Архимандриту Спиридону, миссионеру 46 страница
– Ну, отец Симеон, вы прямо молодец! – восхищенно воскликнул Санча.
– Саша, это лекарство так действует! Посмотрим, как он домой дойдет… – осторожно заметил я.
Обратно домой мы подтащили монаха Симеона под руки. Он был еще очень слаб. Действие таблетки закончилось, и он тяжело дышал от усталости.
– Папа, старушки на тебя смотрят! – попытался я подбодрить старика.
Но на соседок он даже не обратил внимания, когда мы поднимали его на крыльцо подъезда. В Адлер прилетел иеромонах Агафодор. Отца Симеона мы оставили под присмотром доброго Санчи, а сами, собрав в один пакет все документы и справки на получение виз, отправились в Москву. В окошке греческого консульства, куда мы подали документы, нам сразу же категорически отказали. Прежнего консула, который когда‑то делал нам визы, уже перевели на другую работу в Афины. В то время как отец Агафодор и я, скорбя, сидели в углу, мимо нас прошел грек средних лет с папкой под мышкой. Постоял, повернулся и подошел к нам:
– Патерас, благословите! – он поцеловал у нас руки. – Вы с Агион Орос? Какие у вас проблемы?
Он взял у меня бумаги и внимательным цепким взглядом просмотрел их.
– У нас келья на Святой Горе. А теперь не можем оформить визы ни себе, ни больному престарелому отцу и сопровождающему его послушнику, которые едут с нами на Афон.
В наших словах прозвучала неподдельная скорбь.
– Меня зовут Эконому. Я помощник консула. Пройдемте в мой кабинет!
|
|
|
Этот добрый грек забрал наши документы и вышел, оставив нас в ожидании его возвращения. Он отсутствовал полчаса. Наконец дверь отворилась. Лицо нового знакомого сияло улыбкой.
– Вот ваши паспорта. Сделал вам визы на год.
Мы наперебой благодарили господина Эконому, работника греческого консульства, неожиданно пришедшего к нам на помощь, словно вестника Божия. Со списком всех его родных, который он вручил нам на литургийное поминовение, мы вышли из здания, не веря своему счастью. Москву заливало яркое мартовское солнце. Воробьи купались на мостовой в лужах оттаявшего снега, в которых дробилось синее небо. В наших душах веяло молодостью, счастьем и ожиданием чего‑то самого лучшего в нашей жизни, чему мы не могли найти слов. Игумен Пимен, просматривая визы в наших паспортах, тоже не верил своим глазам:
– Надо же! Все визы на целый год получили… Вот как Бог помогает по молитвам старца! Я тут поговорил с одним человеком, генеральным директором фирмы «Арбат Престиж». Его зовут Владимир Некрасов. Этот человек ездит на Афон и помогает Ивирону. Он пожелал увидеть вас и поговорить.
На машине монастырского подворья мы подъехали к зданию офиса фирмы. Охрана пропустила нас, и мы оказались в кабинете у директора. Моложавый мужчина лет сорока, полноватый, скромно одетый в простой серый костюм, по виду верующий, взял у всех нас благословение и представился:
|
|
|
– Владимир.
Мы назвали свои имена. Несколько минут все молчали.
– Расскажите, что у вас за нужда и чем я могу вам помочь? – спросил владелец фирмы, откинувшись на спинку кресла.
Я кратко рассказал суть проблемы. Пока я говорил, директор изучал нас, посматривая искоса и что‑то чиркая в записной книжке.
– Ваша проблема мне ясна. Я сам езжу на Афон помолиться и поэтому с радостью готов помочь. Предлагаю приобрести машину «Нива», класса «Фургон».
– А до Греции она доедет? Маршрут у нас длинный – через всю Турцию, – настороженно спросил я.
– Думаю, доедет, – засмеялся наш благодетель. – Можете ее доукомплектовать за счет фирмы. Будете на Святой Горе, поминайте меня…
Владимир вырвал из блокнота лист бумаги.
– Вот, я написал вам имена родных. Кстати, я сам собирался пойти в монахи в один Афонский монастырь. Но что делать со всеми этими людьми, которых я обеспечиваю работой? – в недоумении он развел руками.
