Архимандриту Спиридону, миссионеру 39 страница
– Батюшка, вы второй раз горите! – обернулся я к нему, освещенному ярким заревом пожара.
– Нет, нет, я не горю! У меня же ничего нет, кроме Господа! Чему там гореть?
Он напевал про себя какую‑то сербскую песенку. Кто‑то из греков сказал присутствующим:
– Отец Стефан тронулся умом!
Подвижник услышал и разгневался:
– Кто тронулся? Я тронулся? Я с Господом живу, как я могу тронуться?
– Патер, патер, успокойся! Это он пошутил… – успокаивали серба монахи, сбежавшиеся из окрестных келий.
Общим советом все решили вскладчину построить старцу новую келью, но отец Стефан предпочел другое место для своего жительства. Он перешел жить в свою пещеру, и страшно было смотреть на его ночное ложе. Из крупных плоских камней аскет соорудил себе помост. На нем по вечерам он разжигал большой костер, а когда он прогорал, старец убирал угли в сторону и, кинув на горячие камни какое‑то тряпье, устраивался там на ночлег. Так он и прожил до тех пор, пока его не увезли почитатели‑сербы на родину, где он скончался.
Приближался Панигир в скиту Агиа Анна. Давно зная, что в окрестностях скита обитает наибольшее число монахов‑подвижников, которых редко кто видит выходящими из своих келий, я возгорелся духом увидеть святых отцов и преподобных Афонской Горы. Увиденное превзошло все мои ожидания: столько благолепных ликов и почтенных старцев, собранных вместе, я не видел никогда! Куда бы ни обращал я свой взор, повсюду их светлые лица источали смирение и кротость. Словно древние отцы давно ушедших времен молились и праздновали песнопениями святую праведную Анну и праведного Иоакима. На клиросе пело братство Герасимеев из скита Малая Анна, одни из лучших псалтов Святой Горы. Тэрирэм в их исполнении окончательно поверг меня в священный трепет: затаив дыхание, я слушал это ангельское пение не шевелясь. Хотелось, чтобы эти небесные мелодии никогда не заканчивались…
|
|
|
На заре мы возвращались в Карулю, находясь под сильным впечатлением от Панигира. Если празднование в Лавре поражало своей торжественностью, то праздник в скиту Агиа Анна запомнился как самый молитвенный и самый монашеский, поскольку монахов, пришедших в храм, было гораздо больше, чем паломников. И, конечно же, отличительной чертой этого Панигира был аскетизм: столько аскетов, собранных воедино, я не видел ни разу.
Из Русского монастыря нам передали новые книги о старце Паисии, очень коряво переведенные, но, тем не менее, не утратившие глубины помещенных в них высказываний известного старца. Его проникновенные слова и изречения западали в душу, исподволь рождая в ней удивительное ощущение, что роднее и ближе из святых отцов современного Афона я еще не встречал.
|
|
|
В один из зимних дней на Каруле сердце мое ощутило дух старца с какой‑то особенной силой. Это благодатное ощущение глубоко умиротворило сердце и изгнало из него все помыслы, оставив яркое переживание присутствия самого старца в нашей келье. Полагая, что это минутное преходящее переживание, я не обращал на него внимания. Трое суток я находился в этом состоянии соединения с духом чтимого мною наставника Святой Горы, а затем исповедал это происшествие иеромонаху Агафодору, опасаясь, не вражеское ли это приражение? После трех дней это реальное переживание присутствия старца стало слабеть и более не повторялось.
Сильно утешенный высказываниями отца Паисия, я начал делать выписки из его книг: «Не отдавайте сердце суете, но посвящайте его Богу». «В основе Евангелия лежит любовь. В основе здравого смысла заложена выгода». «Тот, кто что‑то берет, принимает радость человеческую. Тот, кто дает, принимает Божественную радость». «В сострадании сокрыта любовь такой силы, что она больше обычной любви». «Любовь неотделима от смирения. В любви ты находишь смирение и в смирении находишь любовь». «Чтобы любовь возрастала, нужно ее отдавать». Много позже мне довелось найти в высказываниях старца некоторую склонность к политике, как иногда водится у греков, но это не поколебало мою увлеченность личностью отца Паисия.
