Архимандриту Спиридону, миссионеру 49 страница
– Когда мы понимаем умом какой‑либо важный жизненный принцип так, что такое понимание помогает нам правильно действовать, это есть проявление естественного разумения или разумности нашей собственной личности. Когда же в духовной жизни сердцем постигаем смысл спасения так, что такое постижение становится Богопознанием или истиной, это является творческой способностью Божественной энергии или действием благодати. Христос сказал о Себе (Ин. 14:6): Аз есмь… истина, потому надлежит все разуметь в свете этой истины!
– Понятно, отец Григорий. У меня до сих пор есть сожаление о том, что как ни стремился я поступить в Духовную академию, Бог рассудил иначе, и я упустил этот шанс, по‑видимому, навсегда… – с горечью поведал я старцу.
– Спасение, иеромонаше, нисколько не зависит от нашего образования, ума и умений, которыми мы обладаем или не обладаем. Оно зависит лишь от чистоты сердца, от того, насколько мы не успели исказить себя и запутать своими грехами, а также насколько мы имеем веру в слова Святого Евангелия и своего старца.
– Объясните тогда, отче, что значит спастись?
– Спастись значит освободиться от грехов не только тела, но и ума, не позволив ему вновь вернуться на греховные пути, подобно бродячему псу, но выйти из всех земных привязанностей, чтобы взлететь в духовное небо, подобно птице Небесной, которая может летать, где пожелает…
Мы помолчали. Где‑то вдалеке глухо погромыхивал гром. Дождь закончился.
|
|
|
– Конечно, это нелегко, но главное состоит в том, чтобы обрести свободу от греховного ума, в которой нас встречает Божественная благодать и негасимый свет Царства Духа Святого. Хотя учение передается в словах и притчах, учитывая разумность человеческой природы, но суть его сообщается душе посредством потока благодати от старца к ученику. В момент постижения верным послушником состояния духовника, он становится единым с благодатью Святого Духа.
– А почему, Геронда, бывает, что духовная практика словно тормозится и нам не удается продвинуться в ней ни на шаг, несмотря на все наши усилия?
– Если в молитвенной практике усилий прилагается много, а признаков духовного роста нет, это происходит лишь из‑за одного осуждения! Говоря в общем, следует понять, что в духовном плане живут и действуют лишь Божественный ум и ум человеческий. Кто из них преобладает в человеке, тот и укрепляется в нем. Только один – свет, а другой – тьма.
– Отец Григорий, то, что происходит в моей молитвенной жизни, не становится пока еще столь определенным, – открыл я наставнику свои сомнения. – Иногда бывает так хорошо со Христом, что никогда бы с Ним не разлучался, словно в благодати я становлюсь бессмертным духом, то вдруг чувствую себя полностью оставленным Богом на свои ничтожные силы. Как будто в моей жизни я плыву по волнам: то вверх, то вниз, и никак не получается ровно жить и молиться…
|
|
|
– Отец Симон, если, скажем, шляпа – на твоей голове, ты же не ощущаешь себя шляпой? Привязанность к телу – это и есть наша шляпа. Мы – духи, запутавшиеся в плоти, отожествляем себя с ней и гибнем. Когда веришь в Духа Святого, в итоге обретаешь себя в Нем, ибо Бог есть Дух и создал нас духами или богами. «Соединяющийся с Господом есть один дух с Господом». Нельзя идти в духовной жизни, пошатываясь из стороны в сторону, как пьяница! Нужно твердо шагать прямо к цели – к спасению во Христе, развязавшись со всеми грехами раз и навсегда, как преподобный Силуан…
– Геронда, простите, но это же – Силуан! Это духовный богатырь, куда мне до таких высот?
При этих словах я приуныл духом.
– Знаешь, отче Симоне, не стоит, не стоит подобным образом сравнивать себя со святым, это ложное смирение! Видеть свою греховность – благо, но чувствовать себя со Христом, Победителем всякого греха и даже смерти, робким и унылым, недостойно для православного человека. Недостойно, пойми! Как желание утопающего жить превосходит подобные желания других людей, так наше стремление к спасению, по сравнению с утопающим, должно быть во много раз больше! И это зависит от нашей решимости спастись и от бесстрастия нашего духа…
|
|
|
– А как мне спасаться, отец Григорий?
