Архимандриту Спиридону, миссионеру 52 страница
– Что же делать, Геронда, если мы попадаем в духовные тупики?
– Держись старца, исполняй его наставления, верь, что в твоем сердце живет Спаситель Христос. Воспитывай в себе любовь к Богу и ближним. Укрепляй и просвещай себя непрестанной молитвой. Удерживай и возогревай в себе память смертную и воздерживайся от греховных помыслов и поступков – все это проясняет сердце и приводит к возрождению в нем благодатной чуткости или интуиции, укрепляющей духовное рассуждение.
– Отец Григорий, бывает, что происходящие с нами обстоятельства смущают ум и делают его беспокойным. Что бы вы посоветовали в таких случаях?
– Никогда не считай события абсолютно достоверными, зная, что они каждое мгновение изменяются. То, что мы видим в данное мгновение, в следующий миг становится совсем иным. Наш ум как бы застывает на одной ситуации и теряет здравый смысл, в то время как положение вещей уже изменилось. Ничто не является неизменным. Все изменяется каждую секунду и в этом – непостоянство мира, суета сует. Понимать иначе – это заблуждение ума. С одной стороны, невозможно держаться за мир, ибо он упрям в своем непостоянстве, с другой стороны, благодаря его изменчивости, мы можем изменять свое худшее греховное состояние ума на более благоприятное для спасения, сделав ум внимательным и собранным. Это даст нам возможность остаться со Христом и во Христе вне всяких изменений, в благодати Духа Святого. Всякий, рожденный от Бога, побеждает мир; и сия есть победа, победившая мир, вера наша (1 Ин. 5:4).
|
|
В дверь постучали, произнося молитву по‑гречески. В комнату вошел монах. Поприветствовав меня, он начал говорить со старцем, тот утвердительно кивал головой. Когда монах вышел, отец Григорий сказал:
– Монастырь с большой любовью заботится обо мне. Хотят снова отвезти меня на обследование в Салоники. Спаси всех нас, Пресвятая Дева Мария! Монахи думают, что смогут продлить мне жизнь. Впрочем, пусть делают, что хотят…
Затем старец продолжил:
– Так вот, для того и даруется нам непрестанная молитва, чтобы она стала в нас главным и единственным неизменным центром нашего существования в непрестанно меняющихся обстоятельствах. Пойми, что самое наиважнейшее в нашей жизни – это очищение сердца от всех привязанностей к суетному миру, который все время ткет свою небыль, обманывая нас и пугая своими проявлениями. Когда ты ухватишь основную суть практики, не отвлекаясь ни на что, а она есть чистое сердце, которое Бога узрит, ты найдешь Божественный центр в самом себе, где утверждено Царство незыблемое Сына Божия. Занимайся только этим, и спасешься!
– Отче, я читал, что в духовном восхищении ум полностью вступает в нетварный свет. Выходит, при этом ум совершенно теряется? Объясните, прошу вас…
|
|
Монах не спешил с ответом. Он принял лекарство, запил его водой и снова прилег на койку с грубой шерстяной подушкой в изголовье.
– Здесь премудрость, отец Симон. Есть два вида потери ума. Одни люди теряют ум, становясь рабами своих чувств и переходя в животное состояние. Другие же теряют ум, восходя в Божественную жизнь, ведомые Святым Духом, и приобретают благодатную мудрость духовного рассуждения «Ум, став единым духом с Господом, ясно видит благодаря этому духовные вещи», – указывает святитель Григорий Палама. Ум при этом очищается благодатью и успокаивается настолько, что сливается с сознанием, которое полностью пробуждается и не требует более мыслительных процессов. Оно руководствуется только Божественной энергией, то есть Христовой благодатью.
– Геронда, а каков признак того, что ум заблуждается, хотя и полагает, что он очищается?
