Архимандриту Спиридону, миссионеру 40 страница
– Отче, невозможно прочитать всех отцов и все духовные книги, во всяком случае, для меня… Каков прямой путь к спасению?
– «Боговидение приходит через умное действие души, а не через рассудок»; этому мы учимся у святых отцов. Нам надлежит на опыте постичь Православие, но не интеллектом, а сердцем, и таким образом непосредственно стать самим Православием, которое тогда всецело проявляется в нашей жизни и служит открытию в нас единства со Христом.
Монах, помолчав, налил нам воды в опустевшие стаканы и спросил:
– Хотите еще кофе, патерас?
– Спасибо, отче, греческий кофе очень крепкий. Нам достаточно…
Мне хотелось услышать от монаха как можно больше:
– Отец Григорий, почему наша жизнь с годами становится тяжелее и в ней появляется столько скорбей?
– Потому что мы уходим в неверном направлении, все более привязываясь к преходящему миру и погружаемся в него безоглядно, вместо того чтобы повернуть обратно и вновь соединиться со Христом, Который всегда есть посреди нас. Ум, занятый вещами, – это мирской ум, ведущий к полному рабству человека. Ум, обращенный к Богу, есть просвещенный ум, приводящий к спасению…
– Если можно, скажите, отче, каким становится сердце того, в ком воссиял Христос?
– Наши грехи, подобно знойному ветру‑суховею, несут нашу душу по жизни в ложном направлении, тогда как Божественный Промысел зовет нас вернуться ко Христу, нашей единственной опоре, прибежищу и победе на грехом. Монах, у которого в священных чертогах сердца безраздельно царствует Христос, вмещает всех благоговейных верующих, подающих милостыню, и если они прилежны и искренни, он обращает их на путь спасения, наставляя в молитвах и покаянии. Если же таких качеств у них нет, помогает им обрести добродетели исполнением заповедей, столь необходимых для прохождения мытарств. Послушных учеников, которые решились вступить на путь смирения и отречения от своей воли, обучает духовной практике в уединении и открывает им познание истины. Если же у них нет к этому соответствующих дарований и усердия, побуждает к покаянной молитве и отсечению помыслов. Родственников и друзей, любящих духовные наставления и стремящихся услышать слово истины, приводит к Церкви и добрым делам. Всех же иных, которые коснеют в своем самодовольстве и отступлении от православной веры, хранит молитвой для будущего покаяния и пребывает в бесстрастии, печалясь об их участи. Так в чистом сердце монаха открывается совершенная любовь Христова, желающая всем спастись в Царстве Истины. Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озаряет наши сердца дабы просветить нас познанием славы Божией в лице Иисуса Христа (2 Кор. 4:6).
|
|
|
Поняв, что монах Григорий дает полные и зрелые ответы на все мои вопросы, я собрался с духом и задал ему личный вопрос:
|
|
|
– Отче, пока я нахожусь в келье или в горах, куда ухожу молиться с палаткой, то молитва остается внимательной. А когда вступаю в общение с людьми или берусь за труды, то периодически рассеиваюсь, что приводит меня в уныние. Как избавиться от этого? Что посоветуете?
– Только в уединении человек может стать духовной личностью во Христе. Если он не найдет себя в уединении, он не найдет себя нигде. «Ибо кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем?» Вся духовная практика выполняется со вниманием. Если ты внимателен и углубляешь свою молитвенную практику день ото дня, то ты сможешь пребывать в молитве в любой момент и в любых обстоятельствах. Хорошо уметь молиться в уединении, но еще важнее хранить молитву и в трудах, и в общении с людьми. Большая часть людей, даже монахов, совершенно не берегут сердце от рассеянности и сразу забывают о внимании после молитвенного правила. Те же, кто стяжал непрестанную молитву, также по рассеянности позволяют тонким помыслам незаметно окрадывать ее и таким образом теряют благодать. Как Христос всегда пребывает в Отце, так ум должен быть неисходно утвержден в сердце. Учись не отвлекаться в помыслы даже на секунду. Углубляя и развивая внимание, ты приходишь к Божественному созерцанию и Богопознанию. Пусть это навсегда закрепится в твоем сердце. Береги каждое мгновение духовной жизни! Даже на миг собрать ум и вспомнить о смерти лучше, чем всю жизнь учить и проповедовать о спасении, забывая о том, что все подвержено тлению и смерти. Даже на миг всем сердцем вспомнить о Боге и о любви к людям лучше, чем без конца ублажать свое тело и тешить ум пустым богословствованием, что является лишь проявлением эгоизма. Так, миг за мигом, складываются дни, месяцы и годы нашего духовного восхождения в горняя…
|
|
|
На колокольне монастыря зазвонил колокол, оповещая о вечерне. Закатный луч мягко осветил балкон и наши лица.
