовал я. – Вы же обязаны ему помочь.
– К вам участковый врач ходит? Ходит. Этого вполне достаточно. Не мешайте мне…
Тяжело понурив голову, я сидел на расшатанной скамье у дверей врачебных кабинетов в городской поликлинике. Отец Агафодор, вздыхая, примостился рядом. Мимо, стуча каблучками, прошла стройная средних лет женщина в белом халате. Взглянув на нас живыми карими глазами, она прошла несколько шагов, но остановилась и вернулась к нам.
– Что случилось, батюшки? – с участием спросила она.
Почувствовав в ее вопросе искреннюю теплоту, я ответил:
– Отец умирает, а здесь нам помочь никто не хочет, – с горечью промолвил я.
– А где вы живете?
– Недалеко отсюда, в центральном районе, – уточнил я, назвав улицу и номер дома.
– А, это микрорайон для военных… Моя квартира рядом. Подождите минутку, я пойду с вами.
На табличке ее кабинета мы прочитали: «Врач‑терапевт Ирина Владимировна Воробьева». Она решительно начала делать больному инъекции, сказав, что мы еще успеем пособоровать его. В болезни моего отца произошел перелом после соборования, которое мы немедленно исполнили, молясь все вместе у постели Федора Алексеевича. Сразу после этого наш старик открыл глаза и осмотрелся:
|
|
|
– Что со мной было, сын?
– Умирал, папа, а теперь выздоравливаешь! – бодрым голосом сказал я.
Он слабым движением пожал мне руку. Ирина Владимировна выслушала стетоскопом его легкие, проверила давление.
– Как вас зовут, больной? – задала она вопрос отцу, с любопытством рассматривая его.
Он назвал имя и отчество.
– Так, память у него в порядке! Назначаю ему уколы, их буду делать сама, – утром и вечером. А вы, батюшка, – обратилась Ирина Владимировна ко мне, – пожалуйста, почаще причащайте больного! А он у вас какой‑то интересный…
В домовой церквушке на лоджии мы снова начали служить литургии, сугубо молясь о выздоровлении Федора Алексеевича. За неделю его здоровье настолько улучшилось, что он уже вставал и ходил по комнате, но сильная отечность еще оставалась, как и небольшая, но стойкая температура. Наши встречи с доктором, который для нас оказался Ангелом хранителем в белом халате, перешли в беседы о молитве, о Церкви и церковных службах, а затем стали доброй и хорошей дружбой.
Послушницы, обнаружив, что Федор Алексеевич пришел в полное здравие, засобирались в Москву. Молоденькая Тамара настроилась поступить послушницей на Московское подворье к игуменье Фотинии, где уже подвизались другие наши сестры. Надежда решила вернуться к Владыке Алексею в Новоспасский монастырь. К нам на квартиру вновь перебрался Санча, а отец Агафодор отпросился навестить своих родителей. Ирина Владимировна опасалась осложнений и новых простуд, поэтому регулярно навещала отца.
|
|
|
– Батюшка, вы пока сильно не радуйтесь! Это воспаление легких нанесло большой ущерб здоровью Федора Алексеевича, поэтому оно все еще висит на волоске…
Это предостережение обеспокоило меня. Я снова взялся за телефон. Наконец, послушница в Переделкино подняла трубку:
– Отец Кирилл очень слаб. К нему запрещен допуск и батюшке нельзя много говорить по телефону! – строго отчеканила она.
– А чуть‑чуть спросить можно? Речь идет о жизни моего отца! – умоляющим голосом попросил я. – Скажите, что звонит иеромонах Симон…
– Чуть‑чуть можно…
Было слышно, как послушница передала трубку отцу Кириллу.
– Батюшка, благословите! Как вы себя чувствуете? Я могу говорить?
– Говори, говори, отец Симон! – знакомый хрипловатый голос батюшки был очень слаб. – Слушаю..
– Отче, дорогой, благословите! Мы все сидим в Адлере. Здоровье Федора Алексеевича пошло на поправку, но угроза повтора болезни еще остается. Как быть с постригом? Духовник Русского монастыря на Афоне благословил постриг на монашество моему отцу. Но как его постричь ни с того, ни с сего? Может, папу нужно как‑то подготовить? – волнуясь спросил я.
– С Федором Алексеевичем обходись кротко. Он у тебя добрый, но своевольный. Насильно не тяни в монашество. Если Богу угодно, отец сам к этому придет.
– А если ему рассказывать о монашестве или дать почитать что‑нибудь? Как его убедить?
