Никто пусть ничего не делает с ропотом, чтобы не умереть, подвергшись тому же осуждению, что и роптавшие в пустыне. (5)

 

Настоящее правило напоминает нам об иудеях. Немного времени прошло с той поры, как Бог обла­годетельствовал их, выведя из Египта и проведя че­рез Чермное море, не высохло еще на устах их молоко благодеяний Божиих, как они начали роптать, требуя мяса и лука, которые они ели в Египте. Бог подавал им это, а они требовали чего-нибудь еще. Поскольку они не прекращали роптать, Он покарал бы их всех и ис­требил бы их огнем, если бы сам пророк и вождь наро­да Моисей не воздел свои руки, умоляя Бога пощадить народ. Вот какое великое зло ропот.

Ропот проявляется в том, что мы нерадиво рабо­таем, жалуемся на игумена или брата под предлогом, что нам нужно открыть свое сердце, высказать свою боль или получить совет. Ропот проявляется также в усмешке, в обидных словах, сопротивлении, кри­тике и во многом другом. Ропот относится к числу смертных грехов, потому что он показывает, что у меня только один бог — я сам. Всякий другой бог и даже Бог Единый меркнет перед этим богом — моим «я». Если вы со вниманием прочтете Ветхий, а потом Новый Завет, то увидите, что ропот относится к вели­чайшим произвольным грехам. Ропотник не может исполнять заповеди и оправдания Божии. Поэтому святой Августин, рассмотрев вопрос о собственности, переходит к теме ропота, желая показать, что только тот, кто все принимает радостно от игумена, от стар­шего по послушанию, от брата, даже самого млад­шего, может непостыдно и дерзновенно предстоять пред Богом.

 

Братья должны слушаться без рассуждения, после Бога почитать своего отца, а игумена чтить, как чтут святых. (6)

 

Игумен не всегда был духовным отцом братии, так бывает и сегодня. Игумен — общий отец, а отец зани­мает место Бога. В монастырях был главный игумен, управляющие, их помощники, помощники игумена. Братство могло подразделяться даже на четверки или на пары монахов, во главе которых стоял свой млад­ший игумен. Следовательно, слова «отец» и «игумен» не всегда равнозначны. Иногда эти понятия совпада­ют, а иногда расходятся.

 

 

«Братья должны слушаться без рассуждения». Не­допустимо, чтобы в твоей жизни господствовал рас­судок. Ты можешь опираться на рассудок до тех пор, пока не выберешь себе старца. После того как ты его выбрал, даже если ты ошибся в выборе, даже если ты считал, что он ангел, а он оказался демоном, с этих пор для тебя существует только послушание без рас­суждения. С этого момента и далее действует благо­дать Божия. Если же ты открываешь для действий рассудка хотя бы самое крохотное оконце — высказы­ваешь свое мнение, суждение, то не сомневайся: твоя жизнь управляется твоей человеческой волей, и все твои доводы основываются на ней. Твои рассудочные построения разлучают тебя с Богом, потому что Бог «непостижим, и одно в Нем постижимо человеческим рассудком — Его непостижимость».

Духовную жизнь невозможно заключить в тесные границы человеческой личности, она подвластна не рассудку, но Божественной благодати, а благодать — Божественное действие, приобщающее нас Богу. Сле­довательно, духовная жизнь, как и Бог, выше любой человеческой мерки. Значит, и разумного послушания не существует. Невозможно слушаться своего старца и ждать логичности, желать, чтобы твое собственное мнение было признано правильным, справедливым. Нельзя сомневаться в том, что Христос ждет от тебя именно того, чего требует от тебя старец. Ты пришел слушаться не Бога, а своего старца. Хочешь слушать­ся Бога напрямую, без наставника? Значит, ты хочешь быть протестантом. Читай тогда Священное Писание и толкуй его, как сам понимаешь. В протестантизме Церковь отвергается, и ее место заступает рассудок, индивидуальный опыт любого человека, — и община управляется человеческими законами. Но подвиг по­слушания состоит в том, чтобы быть готовым принять любое слово старца, даже такое, которое кажется тебе безрассудным и, по твоему мнению, может повредить тебе; даже когда тебе кажется, что старец пренебрега­ет тобой или посылает тебя на смерть. Ты стал мона­хом, чтобы умереть, чтобы терпеть. Если ты стал им для того, чтобы хорошо проводить время и иметь свои права и личное мнение, то было бессмысленно давать те страшные клятвы, которых страшится и Сам Бог, пред которыми трепещут ангелы, записывая наши слова при постриге.