|
|
|
Вскоре появились переводы книг о старце Порфирии, который мне показался небесным гостем на нашей земле, утвердившим сердце мое своими советами в цельном и возвышенном постижении Бога: «Не делай душу местом скорби, сделай ее священной обителью радости во Святом Духе». «Любовь к Богу выражается прежде всего во внимательности к своему внутреннему устроению». «Если вы живете в добре, то зло не причинит вам вреда! Чем оно сможет вам повредить? Ведь добро непобедимо. Можно научиться зло не видеть и оно исчезнет. Великое искусство заключается в том, чтобы презреть зло, не видеть его, как будто его и нет. Потому что в действительности его и нет: зло – это небытие, и существует только в нашем сознании. А мир – добр. Зло не заденет вас, потому что вас будет наполнять благодать. Вы не видите зло, и оно не может причинить вам никакого вреда. Вот так это будет!» Спасибо тебе, преподобие отче Порфирие!
Отношения монаха Христодула с иеромонахом Агафодором окончательно испортились. Он даже не разговаривал с моим другом. Меня наш благодетель тоже начал избегать. Лишь послушник Илья блаженствовал в греческой келье, делал ладан и прекрасно ладил с начальником Карули.
|
|
|
Отец Агафодор получил письмо от своего друга по академии в Троице‑Сергиевой Лавре, иеромонаха Диодора, в котором тот написал, что получил келью от монастыря Ставро‑Никита в Карее и живет там уже полгода. Мы поспешили встретиться с ним, обрадованные появлением еще одного русского келиота. Суетливая шумная Карея осталась позади, когда мы поднялись к небольшому домику над дорогой, где нас встретил иеромонах Диодор, молодой парень ученого вида в круглых очках, отлично говоривший, как и мой товарищ, по‑гречески. Он в то время с большим энтузиазмом взялся за перевод книг о старце Паисии, издавая в России том за томом.
Теперь мы смогли воспользоваться для чтения его рукописями. Мы зачитывались отлично сделанным переводом бесед и высказываний старца. Приметив во мне особенную любовь к отцу Паисию, новый знакомый предложил мне попроситься в духовные чада к известному духовнику на Афоне, ученику старца Паисия, отцу Исааку Ливаносу. Два раза мы втроем ходили в его келью в Карее, но каждый раз этот монах был в отъезде, исповедуя духовных чад.
– Видно, не судьба, отец Диодор! – сказал я с грустью иеромонаху, когда мы в очередной раз нашли замок на двери кельи.
Тот пожал плечами и ничего не сказал.
– Есть еще один опытный в молитве монах, чадо отца Паисия. Его тоже зовут Паисий. – дал мне совет отец Агафодор. – Если хотите, можно к нему зайти!
Чернобородый, с легкой сединой и живыми черными глазами духовник принял нас на веранде своей кельи. Я попытался через переводчиков поговорить с ним о молитве. Монах долго отнекивался, ссылаясь на свои немощи и неразумие. В конце концов, он все же сказал:
– Наш старец Паисий говорил, что если человек думает лишь о собственной выгоде в духовной жизни, у него нет помощи Божией в спасении. Думаю, вы читали, патерас, высказывание святителя Епифания Кипрского: «Истинному монаху подобает непрестанно молиться и петь в своем сердце» Если монах делает это неленостно в уединении и по мере сил в монастыре, то они равны. Я келиот и поэтому мне ближе уединение. Больше мне нечего вам сказать…
Мы вышли от монаха в молчании. Отец Агафодор спросил:
– Ну, как впечатление, отче?
– Мне кажется с ним легко не поговоришь, больше отмалчивается. Вообще как‑то разговор не клеился. Наверно, не хотел открываться, – с грустью высказал я свои предположения.
– Монахи говорят, что он большой молчун. А духовник хороший, – заметил отец Диодор.
