ЛЮБОВНАЯ ИСТОРИЯ ДЖЕРЕМИ ПИТТА 11 страница
сторону. -- Мне стало известно о крупных ценностях, снятых вами с разбитого
испанского судна. Затем я получил сообщение, что вы погрузили эти ценности
на борт вашего корабля. Отдаете ли вы себе отчет в том, что эти трофеи
являются собственностью его величества короля?
-- Мне это неизвестно, -- сказал капитан Блад.
-- Вот как? В таком случае ставлю вас об этом в известность.
Капитан Блад, снисходительно улыбаясь, покачал головой.
-- Это военная добыча.
-- Вот именно. А военные действия велись от имени его величества и для
защиты колонии его величества.
-- Все правильно, но я-то не состою на службе у его величества.
-- Когда я, уступив вашему настоянию, согласился нанять вас и ваших
людей для обороны острова, при этом само собой подразумевалось, что вы
временно поступаете на службу его величества.
Капитан Блад с удивлением посмотрел на губернатора; казалось, этот
разговор его забавляет.
-- Чем вы занимались, сэр, прежде чем получить назначение на пост
губернатора Подветренных островов? Вы были стряпчим?
-- Капитан Блад, вы позволяете себе говорить со мной в оскорбительном
тоне!
-- Не отрицаю, но вы заслужили даже худшего. Так вы соизволили меня
нанять? Какое великодушие! Что было бы сейчас с вами, не окажи я вам эту
помощь, которую вы так великодушно от меня приняли?
-- Я попрошу вас не уклоняться от темы нашей беседы. -- Полковник
говорил холодно и чопорно. -- Поступив на службу короля Якова, вы тем самым
|
|
|
приняли на себя обязательство исполнять действующие в его армии законы.
Присвоение вами ценностей с испанского флагманского корабля -- это акт
разбоя, и, согласно вышеупомянутым законам, вы должны понести за него
суровую кару.
Капитан Блад находил, что положение с каждой минутой становится все
более комичным. Он усмехнулся.
-- Мой долг с полной очевидностью требует от меня, чтобы я вас
арестовал, -- продолжал губернатор.
-- Но вы, я надеюсь, не собираетесь этого сделать?
-- Нет, если вы поспешите воспользоваться моей снисходительностью и
уберетесь отсюда без промедления.
-- Я уберусь отсюда, как только получу сто шестьдесят тысяч реалов --
сумму, за которую вы меня наняли.
-- Вы предпочли получить вознаграждение в другой форме, сэр. И нарушили
при этом закон. Наш разговор окончен, капитан Блад!
Блад посмотрел на него прищурившись. Неужели этот человек такой
непроходимый дурак? Или он просто бесчестен?
-- О, да вам пальца в рот не клади! -- Блад рассмеялся. -- По-видимому,
я должен теперь провести остаток дней, вызволяя из беды английские колонии!
Но тем не менее я не сойду с этого места, пока не получу свои сто шестьдесят
тысяч. -- Он бросил шляпу на стол, пододвинул себе стул, сел и вытянул ноги.
|
|
|
-- Жаркая сегодня погодка, полковник, не правда ли?
Глаза полковника гневно сверкнули.
-- Капитан Макартни, стража ждет в галерее. Будьте добры позвать ее.
-- Вы что же, хотите меня арестовать?
-- Само собой разумеется, сэр, -- угрюмо отвечал полковник. -- Это мой
священный долг. Я должен был это сделать в ту самую минуту, когда вы ступили
на берег. Ваши поступки доказали мне, что я должен был это сделать, невзирая
ни на что! -- Он махнул рукой солдату, остановившемуся в дверях. -- Капитан
Макартни, будьте добры заняться этим.
-- О, одну секунду, капитан Макартни! Не спешите так, полковник! --
Блад поднял руку. -- Это равносильно объявлению войны.
Полковник презрительно пожал плечами.
-- Можете называть это как угодно. Сие несущественно.