– Убеждать в ценности монашества никого не нужно. Будь сам достойным монахом! Когда Бог увидит, что сердце человека готово, Он Сам приведет его к монашеству…
Слова отца Кирилла бальзамом пролились на мою скорбящую душу.
– Спаси вас Господь, батюшка! Помолитесь о нас. Сильные скорби, тяжело нести все это! – не удержался я от жалобы.
– Нужно, отец Симон, не тяготиться скорбями, а радоваться им! Только тогда они будут нам во благо, да… Скорби есть печать избрания Божия. Скорбным путем прошли все отцы и преподобные, и его заповедал и оставил нам Христос во спасение души! Всегда будь с радостью нацелен на скорби, без них не бывает Царствия Небесного…
– Постараюсь, батюшка, помолитесь, – ответил я, с трудом представляя себе, как я могу радоваться скорбям.
– Хорошо, Бог вам в помощь, отче Симоне! Кланяйся от меня отцу, здоровья ему во Христе! Сначала пусть он у Бога будет монахом, а лишь потом постригайте Федора Алексеевича. Попроси отца Пимена, чтобы он постриг его…
Этот совет старца окрылил мою душу. Живя нос к носу в однокомнатной квартире, то Санча, то я постоянно заводили беседы об Афоне. Отец молча прислушивался к нашим словам.
– Сын, а где этот Афон находится? – как‑то спросил он.
– Папа, я тебе уже говорил: Афон находится в Греции.
Старик подумал и вдруг спросил:
– А там что? Одни монахи живут?
– Одни монахи, папа, а женщин нет вообще. Все время только служба в церкви и молитва – самая лучшая жизнь на свете! – с воодушевлением поведал я отцу.
– Знаешь, сын, я тоже хочу стать монахом! Только теперь чтобы всегда вместе…
Этого я не ожидал: от волнения у меня перехватило дыхание, и я лишь крепко обнял отца.
– Федор Алексеевич, вот, это вы здорово сказали! – послушник Александр торжественно пожал ему руку.
Втроем мы утром отслужили литургию, молясь об успешном завершении нашего намерения. После службы я позвонил архимандриту Пимену в монастырь. Мой друг с трудом поверил в услышанную новость.
– Федор Алексеевич собрался в монахи? Не может быть! И батюшка благословил мне постричь? Ну что же, поздравляю, отец Симон! – зарокотал в трубке его бас. – В ближайшие дни приеду. Ждите! – с подъемом закончил разговор игумен.
Я подошел к отцу и присел рядом с ним на диван.
– Папа, ты серьезно хочешь постричься в монахи? Отец Пимен летит сюда, чтобы совершить постриг!
Я смотрел в его голубые глаза, в которых светились любовь и надежда на новую жизнь.
– Серьезно, сын, очень серьезно! Как‑то само собой сердце повернулось к монашеству… Что мне нужно делать для этого?
– Отец Кирилл велел тебе кланяться и благословил тебе постричься в монахи! Он всегда учил нас, что монах – это молитвенник за весь мир. Так и ты – молись побольше по четкам, а когда устанешь, то читай Евангелие. И мясо тебе теперь не нужно есть, тем более, сало, – напомнил я отцу, зная его кубанские привычки.
– Об этом я уже забыл и думать. Какое теперь мясо и сало? Что вы едите, то и я буду есть. Не привыкать! В Сергиевом Посаде несколько лет питался батоном и чаем: батон да чай, батон да чай – и ничего, продержался!
С этого времени старик серьезно взялся за Евангелие, которое теперь нравилось ему больше его любимой электротехники, а утро и вечер он проводил с четками. В окна заглядывал черноморский теплый февраль, под балконом расцвели бледно‑розовые соцветия алычи, а во дворе пышным медовым цветом клонили свои воздушные пряди зацветающие мимозы. Чуть выше, в бездонном куполе небес, тянулась с юга гряда белоснежных облаков, словно долгожданная весточка с далекого Афона.
* * *
Спит, земля, как будто неживая,
Спит земля, уже который год.
Но на ней, усталости не зная,
Суховеи преодолевая,
Алыча торжественно цветет,
Аромат чудесный выдыхая.
Ум доверчив к малым утешеньям
Незатейливой весенней суеты:
Алыча цветет – я полон восхищенья!
Алыча цветет – и я прошу прощенья,
Ведь ее, Господь, затем и создал Ты,
Чтобы я искал с Тобой общенья
В тяжком подвиге сердечной чистоты!
