С источником тревоги и опасности

Инстинктивные опасности, от которых защищается Я, всегда одни и те же, но могут изменяться причины, по которым Я ощущает конкретное вторжение инстинкта опасным.

Мотивы защиты от инстинктов.

а) Тревожность Сверх-Я в неврозах взрослых. Защитная ситуация, с которой мы больше всего знакомы в анализе и знания о которой наиболее полны, – это та, которая формирует основу невроза у взрослых.

Она заключается в том, что некоторые инстинктивные желания стремятся проникнуть в сознание и при помощи Я до-

 

стичь удовлетворения. Я не противостоит этому, но Сверх-Я протестует. Я подчиняется высшему образованию и послушно вступает в борьбу против инстинктивного импульса со всеми последствиями, которые влечет за собой такая борьба. Характерным для этого процесса является то, что само Я не рассматривает импульс, с которым оно борется, как опасный.

Мотив, побуждающий защиту, исходно не является его собственным. Инстинкт рассматривается как враждебный потому, что Сверх-Я запрещает его удовлетворение, и если он достигнет своей цели, то несомненно вызовет затруднения в отношениях между Я и Сверх-Я.

Следовательно, Я взрослого невротика боится инстинкта потому, что оно боится Сверх-Я. Его защита мотивирована тревогой Сверх-Я.

Пока наше внимание приковано к защите от инстинкта, воздвигнутой взрослым невротиком, мы будем рассматривать Сверх-Я как грозную силу. В этом контексте оно выступает как исток всех неврозов. Сверх-Я – интриган, мешающий Я прийти к дружественному взаимопониманию с инстинктами. Сверх-Я воздвигает идеальный стандарт, в соответствии с которым сексуальность запрещается, а агрессия объявляется антисоциальной. Оно требует такой степени отказа от сексуальности и ограничения агрессии, которая не совместима с психическим здоровьем. Я полностью лишено своей независимости и сведено к роли инструмента для выполнения желаний Сверх-Я; в результате оно становится враждебным по отношению к инстинктам и не способным к наслаждению. Исследование ситуации защиты в таком виде, как она выступает в неврозе взрослых, побуждает нас в нашей терапевтической работе уделять очень большое внимание анализу Сверх-Я. Уменьшение его силы, снижение его требовательности или – как осмеливаются утверждать некоторые – его полное уничтожение должно облегчить состояние Я и ослабить невротический конфликт, по меньшей мере в одном направлении. Это представление о Сверх-Я как об источнике всякого невротического зла дает большие надежды на профилактику неврозов. Если невроз возникает вследствие требовательности Сверх-Я, тогда те, кто воспитывает детей, должны лишь избегать всего, что может привести к формирова-

 

нию исключительно требовательного Сверх-Я. Они должны следить за тем, чтобы их воспитательные методы, которые затем интернализуются Сверх-Я, были мягкими; родительский пример, который Сверх-Я усваивает при помощи процесса идентификации, должен быть выражением их реальных человеческих слабостей и толерантной установки по отношению к инстинктам, вместо того чтобы быть претензией на сверхстрогий моральный кодекс, который невозможно применить на практике. Наконец, агрессивность ребенка должна иметь выход во внешний мир, для того чтобы она не стала вредоносной и не обернулась вовнутрь, в результате чего она наделяет Сверх-Я чертами жестокости. Если воспитанию это удастся, то мы должны предположить, что выходящие в жизнь человеческие существа будут свободны от тревожности, избавлены от неврозов, способны к наслаждению и не будут раздираемы внутренними конфликтами. Однако на практике воспитатели обнаружили, что надежда искоренить невроз из человеческой жизни иллюзорна[2], а с теоретической точки зрения она рассыпается, как только мы делаем следующий шаг в аналитическом исследовании.

б) Объективная тревога в детском неврозе. Исследование защиты в детском неврозе говорит нам о том, что Сверх-Я вовсе не является необходимым фактом в формировании невроза. Взрослые невротики стремятся отразить свои сексуальные и агрессивные желания, чтобы избежать конфликта со Сверх-Я. Маленькие дети точно так же обходятся со своими инстинктивными импульсами, чтобы не нарушать запретов своих родителей. Я маленького ребенка, как и Я взрослого, сражается с инстинктами не добровольно; его защита побуждается не собственными чувствами по этому поводу. Я видит в инстинктах опасность потому, что те, кто воспитывает ребенка, запретили их удовлетворение и вторжение инстинкта влечет за собой ограничения и наказание или угрозу наказания. Страх кастрации приводит маленького ребенка к такому же результату, как угрызения совести у взрослого невротика; детское Я боится инстинктов потому, что оно бо-

 

ится внешнего мира. Его защита от них мотивирована страхом перед внешним миром, т.е. объективной тревогой.

Когда мы обнаруживаем, что объективная тревога развивает в детском Я те же самые фобии, неврозы навязчивости, истерические симптомы и невротические черты, как и у взрослого вследствие активности Сверх-Я, мы, естественно, начинаем ниже оценивать могущество Сверх-Я. Мы понимаем, что-то, что мы ему приписали, должно принадлежать самой тревоге. В формировании невроза, по-видимому, неважно, с чем связана эта тревога. Будь то страх перед внешним миром или страх перед Сверх-Я, существенно то, что защитный процесс порождается тревогой. Симптомы, входящие в сознание как конечный результат этого процесса, не позволяют нам определить, какой тип тревоги в Я породил их.

Если мы исследуем эту вторую защитную ситуацию – защиту от инстинктов по мотиву объективной тревоги, – мы оценим как очень значимое то влияние, которое внешний мир оказывает на детей, а соответственно мы еще раз почувствуем надежду на эффективную профилактику неврозов. Замечено, что в наши дни маленькие дети страдают от такой высокой степени объективной тревоги, которая вовсе не является необходимой. Наказания, которые, как они боятся, будут применены к ним, если они удовлетворят свои инстинкты, на современной стадии цивилизации совершенно устарели. Кастрация больше не практикуется в качестве наказания за запретные сексуальные слабости, а акты агрессии больше не наказываются увечьем. Но в то же время в наших воспитательных методах сохраняется отдаленное сходство с варварскими наказаниями прежних времен, вполне достаточное для того, чтобы вызвать смутные опасения и страхи. Оптимисты считают, что можно будет избежать этих внушений угрозы кастрации и насильственных мер, даже и сегодня присутствующих если и не в используемых нынче дисциплинарных методах, то в манере поведения и в интонациях взрослых. Те, кто стоят на этой точке зрения, считают, что связь между современным воспитанием и этими древними страхами наказания может быть наконец разорвана. В результате, говорят они, объективная тревога ребенка уменьшится и наступит радикальное изменение в отношениях между его Я

 

 

и инстинктами, которое будет означать, что наконец будет уничтожена основа детских неврозов.

в) Инстинктивная тревога (страх перед силой инстинктов). Однако сейчас, как и ранее, психоаналитический опыт разрушает перспективу успешной профилактики. Человеческое Я по самой своей природе не является плодородной почвой для беспрепятственного удовлетворения инстинкта. Под этим я имею в виду, что Я дружественно по отношению к инстинктам, лишь пока оно мало отдифференцировано от Оно. Когда Я переходит от первичных ко вторичным процессам, от принципа удовольствия к принципу реальности, оно становится, как я уже показала, враждебной для инстинктов территорией. Его недоверие к их требованиям сохраняется всегда, но в нормальных условиях оно едва заметно. Я обращает свой взгляд на гораздо более ожесточенную борьбу, которую ведут на его территории Сверх-Я и внешний мир против импульсов Оно. Однако, если Я чувствует, что высшие защитные силы его покинули, или если требования инстинктивных импульсов становятся чрезмерными, его молчаливая враждебность по отношению к инстинктам возрастает до состояния тревоги. «Нельзя уточнить, чего опасается Я со стороны внешнего мира и со стороны либидозной опасности; мы знаем, что это страх быть раздавленным и уничтоженным, но он не может быть „схвачен“ аналитически»[3]. Роберт Вельдер описывает это как опасность того, что личностная организация Я может быть разрушена или затоплена. Влияние этой тревоги, испытываемой Я из-за силы инстинктов, в точности таково же, как и оказываемое тревогой Сверх-Я или объективной тревогой, которые мы исследовали. Защитные механизмы приводятся в действие против инстинктов со всеми уже знакомыми результатами в формировании неврозов и невротических характеристик. У детей вызванная таким образом защита лучше всего может быть исследована в тех случаях, когда прикладываются значительные усилия для устранения с помощью воспитательных мер аналитического ха-

 

рактера и самого терапевтического анализа причин объективной тревоги и тревоги сознания, которые в противном случае остаются скрытыми. В дальнейшей жизни мы можем наблюдать их в полной силе, когда внезапное вторжение инстинктивной энергии угрожает нарушить баланс психической организации, что в норме происходит при физиологических изменениях, в подростковом возрасте и в климактерическом периоде, а также в силу патологических причин – в начале одного из периодических приступов, возникающих при психозах.

Дополнительные мотивы защиты от инстинкта. К выше упомянутым трем сильным мотивам защиты от инстинкта (тревога Сверх-Я, объективная тревога, тревога вследствие силы инстинктов) следует добавить те, которые возникают в последующей жизни из потребности Я в синтезе. Взрослое Я требует определенной гармонии между своими импульсами, вследствие чего возникает ряд конфликтов, исчерпывающе описанных Александером. Это контакты между противоположными тенденциями, такими, как гомосексуальность и гетеросексуальность, пассивность и активность и т.д. Какой из двух противоположных импульсов будет отвергнут, а какой принят или какой компромисс будет достигнут между ними в каждом индивидуальном случае, определяется тем количеством энергии, которое несет каждый из них.

Первые два из рассмотренных нами мотивов защиты (тревога Сверх-Я и объективная тревога) имеют, кроме того, общий источник. Если инстинкт может достичь удовлетворения, несмотря на противодействие Сверх-Я или внешнего мира, результатом будет, конечно же, первичное удовольствие, но также и вторичное неудовольствие, как следствие либо чувства вины, исходящего из бессознательного, либо наказаний, налагаемых внешним миром. Таким образом, когда удовлетворение инстинкта отвергается на основании одного или другого из этих двух мотивов, воздвигается защита в соответствии с принципом реальности. Ее основная цель – избежать этого вторичного неудовольствия.

Мотивы защиты от аффектов. Точно те же причины, которые лежат в основе защиты Я от инстинктов, лежат и в основе его защиты от аффектов. Когда Я стремится защититься от инстинктивных импульсов на основании одного

 

из указанных мною мотивов, оно обязано также отвергнуть аффекты, связанные с инстинктивными процессами. Природа этих аффектов несущественна: они могут быть приятными, болезненными или опасными для Я. Это неважно, поскольку Я не позволено испытать их такими, каковы они в действительности. Если аффект связан с запретным инстинктивным процессом, его судьба решена заранее. Одного того, что он с ним связан, достаточно, чтобы насторожить Я против него.

Таким образом, основания защиты против аффекта лежат попросту в конфликте между Я и инстинктом. Имеется, однако, другая, более примитивная связь между Я и аффектами, не имеющая аналога в отношении Я к инстинктам. Удовлетворение инстинкта исходно всегда является чем-то приятным. Но аффект может быть исходно либо приятным, либо болезненным, в зависимости от своей природы. Если Я не имеет ничего против конкретного инстинктивного процесса и не отвергает аффекта на этом основании, его установка по отношению к инстинктивному процессу будет полностью определяться принципом удовольствия: Я будет приветствовать приятные аффекты и защищаться от болезненных. И даже когда, вытесняя инстинкт, Я побуждается тревогой и чувством вины к защите от аффекта, мы все еще можем видеть следы отбора в соответствии с принципом удовольствия. Я все еще в большей степени готово отринуть аффекты, связанные с запретными сексуальными импульсами, если эти аффекты неприятны, например: горе, вожделение, печаль. Наряду с этим Я может дольше сопротивляться запрету в случае позитивных аффектов просто потому, что они приятны, или может короткое время выносить их, когда они внезапно врываются в сознание.

Эта простая защита против исходно болезненных аффектов соответствует защите против исходно болезненных стимулов, навязываемых Я внешним миром. Мы увидим позже, что способы, используемые детьми в таких примитивных формах защиты, подчиняющихся принципу удовольствия, сами более примитивны по своей природе.

Подтверждение наших выводов в аналитической практике. Факты, которые приходится тщательно собирать и связывать между собой в теоретическом изложении, к счастью,

 

 

без большого труда могут быть продемонстрированы при анализе наших пациентов. Когда при помощи анализа мы обращаем защитный процесс, мы обнаруживаем различные факторы, вызвавшие его к жизни. Мы можем оценить количество энергии, затраченное на вытеснение, по силе того сопротивления, с которым мы встречаемся, пытаясь извлечь вытесненное. Точно так же мы можем сделать заключение о мотиве, лежащем в основе защиты пациента от инстинктивного импульса, на основании строения его психики, когда мы вновь вводим этот импульс в сознание. Если мы снимаем невротическую защиту, установленную по настоянию Сверх-Я, у анализируемого возникает чувство вины, т.е. он испытывает тревогу Сверх-Я. Если же защита была установлена под давлением со стороны внешнего мира, он чувствует объективную тревогу. Если, анализируя ребенка, мы оживляем отвергнутые им болезненные аффекты, он испытывает то же самое сильное неудовольствие, которое заставило его Я прибегнуть к защитным мерам. Наконец, если мы вмешиваемся в защитный процесс, мотивированный страхом пациента перед силой его инстинктов, происходит именно то, чего стремилось избежать его Я: производные Оно, до сего времени подавленные, прокладывают себе путь на территорию Я, где встречают лишь незначительное сопротивление.

Соображения относительно психоаналитической терапии. Этот обзор защитных процессов дает нам ясное представление о возможных направлениях аналитической терапии. В анализе происходит обращение защитных процессов, отвергнутым инстинктивным импульсам или аффектам прокладывается путь обратно в сознание, и Я и Сверх-Я предоставляется возможность поладить с ними на лучшей основе. Прогноз разрешения психических конфликтов наиболее благоприятен, когда мотивом защиты от инстинкта была тревога Сверх-Я. Здесь конфликт является чисто эндо-психическим, и согласие между разными инстанциями может быть достигнуто, особенно если Сверх-Я стало более доступным рассудку с помощью анализа идентификаций, на которых оно основано, и присвоенной им агрессивности. Когда, таким образом, снижается страх Я перед Сверх-Я, ему больше нет необходимости прибегать к защите, в результате которой наступают патологические последствия.

 

 

Но даже и в тех случаях, когда защита в детском неврозе мотивирована объективной тревогой, аналитическая терапия имеет хорошие шансы на успех. Простейший метод – который согласуется с принципами анализа – заключается для аналитика в том, чтобы, после того как он изменил защитные процессы в психике ребенка, попытаться повлиять на реальность, т.е. на тех, кто занимается воспитанием ребенка, с тем, чтобы понизить объективную тревогу, в результате чего Я принимает менее суровую установку по отношению к инстинктам и не должно более предпринимать столь больших усилий для их отвержения. В других случаях анализ показывает, что различные тревоги, которые привели к возникновению защиты, связаны с давно минувшей ситуацией. Я признает, что больше нет никакой необходимости бояться ее. Или же обнаруживается, что источник кажущейся объективной тревоги лежит в преувеличенных, незрелых и искаженных представлениях о реальности, основанных на первобытных ситуациях, некогда актуальных, но более не существующих. Анализ демаскирует эту «объективную тревогу» и показывает, что она представляет собой продукт фантазии, против которого не стоит осуществлять защитные операции.