У капитана Блада полностью развеялись всякие сомнения насчет честности
губернатора. Полковник Коуртни был просто круглый дурак и не видел дальше
своего носа.
-- Наоборот, это весьма существенно. Раз вы объявляете мне войну,
значит, будем воевать. И предупреждаю: став вашим противником, я буду к вам
столь же беспощаден, как, защищая вчера вас, был беспощаден к испанцам.
-- Черт побери! -- воскликнул Макартни. -- Мы его держим за глотку, а
|
|
|
он, слыхали, как разговаривает!
-- Другие тоже пробовали держать меня за глотку, капитан Макартни.
Пусть это не слишком вас окрыляет. -- Блад улыбнулся, потом добавил: --
Большое счастье для вашего острова, что война, которую вы мне объявили,
может завершиться без кровопролития. В сущности, и сейчас вам должно быть
ясно, что она уже ведется, и притом с большим стратегическим перевесом в мою
пользу, так что вам не остается ничего другого, как капитулировать.
-- Мне это ни в коей мере не ясно, сэр.
-- Это лишь потому, что очевидное не сразу бросается вам в глаза. Я
прихожу к заключению, что такое свойство, по-видимому, считается у нас на
родине совершенно не обязательным для губернатора колонии. Минуту терпения,
полковник. Я прошу вас отметить, что мой корабль находится вне вашей гавани.
На его борту -- две сотни крепких, закаленных в боях матросов, которые с
одного маха уничтожат весь ваш жалкий гарнизон, а сорока моих пушек, которые
за какой-нибудь час могут быть переправлены на берег, за глаза хватит, чтобы
еще через час от СентДжона осталась лишь груда обломков. Мысль о том, что
это английская колония, никого не остановит, не надейтесь. Я позволю себе
|
|
|
напомнить вам, что примерно одна треть моих людей -- французы, а остальные
-- такие же изгои, как я. Они с превеликим удовольствием разграбят этот
город, во-первых, потому, что он назван в честь короля, а имя короля всем им
ненавистно, и во-вторых, потому, что на Антигуа стоит похозяйничать хотя бы
ради золота, которое вы тут нашли.
Макартни побагровел и схватился за эфес шпаги, однако тут не выдержал
полковник. Бледный от гнева, он взмахнул костлявой веснушчатой рукой и
заорал:
-- Бесчестный негодяй! Пират! Беглый каторжник! Ты забыл, что ничего
этого не будет, потому что мы не выпустим тебя обратно к твоим проклятым
разбойникам!
-- Может быть, нам следует поблагодарить его за предупреждение, сэр? --
съязвил капитан Макартни.
-- О боже, вы совершенно лишены воображения, как я заметил еще вчера! А
увидав ваших мулов, я понял, чего можно от вас ожидать, и соответственно с
этим принял меры. О да! Я приказал моему адъютанту, когда пробьет полдень,
считать, что мы находимся в состоянии войны, переправить пушки на берег и
расположить их в форте, наведя жерла на город. Я предоставил ему для этой
цели ваших мулов. -- Бросив быстрый взгляд на часы над камином, он
продолжал: -- Сейчас почти тридцать минут первого. Из ваших окон виден форт.
-- Он встал и протянул губернатору свою подзорную трубу. -- Взгляните и
убедитесь, что все, о чем я говорил, уже приводится в исполнение.
Наступило молчание. Губернатор с лютой ненавистью смотрел на Блада.
Затем, все так же молча, схватил подзорную трубу и шагнул к окну. Когда он
отвернулся от окна, лицо его было искажено бешенством.
-- Но вы тоже кое-чего не учли. Вы-то еще в наших руках! Я сейчас
сообщу вашей разбойничьей шайке, что при первом их выстреле вы будете
повешены. Зовите стражу, Макартни. Хватит болтать языком!
