ЛЮБОВНАЯ ИСТОРИЯ ДЖЕРЕМИ ПИТТА 12 страница
правы, у меня нет недостатка во врагах. Но это -- цена известности. Лишь
тот, кто ничего не стоит, не имеет врагов. Однако здесь, на Тортуге, у меня
врагов нет.
-- Вы вполне в этом уверены?
Тон ее вопроса заставил его задуматься. Он нахмурился и сказал,
пристально вглядываясь в ее лицо:
-- Вам что-то известно, мадемуазель, как я догадываюсь?
-- Почти ничего. Не больше того, что сообщил мне сегодня один из наших
слуг. Он сказал, что испанский адмирал назначил награду за вашу голову.
-- У адмирала просто такая манера -- делать мне комплименты,
мадемуазель.
-- И еще он сказал, что Каузак грозился во всеуслышание, что заставит
вас пожалеть о том, как вы обошлись с ним в деле у Маракайбо.
-- Каузак?
Это имя заставило капитана Блада подумать, что он, пожалуй,
поторопился, заявив, будто у него нет врагов на Тортуге. Он совсем забыл про
Каузака. Но Каузак, как видно, отнюдь не склонен был забыть про капитана
Блада. Он был с Бладом в деле при Маракайбо, но они не поладили, и Каузак по
доброй воле откололся от него и крепко на этом просчитался. Однако, как
всякий самовлюбленный тупица, он во всем винил капитана Блада, который якобы
обвел его вокруг пальца. После этого он никогда даже не пытался скрыть свою
необоснованную ненависть к Бладу.
-- Вот как, он грозит мне? -- промолвил капитан Блад. -- Ну, это
несколько опрометчиво и даже нескромно с его стороны. К тому же всем
известно, что его никто не обижал. Когда ему показалось, что угрожавшая нам
|
|
|
опасность слишком, велика, пожелал отколоться от нас, и мы не стали его
удерживать.
-- Но он при этом лишился своей доли добычи, и с тех пор над ним и его
командой смеется вся Тортуга. Разве вы не понимаете, какие чувства должен
испытывать к вам этот негодяй?
Они уже подходили к воротам.
-- Вы будете его остерегаться? -- с мольбой спросила девушка. --
Постарайтесь держаться от него подальше.
Капитан Блад улыбнулся, тронутый ее заботой.
-- Я должен это сделать хотя бы для того, чтобы иметь возможность
служить вам. -- И он церемонно склонился в поцелуе над ее рукой.
Однако он не придал особого значения ее словам. Что Каузак вынашивает
планы мщения -- этому он легко мог поверить. Но чтобы Каузак здесь, на
Тортуге, решился открыто ему угрожать -- это казалось маловероятным: такой
трусливый тупица едва ли мог отважиться на столь опасное бахвальство.
Питер Блад вышел за ворота и быстро зашагал в теплом бархатистом
полумраке надвигающейся ночи и вскоре вышел на залитую огнями Рю дю Руа де
Франс. Он уже приближался к концу этой почти безлюдной в вечерний час улицы,
когда какая-то тень скользнула ему навстречу из проулка.
|
|
|
Он насторожился и замедлил шаг, но тут же увидел, что перед ним
женщина, и услышал ее негромкий оклик:
-- Капитан Блад!
Он остановился. Женщина подошла ближе и заговорила быстро,
взволнованно, с трудом переводя дыхание:
-- Я видела, вы проходили здесь два часа назад, да было еще светло, ну
я и побоялась заговорить с вами у всех на глазах. Решила: подожду, покуда вы
вернетесь. Не ходите дальше, капитан, -- вы идете навстречу опасности,
навстречу смерти!
Он был озадачен и только сейчас узнал ее. Перед глазами его возникла
сцена, разыгравшаяся неделю назад в таверне "У французского короля". Двое
пьяных головорезов сцепились из-за женщины -- жалкого обломка, вышвырнутого
судьбой из Европы И прибитого к островам Нового Света. Эта несчастная,
сохранившая еще некоторую миловидность, но столь же грязная и потрепанная,
как ее полуистлевшие лохмотья, пыталась вмешаться в свару, причиной которой
была она сама, но один из головорезов отвесил ей хорошую затрещину, и тогда
Блад в порыве рыцарского гнева сбил негодяя с ног и вывел Женщину из
притона.