– Что сказано в Евангелии? Итак, едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию (1 Кор. 10:31). Что значит – в славу Божию? С именем Христовым в сердце и с полным вниманием. Это и есть наша духовная практика, где бы мы ни находились! Если в течение суток ты живешь, как слепец, а объявляешь себя православным, не имея ни доброты, ни любви к людям, ты уже перестал быть им и зря растрачиваешь свою жизнь. Следи за тем, чтобы любое твое действие было дорогой к спасению, иначе, утратив следование заповедям, утратишь и само спасение…
– Геронда, прошу вас, благословите мне правило для развития бесстрастия, чтобы я хоть когда‑нибудь смог приблизиться к началам созерцания!
Вся душа моя трепетала от его слов и наставлений.
– Как могу я, грешный старый монах, благословить тебе правило, иеромонаше? А посоветовать могу: учись преодолевать обыденность своей жизни, не разделяй время молитвенного правила и остальную часть дня и ночи. Постоянно возвращай ум внутрь, спрашивая себя: что я сейчас делаю? Молюсь ли я или же забыл о молитве? Так ты придешь в бесстрастие и воздержание от греха в помыслах, словах и поступках. Пойми, что дурные страсти глупы и бессмысленны. Аскетика призвана умерщвлять их. Практика евангельских заповедей помогает нам их преодолевать. Непрестанная молитва преображает дурные страсти в противоположные им добродетели, но лишь бесстрастное, очищенное сердце приходит к прямому постижению Христа – это и есть спасение. Для восхождения к созерцанию требуется выйти из пустых размышлений и рассуждений и пребывать в благодати. Не стоит бесконечно размышлять и рассуждать, анализируя себя или других, когда ум мечется в помыслах, словно загнанный заяц. Даже если обладаешь многими познаниями, но не избавился от привычки к размышлениям, окажешься пойманным в ловушку пустого мудрствования. Необходимо отвлечься от всего, просто молиться и жить Духом Святым, чтобы во Свете узреть Свет. Лишь после того, как Христос откроется душе и дарует ей новую жизнь в полноте благодати, в преображенном ею духе или сознании, необходимо воспитать в себе привыкание к новому духовному образу жизни, где начинается Царство, и сила, и слава Святого Духа! Это и есть созерцание… На этом пока все, отец Симон. Спасибо, что навещаешь меня. Помоги нам всем, Пресвятая Богородица, Дева Мария!
|
|
|
Я с благодарностью поцеловал руку старца, попросил его молитв и вышел. На ветвях кленов сверкали брызги прошедшего дождя. Дышалось легко и молодо, как в далекой юности.
Много я искал по всей земле мудрых людей, но чаще всего находил лишь кичливых себялюбцев, кичащихся своей земной мудростью, себялюбивой и ядовитой. А тот истинно мудрый, кого Ты открыл мне, Господи, совсем не стремился прослыть мудрым. Он стремился быть смиренным и в смирении своем превосходил мудростью других сынов человеческих. Припал я к стопам его, прося разрешения подобрать крохи с его духовной трапезы, но мудрец поднял меня и поставил лицом к восходящему солнцу истины в душе моей – Христу и заповедал в Нем обрести не жалкие крохи земного мудрования, но всецело стяжать Дух мудрости, ибо Сын Божий и есть Небесная Премудрость. И возлюбило сердце мое свет умных очей моих – Сладчайшего Иисуса, и в любви своей забыло о том, чего искал я прежде. Поистине, сердце мое нашло истинную любовь, источающую сияние Божественной мудрости всем, кто решится приблизиться к ней. Ты, Боже, вдохни в душу мою эту святую решимость, и ныне жаждет она не только приблизиться к Твоей светоносной любви, но всецело стать ею в духоносной мудрости священного Богопознания!