-- Еще минуту, -- сказал Блад. -- Как вы досадно поспешны в своих
умозаключениях! Волверстон получил от меня приказ, и ничто, никакие ваши
угрозы не заставят его уклониться от этого приказа хотя бы на йоту. Можете
меня повесить, воля ваша. -- Он пожал плечами. -- Если бы я дорожил жизнью,
разве бы я избрал ремесло пирата? Однако учтите: после того как вы меня
повесите, мои матросы не оставят от города камня на камне. Мстя за меня, они
не пощадят ни стариков, ни женщин, ни детей. Подумайте хорошенько и
вспомните ваш долг перед королем и вверенной вам колонией -- долг, который
вы по справедливости считаете первостепенным.
Бесцветные глаза губернатора сверлили Блада, словно стремясь проникнуть
в самую его душу. Блад стоял перед губернатором неустрашимый, спокойный, и
его спокойствие было пугающим.
Полковник поглядел на Макартни, словно ища у него поддержки, но не
получил ее. Наконец, поборов себя, он произнес сквозь зубы:
-- О будь я проклят! Поделом мне -- нечего было связываться с пиратом!
Я выплачу вам ваши сто шестьдесят тысяч, чтобы отделаться от вас, и
убирайтесь отсюда ко всем чертям! Прощайте!
-- Сто шестьдесят тысяч? -- Капитан Блад изумленно поднял брови. -- Это
вы должны были заплатить мне как своему союзнику. Такое соглашение было
заключено нами до объявления войны.
-- Какого же дьявола вам еще нужно?
-- Поскольку вы сложили оружие и признали себя побежденным, мы можем
теперь перейти к обсуждению условий мирного договора.
-- Каких таких условий? -- Раздражение губернатора все возрастало.
-- Сейчас я вам скажу. Прежде всего за оказанную вам помощь вы должны
уплатить моим людям сто шестьдесят тысяч. Затем еще двести сорок тысяч --
выкуп за город, чтобы избавить его от разрушения.
-- Что? Ну, клянусь богом, сэр!..
-- Затем, -- безжалостно продолжал капитан Блад, -- восемьдесят тысяч
-- выкуп за вас лично, восемьдесят тысяч -- за вашу семью и сорок тысяч --
за всех прочих почтенных граждан этого города, включая и капитана Макартни.
Все это вместе составит шестьсот тысяч, а сумма эта должна быть выплачена в
течение часа, иначе будет поздно.
На губернатора страшно было смотреть. Он попытался что-то сказать, но
не смог и тяжело упал на стул. Когда дар речи наконец вернулся к нему, голос
его дрожал и звучал хрипло:
-- Вы... вы напрасно испытываете мое терпение. Вы, может быть, думаете,
что я не в своем уме?
-- Повесить его надо, полковник, и все тут, -- не выдержал Макартни.
-- И сровнять с землей этот город, спасти который любой ценой --
заметьте, любой ценой! -- ваш долг, -- присовокупил капитан Блад.
Губернатор потер рукой потный бледный лоб и застонал.
Так продолжалось еще некоторое время, и всякий раз они возвращались к
тому же и повторяли то, что уже было не раз сказано, пока полковник Коуртни
неожиданно не рассмеялся довольно истерично.
-- Будь я проклят! Остается только поражаться вашей скромности. Вы
могли потребовать и девятьсот тысяч и даже девять миллионов...
-- Разумеется, -- сказал капитан Блад. -- Но я вообще очень скромен по
натуре, а кроме того, имею некоторое представление о размерах вашей казны!
-- Но вы же не даете мне времени! -- в отчаянии воскликнул губернатор,
показывая тем самым, что он сдался. -- Как могу я собрать такую сумму за
час?
-- Я не стану требовать невозможного. Пришлите мне деньги до захода
солнца, и я уведу свой корабль. А сейчас я позволю себе откланяться, чтобы
задержать открытие боевых действий. Счастливо оставаться!
Они позволили ему уйти -- им ничего больше не оставалось. А на вечерней
заре капитан Макартни подъехал верхом к пиратскому форту. За ним следовал
слуга-негр, ведя в поводу мула, навьюченного мешками с золотом.