– Если в ходе молитвенной и созерцательной практики ум становится все более нетерпимым и жестоким, это признак того, что подвижник сбился с истинного пути, коим следуют за Христом. Если молитвенная практика лишена доброты, смирения и любви, то такой путь не относится к Православию. Если подвизающийся не ощущает никакого духовного роста, то в такой молитве, несомненно, присутствуют или сонливость, или рассеянность. Если молитвенник разглагольствует на всех перекрестках об исихии, а его ум не может выдержать даже малейшего искушения, то такие речи становятся речами диавола. Если продолжительная молитва не укрепляет чистоту сердца, а наполнена помыслами, то такая молитва является лишь прибежищем демонов. Никогда не задерживайся в молитвах, наполненных сонливостью или скукой. Старайся найти путь к живой покаянной молитве. Еще лучше, плачь о грехах своих, или трезвись. Если ты в молитве или в созерцании ощущаешь утомление или сонливость, а мысли блуждают, перейди в прохладное место или займись поклонами…
|
|
– Скажите, старче, а судьба как‑то сказывается на нашей молитвенной практике?
– У каждой души есть свое собственное видение себя и мира. Из чего оно складывается? Из наших впечатлений, которые есть результат наших хороших и дурных деяний, а также наследственных склонностей, всего того, что люди называют судьбой. Мы ощущаем рай, когда наши поступки благие, и ужасаемся видениями ада, когда наши поступки греховны. Чтобы наше духовное зрение сподобилось лицезрения Бога, оно должно быть укреплено состраданием и любовью, ибо подобное притягивается подобным. А чистота сердца, духовное зрение которого чистое и совершенное, привлекается к Божественной чистоте и совершенству, что и является евангельскими блаженствами.
|
|
– А какое из этих блаженств – цель духовной практики, отец Григорий?
– Блаженства, обретаемые преображенным духом человеческим, можно свести к трем основным видам: блаженство пребывания во Святом Духе, блаженство переживания Богоподобия и блаженство чистого сердца, которое напрямую зрит Бога. Это последнее есть возвышенное состояние всецелого соединения с Богом в Христообразной любви и именно оно является целью духовной практики священного созерцания.
– Отче, в этой самой «любви» царит такая путаница, что каждый из христиан понимает ее по‑своему, разве не так?
– Неважно, кто и как понимает любовь. Для монаха главное не ошибиться, избрав для себя единственно евангельскую любовь или Божественное рачение сердца, как писали раньше святые отцы. Любовь, понимаемая невежественными людьми, есть плотская, животная и душевная; все это – слепая привязанность. Духовная любовь – это благодатное состояние пробужденного человеческого духа, венец всех усилий человеческих, священный дар Самого Бога! Стяжать ее непросто, а потерять легко…
Следует знать, что Божественная любовь проверяет верность души оставлением ее на некоторое время. Многие подвижники обретали Ее потом и слезами, а некоторые даже кровью, но затем, к сожалению, теряли эту удивительную драгоценную святыню, сходящую с Небес в святолюбивое сердце…
– Отче Григорие, а когда же душа, наконец, выходит из рабства греха?
– Пока мы не соединены всецело со Святым Духом, в нас еще нет истинной духовной жизни и закон греха действует в нас. Без совершенного вселения в душу благодати мы еще мертвы духовно и не возжаждали, как должно, Бога и не ощутили даже начатков Божественной любви. Только эгоистическая воля и грехи лишают нас видения Христа. Всякий, кто стремится постоянно пребывать в памяти Божией, непременно увидит свет Христов, изумляющий и просветляющий сердце! Однако, «свет тот скрывается от умов, не оставивших чувственного зрения», как пишут отцы.
– Отец Григорий, когда я возвращаюсь в келью, то стараюсь записывать ваши святые слова. Благословите продолжить эти записи? – спросил я, испытывая великую любовь к неведомому для мира подвижнику.
– До исполнения срока никому не показывай этих записей. Я тоже держал при себе записную книжку, куда записывал все, что считал для себя необходимым. Сейчас у тебя время практического усвоения услышанных наставлений, а работа с собранными сведениями о духовной жизни еще впереди. Не стремись к высокому умствованию, чтобы не испытать падения из этого небольшого благодатного устроения души, которое имеешь. Но изо всех сил стремись к полноте благодати, чтобы пребывать с духовно царствующими душами в свете истины. Молю человеколюбивого Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, – да не умаляется истина в сердце твоем среди умственных помышлений сынов человеческих! Итак, развивай свое созерцание, чтобы твое сердце всецело утвердилось во Христе…
Я постарался запомнить слова старца и, придя в свою келью, записал их, стараясь постигнуть делом сокровенный смысл услышанного, прилепившись ко Христу всем сердцем.