НОВАЯ ФИВАИДА
Если обратиться за советом к сынам человеческим, горделивым и надменным, то в советах их находишь превозношение силой своей: одни похваляются силой тела, иные – силой ума, другие – силой земного познания. И тщетно искать в их похвалах силой своей опору для души, стремящейся к истине: сгинули бесследно сильные телом, обезумели похвалявшиеся силой ума и уничтожили сами себя превозносящие знание. А что же остается и процветает из рода в род? Истинно то, что не подавляет других и не превозносится силой своей: немощное побеждает силу сильных и слабое процветает над прахом могучих, ибо оно немощно от Бога и слабо от повеления Его. Но немощно и слабо оно лишь в глазах человеческих, а в Премудрости Божией наполнено беспредельной силой Его, неведомой сердцам человеческим, потому что сильнее не только земли сей, но и всей вселенной и ничему не дано сокрушить Божие немощное и слабое. Дай же мне, Христе, пребывать всегда в немощи моей, чтобы укрепиться благодатной силою Твоею, и оставаться в слабости моей, дабы превозмочь все земное в таинстве несокрушимого созерцания всеобъемлющего и всесильного Святого Духа Твоего!
В келье меня ожидали гости: паломник из Петербурга Даниил, высокий худощавый парень за тридцать лет, с двенадцатилетним сыном Андреем, которые пришли к нам из Русского монастыря. Даниил работал в Питере директором завода. Руководителем он стал совсем недавно. Попав в сложную ситуацию, этот человек приехал помолиться на Афон. За разговорами с ним о молитве и о жизни подошло время вечерни, и пришедшие остались у нас на службе. Ночная литургия незаметно и быстро сблизила нас и гость попросил разрешения навещать наше братство на Евфимиевской келье. Запомнился его рассказ о себе: учился, студентом женился, служил, работал дальнобойщиком. Затем завод. Стал директором. Понял: без Бога ни до порога. Потому и приехал на Афон. Несмотря на краткость и сухость сказанного, душа его располагала к себе. Однако наша афонская жизнь вновь изменила свое направление. Меня с иеромонахом Агафодором вызвал в монастырь духовник отец Меркурий:
– Понимаешь, отец Симон, у нас возникли серьезные проблемы! Наш метох Новая Фиваида оказался брошенным. Отец Херувим теперь живет у болгар и воюет с нашим монастырем. С кельей преподобного Евфимия мы сами управимся, а до Фиваиды руки не доходят. У меня к вам просьба: переезжайте на Новую Фиваиду и заселяйтесь там!
– Батюшка, мне приходилось бывать в этом скиту – полная разруха! Мы никогда не сможем восстановить все, что там есть, – озадаченный новостью, высказал я свои соображения.
– А там не нужно все восстанавливать! Просто поддерживайте что есть, и этого достаточно. Средств у монастыря сейчас маловато, поэтому обходитесь своими силами. Людей у вас хватает. Так что, с Богом, отец Симон!
В голосе духовника звучало одно – от нас требуется безоговорочное послушание. Взглянув на мое озабоченное лицо, он поспешил добавить:
– Не унывай! Новая Фиваида когда‑то была основана как лечебница для престарелых монахов. Хотя я там не был, но, говорят, воздух хороший! Повсюду сосны, – утешил меня отец Меркурий.
– Благословите, отче! Только как мы туда доберемся? Насколько я знаю, к метоху даже дороги нет…
– А мы вам дадим наш монастырский катер! Вот на нем и доплывете…
Удрученный иеромонах Агафодор понурил голову. Мы попрощались с духовником и вышли на залитый солнцем двор монастыря. Монахи уже прослышали о нашем переселении и сочувственно посматривали на нас:
– Что, отец Симон, снова будешь сады высаживать? Там у вас земли – целые гектары! – шутили обступившие нас знакомые монахи. – Мы теперь к вам будем в гости ездить!
Но нам с отцом Агафодором было не до шуток. Нас обуревали сомнения: что делать братству на огромной разрушенной Фиваиде – без денег, без продуктов, без стройматериалов, без лодки? И как мы затащим с пристани на гору монаха Симеона и все вещи? Когда мы сообщили эту новость братьям, повисло молчание, которое прервал послушник Александр:
– Батюшка, мы Фиваиду не потянем! Мы же ничего не имеем, кроме машины. А там даже дороги нет…
Не унывал только монах Симеон:
– Вот что, сын, слушай мой совет! Монастырь – это начальство, а раз начальство приказывает переезжать, значит нужно переезжать. И раздумывать нечего! В таких делах нужно уметь через себя перешагнуть и идти дальше…
Отец Агафодор поддержал этот совет, преодолев свое уныние.
– Батюшка, как‑нибудь устроимся, не переживайте! Благословите начать собираться.
Во время сборов ко мне подошел Санча:
– Отец Симон, благословите в Россию съездить!