Следует сказать, что русскому монаху непросто найти духовника на Афоне, вследствие определенной закрытости монашеских общин, объединившихся вокруг какого‑нибудь опытного духовника. Если же старец становится известен на Афоне и за его пределами, то стать его учеником еще сложнее. Когда на Святой Горе увеличилось число искателей молитвы из России, нередко приходилось в Дафни или в Карее слышать среди них такие разговоры:
– Отцы, видели в Кавсокалвии старца? Говорят, еще где‑то, то ли в Агиа Анне есть скрытый старец, то ли на Капсале, – басил кто‑то из компании русских батюшек.
– Недавно пришли братья с Ватопеда, там возле монастыря живет хороший старец. А то слышно, что у румын есть один древний старец, – тоненьким голоском сообщал молоденький послушник, который, похоже, обегал уже весь Афон. Удивительно, что такие же лица и точно такие же беседы доводилось встречать на Афоне и через пять лет, и через десять…
Весьма кстати в тот период появились первые переводы книг святой жизни удивительного монаха и подвижника старца Иосифа‑исихаста. Переводы издал в Троице‑Сергиевой Лавре наш давний друг, отец Анастасий, директор известного Лаврского издательства. Они произвели на всех почитателей молитвы, в том числе и на меня, самое сильное впечатление: неудержимо ревностный и мужественный дух великого подвижника воодушевлял к сугубой молитве и горячей ревности к спасению души. Его устав всенощных бдений по четкам с поклонами захватил нас своей строгой устремленностью. То, что в нашей молитвенной жизни до сей поры нащупывалось интуитивно, теперь, благодаря книгам старца Иосифа Исихаста, стало ясным и конкретным. Книги оказали нам огромную поддержку в нашем совместном распорядке и открыли богатый опыт Афонской аскетики и молитвы. На Каруле Господь помог нам встать на ноги в духовной жизни, поведя наши души к молитвенному восхождению со ступеньки на ступеньку великой Небесной лестницы.
Ты служил, Господи, обратившемуся к Тебе народу Божию, возвещая ему спасение, ибо Ты‑ свет, который явился в мир. А я – тьма, сам себя сделавший тьмою, устремившись безоглядно в мир теней и тьмы. Омой и очисти грехи мои, скрывающие непорочность духа моего, призванного Тобою обрести свободу сынов Божиих и жить ею в Духе Святом и стоять в ней непоколебимо, ибо эта свобода – святой дар Твой заблудшим сынам человеческим, среди которых блуждаю и я, заблудший, со своим замутненным сердцем и взором. Отныне устремлюсь же я, дитя Царства Небесного, из построенного мною царства тьмы к бессмертному Царству Божию на крылах покаянной молитвы и благоговейного созерцания! Пусть будет огненная любовь души моей крепостью этих пламенных крыл, чтобы взлетела она к Тебе, восседающему на высоком престоле моей души и сияющему неизмеримою славой, которую ни око человеческое не видело, и которая на ум человеческий не приходила, ибо вся она за пределами представлений и помышлений гордого и сластолюбивого ума, потому что близок Ты, Боже, всякому смиренному и незлобивому сердцу.
МОНАХ ГРИГОРИЙ
Боже, я – пылинка на Твоей ладони! Дунет ветер искушения – и меня нет. Ничто – тело мое и все помышления мои. Бог есть Дух – это известно мне, но познал я и то, что Твоим животворящим Духом сотворено внутреннее мое. Подобный Тебе во всем, скрыт ничтожной пылинкой тела бессмертный дух мой, сроднившийся по дару Твоему с жизнью вечной. Бессильна смерть против духа моего, потому она и гоняется за ничтожной телесной пылинкой и ничто – все достояние ее. Пока я был раб этой жалкой горстки тела моего, все земное преследовало ее – воры, грабители, врачи, политики, ученые. Но когда пугливая душа моя прилепилась к вечному духу внутри меня, сотворенному Тобою, Боже Живой и Вечный, осталась позади смерть моя, ибо встретил я лицом к лицу бессмертие свое в неколебимом Царстве Святого Духа Твоего, в невечернем свете Пресвятой Троицы, в священном созерцании самих истоков присносущего Божественного бытия.
Пока мы занимались поисками духовника, от знакомых паломников пришло известие, что у отца Херувима конфликт с Русским монастырем зашел так далеко, что духовник, со всем своим братством, вынужден был оставить Новую Фиваиду и перейти к болгарам, которые выделили ему келью неподалеку от Зографской пристани. К нему мы и поехали со всем нашим маленьким братством исповедоваться. Но беседа с кротким и любвеобильным схииеромонахом опечалила меня: он твердо настроился бороться с монастырем и отстаивать свои права.