-- Они устроили на вас засаду вот там, недалеко отсюда, -- говорила
женщина. -- Они хотят вас убить.
-- Кто -- они? -- спросил Питер Блад, мгновенно вспомнив
|
|
|
предостережение мадемуазель д'Ожерон.
-- Их там десятка два. И если только они узнают... если они увидят, как
я вас тут остановила... мне сегодня же ночью перережут глотку.
Она пугливо озиралась по сторонам в темноте, голос ее дрожал от страха,
который, казалось, все возрастал. Внезапно она хрипло вскрикнула:
-- Да не стойте же здесь! Идите за мной, я укрою вас до утра в
безопасном месте. Утром вы вернетесь на свой корабль и хорошо сделаете, если
не будете его покидать или хотя бы станете ходить не един, а с товарищами.
Идемте! -- Она потянула за рукав.
-- Спокойней, спокойней! -- сказал Питер Блад, высвобождая свой рукав.
-- Куда это ты меня тащишь?
-- Ах, да не все ли равно куда, раз вы этим избежите опасности! -- Она
снова с силой потянула его за рукав. -- Вы были добры ко мне, и я не могу
позволить, чтобы вас убили. А нас обоих зарежут, если вы не пойдете со мной!
Уступив наконец ее уговорам -- скорее ради ее безопасности, нежели ради
своей, -- Питер Блад позволил женщине увлечь его за собой с широкой улицы в
узкий проулок, из которого она выбежала, чтобы перехватить его. По одной
стороне этого проулка стояли на довольно большом расстоянии друг от друга
деревянные одноэтажные хибарки, по другой -- тянулась ограда какого-то
|
|
|
участка.
Возле второй хибарки женщина остановилась. Низенькая дверь была
распахнута настежь, внутри тускло мерцал огонек медной керосиновой лампы.
-- Входите, -- шепнула женщина.
Две ступеньки вели в хибарку, пол которой был ниже улицы. Питер Блад
спустился по ступенькам и шагнул в комнату.
В ноздри ему ударил тяжелый, тошнотворный запах табачного перегара и
коптящей лампы. И прежде чем он успел оглядеться по сторонам в этом тусклом
свете, страшный удар по голове, нанесенный сзади каким-то тяжелым предметом,
оглушил его, и в полуобморочном состоянии он повалился ничком на грязный
земляной пол.
Женщина пронзительно взвизгнула, но визг, внезапно оборвавшись, перешел
в хриплый, сдавленный стон, словно ее душили, и снова наступила тишина.
Капитан Блад не успел пошевелиться, не успел даже собраться с мыслями,
как чьи-то ловкие жилистые руки быстро принялись за дело: ему скрутили руки
за спину, сыромятными ремнями стянули кисти и лодыжки, затем подняли,
пихнули на стул и крепко-накрепко привязали к спинке стула.
Коренастый, похожий на обезьяну человек склонил над ним свое мощное
туловище на уродливо коротких кривых ногах. Рукава голубой рубахи,
закатанные выше локтя, обнажали длинные мускулистые волосатые руки.
Маленькие черные глазки злобно поблескивали на широком, плоском, как у
мулата, лице. Красный в белую полоску платок был повязан низко, по самые
брови. В огромное ухо было продето тяжелое золотое кольцо.
Питер Блад молча смотрел на него, стараясь подавить закипавшее в нем
бешенство, которое все усиливалось, по мере того как прояснялось его
сознание. Инстинкт подсказывал ему, что гнев, ярость никак не помогут ему
сейчас и любой ценой следует их обуздать. Он взял себя в руки.
-- Каузак! -- с расстановкой произнес он. -- Какая приятная, но
неожиданная встреча!
-- Да, вот и ты сел наконец на мель, капитан, -- сказал Каузак и
рассмеялся негромко, злобно и мстительно.
Питер Блад отвел от него глаза и поглядел на женщину, которая
извивалась, стараясь вырваться из рук сообщника Каузака.