Когда Я предприняло защитные меры против аффекта, чтобы избежать неудовольствия, то для их снятия, если мы хотим достичь стойкого результата, нужно еще что-то помимо анализа. Ребенок должен научиться выдерживать все большее и большее количество неудовольствия, не прибегая к защитным механизмам. Следует учесть, однако, что с теоретической точки зрения задача преподнести ему этот урок стоит не перед анализом, а перед воспитанием.

Единственное патологическое состояние, плохо поддающееся анализу, – это защита, основанная на страхе пациента перед силой собственных инстинктов. В подобных случаях существует опасность того, что мы разрушим защиту Я, не будучи в состоянии немедленно прийти к нему на помощь. В ходе анализа мы всегда успокаиваем пациента, который боится допустить сознании импульсы своего Оно, говоря ему, что, будучи осознанными, они менее опасны и легче поддаются контролю, чем когда они бессознательны. Единственная ситуация, в которой эти обещания могут оказаться ложными, – это та, в которой защита осуществлена потому, что

 

пациент боится силы своих инстинктов. В случаях наиболее суровой борьбы Я с целью предохранить себя от того, чтобы быть затопленным рано, как, например, при периодических обострениях психоза, наиболее существенны количественные отношения. Единственное, в чем нуждается Я в таком конфликте, – это подкрепление. В той мере, в какой анализ может укрепить Я, вводя в сознание бессознательное содержание Оно, он и здесь имеет терапевтический эффект. Но в той мере, в какой введение в сознание бессознательных действий Я нарушает его защитные процессы и делает их неэффективными, результатом анализа оказывается ослабление Я и усиление патологического процесса.

 

Ж. ЛАПЛАНШ, Ж.-Б. ПОНТАЛИС

 

Защита[4]

Совокупность действий, нацеленных на уменьшение или устранение любого изменения, угрожающего цельности и устойчивости биопсихологического индивида. Поскольку эта устойчивость воплощается в Я, которое всячески стремится ее сохранить, его можно считать ставкой и действующим лицом в этих процессах.

В целом речь идет о защите от внутреннего возбуждения (влечения) и особенно от представлений (воспоминаний, фантазий), причастных к этому влечению, а также о защите от ситуаций, порождающих такое возбуждение, которое нарушает душевное равновесие и, следовательно, неприятно для Я. Подразумевается также защита от неприятных аффектов, выступающих тогда как поводы или сигналы к защите.

Защитный процесс осуществляется механизмами защиты, в большей или меньшей мере интегрированными в Я.

Будучи отмечена и пронизана влечениями, тем, против чего она в конечном счете направлена, защита подчас становится навязчивой и проявляет себя (по крайней мере отчасти) бессознательным образом.

Возникновение собственно фрейдовской концепции психики, в отличие от взглядов его современников, было обусловлено выходом понятия защиты на первый план в истерии, а затем и вскоре в других видах психоневроза. В "Исследованиях истерии" обнаруживается вся сложность отношений между защитой и осуществляющим ее Я. Фактически Я — это личное "пространство", которое должно быть защищено от любого вторжения (например, от конфликтов между противонаправленными желаниями). Я — это также "группа пред-

 

 

ставлений", противоречащих какому-то "несовместимому" с ними представлению, о чем свидетельствует чувство неудовольствия. Наконец, Я — это инстанция защиты. В тех трудах Фрейда, где развивается понятие психоневроза защиты, всегда подчеркивается именно этот момент несовместимости того или иного представления с Я; различные формы защиты суть не что иное, как различные способы обращения с этим представлением, особенно если речь идет об отделении этого представления от связанного с ним изначально аффекта. Кроме того, как известно, Фрейд очень рано начал противопоставлять психоневрозы защиты актуальным неврозам, или, иначе, той группе неврозов, при которых внутреннее напряжение становится из-за отсутствия разрядки сексуального возбуждения невыносимым и проявляется в виде различных соматических симптомов. Важно, что в случае актуальных неврозов Фрейд не говорит о защите, хотя при этом обнаруживаются особые способы охраны организма и делаются попытки восстановить его равновесие. Защита у Фрейда изначально отличалась от тех (общих) мер, которые принимает организм для устранения возрастающего напряжения.

Выявляя в зависимости от вида болезни различные способы защиты в тех случаях, когда клинический опыт позволял восстановить различные этапы этого процесса (всплывание в памяти неприятных эмоций как побуждение к защите, группировка сопротивлений, распределение патогенного материала по различным уровням и пр.), Фрейд пытался также построить метапсихологическую теорию защиты. Эта теория с самого начала предполагала устойчивое разграничение между наплывом внешних возбуждений, от которых можно отгородиться заслоном, и внутренними возбуждениями, избавиться от которых вообще невозможно. Против этой внутренней агрессии — или, иначе говоря, против влечения — и направляются различные защитные механизмы. В "Наброске научной психологии" Фрейд ставит проблему защиты двояким образом:

1) ищет истоки так называемой "первичной защиты" в "опыте страдания" подобно тому, как прообразом желания и Я как сдерживающей силы был "опыт удовлетворения"- Во всяком случае, в "Наброске" эта концепция не изложена с такой отчетливостью, как опыт удовлетворения.

 

 

2) Стремится отличать патологическую форму защиты от нормальной. Нормальная защита осуществляется при переживании вновь прежнего болезненного опыта; при этом Я с самого начала было призвано устранить неудовольствие посредством "побочных нагрузок": " Когда мнесический след вновь оказывается нагруженным, вновь возникает и чувство неудовольствия, однако ведь Я уже проложило свои пути, а по опыту известно, что повторно испытываемое неудовольствие меньше прежнего, покуда в конечном счете оно не сводится к раздражению, с которым Я в состоянии справиться".

В результате такой защиты  удается уберечься от поглощения и пропитки первичным процессом, что обычно происходит при патологических защитах. Как известно, Фрейд считал, что патологическая защита возникает как последствие зрелища сексуальной сцены: в свое время это потребовало защиты, но в воспоминании вызвало прилив внутреннего возбуждения. "Внимание обычно обращается на восприятия, порождающие неудовольствие. В данном случае речь идет не о восприятии, но о мнесическом следе, который неожиданно приводит к высвобождению неудовольствия, а Я узнает об этом слишком поздно". Это и объясняет, почему "... действия порождают следствия, которые мы, как правило, наблюдаем лишь в первичных процессах".

Возникновение патологической защиты обусловлено, таким образом, приливом внутреннего возбуждения, порождающего чувство неудовольствия при отсутствии необходимых защитных навыков. Следовательно, патологическая защита порождена не силой аффекта как такового, но особыми условиями, которых мы не видим ни в случае самого мучительного восприятия, ни в случае воспоминания о нем. Эти условия, по Фрейду, наличествуют лишь в сексуальной области.

Несмотря на все разнообразие зашит при истерии, неврозе навязчивых состояний, паранойе и пр., двумя полюсами конфликта всегда оказываются Я и влечение. Я стремится защититься именно от внутренней угрозы. Хотя клинический опыт каждодневно подтверждает эту концепцию, она порождает теоретические проблемы, постоянно встававшие перед Фрейдом: как может разрядка влечений, которая, по опреде-

 

лению, должна приносить удовольствие, восприниматься как неудовольствие или как угроза неудовольствия, порождая защитные действия. Психический аппарат расчленен на различные уровни, и потому удовольствие для одной психической системы может быть неудовольствием для другой (Я), однако подобное распределение ролей не объясняет, откуда берутся влечения и побуждения, несовместимые с Я. Фрейд отказывается от теоретического решения этого вопроса: он не считает, что защита вступает в действие, "когда напряжение становится невыносимым, поскольку остается неудовлетворенным импульс влечений". Так, голод, не ведущий к насыщению, не вытесняется; каковы бы ни были "средства защиты" организма от угрозы такого типа, речь здесь не идет о защите в психоаналитическом смысле. Ссылок на равновесие организма с внешней средой в качестве объяснения здесь недостаточно.

Какова главная опора защитных действий Я? Почему Я воспринимает как неудовольствие тот или иной импульс влечений? На этот основополагающий для психоанализа вопрос можно дать различные ответы, которые, впрочем, не обязательно исключают друг друга. Прежде всего обычно разграничиваются источники опасности, связанной с удовлетворением влечений: можно считать опасным для Я или своего рода внутренней агрессией само влечение, а можно в конечном счете связать любую опасность с реальностью внешнего мира — и тогда влечение будет опасно в той мере, в какой его удовлетворение наносит реальный ущерб. Так, в 'Торможении, симптоме, страхе" Фрейд вывел на первый план, особенно в связи с фобиями, "страх перед реальностью", сочтя невротический страх перед влечениями вторичным.

Если подойти к проблеме с точки зрения той или иной концепции Я, ее решения будут различны в зависимости от того, что при этом выходит на первый план: действия Я во имя реальности, его роль представителя принципа реальности или же склонность Я к навязчивому синтезу? Быть может, Я выступает как некая форма, как внутрисубъектный ответ организма, управляемого принципом гомеостазиса? Наконец, с точки зрения динамики можно объяснить неудовольствие, связанное с влечениями, антагонизмом между влечениями и инстанциями Я, а также между двумя различными видами

 

 

влечений, или, иначе, противонаправленными влечениями. Именно по этому пути пошел Фрейд в 1910—1915 гг., противопоставляя сексуальным влечениям влечения к самосохранению, или, иначе, влечения Я. Как известно, эта пара влечений была заменена в последней теории Фрейда антагонизмом между влечениями к жизни и влечениями к смерти, причем эта новая оппозиция еще меньше соответствовала игре сил в динамике конфликта.

Само понятие зашиты, особенно при неограниченном его использовании, чревато недоразумениями и требует уточнений. Оно обозначает одновременно и защиту чего-то, и самозащиту. Полезно разграничить различные параметры защиты, даже если они отчасти совпадают друг с другом: это место защиты — психическое пространство, которое оказывается под угрозой; персонаж, который осуществляет защитные действия; ее цель, например стремление сохранить или восстановить целостность и постоянство Я и избежать любого внешнего вторжения, которое причиняет субъекту неудовольствие; ее мотивы— то, что сигнализирует об угрозе и побуждает к защите (аффекты при этом сводятся к сигналам, к сигналу тревоги); ее механизмы.

Наконец, разграничение между защитой в "стратегическом" смысле, присущем ей в психоанализе, и запретом, как он выступает, например, в Эдиповом комплексе, одновременно и подчеркивает разнородность этих двух уровней (психической структуры и структуры основоположных желаний и фантазмов), и оставляет открытой проблему их сорасчленения как в теории, так и в практике психоаналитического лечения.

а) Акцент на "опыте страдания" в противоположность опыту удовлетворения изначально парадоксален: в самом деле, почему нейронный аппарат бесконечно, вплоть до галлюцинаций, повторяет мучительный опыт страдания и вызывает тем самым возрастание заряда, если его роль заключается как раз в том, чтобы не допускать нарастания напряжения? Этот парадокс проясняется, если обратиться к тем многочисленным местам в работах Фрейда, где речь идет о страдании как структуре и процессе. Дело в том, что физическая боль, связанная с вторжением в тело извне, с нарушением его границ, выступает как прообраз той внутренней агрессии против

 

Я, которую несет в себе влечение. Тем самым под "опытом страдания" подразумевается не столько галлюцинаторное повторение действительно пережитого страдания, сколько возникновение — при новом переживании опыта, который вовсе не обязательно раньше был мучительным, — того "страдания", которое приносит Я страх.

Механизмы защиты

Различные типы операций, характерные для психологической защиты. Основные механизмы различаются по типу возникающего душевного расстройства, по зависимости от той или иной генетической стадии, по степени обработки защитного конфликта и пр.

Принято считать, что защитными действиями руководит Я, однако, с теоретической точки зрения, неясно, всегда ли включение защитных механизмов требует опоры на сформировавшееся Я.

Поначалу понятие механизма обозначало у Фрейда особые сцепления психических явлений, способные стать объектом наблюдения и научного исследования — ср. подзаголовок "Предварительного сообщения" Брейера и Фрейда "о психическом механизме истерических явлений".

В период, связанный с разработкой понятия защиты как основы истерических явлений, Фрейд пытался одновременно уточнить роль защиты в других психоневротических расстройствах: "...различные невротические расстройства обусловлены действиями Я, его стремлением освободиться от [своей] несовместимости [с тем или иным представлением]".

В "Дальнейших замечаниях о психоневрозах защиты" Фрейд разграничивает механизмы истерической конверсии, навязчивого замещения, параноидной проекции.

Понятие "механизм" периодически возникает на протяжении всего творчества Фрейда. Например, в метапсихологических сочинениях 1915 г. понятие "защитного механизма" употребляется в двух различных смыслах: оно обозначает либо всю совокупность защитных процессов, свойственных тому или иному неврозу (2), либо использование той или иной "судьбы влечения" (например, вытеснения, обращения на себя, обращения в свою противоположность) с целью защиты.

 

 

 

В "Торможении, симптоме, страхе" "возрождение старого понятия защиты" (4а) обосновывается у Фрейда ссылкой на необходимость более широкого понятия, включающего в себя наряду с вытеснением и другие "методы защиты". При этом подчеркивается возможность установления "тесной внутренней связи между отдельными формами защиты и определенными видами расстройств" и высказывается предположение о том, что "..психический аппарат —еще до четкого разграничения между Я и Оно, до образования Сверх-Я — уже использует методы защиты, отличные от тех, что свойственны более высоким стадиям организации".

Хотя сам Фрейд, по-видимому, недооценивал наличие подобных мыслей в своих ранних сочинениях, несомненно, что после 1926 г. изучение защитных механизмов стало важной темой психоаналитического исследования, особенно в работах Анны Фрейд. На конкретных примерах она показала разнообразие, сложность, пределы применения защитных механизмов, подчеркивая, что для защиты могут использоваться весьма различные виды действий (фантазирование, интеллектуальная деятельность), что защита может направляться не только против влечений, но и против всего того, что вызывает тревогу (эмоции, некоторые особые ситуации, требования Сверх-Я и пр.). Не претендуя на исчерпывающий и систематический подход, Анна Фрейд перечисляет следующие защитные механизмы: вытеснение, регрессия, реактивное образование, изоляция, отмена некогда бывшего, проекция, интроекция, обращение на себя, обращение в свою противоположность, сублимация.

Существуют и другие приемы защиты. В этой связи Анна Фрейд называла также отрицание посредством фантазирования, идеализацию, идентификацию с агрессором и пр. М. Кляйн описывала в качестве простейших видов защиты расщепление объекта, проективное (само)отождествление, отказ от психической реальности, претензию на всевластие над объектами и пр.