– Отец Херувим, вон русский Андреевский скит в Карее стоит в запустении. Взял бы ты его и сколько пользы принес бы паломникам из России и нашей стране, чем попусту воевать с Русским монастырем! – уговаривал я своего старого друга и духовника.
– Нет, нет, отец, ты не понимаешь… Во‑первых, наш монастырь совершенно не прав и они должны это понять. К тому же зло повсюду набирает силу и нам не следует закрывать на это глаза. Нужно бороться! А во‑вторых, Андреевский скит для меня будет очень суетен. Будем жить всем братством с болгарами, они русских любят…
На этом мы расстались. Я вспомнил, как этот милый и кроткий монах когда‑то рассказывал мне: «Отче, я в детстве очень мечтал стать генералом. Наверное, это настоящее мое призвание…» Спустя некоторое время старец не удержался у болгар. Константинополь‑кий Патриарх настоял на выдворении со Святой Горы «смутьяна» схииеромонаха Херувима и его братства. Монахи рассказывали, что он ездил на прием к Вселенскому Патриарху и тот даже топал на него ногами в сильнейшем гневе. Мягкому и кроткому, но воинственному духовнику отцу Херувиму пришлось вновь уехать в Абхазию, о которой он так тосковал. Это меня сильно опечалило…
По дороге, кружащей среди соснового леса и ухоженных виноградников, мы заглянули в небольшой греческий монастырь, расположенный в глубоком ущелье, куда почти не забредали паломники. Эта крохотная обитель еще не увлеклась лихорадочным строительством и спешным ремонтом монастырских зданий на средства Евросоюза, охватившим многие крупные монастыри.
Тихое уединенное место умиротворяло душу. В маленьком скромном храме мы приложились к чудотворным иконам Божией Матери и уже собрались уходить, когда во дворике монастыря, откуда‑то сверху, с балкона, раздался негромкий голос, говоривший по‑русски с небольшим акцентом:
– Вы откуда, отцы? Из России?
На балконе стоял худощавый монах лет за шестьдесят, с посеребренной бородой.
– Из России, из Москвы, – ответил отец Агафодор. – А сейчас живем в каливе на Каруле…
– А, из Москвы?.. И еще карульские монахи? Поднимайтесь ко мне, – радушно пригласил монах, распахнув вверху дверь.
Мы поднялись на старую деревянную веранду по лестнице с расшатанными ступенями и присели на скрипящую скамью у стола. Старец принес нам кофе и угощения. Даже на веранде слышался запах лекарств. Я внимательно рассматривал этого человека: худой, слегка сутоловатый, длинная седая борода спускалась на грудь. Он имел болезненный вид, но живые умные глаза смотрели зорко и внимательно. Голос его звучал мягко и предупредительно:
– Меня зовут Григорий. Я монах. Живу здесь уже двадцать лет, – не спеша рассказывал он, аккуратно ставя на стол перед каждым из нас стакан с водой и лукум в тарелке.
– Вы хорошо говорите по‑русски! – заметил мой друг.
– Когда‑то давно, в двадцатые годы, наша семья выехала из России в Англию. Мой отец румын, а мама – русская. Я родился уже за границей.
– А как вы стали монахом?
Новый знакомый все больше начал интересовать меня.
– В монахи меня постриг отец Софроний в Эссексе. Сейчас он стал известным старцем. Читали его книги?
– Нам очень нравится книга «Старец Силуан». Наверное, это самое лучшее из всего, что написано за последнее время…
Я выжидательно взглянул на монаха.
– Да, это так. Книга очень хорошая. Написана на все времена, – кратко ответил отец Григорий.
– А вы долго жили с отцом Софронием?