Капитан Блад один вышел из форта им навстречу.
-- От меня бы вам этого не дождаться, -- проворчал сквозь зубы желчный
капитан.
-- Я постараюсь запомнить это на случай, если вас когда-нибудь поставят
управлять колониями. А теперь, сэр, к делу. Что в этих мешках?
-- По сорок тысяч золотом в каждом.
-- В таком случае сгрузите мне четыре мешка -- сто шестьдесят тысяч,
которые я должен был получить за оборону острова. Остальное можете отвезти
обратно губернатору вместе с поклоном от меня. Пусть это послужит уроком
ему, а также и вам, дорогой капитан, чтобы вы поняли: первый, основной долг
каждого человека -- это долг перед самим собой, перед собственной совестью и
честью, а не перед должностью, и остаться верным этому долгу, одновременно
нарушая данное вами слово, нельзя!
Капитан Макартни засопел от изумления.
-- Чтоб мне сдохнуть! -- хрипло пробормотал он. -- Но вы же пират!
-- Я -- капитан Блад, -- холодно прозвучал в ответ суровый голос
флибустьера.
ЦЕНА ПРЕДАТЕЛЬСТВА
Капитан Блад был доволен жизнью, другими словами, он был доволен собой.
Стоя на молу в скалистой Кайонской бухте, он смотрел на свои суда. Не
без чувства гордости оглядывал он пять больших кораблей, составлявших его
флотилию, -- ведь когда-то все они, от киля до верхушек мачт, принадлежали
Испании. Вон стоит его флагманский корабль "Арабелла" с сорока пушками на
борту; красный его корпус и золоченые порты сверкают в лучах заходящего
солнца. А рядом -- бело-голубая "Элизабет", не уступающая флагману по
мощности огня, и позади нее -- три корабля поменьше, на каждом -- по
двадцать пушек, все три захваченные в жаркой схватке, у Маракайбо, откуда он
их на днях привел. Этим кораблям, именовавшимся прежде "Инфанта",
"Сан-Филипе" и "Санто-Нинно", Питер Блад присвоил имена трех парок [76] --
"Клото", "Лахезис" и "Атропос", как бы давая этим понять, что отныне они
станут вершителями судеб всех испанских кораблей, какие могут им
повстречаться в океане.
Проявив в этом случае юмор пополам с ученостью, капитан Блад, как я уже
сказал, испытывал довольство собой. Его команда насчитывала около тысячи
человек, и при желании он мог в любую минуту удвоить это число, ибо его
удача уже вошла в поговорку, а что может быть драгоценней удачи в глазах
тех, кто в поисках рискованных авантюр очертя голову следует за вожаком?
Даже великий Генри Морган в зените своей славы не обладал такой властью и
авторитетом. Нет, даже Монтбар, получивший от испанцев прозвище
"Истребитель", не нагонял на них в свое время такого страха, как теперь дон
Педро Сангре -- так звучало по-испански имя Питера Блада.
Капитан Блад знал, что он объявлен вне закона. И не только король
испанский, могуществу которого он не раз бросал вызов, но и английский
король, не без основания им презираемый, -- оба искали способа его
уничтожить. А недавно до Тортуги долетела весть, что последняя жертва
капитана Блада -- испанский адмирал дон Мигель де Эспиноса, особенно жестоко
пострадавший от его руки, -- объявил награду в восемьдесят тысяч испанских
реалов тому, кто сумеет взять капитана Блада живым и передать ему с рук на
руки. Обуреваемый жаждой мщения, дон Мигель не мог удовлетвориться простым
умерщвлением капитана Блада.
Однако все это отнюдь не запугало капитана Блада, не заставило его
утратить веру в свою звезду, а посему он вовсе не собирался похоронить себя
заживо в надежной бухте Тортуги. За все страдания, которые он претерпел от
людей -- а претерпел он немало, -- ему должна была заплатить Испания. При
этом он преследовал двойную цель: вознаградить себя и в то же время
сослужить службу если не презираемому им Стюарту, то Англии, а
следовательно, и всему остальному цивилизованному миру, которого алчная,
жестокая и фанатичная Испания с присущим ей коварством пыталась лишить
всяких связей с Новым Светом.