– Понимаем, понимаем… – с сочувствием сказал я. – И очень вам благодарны… Если бы не вы…
|
|
|
– Не стоит благодарности. Во славу Божию! Во славу Божию… – директор любезно проводил нас до двери. – Поклон от меня Святой Горе и Иверской иконе Матери Божией…
Через несколько лет, как нам сообщили, фирма «Арбат Престиж», к сожалению, полностью разорилась, а генеральный директор так и не стал монахом, насколько мне известно. Но благодарны мы ему и по сей день, это был первый человек, так щедро и без‑корыстно взявшийся помочь нам на этом нелегком этапе. Игумен Пимен провожал нас, подарив мне на радостях мобильный телефон, на который я смотрел с некоторым ужасом, как на отступление от монашеской аскетики.
– Симон, будешь со мной на связи. Дай Бог, встретимся на Афоне! Ангела хранителя вам в пути. Отец Агафодор, ты – водитель молодой, будь осторожен! – крикнул он нам вдогонку, когда мы выезжали из гаража монастырского подворья, закончив все дела с подготовкой «Нивы» в дорогу.
За сутки мы благополучно доехали до Сочи. В окнах домов уже зажглись мягкие, уютные огни. Справа билось о волнорезы знакомое милое Черное море, где ожидали нас изволновавшиеся монах Симеон и послушник Александр.
– Сын, а что там будет у нас в Греции? – расспрашивал взволнованный и радостный отец. – Где мы будем жить?
|
|
|
– Русский монастырь обещал нам древний скит Ксилургу XI века. У нас там будет своя церковь и дом, красивое место с виноградником и огородом! Тебе там понравится, папа, – объяснял я с энтузиазмом.
– И это хорошо, и это хорошо… – повторял монах Симеон, довольный успешным началом нашего предприятия. – Но, все‑таки, люди есть люди… Отрекался Шарик от кости, а когда кость кинули, всех загрыз…
– Ты это к чему, папа? – недоумевал я.
– Насчет красивого места, сын…
Мы с отцом Агафодором переглянулись. Тот пожал плечами. А лицо Санчи безмолвно выражало радость по поводу предстоящего путешествия. Первое время монаху Симеону было трудно перейти на монашеский распорядок. Он привык ужинать вечером и мне приходилось то и дело поправлять отца.
– Папа, монаху нельзя есть вечером!
– А что можно?
– Можно просто сок выпить или же тебе, как пожилому человеку, разрешается кислое молоко, если не в пост…
– Понял, сын. Будем перестраиваться…
Приехав поздно вечером из гаража, где нашу «Ниву» готовили к долгой и нелегкой дороге, я застал отца, заканчивающего свой ужин: борщ и картофель с селедкой. Увидев меня, он весело сказал:
– Ну, где там твое кислое молоко? Давай его сюда!
Наше настроение несколько сникло, когда, уже собравшись в дорогу, мы увидели, что отечность у отца Симеона нисколько не убавилась. Ирина Владимировна развела руками:
– Простите, батюшки, прямо не знаю… Сделала, что могла! Но, по‑моему, в таком состоянии через всю Турцию и Грецию он до Афона не доедет…
– А что же делать? – упавшим голосом спросил я.
– Говорят, открылись морские рейсы из Сочи в Турцию. Наведайтесь, разузнайте! – подсказала наш ангел хранитель в белом халате.
Утром мы с отцом Агафодором уже стояли у касс морского вокзала в Сочи.
– Паромы есть только в Трабзон, а в Стамбул нет, – ответил женский голос из‑за темного стекла кассы.
– А какие‑нибудь корабли отправляются в Стамбул? – упавшим голосом спросил я у окошка.
– Есть одно судно «Евгений Онегин». Через два дня отправляется. Это его последний рейс.
– Как это – «последний рейс»? – не понял я.
– Потом его спишут в утиль, потому и последний. Других судов нет. Поговорите с капитаном на грузовом причале!
– Спасибо! – поблагодарил я темное окошко кассы и мы отправились искать нашу посудину, совершающую свой последний рейс.
Ею оказался старенький грузовой теплоходик с крохотной погрузочной палубой. Капитан, сговорчивый добродушный моряк, согласился нас взять на свой теплоход.
– Вашу «Ниву» повезем на палубе. В трюме места нет, – кратко пояснил бравый капитан, что называется, настоящий «морской волк». – Сколько пассажиров?