«Должны слушаться без рассуждения». Послуша­ние, совершаемое телесно, — это, тем не менее, поня­тие исключительно духовное. Послушание — это духовный орган, с помощью которого мы внимаем воле Божией. Послушание — это сознание, образ мыслей, который дарует нам Бога, иначе говоря, это то сред­ство, с помощью которого мы в своей повседневной жизни можем воплощать слово Божие. Слово Божие сегодня —тишина, а завтра — ураган, сегодня — огонь, а завтра — прохлада, сегодня — ночь, а завтра — день. Слово Божие объемлет все. Оно роса Аермонская, но оно же и меч разящий. Никто не может сказать, что слово Божие представляет собой только то или только это. Таково и слово игумена или распоряжение стар­шего брата в монастыре: ты не можешь предугадать, каким оно будет. Ты говоришь что-нибудь старшему по послушанию и не знаешь, ответит он тебе «да» или «нет». Если мы захотим предугадать, скажет он нам «да» или «нет», нам придется оценить ситуацию рас­судочно. Но доводы рассудка не оставляют места по­слушанию и обесценивают наше общение. Они раз­деляют всех и обособляют человека, изолируя его от остальных. Ведь у каждого свой образ мыслей, а зна­чит, сколько людей, столько и рассудочных постро­ений. А уж если это греки, то таких измышлений в три раза больше. Там, где есть помыслы, доводы, причины и следствия, нет истинно здравого смысла, поэтому все нами перечисленное не имеет никакого значения. Причина послушания одна — Небесный Отец, одно и следствие — Царство Небесное.

Между нами и Богом не должно стоять ничего. Единственно возможные отношения между нами — это полная отдача Ему нашего существа. И эта жерт­ва возможна только тогда, когда я принимаю все, что скажет мне другой, — не зная заранее, что именно он мне скажет. Если же у меня есть мнение, желание, воля, если я жду чего-то от другого человека, моя жизнь наполнится скорбью, болью и неведением Бога, станет тьмой, внутренним несчастьем или превратит­ся в череду перемен: радость будет сменяться печа­лью, а чувства — бесчувственностью. Так наша жизнь становится похожей на игральную кость: на ней вы­падает то чет, то нечет, она никогда не показывает од­ного и того же. Тогда пропадает радость Святого Духа, дерзновение перед Богом, мир сердца. Но как только ты удаляешь все эти разрушительные начала и начи­наешь слушаться без рассуждения, ты дышишь Богом. «Без рассуждения» означает, что нет никакой логики и никакого здравого смысла, никаких условий для того, чтобы можно было судить о данном нам распо­ряжении, ведь никакое распоряжение не будет для нас тем, чего мы заранее желали. Единственно желанное для нас — это Царство Небесное.

Если святой Августин подчеркивает необходи­мость такого послушания для людей своего времени, то представляете, что значит оно для нас, монахов се­годняшних? С тех пор прошли целые века, и человече­ство обрело бесчисленные знания и земные блага. Но все это духовно нас не возвышает, а низводит до ада, раздробляет на множество частей, делает черствыми, заставляет заниматься всем подряд. Эти познания раз­брасывают нас по всему свету, мы теряем внутреннее единство, не знаем, какими мы будем в следующую минуту. Поэтому суть послушания не в здравом смыс­ле, не в правоте, не в правильности, не в справедливо­сти или несправедливости, а в спасении.

Только в одном случае святые отцы позволяли оказать непослушание — при столкновении с ересью. Иными словами, в том случае, когда братство принуж­дали отделиться от Церкви и провозгласить учение, противоположное церковному. Но одно дело — непо­слушание еретическому учению и другое — наше же­лание сделать все «правильно». В действительности

правильно только наше собственное возвращение к первозданной красоте через непрестанное покаяние.

«Должны после Бога почитать своего отца, — гово­рит святой, — а игумена чтить, как чтут святых». Сло­ва эти замечательны по смыслу и одновременно про­сты. После Бога стоит твой отец, и вместе со святыми находится твой игумен. Если к отцу и игумену у нас нет таких чувств, демон вложит нам помысел: «Мой игумен не таков, как святой Антоний, как такой-то святой. Откуда мне знать, что его слова — это слова Божии?» Поэтому блаженный Августин напоминает: как ты чтишь святых, поклоняешься им, воскуряешь им фимиам и совершаешь крестное знамение при упо­минании их имени, точно так же веди себя и по отно­шению к твоему старцу, даже если он первый из греш­ников. Поскольку он игумен, его нельзя ни с кем и ни с чем сравнить, можно только уподобить его святым. А если он не свят? Это его дело. Ты не сможешь мирно и счастливо жить в монастыре, если не будешь считать его святым.