-- Уймись ты, шлюха! Уймись, не то придушу! -- пригрозил ей тот.
-- Что вы хотите сделать с ним, Сэм? -- визжала женщина.
-- Не твое дело, старуха.
-- Нет, мое, мое! Ты сказал, что ему грозит опасность, и я поверила
тебе, поверила тебе, лживая ты скотина!
-- Ну да, так оно и было. А теперь ему тут хорошо и удобно. А ты ступай
туда, Молли. -- Он подтолкнул ее к открытой двери в темный альков.
-- Не пойду я!.. -- огрызнулась она.
-- Ступай, тебе говорят! -- прикрикнул он. -- Смотри, хуже будет!
И, грубо схватив женщину, которая упиралась и брыкалась что было мочи,
он поволок ее через всю комнату, выпихнул за дверь и запер дверь на
задвижку.
-- Сиди там, чертова шельма, и чтоб тихо было, не то я успокою тебя на
веки вечные.
Из-за двери донесся стон, затем заскрипела кровать -- как видно,
женщина в отчаянии бросилась на нее, -- и все стихло.
Питер Блад решил, что ее участие в этом деле теперь для него более или
менее ясно и, по-видимому, закончено. Он поглядел на своего бывшего
сотоварища и улыбнулся с наигранным спокойствием, хотя на душе у него было
далеко не спокойно.
-- Не проявлю ли я чрезмерную нескромность, если позволю себе спросить,
каковы твои намерения, Каузак? -- осведомился он.
Приятель Каузака, долговязый, вихлястый малый, тощий и скуластый,
сильно смахивающий на индейца, рассмеялся, навалившись грудью на стол. Его
одежда изобличала в нем охотника. Он ответил за Каузака, который молчал,
насупившись, не сводя мрачного взгляда с пленника:
-- Мы намерены передать тебя в руки дона Мигеля де Эспиноса.
И, наклонившись к лампе, он оправил фитиль. Пламя вспыхнуло ярче, и
маленькая грязная комната словно увеличилась в размерах.
-- C'est са [77], -- сказал Каузак. -- А дон Мигель, надо полагать,
вздернет тебя на нок-рее.
-- А, так тут еще и дон Мигель затесался! Какая честь! Верно, это цена,
назначенная за мою голову, так раззадорила вас всех? Что ж, это самая
подходящая для тебя работенка, Каузак, клянусь честью! Но все ли ты учел,
приятель? У тебя впереди по курсу есть кое-какие подводные рифы. Хейтон со
шлюпкой должен встретить меня у мола, когда пробьет восемь склянок. Я и так
уже запоздал -- восемь склянок пробило час назад, если не больше, и сейчас
там поднимается тревога. Все знают, куда я шел, и отправятся туда искать
меня. А ты сам знаешь, ребята, чтобы меня найти, перетряхнут и вывернут
наизнанку весь этот город, как старый мешок. Что ждет тебя тогда, Каузак? Ты
подумал об этом? Вся твоя беда в том, что ты начисто лишен воображения,
Каузак. Ведь это недостаток воображения заставил тебя удрать с пустыми
руками из Маракайбо. И если б не я, ты еще по сей день потел бы на веслах на
какой-нибудь испанской галере. А ты вот обозлился на меня и, как упрямый
болван, не видишь дальше собственного носа, думаешь только о том, чтобы
выместить на мне свою злобу, и сам на всех парусах летишь к своей погибели.
Если в твоей башке есть хоть крупица здравого смысла, приятель, тебе бы надо
сейчас поскорее убрать парус и лечь, пока еще не поздно, в дрейф.
Но Каузак в ответ лишь злобно покосился на Блада и принялся молча
обшаривать его карманы. Его товарищ наблюдал за этим, усевшись на трехногий
сосновый табурет.
-- Который час, Каузак? -- спросил он.
Каузак поглядел на часы Питера Блада.
-- Без минуты половина десятого, Сэм.
-- Сдохнуть можно! -- проворчал Сэм. -- Три часа ждать еще!
-- Там, в шкафу, есть кости, -- сказал Каузак. -- А тут у нас найдется,
что поставить на кон.