Более широкое употребление понятия защитного механизма порождает ряд проблем. Можно ли назвать операциональным понятие, которое объединяет столь различные действия, как, скажем, рационализация, основанная на сложных интеллектуальных механизмах, и обращение на себя в качестве

 

"судьбы" влечения, которое называют одним и тем же словом, и собственно навязчивое поведение (например, отмена некогда бывшего), и поиск средств "отработки", допускающий некоторые виды сублимации?

Говоря о "механизмах защиты Я", многие авторы обращают внимание на важные различия: "Наряду с такими приемами, как изоляция, отмена некогда бывшего, мы находим здесь и процессы, связанные с влечениями, такие, как регрессия, обращение в свою противоположность, обращение на себя". Но тогда необходимо показать, что один и тот же процесс развертывается на разных уровнях: например, интроекция, которая поначалу выступает как особое отношение влечения к своему объекту, находит свой телесный прообраз в инкорпорации и может вторично использоваться Я в процессе защиты.

Нельзя упустить из виду и другое важнейшее теоретическое разграничение — то, что выделяет вытеснение среди всех других видов защиты. Фрейд неустанно подчеркивал эту особенность и даже утверждал, что вытеснение есть лишь разновидность защиты. И дело здесь, по мнению Анны Фрейд, не в том, что вытесение — это, по сути, постоянная противонагрузка, "наиболее эффективный и одновременно наиболее опасный механизм защиты", но в том, что именно вытеснение создает бессознательное как таковое (см.:Вытеснение).

Было бы неверно, положив в основу теории понятие защиты Я, противопоставить ему требования чистого влечения, принципиально чуждого всякой диалектике: "Если бы не давление Я или представляемых им внешних сил с их требованиями, судьба всех влечений сводилась бы лишь к одному — к удовлетворению".

При таком подходе влечение оказалось бы всецело положительной силой, лишенной каких-либо следов запрета. Но разве механизмы первичного процесса — смещение, сгущение и пр., — предполагающие упорядоченную игру влечений, не противоречат такому пониманию?

Вытеснение

А) В узком смысле слова — действие, посредством которого субъект старается устранить или удержать в бессознатель-

 

ном представления, связанные с влечениями (мысли, образы, воспоминания). Вытеснение возникает в тех случаях, когда удовлетворение влечения само по себе приятно, но может стать неприятным при учете других требований.

Вытеснение особенно наглядно выступает при истерии, но играет важную роль и при других душевных расстройствах, равно как и в нормальной психике. Можно считать, что это универсальный психический процесс, лежащий в основе становления бессознательного как отдельной области психики.

Б) В более широком смысле слова "вытеснение" у Фрейда иногда близко "защите"*: во-первых, потому что вытеснение в значении А присутствует, хотя бы временно, во многих сложных защитных процессах ("часть вместо целого"), а во-вторых, потому что теоретическая модель вытеснения была для Фрейда прообразом других защитных механизмов.

Разграничение между этими двумя значениями термина "вытеснение" предстает как нечто неизбежное, если вспомнить, как сам Фрейд в 1926 г. оценивал свое собственное использование понятий "вытеснение" и "защита": "Я полагаю, что у нас есть основания вновь обратиться к старому термину "защита" для обозначения любых приемов, используемых Я при конфликтах, которые могут приводить к неврозам, тогда как "вытеснением" мы называем тот особый способ защиты, с которым нам удалось лучше всего ознакомиться в начале избранного нами исследовательского пути".

Все это, однако, не учитывает развития взглядов Фрейда на проблему отношения между вытеснением и защитой. По поводу этой эволюции уместно сделать следующие замечания:

1) в текстах, написанных ранее "Толкования сновидений", частота употребления слов "вытеснение" и "защита" примерно одинакова. Однако лишь изредка они используются Фрейдом как вполне равнозначные, так что ошибочно было бы считать, полагаясь на это более позднее свидетельство Фрейда, что в тот период ему было известно лишь вытеснение как особый способ зашиты при истерии и что тем самым частное принималось им за общее. Прежде всего Фрейд уточнил тогда различные виды психоневроза — в зависимости от четко различных способов защит, среди которых вытеснение

 

не упоминается. Так, в двух текстах, посвященных "Психоневрозам защиты", именно конверсия аффекта представлена как защитный механизм при истерии, смещение аффекта — как механизм невроза навязчивых состояний, тогда как при психозе Фрейд обращает внимание на такие механизмы, как отвержение (одновременно и представления, и аффекта) или же проекция. Помимо того, слово "вытеснение" иногда обозначает оторванные от сознания представления, образующие ядро отдельной группы психических явлений, — этот процесс наблюдается как при неврозах навязчивых состояний, так и при истерии.

Понятия защиты и вытеснения оба выходят за рамки какого-либо отдельного психопатологического расстройства, но происходит это по-разному. Защита с самого начала выступала как родовое понятие, обозначающее тенденцию, "... связанную с наиболее общими условиями работы психического механизма (с законом постоянства)". Она может иметь как нормальные, так и патологические формы, причем в последнем случае защита предстает в виде сложных "механизмов", судьба которых в аффекте и представлении различна. Вытеснение тоже присутствует во всех видах расстройств и вовсе не является лишь защитным механизмом, присущим истерии; оно возникает потому, что каждый невроз предполагает свое бессознательное (см. этот термин), основанное как раз на вытеснении.

2) После 1900 г. термин "защита" реже используется Фрейдом, хотя и не исчезает полностью вопреки утверждению самого Фрейда ("вместо защиты я стал говорить о вытеснении"), и сохраняет тот же самый родовой смысл. Фрейд говорит о "механизмах защиты", о "борьбе с целью защиты" и пр.

Что же касается термина "вытеснение", то он не теряет своего своеобразия и не становится понятием, обозначающим все механизмы, используемые при защитном конфликте. Фрейд, например, никогда не называл "вторичные защиты" (защиты, направленные против симптома) "вторичными вытеснениями". По сути, в работе 1915 г. о вытеснении это понятие сохраняет указанное выше значение: "Его сущность — отстранение и удержание вне сознания" [определенных психических содержаний]. В этом смысле вытеснение иногда рас-

 

 

сматривается Фрейдом как особый "защитный механизм" или скорее как особая "судьба влечения", используемая в целях защиты. При истерии вытеснение играет главную роль, а при неврозе навязчивых состояний оно включается в более сложный процесс защиты (6). Следовательно, не стоит полагать, что, поскольку вытеснение присутствует в различных типах невроза, понятия вытеснения и защиты полностью равнозначны. Вытеснение возникает как один из моментов защиты при каждом расстройстве и представляет собой — в точном смысле слова — вытеснение в бессознательное.

Однако механизм вытеснения, исследованный Фрейдом на различных его этапах, — это для него прообраз других защитных операций. Так, описывая случай Шребера и выявляя особые механизмы защиты при психозе, Фрейд одновременно говорит о трех стадиях вытеснения и стремится построить его теорию. Конечно, в этом тексте путаница между вытеснением и защитой достигает наивысшего уровня, причем за этой терминологической путаницей стоят фундаментальные проблемы.

3) Отметим, наконец, что, включив вытеснение в более общую категорию защитных механизмов, Фрейд в комментариях к книге Анны Фрейд писал следующее: "Я никогда не сомневался в том, что вытеснение — это не единственный прием, посредством которого Я может осуществлять свои намерения. Однако вытеснение отличается своеобразием, поскольку оно четче отграничено от других механизмов, нежели другие механизмы друг от друга".

'Теория вытеснения — это краеугольный камень, на котором зиждется все здание психоанализа". Термин "вытеснение" встречается у Гербарта, и некоторые авторы выдвинули предположение, что Фрейд мог быть знаком с психологией Гербарта через Мейнерта. Однако вытеснение как клинический факт заявляет о себе уже в самых первых случаях лечения истерии. Фрейд отмечал, что пациенты не властны над теми воспоминаниями, которые, всплывая в памяти, сохраняют для них всю свою живость: "Речь шла о вещах, которые больной хотел бы забыть, непреднамеренно вытесняя их за пределы своего сознания".

Как мы видим, понятие вытеснения изначально соотнесено с понятием бессознательного (само понятие вытесненного

 

 

долгое время — вплоть до открытия бессознательных защит Я — было для Фрейда синонимом бессознательного). Что же касается слова "непреднамеренно", то уже в этот период Фрейд употреблял его с рядом оговорок: расщепление сознания начинается преднамеренным, интенциональным актом. По сути, вытесненные содержания ускользают от субъекта и в качестве "отдельной группы психических явлений" подчиняются своим собственным законам (первичный процесс). Вытесненное представление —это первое "ядро кристаллизации", способное непреднамеренно притягивать к себе мучительные представления. В этой связи вытеснение отмечено печатью первичного процесса. В самом деле, именно это отличает его как патологическую форму защиты от такой обычной защиты, как, например, избегание, отстранение. Наконец, вытеснение сразу же характеризуется как действие, предполагающее сохранение противонагрузки, и всегда остается беззащитным перед силой бессознательного желания, стремящегося вернуться в сознание и в действие.

Между 1911 и 1915 гг. Фрейд стремился построить строгую теорию процесса вытеснения, разграничивая различные его этапы. Однако это был не первый теоретический подход к проблеме. Фрейдовская теория соблазнения — вот первая систематическая попытка понять вытеснение, причем попытка тем более интересная, что в ней описание механизма неразрывно связано с описанием объекта, а именно сексуальности.

В статье "Вытеснение" Фрейд разграничивает вытеснение в широком смысле (включающем три этапа) и вытеснение в узком смысле (только второй этап). Первый этап — это "первовытеснение": оно относится не к влечению как таковому, но лишь к представляющим его знакам, которые недоступны сознанию и служат опорой влечений. Так создается первое бессознательное ядро как полюс притяжения вытесненных элементов.

Вытеснение в собственном смысле слова, или, иначе говоря, "вытеснение в последействии",— это, таким образом, двусторонний процесс, в котором тяготение связано с отталкиванием, осуществляемым вышестоящей инстанцией.

Наконец, третья стадия — это "возврат вытесненного" в форме симптомов, снов, ошибочных действий и т.д. На что

 

воздействует акт вытеснения? Не на влечение, которое относится к области органического, выходя за рамки альтернативы "сознание — бессознательное", не на аффект. Аффект может претерпевать различные превращения в зависимости от вытеснения, но не может стать в строгом смысле слова бессознательным. Вытеснению подвергаются только "представления как репрезента-торы влечения" (идеи, образы и т.д.). Они связаны с первичным вытесненным материалом — либо рождаясь на его основе, либо случайно соотносясь с ним. Судьба всех этих элементов при вытеснении различна и "вполне индивидуальна": она зависит от степени их искажения, от их удаленности от бессознательного ядра или от связанного с ними аффекта.

Вытеснение может рассматриваться с трех метапсихологических точек зрения:

а) с точки зрения топики, хотя в первой теории психического аппарата вытеснение описывается как преграждение доступа в сознание, Фрейд тем не менее не отождествляет вытесняющую инстанцию с сознанием. Моделью его служит цензура. Во второй топике вытеснение выступает как защитное действие Я (отчасти бессознательное);

б) с точки зрения экономики, вытеснение предполагает сложную игру разгрузок, перенагрузок и противонагрузок, относящихся к репрезентаторам влечения;

в) с точки зрения динамики, самое главное — это проблема побуждений к вытеснению: почему влечение, удовлетворение которого по определению должно приносить удовольствие, порождает неудовольствие, а вследствие этого — вытеснение?

Изоляция

Механизм защиты, распространенный при неврозе навязчивости: изоляция какой-то мысли или поступка, разрыв их связей с другими мыслями или другими сторонами жизни субъекта. Среди приемов изоляции – остановки в процессе мышления, использование формул и ритуалов и – шире – вся совокупность приемов, позволяющих прервать временную последовательность мыслей или действий.

Наиболее ясное описание изоляции мы находим у Фрейда в "Торможении, симптоме, страхе", где она предстает как

 

 

 

 

 

особый механизм, действующий при неврозе навязчивых со­стояний.

Некоторые больные защищаются от мысли, впечатления, действия, изолируя, выделяя их из контекста посредством паузы, во время которой "...ничего не должно происходить во время которой они должны отказаться от восприятия, дей­ствия". Эту технику Фрейд считает магической; он связыва­ет се с обычной процедурой сосредоточения, при которой субъект запрещает своей мысли отвлекаться от объекта, на­ходящегося в данный момент в центре его внимания.

Изоляция проявляется в навязчивых симптомах различ­ного рода, прежде всего в процессе психоаналитического ле­чения, где роль свободных ассоциаций, направленных про­тив изоляции, как раз в том и заключается, чтобы сделать ее заметной (есть люди, которые решительно отрывают психо­анализ от жизни, отдельную связь мыслей - от психоанали­тического сеанса в целом, отдельное представление - от его идейно-аффективного контекста и пр.).

В конечном счете Фрейд определяет тенденцию к изоля­ции как архаический способ защиты от влечения: "...теле­сный контакт служит непосредственной целью энергетичес­кой нагрузки объекта - как агрессивной, так и любовной".

С этой точки зрения, изоляция выступает как "...устране­ние самой возможности контакта, как запрет на прикоснове­ние к данному предмету; подобно этому, когда невротик изо­лирует впечатление или действие, отделяя его паузой, он сим­волически дает понять, что не допустит, чтобы относящиеся к нему мысли вступали в ассоциации с другими мыслями".

В этом отрывке из работы "Торможение, симптом, страх" изоляция, заметим, не сводится к определенному типу симп­томов, но имеет более общее значение. Она сопоставима с вытеснением у истерика: травматический опыт, если он не вытеснен в бессознательное целиком, "...лишен аффекта, а его ассоциативные связи подавлены или порваны, так что он остается в изоляции и не включается в обычный мысли­тельный процесс". Процесс изоляции, наблюдающийся в сим­птомах невроза навязчивых состояний, лишь воспроизводит и усиливает эту внутреннюю расколотость.

Понятие изоляции в широком смысле присутствует уже в самых первых размышлениях Фрейда о защитных действи-

 

 

 

ях как таковых. Так, в "Психоневрозах защиты" защита при истерии, а также при фобиях и навязчивых состояниях рас­сматривается как вид изоляции: "... защита требует отделе­ния мучительного представления от связанного с ним аффек­та; что же касается представления, то оно, в ослабленном II изолированном виде, продолжает оставаться в сознании".

Иногда, к сожалению, понятие изоляции понимается в пси­хоаналитическом языке довольно расплывчато.

Некоторые авторы путают изоляцию с теми процессами, которые связаны с ней или порождают ее, - смещением, ней­трализацией аффекта, или, иначе, психотической диссоциа­цией.

Иногда говорят об изоляции симптома у субъектов, кото­рые переживают и представляют свои симптомы как нечто оторванное от окружения, чуждое. Речь здесь идет об особом способе бытия, который не обязательно опирается на меха­низм навязчивой изоляции. Отметим, что локализация конф­ликтов - это общее свойство симптомов, так что любой сим­птом может оказаться изолированным от жизни субъекта в целом.                                                                                                               

С нашей точки зрения, имело бы смысл называть изоля­цией лишь особый процесс защиты, который начинается с проявлений навязчивости и приводит к выработке последо­вательной, внутренне согласованной установки на разрыв ассоциативных связей мысли и действия, в особенности, с тем, что непосредственно предшествует или следует за ними во времени.