– Четверо. Я с отцом и еще двое монахов, – пояснил я.
– Монахам всегда рады, хотя живьем никогда не видели!
Моряк басовито расхохотался, лихо приложив ладонь к морской фуражке с гербом. Все эти дни я пытался дозвониться на Афон до духовника отца Меркурия. Наконец я услышал его голос:
– Слушаю вас…
– Отец Меркурий, благословите! Моего отца мы постригли. Теперь он – монах Симеон. Визы сделали. Разрешите привезти его с собой? Нам ехать в скит Ксилургу, как вы обещали?
– Да, да, конечно. Отца привозите. Скит Ксилургу за вами. Приезжайте в монастырь, ждем вас…
Этот ответ очень утешил всех нас. Сборы в дорогу прошли оживленно. Гудок старенького теплохода нарушил мягкую тишину весеннего вечера. «Нива» стояла на грузовой палубе, крепко прихваченная тросами. Иеромонах тщательно осмотрел машину, нет ли повреждений. Все было в порядке. Когда мы с Санчей под руки подвели к трапу монаха Симеона, даже бывалый капитан усомнился, глядя на нас вниз с борта корабля:
– Куда вы такого больного старика везете? Он же до Стамбула не дотянет!
Монах Симеон поднял голову:
– Настоящий моряк куда хочешь дотянет!
– Боевой у вас старикан! – с капитанского мостика послышался хохот моряков. – Такой точно доплывет…
С причала махала косынкой наш единственный провожающий – Ирина Владимировна. В море корабль вышел ходко: за кормой взвихрилась широкая пенная дорожка. Белеющий в дымке Сочи, Кавказ со снежными далекими вершинами, остались далеко позади, навсегда уходя в невозвратное, трогательно родное, прошлое, со всеми его судьбами и переживаниями.
Слушай, монах: Когда возненавидишь душу свою, лишь тогда полюбишь людей, ибо любовь не живет во тьме душевных привязанностей. Лишь когда отречешься от самого себя, лишь тогда обретешь благодать, ибо благодать приходит в очищенное от страстей сердце. И когда станешь ничем, лишь тогда стяжешь мудрость Духа Божия, ибо Он дышит, где хочет. А хочет дышать Он в свободе духа твоего, лишенного всякого самомнения и суетных помышлений. Когда станешь мертвецом прежде своей смерти, то поистине достигнешь бессмертия, представляющегося вымыслом для мирского ума, впившегося в плоть, как клещ в тело. Лишь когда отречешься от своего эгоизма и власти его, войдет в тебя сила Божия, могущая и горы передвигать. Только тогда, когда земное время, словно пыль, сумеешь попрать непоколебимостью ума своего, сможешь ощутить во всей полноте жизнь вечную. Бессильной тогда становится смерть и несуществующей, а жало ее притупляется и истлевает, ибо сама смерть истлеет в себе навеки для бессмертного духа человеческого. Припадаю и я, смертный, к святому бессмертию Твоему, Боже, ибо ведаю‑ оно ближе ко мне, чем пугало смерти, потому что смерть – не страшнее, чем пугало в поле, колеблемое ветром.
УТРАЧЕННЫЕ НАДЕЖДЫ
Что такое святость Твоя, Боже? Для моего бескрылого ума прошу, дай мне крылья Божественного разума, чтобы смог дух мой взлететь к святым разумениям Твоим! Если я боюсь чего‑то и страшусь больше, чем трепещу в благоговении пред Тобою, то понимаю – в страхе невозможно стать святым. Значит, святость, для моего разумения – это бесстрашие пред всем, что не есть Бог. Если я люблю что‑то сильнее, чем горит в сердце моем огонь любви к Тебе, то вижу, что в привязанности невозможно стать святым. Значит, святость, для моего постижения, – это непривязанность или нищета духа. Если я закован в цепи плоти, а плоть – это смерть, то постигаю благодатью Твоей, что если я раб плоти, тогда я – очередная жертва смерти. Значит, бессмертие – это совершенное утверждение в бесплотном Святом Духе Твоем, ибо Дух Святой есть жизнь вечная. Только в святости открываются мне врата Царства Твоего, Царства истины, и в него дай войти мне, как бесчисленным сонмам душ, освященных и ведомых Духом Святым, словно малое дитя Твоей вечности, Возлюбленный Иисусе!