И он ткнул большим пальцем через плечо на стол, где появилась кучка
разнообразных предметов, извлеченных из карманов капитана Блада: двадцать
золотых монет, немного серебра, золотые часы в форме луковицы, золотая
табакерка, пистолет и, наконец, булавка с крупным драгоценным камнем,
которую Каузак вынул из кружевного жабо капитана. Рядом лежали шпага Блада и
его серый кожаный патронташ, богато расшитый золотом.
Сэм встал, подошел к шкафу и достал оттуда кости. Он бросил их на стол
и, пододвинув свой табурет к столу, сел. Монеты он разделил на две
одинаковые кучки. К одной кучке прибавил шпагу и часы, К другой -- пистолет,
табакерку и булавку с драгоценным камнем.
Питер Блад, внимательно и настороженно следивший за ними, почти не
чувствуя боли от удара по голове -- так напряженно искал он в эти минуты
какого-либо пути к спасению, -- заговорил снова. Страх и отчаяние сжимали
его сердце, но он мужественно не позволял себе в этом признаться.
-- И еще одного обстоятельства ты не учел, -- медленно, словно нехотя
процедил он сквозь зубы. -- А что, если я пожелаю дать за себя выкуп,
значительно превосходящий ту сумму, которую испанский адмирал предлагает за
мою голову?
Но это не произвело на них впечатления. А Каузак даже поднял его на
смех.
-- Tiens! [78] А ты же был уверен, что Хейтон явится сюда освободить
тебя. Как же так?
И он расхохотался, а за ним и Сэм.
-- Это вполне вероятно, -- сказал капитан Блад. -- Вполне вероятно. Но
полной уверенности у меня нет. Ничего нет абсолютно верного в этом неверном
мире. Даже и то, что испанец заплатит вам эти восемьдесят тысяч реалов, то
есть ту сумму, в которую он, как мне сообщили, оценил мою голову. Со мной ты
можешь заключить более выгодную сделку, Каузак.
Он умолк, но его острый, наблюдательный взгляд успел уловить алчный
блеск, мгновенно вспыхнувший в глазах француза; успел заметить он и хмуро
сдвинутые брови второго бандита. Помолчав, он продолжал:
-- Ты можешь заключить со мной такую сделку, которая вознаградит тебя
за все, что ты потерял у Маракайбо. Потому что за каждую тысячу реалов,
обещанную адмиралом, я предлагаю тебе две.
Каузак онемел с открытым ртом, выпучив глаза.
-- Сто шестьдесят тысяч? -- ахнул он, не скрывая своего изумления.
Но огромный кулак Сэма обрушился на шаткий стол. Сэм грубо выбранился.
-- Хватит! -- загремел он. -- Как я договорился, так и сделаю. А не
сделаю, мне несдобровать... да и тебе, Каузак, тоже. Да неужто ты, Каузак,
такая курица, что поверил этому беркуту? Ведь он заклюет тебя, как только ты
выпустишь его на свободу!
-- Каузак знает, что я сдержу слово, -- сказал Блад. -- Мы с ним
плавали вместе. Он знает, что мое слово ценится дороже золота даже
испанцами.
-- Ну и пусть. А для меня оно не имеет цены. -- Сэм угрожающе приблизил
к капитану Бладу свое скуластое злое лицо с тяжелыми, набрякшими веками и
низким, покатым лбом. -- Я пообещался доставить тебя сегодня в полночь в
целости и сохранности куда следует, а когда я берусь за дело, я его делаю.
Понятно?
Капитан Блад посмотрел на него и, как это ни странно, широко улыбнулся.
-- Ну еще бы, -- сказал он. -- Ваше разъяснение не оставляет места для
загадок.
И он действительно так думал. Ибо теперь для него стало ясно, что это
именно Сэм вошел в сделку с испанцами и не осмеливается нарушить договор,
опасаясь за свою жизнь.
-- Тем лучше для тебя, -- заверил его Сэм. -- И если не хочешь, чтобы
тебе опять забили кляп в рот, так попридержи свой вонючий язык еще часика
три. Уразумел?