– Простите, отцы, мне нужно собираться на службу…
– Отче Григорие, своими словами вы словно озарили мою душу! – сказал я с волнением. – Благословите когда‑нибудь еще прийти к вам. Не все мне понятно, но я буду стараться исполнить ваши слова на деле. И благодарю вас, что уделили нам время.
– С Богом, с Богом! Если считаете, что мое несовершенное слово полезно, то приходите, когда сочтете нужным. Помолитесь, чтобы Господь укрепил меня: здоровье мое ухудшается и не знаю, насколько милость Божия еще продлит мои земные дни.
|
|
|
Выйдя из монастыря, я не удержался, чтобы не выразить своего восхищения старцем:
– Хочу записать его слова, пока не забыл! Похоже, этот монах знает больше, чем говорит, – поделился я своим впечатлением с неразлучным моим спутником.
– Кто его знает, что он знает и не говорит? – засмеялся отец Агафодор. – Но то, что он сказал нам, обычные вещи. По мне – обыкновенный монах, живет тихо, нигде не известен…
Но мне неожиданная встреча с этим удивительным человеком виделась по‑другому и взволновала меня. На плывущем в Дафни пароме, пристроившись у столика на палубе, я записывал услышанные слова, и снова и снова переживал их, вникая в суть.
Необходимость весной получать новую визу на третий год изменила все мои намерения: к отцу Григорию я тогда не попал, просить о помощи с документами отца Христодула мы уже не решились. Оставалось одно – ехать в Россию. От денежной помощи отца Пимена осталась небольшая сумма, как раз на билеты, но не на гостиницу в Салониках. Моего находчивого друга осенило:
– Батюшка, еще будучи студентом Афинского университета, мы часто ночевали в доме для престарелых. Там врачи всегда давали нам пустые койки. Чтобы не ночевать на скамейках на улице, где может к нам прицепиться полиция, предлагаю поехать в богадельню!
Мне пришлось молча согласиться, – что еще оставалась делать?
Главврач, пожилая женщина‑гречанка, любезно предоставила нам, как Афонским монахам, две койки, предупредив, что в комнате будет еще один постоялец, больной монах, святогорец. И действительно, на одной из коек мы увидели старого монаха, который с недоумением смотрел на нас. Узнав, что мы с Афона и поняв, в чем дело, он разрыдался:
– Патерас, ох, патерас, никогда, никогда не попадайте сюда! Лучше на Афоне умирайте, чем в больнице! Здесь дают мне мясо, женщины меня осматривают… Все свое монашество потерял, а здоровья не прибавилось! Воробьи ведь тоже птицы, тоже летают, но это все не то… Вот, такой монах‑воробей и я… Надо было на Святой Горе помереть!
Это было душераздирающее зрелище. Я не выдержал:
– Отец Агафодор, хоть где‑нибудь переночуем, только не в этом месте, не могу…
Мы вышли на улицу. Стемнело. Уже зажглись уличные фонари, а из окон домов лился мягкий свет. Мой товарищ и я стояли возле какого‑то кафе, где сидели довольные улыбающиеся люди, неторопливо беседующие друг с другом. Мы совершенно не знали, что делать дальше.
– Вспомнил! – воскликнул иеромонах. – Есть одна знакомая благодетельница Русского монастыря, немка. Можно к ней попроситься переночевать…
– Это не та ли женщина, которая возила меня с отцом Константином по святым местам в Салониках?
– Конечно она! Другой быть не может! Она собирается в монахини, может быть, и нас примет, – обнадежил меня отец Агафодор.