Берег последний раз показался в вечерней дымке белоснежными вершинами гор, озаренных закатным лучом, и скрылся в непроницаемой темноте. Наши любители посидеть за чаем потирали руки: рейс долгий, двое суток, теперь можно побаловаться чайком и поужинать. Отец Симеон, выпив горячего чая, почувствовал усталость и уснул. В открытом море началась сильная качка. Море штормило. В стекло иллюминатора звонко ударяли прозрачные брызги крутой волны.
Когда я вышел на палубу, ветер швырял соленой морской пеной в лицо, поэтому пришлось спуститься вниз. Но ожидаемого ужина в кругу друзей я не увидел. Открытые рыбные консервы, которые так нравились моим товарищам, а также хлеб и чай стояли нетронутыми. Бледный иеромонах лежал на койке. Послушник Александр, с выражением тоски на лице, извинился и ушел в туалет. Через несколько минут вернулся и присел к столу. Но вид пищи вызвал у него новый приступ тошноты и он выбежал в коридор. Отец спокойно спал, посапывая на койке. Мне пришлось одному доедать расставленный на столе нехитрый ужин: помидоры и огурцы, а также чай с печеньем. Консервы я убрал в холодильник.
Хотя за стеклом стемнело, в небе еще бродили алые закатные всполохи, которыми мне захотелось полюбоваться с палубы. В тесном коридоре я увидел почти всю небольшую команду корабля, сидевшую на корточках у туалета. Должно быть, Санча находился внутри.
– Разве моряки болеют морской болезнью? – спросил я у судового матроса.
– Еще как! – услышал я в ответ. – Сколько плаваем, столько и болеем…
На палубе дул сильный ветер. Небо, в быстро темнеющих темнобагровых полосах заката, было красиво. В лицо порывами ударяли соленые брызги. По бокам корабля вздымались пенные буруны от стоячих мощных волн, рассекаемых форштевнем. Иногда судно сотрясали сильные удары крупных волн.
Капитан позвал меня в рубку.
– Эй, батюшка, становись рядом! Посмотри на нашу работу, – он весело подмигнул рулевому матросу, тот понимающе ухмыльнулся.
– Значит, вы все верующие? – начал беседу разговорчивый капитан.
– Верующие, – ответил я спокойно.
– А Бог вам помогает? – в его голосе прозвучал неподдельный интерес.
– Очень помогает. Везем отца в Грецию, и для нас это – настоящее чудо! Ведь он у нас уже умирал, – искренно сказал я.
– Расскажите, ну‑ка, ну‑ка, послушаем…
К нам подошел помощник капитана, пожилой, сурового вида человек с морщинистым лицом, и тоже встал рядом. После того как присутствующие выслушали мой рассказ, в рубке воцарилась тишина.
– Батюшка, у меня вопрос! – с уважением в голосе произнес капитан. – Судно наше дряхленькое, и всерьез говорю: если шторм разыграется по‑настоящему, то не знаю, дойдем до Стамбула или нет. Освятите нам судно, прошу вас!
Договорившись наутро об освящении всех корабельных помещений, я вернулся в нашу каюту. Состояние отца испугало меня – из него ручьями бежала вода: из глаз, из носа, из ушей. Пришлось даже одеть на него памперсы, которые в течение ночи я менял несколько раз. Ночью начался настоящий шторм. Качка была такая, что когда я лежал на койке, то поначалу ударялся головой в одну переборку, а затем ногами – в другую. Под утро стало тише и я уснул.
На рассвете отец Симеон, похудевший, без всяких признаков водянки, вышел со мной на палубу. Ветер стих, осталась лишь крупная зыбь, слегка покачивающая ходко идущий корабль. Матросы с удивлением поглядывали на моего старичка, бодро стоявшего на палубе и с наслаждением вдыхающего свежий воздух.
– Папа, что произошло? Как ты выздоровел? – попытался я понять причину его избавления от болезни.
– Сам не знаю, сын! Как‑то на душе внезапно полегчало, а потом вода хлынула из всех «щелей», – его удивление было неподдельным.
– А как ты себя сейчас чувствуешь? – я, недоумевая, смотрел на отца, теряясь в догадках.