Интроекция

Процесс, выявляемый в ходе психоаналитического иссле­дования: субъект в процессе фантазирования переходит "из­вне" "внутрь" объектов и качеств, присущих этим объектам.

Интроекция близка поглощению, инкорпорации, как сво­ему телесному прообразу, однако в отличие от инкорпорации она не всегда соблюдает телесные границы субъекта (интро­екция в Я, в идеальное Я и т. д.).

Интроекция связана с (само) отождествлением.

Термин "интроекция" был введен Ш. Ференци по контра­сту с. "проекцией". В "Интроекции и трансфере" он писал:

 

 

 «Если параноик выносит неприятные побуждения за пределы своего Я, то невротик, напротив, включает в Я как можно большую часть внешнего мира, превращая его в объект бессознательного фантазирования. По контрасту с проекцией этот процесс можно назвать интроекцией». Из этой статьи, однако, нелегко извлечь строгое определение понятия интроекции, так как Ференци понимает его в широком смысле – как «страсть к трансферу», приводящую невротика к «ослаблению его свободно парящих аффектов путем расширения круга интересов». Он называет интроекцией тип поведения (главным образом у истериков), который вполне можно было бы назвать и проекцией.

Фрейд использует понятие интроекции, четко противопоставляя его проекции. Наиболее ясен в этом смысле текст «Влечения и судьбы влечений», где рассматривается происхождение противопоставления субъекта (Я) объекту (внешнему миру) в связи с противопоставлением удовольствия неудовольствию: «Я – удовольствие в чистом виде строится посредством интроекции всего того, что порождает удовольствие, и проекции вовне всего того, что приносит неудовольствие». Это противопоставление мы находим в «Отрицании»: «… изначальное Я – удовольствие стремится… интроецировать все хорошее и исторгнуть из себя все дурное».

Интроекция связана с оральной инкорпорацией. Эти два термина часто использовались Фрейдом и другими авторами как синонимичные. Фрейд считал, что противопоставление интроекция – проекция поначалу возникло на оральном уровне и лишь позднее приобрело более общее значение. Этот процесс «…находит свое выражение на уровне самых древних оральных влечений: я хочу это съесть или я хочу это выплюнуть, или в более обобщенной форме: я хочу ввести в себя одно и исторгнуть из себя – другое».

Необходимо сохранить различие между поглощением и интроекцией, подразумеваемое в приведенном отрывке. В психоанализе прообраз всякого разграничения между внутренним и внешним – это граница тела; именно с этой телесной оболочкой явным образом связан процесс инкорпорации. Понятие интроекции имеет более широкий смысл: речь идет не только о том, что находится внутри тела, но и о том, что находится внутри психического аппарата, инстанции

 

 

 и пр. Именно в этом смысле можно говорить об интроекции Я, об Идеал-Я пр.

Интроекция была впервые обнаружена Фрейдом при изучении меланхолии, а затем приобрела более общий смысл. Это понятие приводит к обновлению фрейдовской теории (само)отождествления.

Сохраняя след своего телесного прообраза, интроекция выражается в фантазировании по поводу объектов, как частичных, так и цельных. Кроме того, это понятие играет важную роль у таких авторов, как Абрахам и особенно М.Кляйн, которые стремились описать фантазматические переходы между «хорошими» и «плохими» объектами (интроекция, проекция, новая интроекция). Эти авторы имели в виду прежде всего интроецированные объекты; представляется, что это понятие и в самом деле следует употреблять лишь в тех случаях, когда речь идет об объектах или их качествах. В строгом смысле слова нельзя говорить, как иногда случалось Фрейду, об «интроекции агрессивности»; в подобных случаях более уместно выражение «обращение на себя».

Подавление

A) В широком смысле слова - психическая операция, направленная на устранение из сознания неприятного или неуместного содержания идеи, аффекта и т. д. В этом смысле вытеснение выступает как особый вид подавления.

Б) В более узком смысле слова - некоторые операции в смысле А, отличные от вытеснения:

а) либо осознанностью действия, в силу чего подавленное содержание становится лишь предсознательным, а не бессоз­нательным;

б) либо, в случае подавления аффекта, отсутствием пере­носа в бессознательное, но лишь его торможением, приоста­новкой.

B) В некоторых текстах, переведенных с английского, по ошибке отождествляется с вытеснением.

Хотя термин "подавление" часто используется в психо­анализе, его значение четко не определено.

[…]          

Подавление в смысле А иногда встречается у Фрейда, на­пример, в "Трех очерках по теории сексуальности", однако

 

 

 

 

 

таких случаев очень немного. Заметим, что этот смысл не распространяется на всю совокупность "защитных меха­низмов", поскольку некоторые из них не предполагают выво­да того или иного содержания за пределы сознания.

Чаще всего, начиная с "Толкования сновидений", слово "подавление" имеет смысл, обозначенный в Б), особенно в Б)а). Здесь подавление противопоставляется, прежде всего на уровне топики, вытеснению. При вытеснении бессозна­тельными оказываются сама вытесняющая инстанция (Я), се действие и результат. Подавление, напротив, выступает как механизм работы сознания на уровне "второй цензуры", рас­положенной, по Фрейду, между сознанием и предсознанием; речь идет об исключении какого-то психического содержа­ния из области сознания, а вовсе не о его переносе из одной системы (предсознание - сознание) в другую (бессознатель­ное). С точки зрения динамики, ведущую роль в подавлении играют этические мотивы.

Подавление нужно отличать от осуждения, при котором выталкивание психических содержаний за пределы сознания возможно, но не необходимо.

Наконец, слово "подавление" в смысле Б)б) использует­ся прежде всего во фрейдовской теории вытеснения для обо­значения судьбы аффекта. У Фрейда вытеснению подверга­ется лишь представление как репрезентатор влечения*; что же касается аффекта, то он не способен стать бессознатель­ным: он либо преобразуется в другой аффект, либо подавля­ется, так что "от него не остается и следа", причем "все, что соответствует ему (в бессознательной системе), остается лишь неразвившимся зародышем [...]"

Проекция

А) В широком смысле слова - смещение неврологическо­го или психологического явления вовне, переход либо от цен­тра к периферии, либо от субъекта к объекту. Эта процедура может пониматься по-разному.

Б) В собственно психоаналитическом смысле - операция выделения и локализации в другом лице или вещи тех ка­честв, чувств, желаний - короче, тех "объектов", которые субъект не признает или отвергает в самом себе. Речь здесь

 

 идет об очень древнем по происхождению механизме зашиты, который обнаруживается, в частности, при паранойе, но также и при "нормальном" мышлении (суеверия).

 1. Слово "проекция" широко используется в наши дни как в психологии, так и в психоанализе. Оно используется в различных и, как часто отмечают, нечетко разграниченных значениях. Стоит, по-видимому, охарактеризовать различные трактовки понятия "проекция" — сначала на уровне семантики.

 а) В неврологии слово "проекция" употребляется в смысле, производном от геометрического, где оно означает соответствие каждой точки фигуры в пространстве каждой точке фигуры на чертеже. В этом смысле тот или иной участок мозга представляет собой проекцию определенного (рецепторного или эффекторного) участка телесного аппарата: соответствие между тем и другим устанавливается по особым законам — либо между отдельными точками, либо между отдельными структурами, причем оно может осуществляться и в центробежном, и в центростремительном направлении.

 б) Второе значение производно от первого, но затрагивает лишь движение от центра к периферии. На языке психофизиологии, например, говорят о том, что обонятельные ощущения локализуются в органе-рецепторе благодаря проекции. Именно в этом смысле Фрейд говорит об "ощущении щекотки как о таком возбуждении центральной нервной системы, которое проецируется на периферическую эрогенную зону". В этом же смысле можно, вслед за Г.Б. и A.C. Инглиш, определять "эксцентрическую" проекцию как "локализацию чувственных данных в том месте пространства, где находится воздействующий объект, а не в той точке тела, где возникает ощущение".

 В психологии проекцией называются следующие процессы:

в) субъект воспринимает окружающий мир и отвечает на возбуждения сообразно со своими интересами, способностями, привычками, длительными или мимолетными аффективными состояниями, ожиданиями, желаниями и пр. Подобная соотнесенность внутреннего и внешнего мира — это одно из открытий современной биологии и психологии, сделанное прежде всего под воздействием гештальтпсихологии. Это от-

 

 

 крытие подтверждается на всех уровнях поведения: животное выборочно реагирует в поле своего восприятия на некоторые особые стимулы, управляющие его поведением; деловой человек рассматривает все предметы с точки зрения купли-продажи ("профессиональная деформация восприятия"); человек в хорошем настроении склонен видеть мир "сквозь розовые очки" и пр. Однако существенные структуры и характеристики личности могут обнаружиться и в его явном поведении. Этот факт лежит в основе так называемых проективных методов: детский рисунок раскрывает личность ребенка; при некоторых стандартных тестах, например при проективных тестах в собственном смысле слова (ср. тесты Роршаха, тест тематической апперцепции), субъект сталкивается со слабоструктурированными ситуациями и неясными стимулами, что позволяет "... определять, по особым правилам расшифровки и в соответствии с особенностями материала и заданного вида творческой деятельности, определенные черты характера испытуемого, равно как и организацию его поведения и его эмоциональной жизни".

 г) Субъект показывает самим своим отношением, что он уподобляет одного человека другому: говорят, например, что он "проецирует" образ отца на своего начальника. В таком случае слово "проекция" — это малоудачное обозначение психоаналитического открытия, называемого "трансфером".

 д) Субъект отождествляет себя с другими людьми или, напротив, отождествляет других людей, одушевленные или неодушевленные существа с самим собой. Как известно, читатель может проецировать на себя героя романа и наоборот: в своих "Баснях" Лафонтен, например, проецировал антропоморфные чувства и рассуждения на животных. Подобный процесс уместнее было бы счесть "(само)отождествлением" в психоаналитическом смысле.

 е) Субъект приписывает другим людям побуждения, желания и пр., которых он не замечает в самом себе: так, расист проецирует на тех людей, которых он ненавидит, свои собственные недостатки и склонности. Этот феномен, названный у Г.Б. и А.С.Инглиш "отчуждающей проекцией", наиболее сходен с проекцией у Фрейда.

II. И. Фрейд говорил о проекции применительно к различным явлениям нормальной психологии и патопсихологии:

 

 

 1) проекция была поначалу обнаружена в паранойе. Фрейд - посвятил этому психическому расстройству два небольших текста, написанных в 1895—1896 гг., а также главу III из "Дальнейших соображений о психоневрозах защиты". В этих работах проекция предстает как первичная защита, связанная с неправильным использованием обычного психического механизма, например, вынесением  вовне источника неудовольствия. Параноик проецирует вовне мучительные представления, а они возвращаются к нему в виде самоупреков: "... действительные содержания остаются теми же самыми, меняется лишь их место внутри общего целого".

 В дальнейшем, размышляя о паранойе, Фрейд каждый раз (особенно в случае Шребера) говорил и о проекции. Однако в данном случае проекция понимается ограниченно: она представляет собой лишь часть параноидного защитного механизма и присутствует не во всех видах паранойи.

 2) В 1915 г. Фрейд описывал фобическую организацию психики как настоящую "проекцию" влечения, ощущаемого как нечто опасное, на реальность: "Я ведет себя так, словно опасность нарастания тревожного страха обусловлена не динамикой влечений, а внешним восприятием, и, стало быть, можно реагировать на эту внешнюю опасность попытками бегства, фобическим уклонением от «опасности».

 3) Фрейд видел тот же механизм в так называемой "проективной ревности", которую он отличал как от "нормальной" ревности, так и от параноидного бреда ревности. Субъект защищается от собственных желаний неверности, вменяя неверность в вину супругу; тем самым он переносит внимание с собственного бессознательного на бессознательное другого человека, подчас достигая глубокого понимания этого человека одновременно с полным непониманием самого себя. И потому иногда невозможно (и всегда безрезультатно) опровергать проекцию как ошибку восприятия.

4) Фрейд неоднократно подчеркивал нормальность проективного механизма. И потому он видел проекцию в предрассудках, мифах, анимизме: "Неясное осознание (так сказать, эндопсихическое восприятие) психических факторов и отношений в бессознательном выражается [...] в построении сверхъестественной реальности, которая должна быть вновь преобразована наукой в психологию бессознательного".

 

 

 5) Наконец, лишь в редких случаях Фрейд говорил о проекции применительно к психоаналитической ситуации. Например, он никогда не называл трансфер в целом проекцией: словом "проекция" он обозначал лишь один момент трансфера — когда субъект приписывает аналитику те слова и мысли, которые, по сути, принадлежат ему самому (например: "Вы подумаете, что … но у меня нет такого намерения").

 Из этого перечня видно, что, обнаруживая проекцию в различных областях, Фрейд понимал ее достаточно узко. Проекция всегда выступает как защита, как приписывание другому — человеку или вещи — качеств, чувств, желаний, которые субъект отрицает или просто не замечает в самом себе. На примере анимизма видно, что Фрейд не считал проекцию простым уподоблением другого самому себе. Анимистские верования нередко объясняли неспособностью первобытных людей помыслить природу иначе как по образу человека; то же относится и к мифологии: нередко утверждают, что древние "проецировали" на природу человеческие качества и страсти. По Фрейду — в этом и состоит его вклад в решение проблемы — такое уподобление опирается на отказ признать нечто: демоны и духи воплощают не что иное, как дурные человеческие желания.

 III. В большинстве случаев, говоря о проекции, Фрейд не рассматривал проблему в целом. В описании случая Шребера он объясняет это так: "... понимание проекции предполагает исследование более общей психологической проблемы, которое нам придется отложить до другого случая, а вместе с нею — изучение образования параноидных симптомов как таковых". Даже если такое исследование и было проведено, оно никогда не было опубликовано. При этом Фрейд неоднократно высказывал свои соображения о метапсихологии проекции. Попробуем обобщить здесь элементы его теории и возникающие в ней проблемы:

 1) общую основу механизма проекции мы обнаруживаем во фрейдовской трактовке влечения. Как известно, Фрейд считал, что в организме возможны два вида возбуждений, порождающих напряжение: те, от которых можно уберечься и защититься, и те, которых невозможно избежать, поскольку необходимого механизма (или слоя) зашиты не существу-

 

 

ет, — и это первый критерий различения между внутренним и внешним. Проекция выступает, таким образом, как первоначальное средство защиты от внутренних возбуждений, которые могут быть слишком сильными и потому неприятными, и тогда субъект проецирует их вовне, чтобы уклониться (фобическое избегание), защититься от них. Возникает "...побуждение видеть в них не внутреннее, а внешнее воздействие, так как в последнем случае можно ввести в действие особый слой защиты от возбуждения. Так и возникает проекция". У этого решения есть, однако, свой изъян: отныне субъект вынужден безраздельно верить в нечто, подчиненное законам реального мира.