– А сколько ей лет? Возможно, не очень удобно ее беспокоить? – засомневался я.
– Да она уже старушка! Ей лет пятьдесят точно есть, не меньше!
Его довод показался мне убедительным. Немка Маргарита оказалась смиренной богобоязненной женщиной, в волосах уже пробилась седина. Для нее наше посещение стало шокирующей неожиданностью, но она впустила нас в квартиру, несмотря на поздний час. Затем хозяйка принялась дозваниваться до своего духовника, спрашивая благословение, можно ли ей оставить у себя ночевать двух монахов с Афона? После долгих переговоров, разрешение было получено.
– Отче, припоминаю вас, как вы постарели на Афоне! – приветствовала она меня этими словами. – Пока я для вас приготовлю комнату, пожалуйста, пройдите на балкон.
Мы уселись в полотняные кресла и расслабились. Напротив, через улицу, в большом многоквартирном доме гуляла какая‑то молодежная компания. Оттуда доносилась громкая музыка, смех и выкрики подгулявшей компании. Нам пришлось повысить голос, чтобы слышать друг друга. На балкон прибежала взволнованная женщина:
– Ах, отцы, говорите потише! Что соседи могут подумать? Скажут, что я кого‑то принимаю…
После чая хозяйка устроила нас в маленькой уютной комнате с иконами. Мое внимание привлекла вначале большая копия иконы Спасителя с удивительным запоминающимся ликом.
– Что это за икона, отец Агафодор? – спросил я, внимательно разглядывая изображение.
– Это Спаситель Синайский, написан восковыми красками. Одна из первых Его икон, – объяснил он.
Меня привлек выразительный лик Спасителя и, особенно, Его глаза.
– Очень впечатляет, оторваться невозможно… Теперь для меня после икон преподобного Андрея Рублева эта – любимая икона! – высказал я свое воодушевление.
Лишь впоследствии мне довелось узнать, что поразившая меня икона – Христос Пантократор – выполнена в стиле Файюмской живописи и является почти портретным списком лика Спасителя середины VI века, исполненная в сильной экспрессивной манере, причем различие в написании глаз толковалось как двойственность богочеловеческой природы Христа. «Непременно приобрету себе такую икону для кельи, чтобы молиться перед ней!» – подумал я. Но утром меня ждало еще одно открытие. Хозяйка куда‑то ушла. Прохаживаясь вдоль стен комнаты, я остановился перед другим изображением.
– А это какая икона Матери Божией? – указал я на большую фотокопию иконы Пресвятой Богородицы под стеклом.
– Написана, по преданию, евангелистом Лукой. Называется Иерусалимская.
Агафодор остановился рядом со мной.
– Вам нравится, батюшка?
– Очень. Слов нет! Такая родная…
У меня сама собой вырвалась из сердца молитва:
– Пресвятая Богородица, если есть на то воля Божия, благослови нам хоть когда‑нибудь побывать в Иерусалиме и поклониться всем местам, где проходили святые стопы Сына Твоего и Бога нашего!
С большим благоговением я поцеловал икону. Вслед за мной это же сделал и мой друг.
– Отцы, идите чай пить! – раздался голос Маргариты. – Я для вас из кондитерской сладостей привезла.
Мы уселись втроем за стол и принялись, стесняясь хозяйки, за чай и пирожные.
– Дорогие мои гости, мне только что пришла отличная идея! – торжествуя, она посмотрела на нас восторженным взглядом. – Я хочу, чтобы вы поехали в Иерусалим и на Синай! У меня духовник в Синайском монастыре. Передайте ему мое письмо. А на дорогу я вам дам восемьсот долларов, надеюсь, что вам хватит!
Мы не знали, что сказать. Иеромонах, разволновавшись, обратился к хозяйке.
– Уважаемая фрау Маргарита, батюшка только что при мне вслух помолился об этом иконе Иерусалимской Матери Божией, которая находится в вашей комнате, где мы ночевали. Это просто поразительно!
– Ах, вот как! – хозяйка быстро встала и подбежала к телефону. – Позвоню духовнику и расскажу ему о чуде!
Она долго звонила и что‑то рассказывала. Потом вернулась к нам.