Питер Блад спускался с мола, где уже улеглась шумная и пестрая
вседневная сутолока, когда из шлюпки, доставившей его к пристани, раздался
оклик боцмана с "Арабеллы":
-- Ждать тебя к восьми склянкам, капитан?
-- Да, к восьми склянкам! -- не оборачиваясь, крикнул Блад и зашагал
дальше, помахивая длинной черной тростью, как всегда изысканно-элегантный, в
темно-сером, расшитом серебром костюме.
Он направился к центру города. Большинство прохожих кланялись,
приветствуя его, остальные просто глазели. Он шел по широкой немощеной Рю дю
Руа де Франс, которую заботливые горожане обсадили пальмами, стремясь
придать ей более нарядный вид. Когда он поравнялся с таверной "У
французского короля", кучка корсаров, торчавших у входа, вытянулась в
струнку. Из окон доносился приглушенный гул голосов, обрывки нестройного
пения, визгливый женский смех и грубая брань, а на фоне этих разнообразных
звуков равномерно и глухо стучали игральные кости и звенели стаканы.
Питеру Бладу стало ясно, что его корсары весело спускают золото,
привезенное из Маракайбо. Ватага каких-то головорезов, вывалившись наружу из
дверей этого дома бесчестия, встретила его приветственными криками. Разве не
был он некоронованным королем всех отщепенцев, объединившихся в великое
"береговое братство"?
Он помахал тростью, отвечая на их приветствия, и прошел мимо. У него
было дело к господину д'Ожерону, губернатору Тортуги, и это дело привело его
в красивый белый дом, стоявший на возвышенности в восточном предместье
города.
Капитан Блад, человек осторожный и предусмотрительный, деятельно
готовился к тому дню, когда смерть или падение короля Якова II откроют ему
путь обратно на родину. С некоторого времени у него вошло в обычай
передавать часть своих трофеев губернатору в обмен на векселя французских
банков, которые тот переправлял для хранения в Париж. Питер Блад был всегда
желанным гостем в доме губернатора, и не только потому, что сделки эти были
выгодны д'Ожерону; у губернатора были на это и более глубокие причины:
однажды капитан Блад оказал ему неоценимую услугу, вырвав его дочь Мадлен из
рук похитившего ее пирата. С того дня и сам д'Ожерон, и его сын, и двое
дочерей считали капитана Блада самым близким другом своей семьи.
Поэтому не было ничего удивительного в том, что, как только было
покончено с делами, мадемуазель д'Ожерон-старшая пожелала прогуляться с
гостем по душистой аллее отцовского сада и проводить его до ворот.
Мадемуазель д'Ожерон, жгучая брюнетка, с матово-бледным лицом, высокая
и стройная, одетая богато, по последней парижской моде, славилась не только
своей романтической красотой, но и романтическим складом характера. И когда
в сгущающихся вечерних сумерках она грациозно скользнула в сад за капитаном,
ее намерения, как выяснилось, носили к тому же несколько романтический
оттенок.
-- Мосье, я умоляю вас быть начеку, -- с легкой запинкой произнесла она
по-французски. -- Вы приобрели себе слишком много врагов.
Питер Блад остановился и, сняв шляпу, так низко склонился перед
мадемуазель д'Ожерон, что длинные черные локоны почти закрыли его точеное,
бронзовое, как у цыгана, лицо.
-- Мадемуазель, ваша забота чрезвычайно мне льстит. О да, чрезвычайно.
-- Он выпрямился, и его дерзкие глаза, казавшиеся совсем светлыми под
черными как смоль бровями, с веселой усмешкой встретили ее взгляд. -- Вы
Дата добавления: 2021-01-20; просмотров: 46; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!