– Саша, подожди немного. Устроимся на Фиваиде и можешь хоть на все лето ехать! – попросил я как можно мягче своего верного Санчу.
– Батюшка, в груди как будто все горит, не могу! Отпустите…
– Санча, пусть сначала перегорит, и тогда через месяц спокойно поезжай в Россию, тебя же никто не держит!
Попытка уговорить послушника оказалась безрезультатной:
– Нет, нет, отец Симон! Когда перегорит, тогда уже неинтересно ехать! – стоял на своем Александр.
– Ну, как хочешь…
Обида обожгла мое сердце. Возник и ропот. «Вот тебе и бесстрастие… Попробуй его стяжать!» Подступили помыслы обиды на монастырь. «Нужно будет съездить к отцу Херувиму на исповедь», – решил я.
Итак, иеромонах Агафодор, послушник Илья и монах Симеон, сидевший рядом со мной на корме, вскоре плыли на неспешно тарахтящем монастырском катере к теряющейся вдали в темнозеленых соснах полуразрушенной Новой Фиваиде. Вид причала с развалинами построек выглядел душераздирающе. Заросшая кактусами тропинка вела высоко вверх, где на фоне летящих облаков стояли остатки стен какого‑то строения. До самого вечера, с долгими остановками на отдых, мы с отцом поднимались к трехэтажному корпусу Фиваиды с двумя главами церквей на крыше. Тропе, казалось, не будет конца.
Огромное здание с ржавыми от времени куполами, с облупившейся штукатуркой, с обвалившимися балконами, с провалами окон без стекол, выглядело печально. Радовали глаз лишь цветущие белые лилии, густо разросшиеся по обширному двору, и мохнатые зеленые побеги греческого «чая» – розмарина. Спасибо братству отца Херувима, что они немного привели в порядок некоторые кельи вставили кое‑где в окна стекла. Они восстановили, как могли, храм святых апостолов Петра и Павла на первом этаже. Остальные церкви, находящиеся в здании, – Пресвятой Троицы, преподобного Тихона Калужского и Преображения Господня находились в полном запустении. Во многих кельях не было дверей, по коридорам гуляли сквозняки.
– М‑да, видик еще тот… – промолвил послушник Илья. – Благословите мне, батюшка, келью подыскать!
Мы разбрелись по кельям, присматривая себе менее разрушенные помещения. Для отца Симеона я нашел неплохую келью на третьем этаже, так как оттуда был выход по галерее в сад и в обвалившийся туалет. Моя комната находилась рядом с комнатой отца. Иеромонах расположился с другой стороны. Кухня выглядела устрашающе: в потолке зияла огромная дыра, откуда сыпалась пыль и труха.
– В общем, гора мусора – вот и все, что осталось от Фиваиды! – заключил печально мой друг. – Но жить можно, правда, отец Симеон?
– И это хорошо, и это хорошо… – откликнулся тот, любуясь широким морским заливом с конусом Афона вдали, пронзающем облака. Старику, как ни странно, понравилось это место. – Жить можно…
– Действительно, отсюда самый замечательный вид на вершину и полное безлюдье… В общем, есть свои плюсы! – подвел я итоги осмотра. – А минусы в том, что с пристани все продукты придется носить на себе. К тому же у нас нет никакой мало‑мальски подходящей лодки, кроме той резиновой, которая осталась на чердаке Карульской каливы. И та – озерная, по морю на ней не поплывешь…
– Батюшка, пойдет и резиновая! Поставим недорогой моторчик и будем плавать на ней до полицейского домика. А оттуда на машине в Уранополис! – обнадежил меня иеромонах.
Шаг за шагом и метр за метром мы расчищали помещения, убирали мусор и налаживали быт. Начали служить литургии и на душе стало спокойнее. Оставалось еще съездить на исповедь к маленькому старцу с большой душой – отцу Херувиму в Зографскую келью святого апостола Иоанна Богослова. Батюшка принял меня печальный:
– Гонения, отец Симон, гонения! У тебя скорби, а у нас самые настоящие напасти от Патриарха Константинопольского, к которому присоединился и Кинот Афона. Это еще цветочки, а ягодки будут впереди. Гонят меня со Святой Горы! Но я не унываю. Что же, возможно, вернусь на свой Кавказ. Там хорошо…
Он горестно вздохнул.