– Духовник благословляет вашу поездку. Я так рада за вас и за чудо Пресвятой Девы Марии!
Она с доброй улыбкой смотрела на нас. Мы принялись горячо благодарить эту благочестивую женщину, желая ей благодатной жизни в предстоящем ее монашестве. Вместе со своими пожилыми подругами‑гречанками она устроила нам торжественные проводы в аэропорту. Старушки крестили нас и вытирали глаза платочками. Недостижимый прежде Иерусалим уже тихим гласом своих благодатных святынь звал нас к себе. Бесконечная жизнь стучалась в наши сердца, окрыленные благодатью.
Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий (Мф. 25:13). Читая слова Божий, некогда полагал я, что бодрствовать, значит не спать ночами, проводя часы ночные в молитвенном ожидании прихода Твоего, возлюбленный Иисусе. И окрадывали меня гнусные помышления мои, злейшие враги души моей, притворяясь близкими друзьями и товарищами. Увели они ее в плен мечтаний и фантазий, обольщая и смущая ее похотями своими. Ныне милостью Твоей, Господи, пробудилась она из небытия, узрев воочию врагов своих, и тут же избавилась от мысленного плена, ибо не дано помышлениям удерживать душу в заточении вопреки воле ее. Постиг, наконец‑то и я, последний из всех насельников земной темницы, что бодрствовать – значит хранить свою душу, словно чистую голубку, от скрытых врагов моих, прячущихся по темным углам ума моего – мыслей, пожеланий и мечтаний. Трепещет сердце мое, боясь погасить светильник молитвенного внимания души моей, потому что вся она – очи отверстые в ночном мраке! Ведь в любви своей к Тебе, Сладчайший Иисусе, охвачена она огнем благодати и вопиет Тебе: «Се, гряди, Жених мой, поскольку в светильнике моем много масла и неустанно берегу я для Тебя несказанный свет любви в душе моей!»
ПО ТОНКОМУ ЛЬДУ
Тот, кто любит Тебя, Христе, – мудр. А тот, кто исповедает Тебя делами молитвы и созерцания, поистине блажен. На что мне мудрость мира сего, если нет в ней ни капли любви? Она становится тогда лишь болезненным любопытством, которое пытается подглядеть тайны Божии и присвоить их себе, или же дышит ненавистью к людям, желая через знания свои властвовать над ними. Не такова мудрость Твоя, Христе, ибо вся она есть служение людям во спасение их, когда Ты сообщаешь мудрость Свою душе человеческой. А когда Ты эту смиренную мудрость обращаешь всецело к сердцу человека, становится она тем, что тщетно ищут люди на земле, истязая плоть друг друга, – Небесной любовью, сошедшей из негибнущего Царства Твоего, Царства Истины. Когда же мудрость Твоя, Христе, входит в душу, обретает она крылья всеведения, ибо познает тайны Твои, не ища их и не домогаясь, а получает это превосходное знание, как знак сыновства своего у Отца Небесного. А когда любовь Твоя возгорается в сердце человеческом, все оно замирает, объятое огнем Божественной благодати. Вместе с ним замирает и ум, лишенный помышлений своих, и зрит Тебя, Господи, так, как Ты есть, ибо сказано: Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное (1 Кор. 1:27).
С отцом Агафодором мы прилетели в Москву и сразу поехали в Греческое консульство, испытывая тревогу. Только предварительный звонок духовника архимандрита Нектария из Фив внушал надежду. Консул принял нас лично. После короткой десятиминутной беседы, нам поставили визы в паспорта и мы, на дрожащих от радости ногах, покинули кабинет консула. Иеромонах, взволнованный удачей, дозвонился в Фивы и от нас обоих поблагодарил духовника за дружескую помощь. Теперь мы могли заняться своей поездкой в Иерусалим и далее – на Синай.
В кабинете отдела внешних церковных связей Московского Патриархата, отвечающего за зарубежные поездки, выстроилась небольшая очередь. У сотрудницы отдела нас ждало огорчение: тур на одного человека в Иерусалим и Синай стоил 800 долларов, именно столько у нас и было. Пригорюнившись, мы отошли в сторону, не ведая, что делать дальше.