* * *
Твое лицо –
Посреди облаков,
На зеркале синем
Зари
И повсюду
Любовь,
Одна лишь
Любовь –
У Тебя внутри,
У меня внутри!
Открываю глаза,
Закрываю ли их,
Твои глаза –
Внутри моих.
Открываю ли душу
Вселенной
Всей:
Моя душа –
В душе Твоей…
Един и неизменен Божественный свет по природе Своей, но проявления его многоразличны: им Ты, Боже, упокоеваешь души созерцающих Тебя, как тихая любовь, то действуешь как Божественная сила, то как неизъяснимое движение блаженства, то как небесное откровение тайн Твоих, а иногда приходишь как сверх‑мысленное видение славы Божества Твоего. Воспряни, крылатый дух мой, на крыльях благодати в Небеса Богосозерцания! Прочь от земли, где копошатся заклятые враги всякого духовного порядка и закона – нечистые духи, сеющие порочные желания и ядовитые семена греховной сласти в сердца приверженцев их, пьющих отраву гнусного самолюбия и устилающих землю своими могилами. Нет, участь души моей, как всякого, следующего стопами молитвы и созерцания вслед за Тобой, Господи Иисусе, не прах и гниль, нас удушающие, а сияющая беспредельность любви Твоей и Царства Твоего, Боже!
СРЕТЕНИЕ
Ибо так откроется вам свободный вход в вечное Царство Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа
(2 Пет. 1:11)
Возьми себе в пример, душа моя, как шестикрылые Серафимы закрывают крылами лица свои, взирая на ярчайший Лик Господа нашего, так и ты не устремляйся дерзновенно к Божественным высотам и вышеественным тайнам бытия Божия, но смиренно следуй за Пастырем своим, вводящим тебя в жизнь вечную. Покройте меня, Херувимы, покровом благодатной силы своей, дабы не опалила душа моя слабых крыльев своих, взлетая в сияющие Небеса Премудрого Триединства. Ангелы, хранители мои, окружите трепещущую душу мою со всех сторон и поддержите ее, дабы не преткнулась она, следуя за Пастыреначальником и Ловцом душ человеческих, спасающим от лукавства совратителей. Да смирится до зела сердце мое и в то же самое мгновение, созерцая Тебя, Троица Всеединая, да исполнится благодатной готовности отдать всю себя Животворящему Духу Святому, бесконечной любви Сына Божия и премудрости Отца, сущего на Небесах, Трисиянному Божеству.
Однажды на ночной литургии в праздник Сретения мой ум ушел глубоко внутрь, словно где‑то там открылась таинственная узкая дверь, за которой распахнулась необъятная светоносная тишина или невыразимое живое молчание, исполненное Божественного присутствия. Я как раз прочитал Евангелие и стоял у Престола, читая священнические молитвы. Когда я воздел руки и произнес: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный», у меня перехватило дыхание и в душе разлилась непередаваемая тишина. Там хотелось пребывать вечно, ибо то, что находилось в этом святом безмолвии и душевной глубине, беспрерывно порождало эту вечность, не будучи ею, даже не будучи ничем в этом мире, и в то же самое время ясно и зримо поддерживало ее. Я не терялся там, но являлся совершенно другой сущностью, не имеющей никаких зримых границ или каких бы то ни было представлений о самом себе. Того «меня», каким я себя видел прежде, в этом незримом свете не существовало, но там я пребывал как некая живая, не умирающая, бессмертная данность, живущая единственно Христом и во Христе.