 2) Фрейд считал, что проекция (вместе с интроекцией*) играет важную роль в возникновении противоположности между субъектом (Я) и внешним миром. Субъект "...принимает в себя или, по Ференци, "интроецирует" те объекты, которые служат источниками удовольствия; он отторгает все то, что становится внутренним источником неудовольствия (механизм проекции)". Этот процесс интроекции — проекции выражается "в языке орального влечения" как противоположность присвоения —отторжения. Именно этот этап Фрейд считал периодом "удовольствия в чистом виде". Авторы, которых интересовал временной аспект фрейдовской концепции, ставили вопрос: предполагает ли проекция — интроекция уже существующее различение внутреннего и внешнего или же сама создает его? Анна Фрейд писала: "Мы полагаем, что интроекция и проекция возникают вслед за обособлением Я от внешнего мира". Она спорила по этому вопросу с М. Кляйн, у которой на первом плане была диалектика интроекции — проекции "хороших" и "плохих" объектов* как основа дальнейшего различения внутреннего и внешнего.

 IV. Таким образом, Фрейд указал на тот механизм, в котором он видел метапсихологическую пружину проекции. Однако такое понимание породило ряд проблем, не нашедших ясного ответа в его работах.

 1) Первая трудность связана с вопросом о том, что именно проецируется, выносится вовне. Нередко Фрейд описывал проекцию как деформацию нормального процесса, побуждающего нас искать причину наших аффектов во внеш-

 

 

 

 нем мире: именно так выглядит проекция при фобиях. Напротив, в исследованиях паранойи — скажем, в случае Шребера — ссылки на причины предстают как апостериорные обоснования проекции. "... высказывание "я его ненавижу" преобразуется посредством проекции в другое высказывание: "он меня ненавидит" (он меня преследует), что дает мне право его ненавидеть". В этом случае проецируется, выносится вовне аффект ненависти (или, иначе говоря, само влечение). Наконец, в таких метапсихологических текстах, как "Влечения и судьбы влечений" и "Отрицание", проецируется "плохое", то, что составляет объект ненависти. Такая трактовка близка "реалистическому" пониманию проекции у М.Кляйн: с ее точки зрения, проекции подвергается "плохой" (фантазматический) объект, причем возникает впечатление, будто не воплощенное в каком-либо объекте влечение или аффект вообще невозможно отвергнуть.

 2) Вторая важнейшая трудность возникает в связи с фрейдовской концепцией паранойи. Дело в том, что, обсуждая общие защитные механизмы, действующие при этом психическом расстройстве, Фрейд по-разному определял место проекции. В своих первых текстах он трактовал проекцию при паранойе как первичный защитный механизм, по сути своей противоположный вытеснению при неврозе навязчивости. При этом неврозе первичная защита представляет собой вытеснение в бессознательное всей совокупности патогенных воспоминаний и замещение их "первичным симптомом защиты" — недоверием самому себе. При паранойе же первичная защита действует иначе: вытеснение здесь также имеет место, однако оно направлено во внешний мир, а первичный симптом защиты выступает как недоверие другим людям. Состояние бреда выглядит тогда как неудачная защита и "возврат" того, что было вытеснено вовне.

В случае Шребера проекция возникает иначе, сопровождая процесс "образования симптома". Этот подход сближает механизм возникновения паранойи с механизмом возникновения неврозов: поначалу невыносимое чувство (гомосексуальная любовь) вытесняется внутрь, в бессознательное, преобразуясь в свою противоположность, а затем оно проецируется во внешний мир; в данном случае проекция выступает как способ возврата того, что было вытеснено в бессознательное.

 

 

 Это различие в понимании механизма паранойи позволяет вычленить два смысла проекции:

 а) смысл, сходный с пониманием проекции в кинематографии: субъект выносит вовне образ того, что бессознательно существует в нем самом. Здесь проекция определяется как особый способ непонимания, нежелания знать, парадоксальным образом предполагающий понимание в других именно того, что субъект отказывается видеть в себе;

 б) обозначение квазиреального процесса отторжения: субъект выбрасывает вовне то, чего не хочет иметь, и затем вновь обнаруживает выброшенное во внешнем мире. В данном случае проекция выступает не как "нежелание знать", но как "нежелание быть".

 При первом подходе проекция сводится к иллюзии, при втором — укореняется в месте первоначального раздвоения на субъект и внешний мир.

 Этот второй подход отчасти присутствует и в изучении случая Шребера: "Неверно думать, будто подавленное внутреннее чувство проецируется вовне, скорее то, что устранено (aufgehobene) внутри, вновь приходит извне". В этом отрывке Фрейд, по сути, называет проекцией вышеописанное "нежелание знать", уточняя, правда, что ссылок на проекцию недостаточно для понимания психоза.

 3) Еще одна сложность касается фрейдовской теории галлюцинации и сновидения как разновидностей проекции. Если Фрейд прав и вовне проецируется именно неприятное, то как понять проекцию исполненного желания? Фрейд предложил такой ответ на этот вопрос: даже если в сновидении удовлетворяется приятное желание, сон при этом не перестает выполнять свою первичную функцию защиты, устраняя любые помехи этому удовлетворению: "...на месте внутреннего побуждения, всецело поглощающего сновидца, воцаряется внешний опыт, запрос которого спящий отвергает. Таким образом, сновидение, помимо прочего, выступает как проекция внутреннего процесса".

 V. 1) Несмотря на все эти сложности, смысл проекции, как мы видим, показан у Фрейда достаточно четко. Всякий раз речь идет о выбросе вовне, об отказе принять нечто в себя или быть чем-то. Представляется, что этот смысл, связанный с отказом, выбросом, отсутствовал в дофрейдовском

 

использовании слова "проекция" — об этом свидетельствует, например, такое высказывание Ренана: "Ребенок проецирует на все вещи то чудо, которое он носит в самом себе".Такое употребление слова "проекция" встречается и в после-фрейдовскую эпоху, порождая ряд трудностей, связанных с этим понятием, в психологии, а иногда и в психоанализе.

 2) Наши попытки сохранить фрейдовское понимание проекции не означают отрицания всех тех трудностей, о которых речь шла выше. К тому же психоанализ показывает, что проекция, как отказ от понимания и выброс вовне, имеет место во всех этих разнородных процессах.

 Ведь уже проекция как перенос на какой-то определенный орган тела неясного, разлитого напряжения и страдания, позволяет фиксировать его, даже при отказе от понимания его подлинного источника.

 Кроме того, несложно показать, что при проективных тестах (см. выше: 1, в) речь идет не только об упорядочении внешних раздражителей сообразно со складом личности: рассматривая и истолковывая предъявляемые ему картинки, субъект, конечно же, проецирует вовне не только то, что он есть, но и то, чем он отказывается быть. Возникает даже вопрос: не побуждает ли сам проективный метод к вынесению "плохого" вовне?

 Отметим также, что психоаналитики не уподобляют трансфер проекции; признавая, однако, что механизм проекции играет свою роль в трансфере. Например, считается, что проекция собственного Сверх-Я на аналитика облегчает для субъекта мучительную ситуацию внутренней борьбы.

 Наконец, весьма запутанными представляются отношения между (само)отождествлением и проекцией — отчасти из-за нечеткости в определении этих понятий. Подчас такие выражения, как "истерик проецирует себя" или "истерик отождествляет себя" с каким-то персонажем, используют как синонимичные. Возникающая при этом путаница столь велика, что Ференци, например, умудрялся говорить в подобных случаях даже об интроекции. Не углубляясь сейчас в вопрос о сорасчленении понятий и механизмов (само)отождествления и проекции, заметим, что термин "проекция" в подобных случаях вообще неуместен, так как здесь отсутствуют необходимые для проекции в психоаналитическом смысле ус-

 

 

 

 

ловия — расчленение внутреннего мира личности и отбрасывание на другого человека отторгаемой части самого себя.

а) Эту путаницу может прояснить один забавный случай. Во время дискуссии философов двух различных направлений один из участников спрашивает: «Разве наши позиции не тождественны?» - «Надеюсь, что нет», - отвечает член другой группы. В обычном психологическом смысле слова мы видим «проекцию» у первого участника; с точки зрения Фрейда, проекцию осуществляет как раз второй участник, решительно отвергая мысли собеседника, что может свидетельствовать лишь о том, что он боится обнаружить эти мысли у самого себя.

Рационализация

Процедура, посредством которой субъект стремится дать логически связное и морально приемлемое объяснение той или иной установки, поступка, идеи, чувства и пр., подлинные мотивы которых остаются в тени. Так, может идти речь о рационализации симптома, навязчивой защиты, той или иной реакции. Состояние бреда тоже характеризуется рационализацией, приводящей к более или менее отчетливо выраженному системостроительству.

Этот термин был введен в повседневную психоаналитическую практику Э.Джонсом в статье "Рационализация в повседневной жизни".

 Рационализация — это весьма обычный прием, распространенный в очень широкой области — от различных видов бреда до нормального мышления. Поскольку любое поведение допускает рациональное объяснение, подчас нелегко бывает решить, верно ли это объяснение. В частности, при психоаналитическом лечении обнаруживаются все промежуточные стадии между двумя крайностями. В некоторых случаях бывает несложно доказать пациенту искусственность приводимых им мотивов и убедить его отказаться от них. В других же случаях рациональные мотивировки оказываются весьма прочно обоснованными (психоаналитикам хорошо известны случаи, при которых сопротивления маскируются "ссылкой на факты"), однако и тут оказывается полезно "заключить их в скобки", чтобы обнаружить бессознательные удовлет-

 

ворения или зашиты, которые наслаиваются на эти мотивировки.

 Примеры первого типа встречаются при рационализациях симптомов, невротических или перверсных (так, мужская гомосексуальность объясняется интеллектуальным и эстетическим превосходством мужчин), навязчивых защит (особые ритуалы, связанные с принятием пищи, объясняются, например, требованиями гигиены).

 Гораздо труднее показать субъекту роль рационализации на примере черт характера или поведения, тесно связанных с Я.

 Обычно рационализация не считается защитным механизмом, несмотря на свою неявную защитную функцию. Дело в том, что она нацелена не прямо на осуществление влечений, но скорее на вторичную маскировку различных элементов защитного конфликта. Таким образом, и защиты, и сопротивления анализу, и реакции разного рода сами, в свою очередь, могут стать предметом рационализации. Рационализация находит себе прочную опору в готовых идеологических схемах, общепринятой морали, религиях, Политических убеждениях и т.д., причем во всех этих случаях Сверх-Я усиливает защиты Я.

 Рационализацию можно сравнить с вторичной обработкой, которая строит из образов сновидений связный сценарий.

 Именно в этом ограниченном смысле Фрейд считает возможным использовать рационализацию для объяснения бреда. С точки зрения Фрейда, рационализация не может порождать тематику бреда: это мнение противоположно традиционным представлениям, согласно которым мегаломания — это рационализация бреда преследования («я, должно быть, великая личность, раз меня преследуют столь влиятельные люди»).

 Понятие "интеллектуализация" близко по смыслу рационализации; однако их следует разграничивать.

Регрессия

Если представить психический процесс как движение или развитие, то рецессией называется возврат от уже достигнутой точки к одной из предыдущих.

 

 

С точки зрения топики, по Фрейду, регрессия осуществляется в ходе смены психических систем, через которые обычно возбуждение движется в определенном направлении.

 С точки зрения времени, регрессия предполагает определенную генетическую последовательность и обозначает возврат субъекта к уже пройденным этапам развития (либидинальные стадии, объектные отношения, (само)отождествления и пр. ).

 С точки зрения формальной, это переход к менее сложным, менее структурно упорядоченным и менее расчлененным способам выражения и поведения.

 Регрессия — это понятие, которое часто используется в психоанализе и современной психологии; обычно оно означает возврат к предыдущим формам развития мысли, объектных отношений, структуры поведения.

 Поначалу Фрейд не интересовался возникновением регрессии. Впрочем, "регрессировать" — значит идти вспять, возвращаться назад, что можно себе представить как в логическом и пространственном, так и во временном смысле.

 В "Толковании сновидений" Фрейд ввел понятие регрессии для объяснения сущности сна: сновидные мысли предстают прежде всего в форме чувственных образов, которые преследуют субъекта почти как галлюцинация. Для объяснения этого феномена требуется подойти к нему с точки зрения топики, чтобы психический аппарат имел вид ориентированной последовательности систем. В состоянии бодрствования возбуждения проходят сквозь эти системы, двигаясь вперед (т.е. от восприятия к движениям), тогда как во время сна мысли не способны разряжаться в движении и устремляются вспять, к системе восприятия. Таким образом, вводя понятие "регрессия", Фрейд понимал его прежде всего как понятие топики.

 Временное значение регрессии, поначалу неявное, стало усиливаться в концепции Фрейда одновременно с выявлением новых моментов в психосексуальном развитии индивида.

 В "Трех очерках по теории сексуальности" термин "регрессия" не встречается, однако здесь мы уже видим указания на возможность возврата либидо на обходные пути удовлетворения и к прежним его объектам. Заметим в этой связи,

 

что те места текста, где речь идет о регрессии, были добавлены лишь в 1915 г. По сути, и сам Фрейд признавал, что мысль о регрессии либидо к предыдущему способу организации возникла лишь в более поздний период. В самом деле, для выработки понятия временной регрессии потребовалось (в 1910— 1912 г.) прояснить последовательность стадий детского психосексуального развития. В "Предрасположенности к. неврозу навязчивости", например, Фрейд противопоставлял те случаи, когда "...сексуальная организация, предрасположенная к неврозу навязчивости, раз возникнув, сохраняется до конца", и те случаи, когда "она поначалу замещается организацией более высокого уровня, а затем приходит в регрессивное движение — вниз от этой стадии".

 Таким образом, судя по отрывку, добавленному к "Толкованию сновидений" в 1914 г., Фрейду пришлось провести в понятии регрессии внутренние разграничения: «Мы различаем регрессию трех видов: а) топическую, обусловленную функционированием психического аппарата; б) временную, при которой вновь вступают в действие прежние способы психической организации; в) формальную, заменяющую обычные способы выражения и образного представления более примитивными. Эти три формы регрессии в основе своей едины, поскольку более давнее во времени оказывается одновременно и более простым по форме, располагаясь в психической топике вблизи восприятия».

 Топическая регрессия особенно ярко проявляет себя в сновидениях, где она осуществляется до конца. Однако ее можно обнаружить и в патологических процессах, где она распространяется не столь широко (галлюцинация), или в нормальных процессах, где она идет не столь далеко (память).

 Понятие формальной регрессии реже использовалось Фрейдом, хотя оно охватывает многие явления, при которых происходит возврат от вторичных процессов к первичным (переход от тождества мысли* к функционированию сообразно с принципом тождества восприятия*). Здесь напрашивается сравнение того, что Фрейд называл формальной регрессией, с нейрофизиологическим "разложением" (поведения, сознания и т.д.) джексоновского типа. Предполагаемый при этом порядок связан не с последовательностью эта-

 

 

пов развития индивида, но скорее с иерархией функций и структур.