Мой вопрос заставил его задуматься:
– Долго. Но моей душе очень хотелось подвизаться на Святой Горе, ничего не смог с собой поделать. Так и уехал от своего духовника, о чем сожалею и буду сожалеть до конца дней своих. Подвизался, пока силы были, в разных местах Афона. А теперь болен, здоровье уходит, жизнь почти исчерпана…
Наш собеседник некоторое время молчал. Где‑то вдалеке глухо работала бензопила. Должно быть, рабочие пилили дрова. Затем монах продолжил:
– Но не надежда… И чем более приближаюсь к окончательному завершению своей жизни, тем более постигаю глубину и гениальность духовного постижения своего старца. Трудно, очень трудно найти духовного отца. Поэтому, если найдешь, всемерно получай пользу от общения с ним, развивая свое понимание смысла самого спасения…
Он приумолк снова, глядя с балкона на покрытое голубоватой дымкой горное ущелье.
– Отче, скажите нам духовное слово из опыта вашего общения с отцом Софронием, – в моем голосе невольно прозвучало сочувствие.
– Что мне сказать? Все есть в книгах старца. Я не имею такого словесного дара, как у моего духовного отца. Читайте, и Бог откроет вам суть духовной жизни: «Христос, Свет истинный, просвещает и освещает всякого человека, грядущего в мир». То, что читается в храмах, достаточно для нашего вразумления, – опустив голову и углубившись в себя, негромко ответил наш собеседник.
– Отец Григорий, кроме чтения Евангелия, Псалтири и Часослова, я люблю читать и перечитывать «Старца Силуана». Это повествование очень помогло мне в жизни. Но из трудов отца Софрония у нас переведена только эта книга. А хотелось бы услышать от вас живое слово! – не отступал я.
– О чем ты хочешь услышать? – монах поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза.
– Конечно о спасении, отче! Монашеское слово лучше всяких книг. Скажите как умеете. Постараемся понять…
– Мой духовный отец говорил, что хорошо знать конечную цель нашей жизни, но начинать нужно с малых вещей. Они затем становятся прочным основанием для созидания Божия храма в наших сердцах. Тот, кто хранит целомудрие тела, обретает вечную молодость, а тот, кто хранит целомудрие духа, обретает жизнь вечную. Если ты ищешь Бога, то Христос встречает тебя в сердце и приводит к Отцу, сущему на Небесах…
– А как тогда понять слова Христа (Ин. 14:2), что в доме Отца Моего обителей много ?
– Святой Дух, Утешитель, – это обитель и утешение для святых и праведных душ, преображенных благодатью Духа Святого. Христос, Сын Божий, – обитель и блаженство для сынов Божиих, обретших сыноположение и соединившихся со Христом. Отец, Запредельная Истина, – Царство Божие и обитель для вошедших в истину и соединившихся с ней в Божественном созерцании. Каждая обитель имеет множество своих различий…
– Как же прийти к этой истине, если она запредельна? Или одна истина запредельна, а другая – нет?
– Человеку не нужны две истины, нужна только одна и она есть Христос, единый с Отцом, Хлеб вечной жизни, сошедший с Небес Божественной Запредельности. Будучи в теле, всё мы знаем отчасти, поэтому можно сказать, что наше знание недостоверно до тех пор, пока мы не придем к этой единой истине, которая освободит нас от всякой недостоверности. Спасение – это прямое, явное и подлинное постижение абсолютной истины во Христе. Пребывание в этом постижении в соответствии с евангельскими заповедями есть священное богосозерцание в духе любви, возводящей нас к Отцу Небесному, где эта истина находится вне всяких созерцаний.
Христос всегда пребывает в Отце, в то время как мы отвлекли свой ум и начали пребывать в суетном тленном мире. Это и есть изначальный грех. Христос не сделал этой ошибки. Если мы хотим уподобиться нашему Спасителю, мы должны соединиться с Ним, ибо Он есть путь, и истина, и жизнь, а также дверь, ведущая в эту жизнь и истину, та Божественная дверь, через которую мы приходим к Отцу Небесному, чтобы пребывать в Нем. Для этого святые отцы оставили нам все свое духовное наследство. Если представляется возможность, с благоговением углубляйтесь в книги светильников Церкви, чтобы обрести духовное рассуждение и уметь отличить истину от лжи. Рассуждение для монаха – великая сила и есть призвание из тьмы в чудный свет Божий.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 37; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!