В этом созерцании ум стал в большей части чистым и свободным, подобным голубому небу без каких‑либо облаков или теней, собранным и цельным, без всегдашней его упрямой неотвязной рассеянности. Сердце радовалось тому, что теперь Христос стал для него самым родным и близким. Оно не желало расстаться со Сладчайшим Иисусом ни на миг и полностью перестало цепляться за явления, утратив свои эгоистические скрепы, сделалось простым и целиком открытым для благодати, отстранившись от всего мирского, прежде расхищающего его помыслы и мечтания.
Все основы моего существования поменялись местами: то, что прежде я предполагал и считал своей жизнью, обернулось для меня ее отсутствием, ибо носило в себе смерть. А то, что я, по неведению, невнимательности и рассеянности, не замечал, открылось, как высшая истина Божественного бытия, которое щедро делилось со мной своей вечной жизнью, ибо именно оно творило меня новой бессмертной личностью в бессмертном Божественном свете. В непрерывном и блаженном Богоносном пространстве не было необходимости что‑то менять или устранять; оно сияло спокойной совершенной красотой, не имеющей пределов. Это не было холодной и отвлеченной красотой, в нем существовала жизнь, которая без‑прерывно источала любовь ко всему, что было, есть и будет.
Ум вошел в духовное пространство, не имеющее ни центра, ни края. Глубокое успокоение овладело умом и душой. Литургия остановилась. В храме воцарилось молчание. Во мне раскрывалось пространство за пространством, возрастая в непередаваемой светоносной глубине. Не хотелось ни говорить, ни даже помыслить о чем‑либо, кроме одного Возлюбленного Иисуса. Ум затих и словно исчез. Внутри переливалось, словно безбрежное море, нескончаемая любовь, не имеющая никаких пределов. Эта любовь несла в себе молитву и сама была непрерывной молитвой. Там сиял Христос, без какого‑либо видимого образа, вкупе со Отцом и Святым Духом, видимые духом настолько нераздельно и цельно, что ничего другого, кроме Них, не существовало.
Потрясенный, я не знал, что мне делать со всем тем, что происходило внутри меня. Только громкое покашливание монахов в храме привело меня в чувство, и я вспомнил, что стою у Престола, залитый слезами, и совершаю литургию. После службы не хотелось уходить из храма святых апостолов Петра и Павла. Ко мне пришло осознание, что происшедшее со мной изменение навсегда преобразило мою жизнь. Даже в келье, когда я сидел в молитве на койке, мне казалось, что служба все еще продолжается; душа как будто навсегда осталась в этой удивительной литургии…
Молитва Иисусова без всяких усилий совершалась внутри так быстро и стремительно, как я не смог бы никогда молиться устами и языком, можно было легко произносить огромное количество молитв с любой скоростью, не рассеиваясь. Изменился и сон: эта молитва не терялась во сне, а потоком благодати непрестанно орошала сердце. Но во мне возникло недоумение: чего еще нужно достигать, если Христос со мной, в моем сердце? Чего еще нужно искать? С этими вопросами через несколько дней я отправился к своему наставнику, монаху Григорию, но келья его оказалась закрытой. Монахи объяснили мне, что старца отвезли на операцию то ли в Салоники, то ли в Афины.
Между тем, отец Пимен сообщил, что здоровье батюшки ухудшается, а посещения его ограничены запретом Святейшего. Это тревожное известие побудило нас с отцом Агафодором выехать в Москву зимой на нашей машине, поскольку на самолет не хватало денег. Мы рассчитывали за несколько суток добраться до столицы. Мой друг предложил ехать и днем, и ночью, останавливаясь на трассе лишь для краткого отдыха. На Украине нас встретил снег, гололедица и… авария. В полночь под Черновцами, на обледеневшей дороге, у какой‑то развилки машину резко крутануло винтом и понесло, кружа по дороге, на бетонный столб. «Господи помилуй!» – успел вскрикнуть я. Нас защитил от гибели большой снежный отвал перед столбом. Машина взлетела вверх и с силой ударилась левой стороной о столб. Стало очень тихо. Лишь с диска звучало нежное песнопение: «Иже Херувимы…»
– Оказывается, физически легче умереть, чем духовно родиться, – неожиданно изрек в наступившем молчании отец Агафодор.