Изложенное учение не оставляет места никакому сомнению, собственному суждению, самочинному праву человека творить свою волю. Когда я исключаю из сонма святых своего игумена, отца, или старшего на послушании, или того, кто больше меня преуспел в духовной жизни, тогда я самочинно присваиваю себе право судить об их ошибках. Но если я кого-то из них сужу, единое тело братства непрестанно подвергается разделению. Поэтому блаженный Августин говорит: «После Бога ты должен почитать своего отца и чтить своего игумена, как чтишь святых».

«Как чтишь святых». Слово «святой» в ту эпоху еще сохраняло свой древний смысл: оно означало людей не только освятившихся при жизни и уже находящихся на небесах, но и тех, кто еще живет и подвизается. Тот, кто пребывал в винограднике Христовом, в единстве

 

 

 

с общим телом Церкви, был свят, потому что свята ее Глава. Сейчас мы разделили Церковь на обычных ве­рующих и святых, и в нашем сознании между ними огромная разница. Мы считаем святыми тех, кто ка­нонизирован. Но в древности святым был всякий, кто пребывал в единстве с Церковью. У каждого святого, вероятно, были грехи и падения, но от них его восста­вил и искупил единственный Святой — Бог.

Итак, своим правилом блаженный Августин за­прещает всякий суд над настоятелем, чтобы показать, что спасение человека зависит от его послушания.

 

***

 

Во всех предыдущих правилах видно стремление святого Августина сохранить единство и сплочен­ность братства, ради того чтобы монастырь никогда не переставал быть настоящим церковным собра­нием. Монастырь может жить только как церковное собрание. Далее блаженный переходит к седьмому пункту устава, который также относится к монаше­скому общежитию.

 

За трапезой мы должны молчать, слушая чтение. Если за трапезой чего-то недоста­ет, об этом должен позаботиться игумен. Те, кто желают, в субботу и воскресенье могут выпить вина, как это было решено. (7)

 

Хотя святой Августин жил в первые века христиан­ства и не знал ни греческого, ни еврейского, он серд­цем впитал восточное предание и воплотил его в той же мере, что и мы. Выражение «как это было решено» напоминает о той монастырской практике, которая была принята в последующие века. Когда монаше­ствующие хотели составить устав, они рассматривали, согласуются ли правила, преподанные им игуменом, с преданием или духом братства, и сообща принима­ли их, после чего устав становился чашей напоевающей, сильной, из которой они пили каждый день пред Господом. Так и монахи святого Августина приняли одиннадцать пунктов своего устава, и один из них от­носился к трапезе.

«За трапезой мы должны молчать, слушая чтение». Уже в те времена установилась практика чтения за трапезой. Этот обычай соблюдается и сейчас ради того, чтобы мы хранили молчание. Кроме того, мы обязаны внимать чтению. На трапезе мы переживаем прекрас­нейшие, таинственнейшие и удивительные минуты, потому что слышим слово Божие и узнаем о жизни и опыте святых. Если мы не слушаем чтения, то теряем драгоценное время. Когда мы разговариваем за трапе­зой или наблюдаем за тем, как выскальзывает нож из рук брата, не умеющего резать фрукты, несомненно, в этот час мы едим не как монахи. Когда мы рассма­триваем, как сидит на другом его клобук, или когда наш помысел рассеивается, мы не монахи. Преподоб­ный Пахомий Великий приказывал монахам надви­гать кукуль на брови, чтобы никого не видеть и чтобы легче было молчать.

Разговоры влекут за собой проблемы. Они нару­шают целостность внутреннего и внешнего человека: внешнего отделяют от всех прочих людей, а внутрен­него — раскалывают. Когда мы разговариваем, наши мысли, ум и рассудок рассеиваются, и мы не можем ни молиться, ни быть сосредоточенными. Чтение — наи­более подходящий способ соблюсти за трапезой тиши­ну и сохранить внутреннюю собранность.

Молчание необходимо и еще по одной причине. Если бесноватых демон держит в своих руках, то над нами у него нет такой власти, и наши разговоры — это единственная возможность для него входить и выхо­дить через наши открытые уста, сеять внутри нас свои «слова» в виде помыслов, нечистых пожеланий, чувств, представлений, страстей, затруднений, идей, жела­ний. Мы же считаем, что это наши собственные мне­ния, наши собственные желания. Как рыбак забрасы­вает сети и уходит отдыхать, а утром возвращается, вытягивает их и смотрит, что в них попалось, так и де­мон, когда видит, что мы разговариваем, делает свое дело и уходит, а потом возвращается проверить, что из этого получилось. Между тем мы и понятия об этом не имеем. Вот почему святой Августин желает, чтобы за трапезой царило молчание.