Есть тело земное, а есть тело Небесное. Тело земное живет земной пищей, а Небесное – Божественной благодатью. Чем больше плоть наша принимает земной пищи, тем больше тучнеет, заболевает и гибнет, а если делится ею с другими, выздоравливает. Небесная пища не такова: чем больше ее входит в душу, тем духовнее, божественнее душа становится, и чем больше получает Небесной благодати, тем больше ее раздает. Почему сказано, что не хлебом одним будет жить человек? (Мф. 4:4) Потому что жив он одной несравненной Божественной любовью! Если забрать эту любовь у человека, что от него останется? Живой труп, от которого убегает все живое. Питаясь благодатной Небесной пищей, укрепляя себя, мы укрепляем и ближних в благодати, а возрастая в Божественной любви, мы бескорыстно оделяем ею ближних, которые вместе с нами возрастают в одно Небесное тело – Царство Небесное. Как у земного тела есть голова, так у Небесного тела человечества, объединившегося в любви и усвоившего ее, одна глава – Христос. Потому истинное спасение приходит не тогда, когда один спасется, а другие нет, оно обретается тогда, когда все спасутся в едином Небесном теле; они будут объединены одной главой – Христом и станут единым сердцем, преизбыточно исполненным святой и блаженной любовью.
МЫТАРСТВА
Мир Божий приходит от Тебя, Господи, а во всем мире, даже если обойти его весь и обшарить все его уголки, никогда не найти мира Божия. Потому дороже всего мне мир с Тобою, Христе, ибо тогда Ты вселяешься в меня целиком и полностью, когда я отрекаюсь от этого земного мира! Мир Твой Ты Сам даешь нам, немирным, чтобы мы имели мир с Тобою, а затем и со всеми людьми. Если я с кем‑то могу стать немирен, – да не будет сего, Боже! – то откуда возьмется во мне, грешном, святой мир Твой, если Ты не даруешь мне его? Ты сказал: «Во Мне имейте мир», и только Ты можешь открыть человеку разумение этого мира, который не от мира сего! Непредставимо чудесен мир Твой, Христе, ибо лишь в мире Твоем я могу видеть другого человека и весь окружающий мир, как они есть. Если же в душе пустота, то пустым она видит ближнего своего, а окружающий мир начинает убивать ее отчаянием от его пустоты. Ты, Христе, наполняешь этот мир благодатью, а потому наполняешь ею и душу мою. Дай же нам всем, Господи, столько любви, сколько вместят сердца наши, возлюбившие мир Твой не от мира сего.
Вскоре прилетел архимандрит, и вместе с Ермоловским подворьем мы приобрели для отца монашеское облачение. Мне из Афонского Патерика всегда нравилась история со святителем Сербским Саввой и его отцом, преподобным Симеоном, которого святой Савва, его сын, постригшись в Руссике, забрал с собой на Афон. Отец Пимен выслушал меня внимательно.
– Это хорошая идея! Знаешь, чтобы этот день был самым значимым в вашей жизни, давай в постриге дадим Федору Алексеевичу имя в честь священномученика Симеона, сродника Господня. Кстати, как раз на днях наступает этот праздник. Мы и литургию отслужим, и твоего отца пострижем!
Наше единодушие передалось и старику:
– Спасибо вам, отец Пимен, за большую поддержку и участие в нашей жизни!
Мой друг не смог удержать слез и, вытирая их платком, сказал:
– Это вам спасибо, Федор Алексеевич, что такую благодать нам подарили! Я с большой радостью совершу ваш постриг…
Вечером мы торжественно постригли отца в монашеский чин с именем в честь священномученика Симеона. Утром, на праздничной литургии на Сретение монах Симеон причастился святых Таин Христовых и воспрял духом: его лицо словно помолодело, глаза сияли, белоснежную бороду красиво оттенял черный цвет монашеского облачения.
– Вот так старца нам Бог послал! – ликовал игумен. – Какой благодатный постриг…
В полдень, завершив все дела, отец Пимен уехал в Москву, а затем в свою обитель. Архимандрит удивил меня тем, что за время нашего долгого сражения с болезнью отца Симеона, он побывал на Святой Горе, въехав в Грецию со стороны Турции. Мои восторженные рассказы в Адлере об Иерусалиме и благодатном огне мой друг выслушал, затаив дыхание. В дальнейшем он был одним из тех, кто впервые привез огонь Великой Субботы прямо от Гроба Господня в Россию. Он также оставил денег на дорогу, подарив нам для холодной Москвы две теплые куртки – мне и иеромонаху Агафангелу, обещая свою помощь и жилье на московском подворье.
– Симон, будь со мной на связи. Встретимся в Москве.