И он снова приблизил к лицу пленника свою скуластую физиономию и
уставился на него с угрозой и насмешкой.
Да, капитан Блад уразумел все. И, уразумев, перестал отчаянно цепляться
за единственную соломинку, дававшую ему какой-то проблеск надежды. Он
понимал, что должен сидеть здесь, беспомощный, прикрученный к стулу ремнями,
и ждать, когда его передадут с рук на руки кому-то еще, кто доставит его к
дону Мигелю де Эспиноса.
О том, что произойдет дальше, он старался не думать. Он знал чудовищную
жестокость испанцев, и для него не составляло труда представить себе, как
будет неистовствовать адмирал. Холодный пот прошиб его при одной мысли об
этом. Неужто его феерическая, головокружительная карьера должна оборваться
столь бесславно? Неужто ему, победителю, горделиво бороздившему воды Мэйна,
суждено безвестно сгинуть, барахтаясь в грязной воде какого-нибудь трюма! Он
не мог возлагать никаких надежд на поиски, уже сейчас, вероятно,
предпринятые Хейтоном. Да, конечно, ребята перевернут вверх дном весь город
-- в этом он нисколько не сомневался. Но он не сомневался и в том, что,
когда они доберутся сюда, будет уже слишком поздно. Они могут выследить этих
двух предателей и жестоко отомстить им, но ему это уже не поможет.
От страстного, неистового желания вырваться на свободу в голове у него
мутилось, отчаяние парализовало ум и волю. Тысяча преданных ему душой и
телом людей были здесь, рядом, -- стоило, казалось, только крикнуть... но он
был бессилен призвать их на помощь и вскоре будет отдан во власть
мстительного кастильца! Эта мысль, сколько бы он ни гнал ее от себя,
настойчиво возвращалась к нему снова и снова; она стучала в висках,
качалась, словно маятник, в его мозгу, мешала сосредоточиться...
А затем внезапно ему удалось овладеть собой.
Мозг прояснился и заработал деятельно и четко, почти сверхъестественно
четко. Питер Блад знал цену Каузаку -- это был алчный, продажный прохвост,
готовый предать любого ради своей корысти. И этот Сэм тоже, вероятно, не
лучше, а может, даже и хуже; ведь его-то толкнула на это дело одна только
жажда наживы -- проклятые испанские деньги, цена его, Питера Блада, жизни.
Питер Блад пришел к заключению, что он слишком рано оставил попытки
перещеголять в щедрости испанского адмирала, перебить его цену. Можно еще
попытаться бросить кость этим двум грязным псам, чтобы они перегрызли из-за
нее друг другу глотку.
Некоторое время он молча наблюдал за ними, подмечая злобный и жадный
блеск глаз, то следивших за падением костей, то поглядывавших на жалкие
кучки золота, оружие и прочие предметы, от которых негодяи очистили его
карманы и за обладание которыми сражались теперь, коротая время в ожидании
назначенного часа за игрой в кости. А затем он услышал свой собственный
голос, громко нарушивший тишину:
-- Вы тут тратите время на игру из-за какого-нибудь полпенса, а стоит
вам протянуть руку, и каждый из вас станет богачом.
-- Ты опять за свое? -- заворчал Сэм.
Но капитан Блад и ухом не повел и продолжал дальше:
-- К той цене крови, которую назначил испанский адмирал, я делаю
надбавку в триста двадцать тысяч. Покупаю у вас мою жизнь за четыреста тысяч
реалов.
Сэм, разозлившись, вскочил было на ноги, да так и окаменел, пораженный
грандиозностью названной суммы; Каузак поднялся тоже, и они стояли друг
против друга по обе стороны стола, дрожа от возбуждения; ни тот, ни другой
не произнес еще ни слова, но глаза их уже загорелись алчным огнем. Наконец
француз нарушил молчание:
-- Боже милостивый, четыреста тысяч! -- Он вымолвил это медленно, с
трудом ворочая языком, словно стремясь, чтобы огромная цифра проникла в его
мозг и дошла до сознания его соучастника. Он повторил: -- Четыреста тысяч,
Дата добавления: 2021-01-20; просмотров: 138; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!