«Если чего-то недостает, об этом должен позабо­титься игумен». Игумен может назначить себе в по­мощь отдельного человека, чтобы следить за трапезой было легче. Но если тебе чего-то и не хватит, что ты потеряешь? Даже если тебе не хватит еды и ты поешь только фруктов, и тогда ты не потеряешь ничего. На­оборот, это будет для тебя величайшей удачей, и ты доставишь огромную радость Богу и ангелам. С помо­щью этого правила святой хочет сделать монаха бла­городным человеком, понимающим, что имеет значе­ние не столько пища, сколько его единство с братьями, которые едят вместе с ним. Игумен же заботится о том, чтобы по возможности соблюдалось равенство и спра­ведливость: вся еда должна быть одинаковой или со­ответствующей нуждам братьев.

В некоторых монастырях заботятся о том, чтобы предлагались блюда и скоромные и постные и сверх того особая еда для больных в специально отведенном месте. Соблюдается общежительный устав, но в то же время присутствует и допустимое человеческое сни­схождение. Однако не будем забывать, что не посла­бление, но подвиг и страдание введут нас в рай. Вос­ходит на небо агница страдающая, потому что именно страдание «зовет велиим гласом», а не комфортная жизнь, не оправдания, не угощения, не внимание к нам игумена. Будем радоваться, когда о нас не помнят, когда нам даже и еду забывают поставить. Многие терпели дурное обращение, ели испорченную, про­тухшую, подгоревшую пищу и ничего не говорили, не видно было недовольства ни во взгляде их, ни на лице.

«Те, кто желают, в субботу и воскресенье могут выпить вина, как это было решено». Очевидно, мо­нахи святого Августина обсудили, когда им можно употреблять вино, и решили пить его по субботам и воскресеньям. На Святой Горе по разным причи­нам распространился обычай ставить вино на трапезу почти каждый день. Многие, чтобы объединить древ­нее предание, запрещающее монахам вино, с новой традицией, выставляют его на столы только в субботу и воскресенье. Таким образом, нет крайностей и ни­кто не держится своей воли. Этот порядок напомина­ет нам о той истине, что за исключением редчайших случаев посвященный Богу не пьет вина и сикера — и в то же время дает право пить вино тому, кто в этом нуждается.

«Те, кто желают». Это выражение показывает, что братья в общине святого Августина вина не пили. Они решили последовать древнему монашескому преда­нию — совсем не употреблять вина, и только тот, кто обессилел, мог пить вино по субботам и воскресеньям. Да и в этом случае пили лишь желающие, потому что, по преданию, даже немощному лучше не пить вина. Конечно, пост и воздержание ослабляют организм, но, несмотря на это, монахам дозволялось изнурять тело как можно более, до тех пор пока это не вредило ду­ховной жизни.

Человека побуждает пить вино пристрастие или желание удовольствия, поэтому тот, кто его пьет, — это личность не цельная, его духовные силы раздроблены, он не живет внимательной духовной жизнью. Одна­ко невозможно отделить сильных от немощных. Не все могут понести постоянное воздержание от вина; не всегда в обители может присутствовать та свобода духа, которая бывает в братстве небольшом (таком, например, как у святого Августина) или новообразо­ванном, где общий дух еще горяч. Это ослабление духа повлияло на сегодняшнюю святогорскую практику — ставить вино на столы по субботам и воскресеньям.

Настоящее правило показывает воздержность и духовность святого Августина, желавшего вдохновить на то же своих монахов, и одновременно его стремле­ние помочь братьям в их нуждах.

Несмотря на то, что устав краток, он отражает все главные условия общежительной жизни. Святой хочет, чтобы монах обладал ангельским умом, неустанно предстоящим пред Богом, был умной сущностью, мол­чаливым слушателем небесных гласов, которые дохо­дят до нас, подобно волнам.

Нет наречий, на которых не слышны были бы го­лоса их. Небесные наречия раздаются повсюду. Сло­во Божие одушевляет всю вселенную, и все творение внимает гласу Господа. Возможно ли, чтобы этот глас не приняло наше сердце — украшение природы, соз­данное руками Божиими? Все творения Бог создал и одушевил одним только Своим словом, к человеку же Он склонился Сам и коснулся его. Так может ли че­ловек не жить глаголом Божиим?

Когда мы, монахи, будем жить Божиим словом, тогда Бог будет нас видеть, любить, оправдывать. Ста­нем любить Бога в тайне своего убогого и смиренно­го сердца, затворившись в келье, в этой сокровенной клети. Только так можно сохранить любовь к Богу, а если извлечь ее наружу, она становится бессильной. Когда же она сильна, то управляет миром и возводит на небо. Но она потеряет свою силу, если ты ее откро­ешь. Будем хранить свою любовь. Любя Господа, бу­дем любить Его на деле.

 

---

Дата добавления: 2020-04-08; просмотров: 89; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!