– Да уж, – прокряхтел я, выбираясь из автомобиля, который представлял собой жалкое зрелище: с левой стороны разбиты фары и сорваны шины, смят перед.
Красные огни подфарников жалобно мигали. Кругом расстилалась непроглядная морозная ночь. Мела снежная поземка. Далеко где‑то мерцали огоньки и доносилось глухой лай собак. Это безвыходное положение разрешилось вдруг очень быстро. Подъехала милиция, остановила проезжавший Камаз и выдернула нашу машину на дорогу.
– М‑да, видать, права за деньги купил, отец? – заметил моему другу один из милиционеров.
Все вместе они быстро надели шины, проверили двигатель.
– Вот что, парни, тихонько добирайтесь до Киева, а там вас подремонтируют, – напутствовала нас милиция.
Пожав руки нашим спасителям, опасаясь пунктов ГАИ, где за освещенными стеклами дремали сонные стражи порядка, мы затемно приехали в Киев. Ремонт машины забрал наши последние средства и мы без копейки вскоре очутились в Москве. Монахи на подворье одолжили нам денег и иеромонах Агафодор уехал поездом в Харьков: ему пришло сообщение о болезни отца.
Сестра София, теперь уже инокиня, через свою матушку игуменью устроила мне встречу с отцом Кириллом, за которым в Переделкино ухаживали и ревниво опекали заботливые и старательные монахини. Вместе с Софией к батюшке приехала и благодетельница подворья Елена. Нас провели к духовнику, минуя строгую и неприступную охрану. Наконец я оказался в его келье. Сильно похудевший, с редкими седыми волосами на голове, собранными сзади в пучок, с кроткой мудрой улыбкой он, словно зимнее солнышко, осветил мою душу и обогрел ее любовью:
– Отче Симоне, отче Симоне, как твоя афонская жизнь? Как братья? Как там поживает отец Херувим?
Я рассказал батюшке о нашем увеличившемся братстве, а об отце Херувиме сообщил, что наш друг занялся политикой и воюет с Русским монастырем, вызвав этими действиями открытую неприязнь со стороны Кинота.
– Мне кажется, батюшка, что он все‑таки сильно увлекся своей борьбой: теперь пишет «Воззвание» к Церкви! И снова на Кавказ собирается…
Старец призадумался, но затем с живостью сказал:
– Борец, борец он, наш отец Херувим! А насчет Кавказа… Вот неугомонный! – старец тепло засмеялся. – Надо будет с ним поговорить, передай ему, пусть ко мне приедет!
– К вам очень трудно пробиться, батюшка! Охрана не пускает…
– Он пробьется, он такой… – улыбнулся отец Кирилл.
После исповеди и разрешительных молитв он усадил меня в кресло напротив, а сам остался сидеть на койке. Затем старец обратился ко мне:
– Значит, говоришь, накопились вопросы? Какие же, отец Симон?
– Самые главные, батюшка! Как победить гордыню?
– Смирением, – кратко отвечал старец. – Только смирением.
– Как бороться с похотью?
– Рассуждением.
– Как одолеть гнев?
– Терпением, терпением, отец Симон. Все побеждается терпением. Из терпения – смирение, а из смирения рождается рассуждение, да. Теперь, когда силы мои слабеют, вам с отцом Херувимом нужно крепко стоять на своих духовных, так сказать, ногах, укрепляясь помощью Божией в Православии и спасении! Чем измеряется православность? Православность каждого человека измеряется тем, сколько заботы о ближнем он способен на себя принять. Понимаешь? Принять не от них, а на себя – это очень важно понять! Всюду мы постоянно слышим: «Дай!» и очень редко: «Возьми!» Но мало просто быть православным, нужно уметь право славить Бога, то есть правильно спасаться, стать святым! Ибо Господь всем желает спасения и всех, без исключения, призывает к святости: Будьте святы, потому что Я свят! (1 Пет. 1:16). Если стремления к святости и спасению нет, тогда такое Православие остается лишь на словах, а не на деле.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 39; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!