– Здоров как никогда! И есть очень хочется…
Весь день мы сидели с отцом за столом. Остальная наша команда с зелеными лицами лежала на койках. В полдень, когда отец немного прилег на койку, мне предоставили возможность освятить корабль, к большому удовольствию капитана и членов его экипажа, не переносящих морской болтанки. С кропилом и крещенской водой я обошел все каюты, начиная с капитанского мостика.
– Кропи, кропи, батюшка! – меня сопровождал боцман, грузный, с одышкой, видавший виды человек. – Пока еще держимся… Как это у вас говорят: «Слава Богу»?
– Да, слава Богу! – ответил я, крестя палубу взмахами кропила.
– Вот‑вот, оно самое! Нам же еще обратно плыть. Хочется домой живыми вернуться… – не отставал от меня боцман.
На следующий день мы вошли в Босфор: древние крепости с бойницами, стоявшие на скалистых берегах по обеим сторонам пролива, выглядели очень внушительно. Течение в проливе было быстрым, словно в реке. Константинополь, нынешний Стамбул, выглядел чрезвычайно красиво, раскинувшись по просторным холмам. Над старой частью города, у красивой бухты Золотой Рог, возвышалась всемирная святыня – Византийский собор четвертого века Святая София, превращенный в музей.
Даже выгрузившись на причал, мы не остались одни. Помощник капитана вызвался проводить нас на таможню и помочь оформить документы на проезд в Грецию на нашей «Ниве».
– Турки – народ ушлый! Быстро нашего брата обставят: туристы только глазами моргают, а их уже охмурили!
Капитан и команда, сверкая белозубыми улыбками, приветливо махали руками с высокого борта судна, прощаясь с нами.
– Сын, где мы находимся? – дернул меня за рукав подрясника отец.
– Это Стамбул, папа, Турция! Раньше этот город назывался Константинополь, – пояснил я, любуясь вместе с братьями великолепной панорамой древнего города.
– Ничего, красиво, – одобрил отец Симеон.
«Нива» резво бежала по старинной дороге Константинополь‑Рим, минуя неприглядные турецкие поселки, встречающиеся среди желтых безрадостных холмов. Границу проехали без задержек, и Греция порадовала обилием церквей, особенно на подступах к Афонскому полуострову. Отец с удовлетворением поглядывал в окно машины.
– А греки неплохо живут, чистенько! – радовался он, разглядывая симпатичные городки, с мелькающими в окне красивыми храмами и колокольнями.
Переночевав в гостинице Уранополиса, на пароме мы поплыли в Пантелеимоновский монастырь, оставив машину на стоянке.
Желто‑зеленая полоса берега отражалась в море и исчезала далеко в голубой дымке, где угадывался могучий силуэт Афона. Мы неотрывно смотрели вперед. Наши сердца, словно чайки, летели впереди теплохода. По морской глади, там и сям, замерли лодки рыбаков с белыми тентами и уложенными вдоль бортов кругами для ловли кальмаров. Некоторые лодки тянули рыболовные сети – знакомая картина Эгейского моря. Милые душе очертания монастырей волновали наши сердца надеждами и ожиданиями самых лучших событий в нашей жизни.
В Русском монастыре всех нас разместили в архондарике – гостинице для паломников. В окнах плескалось закатное море. Тихо и неспешно сходили на землю Афонские сумерки. В Дафни, портовом поселке, зажглись далекие огоньки.
– Пока все идет неплохо, отец Симон! Пока все идет неплохо, – говорил монах Симеон, укладываясь на отдых.
Мне не спалось, и я долго сидел на стуле у окна, молясь по четкам. Утром состоялся сильно опечаливший нас разговор с духовником монастыря, иеромонахом Меркурием.
– Отцы, все изменилось! Вам нужно пока пожить на Каруле…
Для меня этот отказ прозвучал подобно смертному приговору:
– А почему, отец Меркурий? С больным отцом мы там не потянем, простите…
– Понимаю, понимаю, – согласно кивал головой духовник. – Но политическая обстановка сейчас усложнилась из‑за разногласий с отцом Херувимом и его братством по поводу Новой Фиваиды. Кинот очень недоволен. Если сейчас вас поселить на Ксилургу, значит еще больше испортить отношения с греками. Потерпите, потом что‑нибудь придумаем…
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 32; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!