– Почему вы так печальны, батюшки? – этот неожиданный вопрос вывел нас из оцепенения.
Две женщины в летах стояли возле нас, с участием смотря на наши скорбные лица.
– Нам в Греции дали восемьсот долларов, чтобы съездить в Иерусалим помолиться и отвезти письмо в Синайский монастырь, – начал объяснять я. – На один билет у нас деньги есть, а на второй – нет…
– Не беда, – сказала одна из них. – Вот вам деньги на второй билет.
Эта добрая женщина достала из сумки деньги и отсчитала нужную сумму.
– Кого же нам благодарить? Как ваши имена? Позвольте, мы запишем их, чтобы о вас помолиться!
Нам хотелось всемерно отблагодарить наших благодетельниц.
– Благодарите Бога, батюшки! А имена наши простые – Зоя и Неонилла…
Выяснилось, что одна из них работала врачом в Кремлевской больнице, а ее подруга, которая помогла нам деньгами, заведовала прачечным комбинатом в Юго‑Западном районе Москвы. Они тоже летели в Иерусалим в первое паломничество, как и мы. До вылета оставалось еще около двух недель.
В Троице‑Сергиевой Лавре меня разыскал отец Филадельф.
– Отец Симон, очень хотел с вами повидаться! Расскажите хотя бы в двух словах: как жизнь на Афоне? Не жалеете, что с Кавказа уехали?
– Знаешь, отче, не жалею. Как будто в жизни открылись новые горизонты! Хотя, конечно, на Кавказе прошли мои лучшие годы…
– Батюшка, удивительно: несмотря на то, что мы расстались, я вас чувствую даже на расстоянии! Не знаю, как это правильно выразить… Ну, духом что ли? Как будто не расставались!
– Так ты приезжай к нам, посмотришь жизнь на Святой Горе! – пригласил я своего друга.
– Нет, уже не вырваться мне, нет воли Божией! Нужно маму досматривать, она у меня лежачая…
Мы помолчали.
– Кстати, недавно отец Евстафий приезжал, ко мне зашел. Долго мы с ним кавказскую жизнь вспоминали. Золотое времечко было, жили, можно сказать, душа в душу…
Я внимательно посмотрел на иеромонаха, полагая, что он шутит. Но вид его был серьезен. Время все расставило по местам и теперь прошлое для них казалось самым лучшим периодом их жизни. С сожалением пришлось узнать, что наш любимый батюшка снова в больнице. Но теперь пройти к нему оказалось проще: наша знакомая, врач, привела нас с иеромонахом Агафодором в палату, где лежал отец Кирилл.
– А, отцы‑афонцы!
Старец весело посмотрел на нас.
– Куда собрались?
– В Иерусалим, батюшка, благословите!
Я кратко рассказал все обстоятельства нашей поездки.
– А как вы себя чувствуете? Как ваше здоровье?
– Какое мое здоровье? – усмехнулся духовник. – Люди увечат, врачи лечат, а Бог исцеляет! Вот, починят и снова за свое послушание‑ народ исповедовать!
Он протянул руку к тумбочке и достал три коробки дорогих конфет.
– Что же, Иерусалим – это дело благое, да… Помолитесь, помолитесь там, отцы! Мне уж никак, видно, не побывать снова в этих святых местах. А вы угостите там сестер в Горненском монастыре и передайте поклон от меня игуменье матушке Георгии!..
– Батюшка, а можно нам сейчас поисповедоваться? – спросил я.
– Можно, можно…
Отец Кирилл надел епитрахиль и взял в руку крест. Первым исповедовался отец Агафодор, затем я. На исповеди мне пришлось каяться в том, что покинул Святую Гору и занялся оформлением, кроме необходимой нам греческой визы, еще и визами в Израиль и Египет. Заодно покаялся в том, что не удалось сохранить добрых отношений с греком‑зилотом, приютившем нас на Каруле.
– Зилоты? А кто они такие? – батюшка в недоумении снял епитрахиль с моей головы.
Пришлось кратко рассказать о том, что они противники нововведений в Греческой Православной Церкви и не признают Вселенского Патриарха.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 37; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!