 В рамках временной регрессии Фрейд различает несколько линий: регрессию по отношению к объекту, регрессию по отношению к либидинальной стадии и регрессию по отношению к эволюции Я.

 Все эти различия связаны не только с заботой о строгости классификации. Дело в том, что в некоторых нормальных или патологических структурах различные типы регрессии не совпадают друг с другом; Фрейд отмечал, например, что "...при истерии систематически наблюдается регрессия либидо к первичным сексуальным объектам инцестуозного типа, хотя регрессии к предыдущим стадиям сексуальной организации при этом не происходит".

 Фрейд настаивал на том, что прошлое ребенка — индивида, а тем самым и всего человечества — навсегда остается в нас: "Первичные состояния всегда могут возникнуть вновь. Первичная психика в собственном смысле слова неуничтожима" (5). Фрейд повторяет эту мысль о возврате к прошлому применительно к самым различным областям — психопатологии, сновидениям, истории культуры, биологии и пр. На обновление прошлого в настоящем указывает также и понятие навязчивого повторения.

 Понятие регрессии прежде всего описательное, как считал и сам Фрейд. И потому его недостаточно для понимания того, каким именно образом субъект осуществляет возврат к прошлому. Некоторые разительные психопатологические состояния подталкивают нас к реалистическому пониманию регрессии: иногда говорят, что шизофреник становится грудным младенцем, кататоник возвращается в зародышевое состояние и т.д. Однако, когда применительно к человеку, страдающему неврозом навязчивости, говорят о регрессии к анальной стадии, это понимается не так, как в предыдущих примерах. В еще более ограниченном смысле можно говорить о регрессии при трансфере, когда речь идет о поведении субъекта в целом.

 Хотя все эти фрейдовские разграничения и не позволяют дать понятию регрессии строгое теоретическое обоснование, они по крайней мере запрещают нам мыслить ее как нечто всеобъемлющее. В результате мы видим, что понятие регрес-

 

сии связано с понятием фиксации, вовсе не сводимым к закреплению поведенческих схем. Если понимать фиксацию как "запись" (см.: Фиксация; Представление как репрезентатор влечения), регрессия может быть истолкована как повторный ввод в действие того, что уже было "записано". Тогда, скажем, "оральную регрессию" (в особенности при прохождении психоанализа) стоило бы понимать так: в своих высказываниях и установках субъект заново открывает то. что Фрейд некогда называл "языком орального влечения".

(Caмo)отождествление с агрессором

Механизм защиты, наделенный и описанный Анной Фрейд. При столкновении с внешней опасностью (как правило, кри­тикой со стороны авторитета) субъект самоотождествляется с агрессором - приписывая себе сам акт агрессии, подражая физическому или моральному облику агрессора или заим­ствуя некоторые символы его власти. По Анне Фрейд, этот механизм преобладает на стадии, предшествующей образо­ванию Сверх-Я, когда агрессия направлена вовне и пока еще не может обращаться - в виде самокритики - на самого субъекта.

Мы не находим этого выражения в работах Фрейда, од­нако считается, что именно Фрейд описал этот механизм - прежде всего в детских играх - в главе III "По ту сторону принципа удовольствия".

III. Фереци использует это выражение в особом смысле: речь идет о сексуальной агрессии взрослых, живущих в мире страсти и вины, против ребенка, который считается невин­ным. Поведение жертвы трактуется как результат страха и полного подчинения воле агрессора; происходящее при этом личностное вменение предполагает "…интроекцию чувства вины, присущего взрослому".                                                                                                                                                         

Анна Фрейд обнаруживает (само)отождествление с агрес­сором в различных ситуациях, таких, например, как физи­ческая агрессия, критика и пр., полагая, что (само)отождествление происходит либо до, либо после устрашающей аг­рессии. Наблюдаемое при этом поведение есть результат обо­рачивания релей: жертва представляет себя агрессором.

Авторы, приписывающие этому механизму важную роль в развитии личности, по-разному оценивают его роль, осо-

бенно в построении Сверх-Я. По Анне Фрейд, на первой ста­дии все агрессивные отношения оказываются перевернуты­ми: агрессор подвергается интроекции, а жертва (объект на­падения, критики, носитель чувства вины) проецируется вов­не. Лишь на второй стадии агрессия обращается внутрь и вся совокупность связанных с нею отношений интериоризируется.

Д. Лагаш считал, что (само)отождествление с агрессором происходит в самом начале формирования Я идеального*; при конфликте детских и взрослых запросов или побужде­ний субъект (само)отождествляется со всевластным взрос­лым, что порождает искаженное восприятие другого челове­ка, его подчинение, его устранение.

Р. Шпитц в "Отрицании и утверждении" широко пользовался понятием (само)отождествления с агрессором. Для него оборачивание агрессии против агрессора - это основной ме­ханизм при выработке способности сказать "нет" (словом или жестом) на 15-м месяце жизни.

Каково место (само)отождествления с агрессором в пси­хоаналитической теории в целом, идет ли речь об особом механизме или о важном моменте обычного (само)отожде- ствления? В частности, как оно связано с тем, что обычно называют (само)отождествлением с соперником в Эдиповской ситуации? Авторы, признающие важную роль механизма (само)отождествления, не задают этих вопросов. В извест­ных нам случаях этот механизм, как правило, помещается в рамки не трехсторонних, а двусторонних отношений, в ос­нове которых, настаивал Д. Лагаш, лежат отношения садо­мазохистского типа.

Слой защиты от возбуждения

Психофизиологический термин Фрейда, обозначающий функцию защиты организма от угрозы разрушительных вне­шних возбуждении. Аппарат, осуществляющий эту функцию, есть не что иное, как внешний поверхностный слой организма, пассивно фильтрующий поступающие возбуждения.

Термин Reizschutz в буквальном смысле означает "защита от возбуждения"; Фрейд вводит его в работе "По ту сторону принципа удовольствия", а применяет прежде всего в "За-

 

метке о "волшебном блокноте"и в "Торможении, симптоме страхе" для обозначения защитной функции и ее особого ме­ханизма. Английские и французские переводчики Фрейда не всегда пользовались в этих различных смыслах одним и тем же термином.                                                                                                                                            

Начиная с "Наброска научной психологии", Фрейд утверждал, что в местах внешних возбуждений существуют особые защитные механизмы. Энергии, действующие во внеш­нем мире, и энергии, которые призван разряжать психичес­кий аппарат, - величины разного порядка, и потому где-то на границе между внешним и внутренним миром неизбежно существуют особые системы "нервных окончаний", которые "лишь частично пропускают экзогенную энергию внутрь". В случае внутренних возбуждений такая защита не нужна, потому что здесь действуют такие же количества энергии, как между нейронами.

Фрейд связывал существование защитных устройств с из­начальным стремлением нейронной системы к поддержанию нулевого уровня возбуждений Я (принцип инерции).

В "По ту сторону принципа удовольствия" Фрейд опира­ется при построении теории травмы на образ простейшей ка­пельки живой субстанции. Для того чтобы выжить, она дол­жна быть окружена защитным слоем, который перестает быть живым веществом и становится заслоном для защиты от вне­шних возбуждений, несравнимо более сильных , нежели внут­ренние энергии системы, одновременно с тем пропуская эта возбуждения внутрь в количествах, пропорциональных их интенсивности, чтобы организм мог получить информацию из внешнего мира. С этой точки зрения, травма выступает как широкомасштабный прорыв защитного слоя.

Такое предположение о существовании слоя защиты от возбуждений хорошо согласуется с концепцией топики: под этим защитным слоем находится другой слой, определяемый  в "По ту сторону принципа удовольствия" как система Вос­приятие-Сознание. Фрейд сравнивал эту слоистую структуру со строением "волшебного блокнота".

В упоминаемых выше текстах Фрейд отрицал возможность укрытия от внутренних возбуждений: это описание психического аппарата относится к периоду, логически предшествовавшему самой идее психической защиты.

 

 

 

Для того чтобы понять природу слоя защиты от возбуж­дений, следовало бы рассмотреть вопрос о значении физио­логических моделей во всей его широте. Ограничимся здесь замечанием, что Фрейд нередко приписывал этому устрой­ству некую материальную реальность: так, в "Наброске" он говорил о сенсорных органах-рецепторах; в "По ту сторону принципа удовольствия" - об органах чувств под оболочкой ''общего• защитного слоя всего тела". Однако он придавал защитному слою и более широкое психологическое значение, не предполагающее явной телесной опоры. В конечном счете он даже приписывал ему чисто функциональную роль: защи­та от возбуждения обеспечивается периодической нагрузкой и разгрузкой системы Восприятие-Сознание, которая пропус­кает внутрь лишь отдельные фрагменты внешнего мира, и тогда оказывается, что раздробление возбуждений проис­ходит не только в пространстве, но и во времени, вызывая "периоды невозбудимости ".

Сублимация

Процесс, которым Фрейд объясняет формы человеческой деятельности, не имеющие видимой связи с сексуальностью, но порожденные силой сексуального влечения. В качестве основных форм сублимации Фрейд описывал художествен­ное творчество и интеллектуальную деятельность.

Сублимацией называется такое влечение, которое в той или иной степени переключено на несексуальную цель и на­правлено на социально значимые объекты.

Термин "сублимация", введенный Фрейдом в психоана­лиз, вызывает в мысли одновременно "возвышенное" (sublime) (ср. использование этого понятия в изящных ис­кусствах для обозначения величественных, возвышающих "ас произведений) и "возгонку" (sublimation) (ср. исполь­зование этого понятия в химии для обозначения процедур, непосредственно переводящих тело из твердого состояния в газообразное).

На протяжении всего своего творчества Фрейд называл сублимацией - в экономическом и динамическом смысле - некоторые виды деятельности, побуждаемые: желанием, явно не направленным к сексуальной цели: это, например, худо-

 

 

 

 жественное творчество, интеллектуальное исследование и вообще ценные с точки зрения общества видь! деятельности. Побудительную причину такого рода поведения Фрейд видел в преобразовании сексуальных влечений: "Сексуальное влечение обеспечивает культурный труд огромной массой энергии; это происходит в силу присущей ему способности изменять свою цель, не ослабляя напора. Эта способность менять первоначальную сексуальную цель на иную, несексуальную, но психологически ей близкую, называется сублимацией" .

 Даже на уровне простых описаний фрейдовское понятие сублимации нельзя признать достаточно развернутым. Неясно определена область сублимационной деятельности: должны ли мы, скажем, включать в нее всю совокупность мыслительной работы или лишь некоторые формы интеллектуального творчества? Следует ли считать главной чертой сублимации высокую общественную оценку связанных с нею форм деятельности в данной культуре? Включаются ли в сублимацию формы "приспособительной" деятельности (труд, досуг и пр.)? Касаются ли изменения в динамике влечений лишь цели влечений (как долгое время считал Фрейд) или же одновременно и их объекта, как утверждается в "Новых лекциях по введению в психоанализ": "Мы называем сублимацией такое изменение цели и объекта, при которых принимается во внимание социальная оценка".

 При рассмотрении проблемы с метапсихологической точки зрения эта неопределенность, по признанию самого Фрейда, сохраняется. Это относится также к работам, специально посвященным мыслительной и художественной деятельности (ср. "Об одном детском воспоминании Леонардо да Винчи").

 Мы не собираемся излагать здесь общую теорию сублимации: ее невозможно построить на основе тех немногочисленных элементов, которые мы находим во фрейдовских текстах. Ограничимся здесь указанием на ряд тенденций фрейдовской мысли, не стремясь к их обобщению.

 1) Сублимация затрагивает прежде всего частичные влечения*, особенно те, которые не входят в окончательную форму генитальности: "Силы, необходимые для культурного труда, берутся большей частью за счет подавления так называемых извращенных элементов сексуального возбуждения".

 

 

 2) Фрейд сделал два предположения относительно механизма сублимации. Первое основано на теории примыкания* сексуальных влечений к влечениям самосохранения. Подобно тому, как несексуальные влечения могут заражаться сексуальностью (ср. психогенные расстройства питания, зрения и т.д.), так и "пути, передающие воздействие сексуальных расстройств другим телесным функциям, предназначены у нормального субъекта для осуществления другого важного процесса. Они должны способствовать обращению силы сексуального влечения на другие, несексуальные цели, т. е. служить сублимации сексуальности". Это предположение лежит в основе фрейдовского изучения Леонардо да Винчи.

 Новый подход к проблеме открывается понятием нарциссизма и созданием последней теории психического аппарата. Преобразование сексуальной активности в сублимированную деятельность (обе они устремлены к внешним, независимым объектам) требует, как теперь утверждается, промежуточной стадии — изъятия либидо и обращения его на Я, что и создает возможность десексуализации. Именно в этом смысле Фрейд говорил в "Я и Оно' об энергии Я как о "десексуализированной и сублимированной" энергии, способной распространяться на несексуальные виды деятельности. "Если эта энергия перемещения есть не что иное, как десексуализированное либидо, мы вправе называть ее сублимированной, ибо она сохраняет неприкосновенной главную цель Эроса — объединение и связывание, помогая созданию целостности или тенденции к целостности, столь характерной для Я .

 Тем самым подтверждается мысль о том, что сублимация тесно связана с нарциссическим измерением Я, а следовательно, объект сублимированной деятельности обладает тем же качеством целостности, которое Фрейд приписывал Я. Очень сходно с этим рассуждение М.Кляйн, которая видит в сублимации тенденцию к возмещению или восстановлению "хорошего" объекта, раздробленного разрушительными влечениями.

 3) Поскольку теория сублимации осталась у Фрейда слабо разработанной, мы располагаем лишь отдельными намеками на то, как следует разграничивать сублимацию и сходные с ней явления — реактивные образования, торможение при достижении цели, идеализацию, вытеснение и т.д. К тому

 

 же, считая способность к сублимации существенным условием успешного лечения, Фрейд нигде не показал ее конкретно.

 4) Гипотеза о сублимации высказывалась в связи с сексуальными влечениями, однако Фрейд считал возможной также сублимацию агрессивных влечений; этот вопрос изучался и другими авторами.

 Сублимация — часто используемое в психоаналитической литературе понятие; оно настолько отвечает глубинным задачам фрейдовского учения, что трудно даже понять, как можно без него обойтись. Однако мы не располагаем связной теорией сублимации, что остается существенным пробелом в психоаналитической мысли.

 

 

А.А НАЛЧАДЖЯН

Психологические защитные механизмы[5]

 

Для понимания адаптивных психических процессов лич­ности, осуществляемых ею в различных фрустрирующих про­блемных ситуациях, изучение так называемых защитных механизмов имеет исключительно важное значение. Откры­тие и описание этих механизмов или, как иногда их называ­ют, "психических динамизмов" - в основном достижение пси­хоанализа. Однако современное развитие психологии пока­зывает, что эти механизмы реально существуют и, что очень важно, могут плодотворно изучаться независимо от теорети­ческих воззрений психоаналитиков. Мы считаем, что знание защитных механизмов, их комплексов, стратегий их исполь­зования в типичных фрустрирующих ситуациях и ряда дру­гих вопросов совершенно необходимо для создания социаль­ной психологии личности и для понимания путей адаптации личности к социальным ситуациям.