Мы попрощались с отцом Пименом с ощущением большой благодати, посетившей всех нас от совершенного им пострига.
– Только теперь я окончательно поверил, что у вас с отцом Симеоном, по молитвам отца Кирилла, получится монашеская жизнь! – заявил он при расставании. – Во всем этом явно есть воля Божия…
На нашем вечернем чаепитии присутствовала Ирина Владимировна.
– Батюшка, а почему вам не забрать монаха Симеона к себе на Афон? – спросила она, заставив онеметь от неожиданности этого вопроса всех присутствующих.
– Я даже не представляю, возможно ли это? – оторопел я.
Потом задумался: идея показалась неплохой, хотя я не представлял вообще, как это сделать. Сомнения охватили душу:
– А выдержит ли перелет самолетом мой отец, если даже дадут ему визу?
– Самолетом вряд ли, а вот машиной он, пожалуй, выдержит, – твердо заявила женщина.
Ее совет, как терапевта, показался мне убедительным:
– Точно, Ирина Владимировна, машиной можно добраться. Наш гость, отец Пимен, рассказывал, как он недавно проехал через Турцию на Святую Гору. Значит, этот вариант возможен! Как, папа, едем на Афон? – обратился я к отцу, внимательно прислушивающемуся к нашей беседе.
– Едем, Симон! Вместе – куда угодно, – ответил он со всей серьезностью и решительностью.
– А не жалко оставлять Адлер, папа? Тут красиво и все устроено…
– Какая красота, сын? Все уже ушло… Лучше за Бога держаться, а не за мир, с его красотой и устройством. Дом без Бога не строится, а жизнь без Христа не устроится! Так я понимаю…
– Отлично, Федор Алексеевич! – поддержала его Ирина Владимировна.
– Батюшка, тогда и я с вами поеду, если благословите! А то у меня одного ничего в жизни не складывается. Вместе будет легче… – послушник Александр даже привстал от волнения.
– Хорошо, Санча, если вам с отцом Симеоном сделают визы, то все будем жить на Святой Горе. Только прошу вас, молитесь Матери Божией, чтобы Она нам помогала! А я позвоню батюшке…
Сердечно поблагодарив нашего заботливого доктора, я начал дозваниваться до Переделкино. Но там никто не поднимал трубку. Лишь на следующий день мне удалось дозвониться до отца Кирилла, который только что вернулся с обследования в клинике. Он поздравил нас с постригом и внимательно выслушал нашу новую идею о переезде на Афон с монахом Симеоном и послушником Александром.
– Дело это нелегкое, отче Симоне, ох, нелегкое… Но очень Богоугодное, да. Молитесь, молитесь Пресвятой Богородице, чтобы Она управила ваши дела! С Богом, с Богом, с Богом! Передай мои поздравления монаху Симеону… – голос старца звучал бодро и внушал уверенность в исполнении нашего предприятия, казавшегося нам невозможным и невероятным.
Затем, путаясь в кнопках, мне удалось дозвониться по домашнему телефону отцу Пимену.
– Отче, отец Кирилл благословил нам забрать на Афон монаха Симеона!
В трубке послышался треск, потом молчание.
– Алло! Алло! – закричал я, полагая, что связь оборвалась.
– Слышу, слышу, отец Симон! Мне все же кажется, что твой отец просто не доберется туда живым… Извини.
Голос в трубке был полон сомнения.
– Но доктор говорит, что на машине он сможет доехать, только самой машины нет! – в совершенном отчаянии сказал я.
– Ну, с машиной, думаю, можно помочь… – в раздумье ответил мой друг. – Вы сначала визы попробуйте сделать, а там посмотрим…
Воодушевленный новой переменой в своей жизни, отец захотел подышать свежим морским воздухом и попросил нас довести его до моря.
– Папа, ты не дойдешь даже до угла нашего дома, потому что ты очень слаб и весь опух от отеков! – воспротивился я.
Наши переговоры остановила Ирина Владимировна, которая продолжала заходить к нам в квартиру, чтобы периодически обследовать старика.
– У меня есть укрепляющие таблетки. Пусть их пьет отец Симеон. И старайтесь почаще ходить с ним на прогулки. Это очень хорошо, что он хочет на воздух. Но помните, что действие таблетки быстро заканчивается…
Наш старичок выпил таблетку и мы вывели его под руки на крыльцо. Увидев сидящих на лавочке старушек‑пенсионерок, отец отстранил наши руки и, помахав старушкам рукой, бодро пошел по тротуару.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 37; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!