– Вот, смотри, отец Симон, пишу «Обращение»!
Я взглянул на стол. Там лежал лист бумаги, где было напечатано следующее: «Открытое обращение. Дорогие архипастыри и пастыри Русской Православной Церкви! Обращаюсь к вам я, убогий монах Херувим (Борисов). Враги нашего спасения, враги Божии, решительно перешли в наступление и готовят унию, и решительными действиями хотят направить Православную Церковь на путь погибели, путь унии. Я обращаюсь ныне к вам решительно, господие мои, митрополиты, архиепископы и епископы РПЦ, пришел час, когда уже нельзя молчать, а надо твердо заявить свое НЕТ: НЕТ – экуменизму! НЕТ – унии! НЕТ – папизму! НЕТ – католицизму! НЕТ – глобализму! НЕТ – сергианству! НЕТ – обновленчеству и новообновленчеству!»
Прочитав часть его статьи я задумался. По существу старец был прав, но что‑то во всей этой борьбе напоминало лихую кавалерийскую атаку.
– Отец Херувим, я тоже против унии, против ИНН и печать ни за что принимать не буду, как благословил отец Кирилл. Но у меня своих грехов по горло и не имею такого дара, как у тебя, бороться со всем этим. Хочу в покаянии жизнь прожить, а в нем и без того борьбы за спасение души хоть отбавляй!
– Тогда, отче, помолись обо мне! Скорблю я о православном народе: каждый лишь за себя одного, прямо кошмар какой‑то… Какие ты мне места посоветуешь в Абхазии? Я помню твой рассказ о каких‑то непроходимых ущельях возле Псху. Объясни подробнее, где это находится?
Похоже, мой друг вновь непреклонно устремился мыслями в дебри Кавказских гор. Как мог, я объяснил духовнику, каким образом добраться до этих мест и что они собой представляют.
– Вот‑вот, такие ущелья для нас – то что нужно! Мне рассказывали, что монашеский устав у вас хороший – всю седмицу пост! Я тоже хотел ввести в братстве такое правило, но есть немощные братья, пришлось отказаться… Если хочешь, поедем на Кавказ вместе! – внезапно предложил старец, глядя на меня добрыми детскими глазами.
– Куда мне со своим старичком, отец Херувим? Мне нужно за ним присматривать…
– Да, да, да… – рассеянно ответил маленький герой больших политических битв, думая о чем‑то своем. – Молись о нас, отче!
Наши пути разошлись окончательно. Я вернулся в Фиваиду. Время от времени, когда море не штормило, приходилось плавать на утлой резиновой лодочке за продуктами, оставляя ее на полицейском причале на границе Афона. Затем машиной подвозили коробки, перегружали их в нашу лодку и плыли домой, почти черпая бортами воду. Но поднимать груз наверх по крутой тропе становилось все труднее.
– Нам бы тракторок маленький, отец Симон! – говорил Агафодор, идя позади с тяжеленным рюкзаком и обливаясь потом.
– Где же мы его возьмем, отче? – задыхаясь, отвечал я. – Даже попросить не у кого…
Начал унывать послушник Илья, которому увеличение производства ладана казалось излишним, и он стал жаловаться на здоровье. Еще на Каруле я пробовал встать рядом с иеромонахом для приготовления ладанной смеси, но легкие, ухватив насыщенный тальком и концентрированным ароматом масел воздух, ответили сильным кашлем. Не помогали даже маски. Теперь эти симптомы появились у Ильи, держался лишь отец Агафодор.
Вновь приехал в гости отец Пимен и с ним веселый покладистый генерал с типичным русским лицом и привлекательной улыбкой. От моего друга я узнал, что сестры хорошо прижились на подворье и через них появилась возможность попасть к отцу Кириллу. Я постарался запомнить эту новость. Генерал, сочувствуя нашей бедности, выделил деньги на стройматериалы и на мастеров, чтобы перебрать протекающую крышу и сделать заново балконы. Работа с греческими мастерами закипела. Но, к сожалению, нанятая нами бригада из трех человек работала в спешке и спустя рукава. Поэтому работы пришлось приостановить, когда они перекрыли крышу черепицей и устанавливали балконы. Качество их работ вызывало огорчение у всех нас.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 38; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!