Для адекватного понимания последующего изложения сле­дует уточнить понятие "психический механизм". Мы счита­ем, что под психическим механизмом следует понимать структуру определенным образом связанных психических действий, осуществление которых приводит к специфичес­кому результату. Это более или менее устойчивая схема психических действий. Если речь идет о защитных механиз­мах, то это такие схемы психических действий, которые при­водят к той или иной степени и форме адаптированности лич­ности, разрешения фрустрирующей ситуации и т. п.

Защитные механизмы возникают во фрустрирующих си­туациях, закрепляются в психике при повторении сходных ситуаций, актуализируются в них и обеспечивают адаптацию

 

 

личности. Процесс их использования мы называем защитно- адаптивным или просто защитным процессом. Защитные механизмы начинают функционировать вместе с актуализа­цией непосредственных реакций на воздействие фрустрирующих ситуаций, но обычно используются в более длитель­ных адаптивных процессах.

Поскольку у сформировавшейся личности уже имеются адаптивные механизмы, их комплексы и стратегии использо­вания, то при возникновении фрустрирующих ситуаций их реакции не являются полностью спонтанными и неорганизо­ванными, как у детей: у них воспроизводятся и функциони­руют эти механизмы, их комплексы и устойчивые адаптив­ные стратегии. Такое явление прежде всего наблюдается тог­да, когда новые фрустрирующие ситуации сходны с теми типичными проблемными ситуациями, для адаптации в кото­рых эти механизмы сформировались.

К сожалению, в настоящее время очень мало известно о структуре защитных механизмов. Об их существовании и функциях мы судим по результатам их функционирования. Когда адаптивный механизм используется в виде процесса вербального мышления, ее структуру сравнительно нетрудно раскрыть. В целом же трудность проблемы обусловлена под­сознательностью хранения и функционирования этих меха­низмов. Анализ итогов их работы - основной путь раскрытия структуры защитных механизмов и их комплексов.

Уместно сказать, что, как отмечено в нашей литературе, идея существования особых психических динамизмов встре­чается в работах некоторых философов и писателей задолго до появления работ 3. Фрейда. Такие идеи встречаются, на­пример, в работах Ф. Ницше.

Виды поведения во фрустрирующих ситуациях

Ответы людей на воздействие фрустрирующих ситуации имеют ряд важных различий. В частности, есть такие реак­ции, которые непосредственны, но имеются также отсрочен­ные адаптивные ответы, механизмы и процессы. Для формирования, выработки таких ответов психике требуется определенное время. К их числу относится, например, сублима-

 

ция.Отсроченные механизмы, по нашему мнению, генети­чески и в структурно-функциональном отношении более сложны и служат для осуществления более фундаментальных адаптивных процессов.

Другие же реакции, например простые формы агрессии, являют­ся преимущественно непосредственными ответами на фрустратор. Откладываемые агрессии зачастую детерминируется внешними обстоятельствами. Более тонкие разновидности агрессии (вербаль­ные, осуществляемые в образах воображения, хорошо заплани­рованные и т. п.) также могут быть отсроченными, поскольку для своего формирования требуют значительно больше времени, чем непосредственное нападение на фрустратор.

Таким образом, любая защитная реакция, особенно если она в прошлом уже была оформлена и стала автоматизированной, может быть как непосредственной, так и отсроченной. Но неко­торые из них по природе своей бывают отсроченными, особенно в тех случаях, когда впервые возникают и формируются в психи­ке данного человека. Есть и такие, которые для своего возникно­вения, формирования и использования в значительной отсрочке не нуждаются. Последнее обстоятельство, по-видимому, обу­словлено их связью с инстинктами, а также высокой степенью их автоматизированности. Онтогенетически образуемые защитные механизмы (например, такие как сублимация, формирование ре­активной, обратной установки и другие) имеют более сложную психологическую структуру и требуют определенного времени для формирования и развертывания в данной фрустрирующей ситуации.

Экспериментальные исследования и наблюдения свидетель­ствуют, что независимо от различий фрустрирующих ситуаций (блокада целенаправленной деятельности, внутренние конфликты и т. п.) люди отвечают на их появление некоторыми характерными способами поведения. Эти способы суть: двигательное беспокойство и напряжение; агрессия как непосредственный ответ на воздействие фрустратора; апатия; регрессия; фантазия; стереотипия. Указанные реакции впервые экспериментально выявлены пред­ставителями школы К. Левина, в первую очередь Т. Дембо. Организуя свое экспериментальное исследование, Баркер, Дембо и Левин вначале построили шкалу, показывающую раз­витие ребенка по месяцам на основе проявлений в игре. С возрас­том игра становится все более и более сложной и организованной, требующей от ребенка выполнения более разнообразных действий и богатой фантазии.

 

30 дошкольников участвовали в трех игровых ситуациях. Они были разделены на три возрастные группы. В первую входило 10 детей в возрасте 2-3 лет со средним IQ, равным 114,8, во вторую — 12 детей в возрасте 3-4 лет со средним IQ, равным 125,3, а в третью группу — восемь детей 4-5-летнего возраста со средним IQ, равным 125,6. Каждый ребенок в течение 30 минут мог свободно играть с игруш­ками в одной половине комнаты. На второй день ему позволили в течение 15 минут играть и во второй половине комнаты, разде­ленной перегородкой от первой. Причем здесь находились более привлекательные игрушки. Затем без объяснений экспериментатор отводил ребенка в первую половину комнаты, где он мог в течение 30 минут играть с менее привлекательными игрушками предыдуще­го дня. Новым элементом в ситуации было то, что перегородка была оставлена открытой, но прозрачная железная сетка не позволяла ребенку перейти в половину, где находились доступные для вос­приятия более привлекательные игрушки. Экспериментаторы счи­тали, что в течение этих заключительных 30 минут ребенок оказы­вается во фрустрирующей ситуации. С помощью шкалы развития, о которой было сказано выше, авторы измеряли для каждого ребен­ка разницу между уровнями развития игры, выраженными в меся­цах. Оказалось, что во фрустрирующих ситуациях дети проявляют характерные формы поведения и переживаний: испытуемые дети более грубо обращались с игрушками, даже старались ломать их. Некоторые из них плакали, а один мальчик лежал на спине и, уста­вившись взглядом в потолок, произносил такие звуки, как будто на­ходился в трансе. Фрустрация возникла вследствие того, что дети осознали свою лишенность (привацию), в то время как в первый день эксперимента, не зная о существовании других, более при­влекательных игрушек, они играли спокойно и конструктив­но. В ходе 15-минутной игры второго дня эксперимента с более привлекательными игрушками у них произошло повышение уров­ня притязаний в игровой деятельности. Под влиянием фрустрирующей ситуации, по существу, имело место новое целеобразование, изменение мотивации, но без возможности ее реализации. Здесь возникла та разновидность фрустрации, которая связана с относи­тельной привацией или депривацией.

Описанные и другие сходные эксперименты позволили наблю­дать несколько типичных форм или способов поведе-

 

ния людей во фрустрирующих ситуациях, которые были перечислены выше. Перейдем к их краткому описанию.

А. Двигательное возбуждение и напряженность. Одним из самых легко наблюдаемых поведенческих выраже­ний фрустрированности является излишняя двигательная активность, беспокойство, суетливость. На общем фоне данной двигательной возбужденности наблюдались такие проявления, как вздохи, хныканье, жалобы. Если в первый день, когда дети в эксперименте Р. Баркера, Т. Дем-бо и К. Левина не были фрустрированы, такие действия совершали только около 20 процентов испытуемых, то в ситуациях фрустра­ции — свыше 85 %. Взрослые тоже, находясь во фрустрирующих ситуациях, проявляют все признаки двигательной возбужденно­сти, сжимают кулаки, краснеют. Дети начинают грызть свои ног­ти или сосать палец. Выражениями двигательного беспокойства и общей психической напряженности являются также частое ку­рение, жевание резинки и другие действия.

Б. Агрессия как непосредственная реакция на фрустрацию. Анализ экспериментов Р. Баркера, Т. Дембо и К. Левина пока­зывает, что фрустрированные дети начинают отталкивать игрушки, ударять по ним, проявляя таким образом деструктивное поведение. Если в первоначальной (нефрустрирующей) ситуации агрессивное поведение наблюдалось только у некоторых детей, то во фрустри-рующей ситуации агрессивным стало поведение большинства ис­пытуемых детей.

Проблемы агрессии, человеческой деструктивности и вандализ­ма так обширны, что здесь мы не имеем никакой возможности более или менее полного отражения полученных в психологии и смеж­ных науках (физиологии, социологии, криминологии, этологии и др.) результатов. Поэтому отметим здесь лишь некоторые принципиальные во­просы, знание которых необходимо для понимания обсуждаемых нами проблем социально-психологической адаптации личности.

1. Под агрессией следует понимать такое действие или систему
действий человека, которые исходят из мотива причинения вреда
кому-либо или чему-либо. Наличие такого внутреннего мотива
совершенно необходимо для психологической квалификации дей­ствий человека в качестве агрессивных. Действия человека, случайно оказавшиеся вредными для

 

 

дру­гих, но не имеющие соответствующей внутренней мотивации, нель­зя считать истинно агрессивными.

2. Вопроса наследственных предпосылок человеческой агрес­сивности мы здесь касаться не будем. Этот вопрос обсуждался, например, австрийским философом-марксистом В.Холличером, в работе которого в основном верно представлена марксистская теория зрения.

3. В области психологии на вопрос о том, почему человек со­вершает агрессивное действие, одними из первых дали научно обо­снованный ответ психологи, работавшие в Йельском университете под руководством Дж. Долларда — авторы теории «фрустрации-агрессии». Основная идея, высказанная этими исследователями, сво­дится к тому, что если человек совершает агрессивные действия, то с очень большой вероятностью можно сказать, что или он, или очень важная для него социальная группа фрустрированы. И наоборот: когда человека или группу фрустрируют, то с их сто­роны с большой вероятностью можно ожидать агрессивного по­ведения. Фрустрация создает внутренний мотив и побуждает че­ловека к агрессии. Дальнейшие исследования, в частности работы Н. Миллера, Л. Берковица и других исследователей, показали, что агрессивное поведение не является единственной реакцией на воздействие фрустраторов, что существуют неагрессивные ре­акции на фрустрацию. Эти реакции или формы поведения, а также защитные механизмы и процессы, описываются в настоящей главе.

4. Прямая агрессия.Фрустрированный человек нередко пред­принимает немедленное агрессивное действие или ряд таких действий, направленных против источника фрустрации. У детей прямая агрессия часто принимает форму физических действий, а у социализированных взрослых наблюдаются преимущественно словесные и косвенные формы агрессии. Подвергаясь агрессивно­му воздействию, человек проявляет тенденцию отвечать тем же, по­скольку агрессия другого индивида его фрустрирует. В современ­ном обществе открытая агрессия не является удовлетворительным способом адаптации к окружающей среде или ее преобразования. Она временно может снимать напряжение, вызванное воздействием фрустраторов, но, как правило, вызывает вспышку ответной агрес­сии и превращает социальную среду в еще более фрустрационную ситуацию жизнедеятель-

 

ности. Другая опасность состоит в том, что повторяющиеся агрессивные действия, имеющие внутреннюю мо­тивацию и сопровождающиеся соответствующими эмоциями (гнев, возмущение, тревога, ненависть, презрение и т. п.), могут привести к закреплению в структуре личности агрессивностикак устойчивой черты характера, подсознательно и бесконтрольно проявляющей­ся даже в таких ситуациях, которые не блокируют более или менее серьезно целенаправленной активности личности и не фрустрируют ее самосознания.

5. Перемещение агрессии.Во многих фрустрирующих ситуациях человек, переживая описанные неприятные чувства, не в состоянии прямо выразить свою агрессивность по отношению к фрустратору Это случается по разным причинам. Или фрустратор (другой че­ловек, группа) настолько сильный, что с его стороны можно ждать сильнейший агрессивный отпор. Или же источник фрустрации не совсем ясен фрустрированному. В других случаях причины или источники фрустраций находятся в самом индивиде. В некоторых случаях прямая агрессия сдерживается под воздействием интерна-лизованных моральных норм и принципов. Например, фрустри­рованный со стороны родителя ребенок знает, что нельзя ударить его или сказать грубое слово. Во всех подобных случаях выбира­ется новый объект агрессии. Происходит процесс замещения объ­екта агрессии, а агрессивная установка перемещается на этот новый объект. В качестве нового объекта или «мишени» нередко выбира­ются такие, которые не имеют никакого отношения к фрустрации, невинны и неспособны к удовлетворительной самозащите. Объек­тами агрессии, особенно со стороны фрустрированных детей, ча­сто выбираются дети более младших возрастных групп, животные и неодушевленные предметы.

Разновидностью перемещения агрессии является поиск «коз­ла отпущения»: невинный объект обвиняется в том, что виновен в неудачах фрустрированного индивида, и против него предприни­маются агрессивные действия. Исследования многих американских социальных психологов показали, что экономические фрустрации (ухудшение состояния экономики, безработица, дороговизна и т. п.) усиливают у белых американцев агрессивность и поиски «козлов отпущения», в каче­стве которых чаще всего выбираются негры

 

и предста­вители других национальных меньшинств, то есть люди, которые в возникновении названных трудностей и проблем, конечно, со­всем не виноваты. Расовые и религиозные предрассудки, эти по­стоянные спутники человечества, также связаны с фрустрацией и перемещением агрессии. Исследование авторитаризма показало, что члены группы, которой руководит авторитарный лидер, при­меняющий главным образом отрицательные санкции и подавляю­щий своих подчиненных, более агрессивны по отношению друг к другу, чем члены коллектива, руководимого в демократиче­ском стиле.

Другими разновидностями перемещенной агрессии являются: направление агрессивности на собственную личность и так назы­ваемый «свободно витающий гнев», под воздействием которого даже нейтральные ситуации нередко воспринимаются в качестве фрустрирующих. Интенсивность такой генерализованной агрессивности и ее эмоционального проявле­ния гнева несравнима с реальной силой раздражителя (ситуации) или блокировавшего активность фактора. Сверхсильная агрес­сивность людей приводит к их взаимной отчужденности.

Агрессия, направленная на собственную личность, в поведе­нии и познавательной деятельности индивида выражается в фор­ме самообвинения, самобичевания, в крайних случаях в виде суицидальных размышлений или реальных попыток к самоубий­ству. Сильная агрессивность, направленная на самого себя, всегда сочетается с комплексом неполноценности, с низким уровнем соб­ственного достоинства. Однако в особых случаях человек соверша­ет самоубийство для сохранения собственного достоинства (напри­мер, попавший в плен воин, не пожелавший терпеть унижения).

6. Идентификация с агрессором.Существуют такие разновидно­сти агрессии, которые вряд ли могут считаться непосредственными реакциями на фрустрацию: они являются более тонкими и дли­тельно действующими защитно-адаптивными механизмами, воз­никающими в результате глубокой переработки фрустрирующей ситуации. К их числу в первую очередь относится идентификация с агрессором, по существу, являющаяся защитно-адаптивным ком­ плексом: он включает в себя механизмы агрессии, идентификации и ннтроекиии (включения в свою личность определенных качеств

 

другого). Находясь под угрозой и переживая состояние фрустри-рованности человек защищает свою личность и ее высокую само­оценку тем, что включает в ее структуру достижения и силу фрустрирующих его людей и групп. Этот механизм хорошо описан в уже упоминавшейся книге А. Фрейд, в которой приводится та­кой пример: девочка боялась призраков, которые часто являлись ей в темноте. Оказавшись в темной комнате, она совершала какие-то ритуальные действия и говорила своему брату: «Не надо бояться. Надо только вообразить, что именно ты являешься привидением, которое может встретить тебя». Ребенок здесь сам открыл для себя этот довольно слож­ный защитно-адаптивный механизм, который часто встречается в межличностных отношениях, в том числе в отношениях детей со своими родителями, когда последние вынуждены фрустрировать их. Но такие механизмы, возникающие вследствие постоянно по­вторяющихся фрустраций со стороны родителей, могут привести к формированию устойчивой межличностной агрессивности и к ряду других нежелательных социально-психологических последствий.

В. Апатия и беспомощность. Как мы уже сказали, непосредственным ответом на воздействие фрустраторов чаще всего является агрессия. Однако в этом отно­шении существуют большие индивидуальные различия: на одну и ту же проблемную ситуацию разные люди могут давать различные непосредственные ответы. Одними из таких часто встречающих­ся ответов являются безразличие, апатия,нередко приводящие к последующему уходу из ситуации. Мы уже знаем, что в экспери­ментальных фрустрирующих ситуациях наблюдаются индивиду­альные вариации непосредственных ответов: если около 85 % детей в эксперименте Р. Баркера, Т. Дембо и К. Левина ответили агрес­сивными действиями, у остальных реакции были другими. Так, один мальчик, будучи сильно фрустрированным, лежал на спине и с безразличным видом смотрел в потолок.

Считается, что склонность отвечать на воздействие фрустри­рующих ситуаций агрессивно или безразлично зависит от науче­ния: реакции на фрустрации приобретаются научением так же, как и другие формы поведения. Если ребенок, оказываясь во фрустрирующей ситуации, отвечает агрессивно

 

 

и добивается успеха собствен­ными действиями или же благодаря тому, что другие идут на уступ­ки, в дальнейшем он приобретает склонность вести себя агрессивно во всех фрустрирующих ситуациях. Эта форма поведения генера­лизуется, поскольку во многих ситуациях положительно подкре­пляется. С другой стороны, те дети, агрессивные действия которых не приводят к успеху (к удовлетворению потребностей), могут по­степенно отказаться от них и приобретать реакцию безразличия и ухода из фрустрирующей ситуации.

Хотя здесь мы обсуждаем вопрос непосредственных поведен­ческих реакций на фрустрацию, вышеизложенное позволяет пред­положить, что мы фактически имеем дело с защитно-адаптивньши стратегиями поведения, которые порождают определенный стиль жизнедеятельности. Нет сомнения также в том, что апатия и уход являются пассивными реакциями только внешне: у лиц, отвеча­ющих на фрустрации такими реакциями, могут протекать очень ак­тивные внутренние защитно-адаптивные вербализованные и образ­ные процессы (например, рационализации, проективные процессы, агрессии в фантазиях и т. п.), которые и сковывают их внешнюю активность.

В последние десятилетия психологи обратили вни­мание на одно явление, которое было названо «приобретенной беспомощностью». Это явление было исследовано на животных: собак помести­ли в так называемый челночный ящик, состоящий из двух отсеков, разделенных барьером. Когда через железную сетку ногам животно­го передавался электрический ток, собака быстро научилась прыгать в другой отсек, где не было электричества. Собака научилась также совершать эти действия избегания электрического удара по сигналу: если за несколько секунд до подачи электричества зажигалась элек­трическая лампочка, то уже по этому сигналу собака быстро переска­кивала в другой отсек. Но если собака предварительно была помещена в такой ящик, где электрический удар был неизбежен и от него не было спасения, то и в этой новой ситуации она пассивно сидела и принима­ла электрические удары, хотя одним прыжком могла бы избавиться от них. Некоторые животные вообще не научаются этому адаптивно­му избеганию даже в том случае, когда экспериментатор после пода­чи электрического удара сам переносит их

 

в другую сторону барьера. У животного формируется приобретенная беспомощность.

    Когда речь идет о людях, то их, конечно, нельзя ставить в подоб­ные экспериментальные условия. К сожалению, жизнь сама неред­ко ставит такие жестокие эксперименты, изучение которых полезно для психологии как в научном отношении, так и для осуществле­ния гуманистических идеалов. Психологи обратили внимание на поведение и личностные характеристики людей, находившихся в фашистских концентрационных лагерях. Оказалось, что у мно­гих узников формируется установка безразличия и избегания под длительным воздействием депривации, угрозы смерти и различных наказаний. Когда эти фрустрации длительны и неизбежны, тогда апатия и оскудение эмоциональной жизни становятся адекватны­ми реакциями. В некоторых случаях крайняя апатия заканчивается смертью индивида. У таких людей для преодоления их апатии сле­дует создать внутреннюю мотивацию к социальной активности.

    Г. Психическая регрессия. Регрессия психической активности и поведения состоит в воз­врате к более примитивным их формам, которые были характерны для предыдущих этапов онтогенетического развития. Р. Баркер, Т. Дембо и К. Левин измери­ли уровень организации игры детей до фрустрации и в фрустри-рующей ситуации и его разницу для каждого ребенка выразили в месяцах. У большинства детей-испытуемых наблюдалась при­митивизация игры: она под влиянием фрустраторов стала менее организованной и дифференцированной. Действия и интересы де­тей становились более ограниченными, они стали хуже отражать объективную реальность и временную перспективу. Чем сильнее была выражена фрустрация, тем заметнее была психическая регрес­сия. Меньше регрессировали и были менее агрессивными те дети, у которых переживаемая фрустрированность была выражена слабее.

Регрессия происходит подсознательно и наблюдается не толь­ко у детей, но и у взрослых. Фрустрированная личность непро­извольно возвращается к более раннему и безопасному периоду своей жизни. Регрессируя, она уходит от неприятной реальности к тому периоду, когда она пользовалась протекцией других. Вос­производятся старые приспособительные реакции (плач, различ­ные эмоционально-

 

импульсивные действия), которые в прошлом обеспечивали удовлетворение потребностей, но для разрешения актуальных проблемных ситуаций уже не являются адекватными.

Как показали исследования ряда авторов, существует груп­па психических факторов, которые создают готовность личности к регрессии. Психоаналитики считают одним из важных факторов фиксацию. Т. Дембо показала, что эмоциональное напряжение способству­ет развитию регрессии. Состояние неуверенности в себе тоже, как показал Л. Мэрфи, облегчает психическую регрессию личности. Однако в связи с этим следует заметить, что эмоциональное напряжение и неуверенность сами являются результатами прошлых или актуальных фрустра­ций, поэтому побуждаемая ими регрессия, в конечном счете, явля­ется реакцией на фрустрацию.

Представляет интерес открытое К. Левиным явление, состоя­щее в том, что фрустрация целенаправленной и внутренне моти­вированной деятельности приводит к частой смене деятельности. В его исследовании трехлетний ребенок, занятый рисованием (сво­им излюбленным делом), «переходил последовательно от одного за­нятия к другому, затрачивая в среднем на каждое из них 3-5 минут, в то время как в предыдущий и последующий дни (без фрустрации) он уделял отдельным занятиям в среднем по 14,6 минуты. Это ин­тересное наблюдение имеет прямое отношение к объяснению не­устойчивого поведения».

Во фрустрирующих и стрессовых ситуациях человек может чувствовать себя беспомощным, потерять надежду на достижение цели, на спасение и т. п. В таких случаях наблюдаются характер­ные изменения мышления. Наблюдения И. Джениса показали, что мышление фрустрированного человека приобретает нереалистиче­ские черты, появляются примитивные формы магического мыш­ления, человек становится суеверным. Правда, подобного рода суждения, свидетельствующие о суеве­рии, высказываются в шутливой форме, но для слушателя ясно, что высказывающая их личность больше чем наполовину принимает их всерьез. Таким образом, мы имеем дело с умеренными формами психической регрессии, которые, в отличие от суровых патологи­ческих случаев, могут играть положительную роль: высказанные

 

в шутливой форме и лишь наполовину принимаемые на веру, они могут способствовать адаптации личности.

Для получения полного представления о том, к каким глубоким изменениям личности может привести ставшая патологизированной психическая регрессия, из работы Дж. Массермаиа приведем следующий чрезвычайно поучительный пример, ярко иллюстриру­ющий те социально-психологические условия, которые порождают глубокую патологию.

Семнадцатилетняя девушка (мисс С) была приведена матерью в психиатрическую больницу с жалобами на то, что в течение предыдущих пяти месяцев ее поведение становилось все более и более иррациональным и деструктивным. Оказалось, что, когда девочке было четыре года, у родителей начались злобные ссоры, которые превратили ее социальное окружение в исключительно неблагоприятное и нестабильное. Именно в этом возрасте у нее развились различные невротические черты: кусание ногтей, эмо­циональные вспышки, энурез, многочисленные фобии. Она была очень связана с отцом, но, когда ей исполнилось 13 лет, мать по­лучила попечительские права на дочь и стала жить с ней в другом доме. Пациентка восприняла это крайне эмоционально, часто ссо­рилась с матерью, создавая много дисциплинарных проблем как дома, так и в школе, попала в полицейские списки малолетних правонарушителей.

Три года спустя краткий визит к отцу привел к вспышке новой сильной ссоры между родителями, после чего, опять против воли пациентки, мать вернула ее домой. Здесь девочка отказалась идти в школу, стала угрюмой и замкнутой, некоммуникативной. Во время нахождения матери на работе, она устраивала в доме беспорядок, раз­рывала платья, которые мать готовила для нее, выбрасывала вещи матери из окна. Во время одного из таких «набегов» она обнаружи­ла свое фото пятилетнего возраста, нечеткое и выцветшее: на нем ее брови и другие детали внешности не были видны. Используя это фото в качестве эталона, она выбрила свои брови, срезала волосы под детскую челку и начала подражать выражению лица и позе ре­бенка.

Когда она была приведена в больницу, все ее поведение было ре­бяческим: она была неопрятной и энуретической, непрестанно хи­хикала или говорила простыми односложны-

 

 

ми предложениями, большую часть времени проводила на полу, играя с кубиками или с куклами. За ней надо было присматривать и ухаживать, как за ма­леньким ребенком. Она, по всей видимости, регрессировала до того желаемого периода своей жизни, который предшествовал времени конфликтов. Более того, она выражала свою регрессию в бессозна­тельно детерминированных, но явно символических действиях, изо­бражающих исключение матери как соперницы и новое завоевание отца, которого она потеряла в детстве.

Хотя такие серьезные случаи регрессии очень редки, они во­очию показывают те поведенческие крайности, к которым могут вести бессознательно и подсознательно действующие защитные ме­ханизмы. Когда психотерапия начинается задолго до осложнения болезни, человеку еще можно помочь осуществить реалистическое приспособление к фрустрациям своей жизни.

Обычно регрессия проявляется в более умеренных формах и не нарушает сколько-нибудь серьезно процесс адаптации. Одной из известных форм такой регрессии считается «болезнь домашне­го очага»: когда личность сталкивается с трудными проблемами в новой социальной среде, она часто предается мыслям о доме, где всегда находила взаимопонимание и помощь. Это разновид­ность ностальгии.

Регрессия может появляться в любом возрасте. Типичным слу­чаем психической регрессии является поведение 3-4-летнего ре­бенка после появления в семье новорожденного: у него может, под воздействием зависти и фрустрации, наблюдаться возврат к более ранним формам поведения, речевой активности (например, к пери­оду лепета), привычкам и т. п. Эти поведенческие изменения сознательно или подсознательно предназначены для завоевания полного внимания родителей. Эти вопросы традиционно являлись и являются предметом пристального внимания психоаналитиков, но их всестороннее исследование необходимо для дальнейшего развития теории социально-психологической адаптации личности и групп.

В настоящее время принято различать две разновидности ре­грессии: а) ретрогрессивное поведение: человек ведет себя как ребенок, для того, чтобы вновь получить ту любовь и те ласки, которыми был окружен в детстве. Например, подросток, завидующий младенцу и фрустрированный, плачет, просит родителей, чтобы они его ла­скали. Таким образом, реет-

 

рогрессия есть возврат к тем формам по­ведения и переживания, которые уже были в одном из предыдущих возрастных этапов жизни человека; б) примитивизация, о которой мы уже писали в связи с разбором экспериментов Р. Баркера, Т. Дембо и К. Левина. Считается, что детское поведение, возникающее под влиянием фрустрирующеи ситуации, не есть возврат к прошлому (возрастная регрессия), а яв­ляется просто более примитивной формой поведения. Например, фрустрированный мужчина, всегда строго следивший за соблюде­нием социальных норм, в новой ситуации может начать кулачный бой, если даже в детстве такая форма поведения ему вовсе не была свойственна.

Отмечается также, что эти две разновидности психической ре­грессии могут иметь место совместно, под воздействием одной и той же фрустрирующеи ситуации. Однако, для того чтобы удо­стовериться в том, что данная регрессивная форма поведения в прошлом была свойственна именно данному индивиду, необходи­мо провести дополнительное исследование жизненного пути лич­ности, собирание анамнестической информации.

Другие разновидности психической регрессии можно выделить с учетом того, насколько глубоким является возврат личности к прошлому. Мы считаем, что есть основание для выделения: а) онтогенетической психической регрессии личности; и б) филогенетической регрессии. О первой из них уже шла речь: это психический возврат индиви­да к формам поведения и познавательным процессам, свойственным индивиду на более ранних этапах онтогенетической социализации. Что касается филогенетической регрессии, то есть психического возврата индивида к тем формам психической активности, кото­рые были свойственны нашим далеким предкам, то свидетельство, говорящее о реальности подобного процесса, можно получить пу­тем изучения сновидений, неврозов и других явлений, в которых появляются архаические формы психической жизни. Здесь мы эту линию исследований развивать не будем.

Наконец, следует сказать несколько слов о возрастной регрес­сии в гипнозе. Проведенные несколькими исследователями опыты свидетельствуют о том, что под влиянием внушения в гипнозе воз­растная регрессия (ретрогрессия) дей-

 

ствительно наступает. Появляются признаки, свойственные внушаемому возрасту. В связи с регрессией в гипнозе интересно отметить, что в этом состо­янии, вспоминая и эмоционально вновь переживая свои конфлик­ты, личность как бы освобождается от них. Это действие так назы­ваемого механизма катарсиса, который, таким образом, совместно с регрессией способствует психической адаптации личности.

       Д. Адаптивная активность воображения. Психологические особенности и функции воображения и его особой разновидности — фантазии нами подробно рассмотрены в другой работе. Здесь мы очень кратко обсудим вопрос о том, какую роль игра­ет воображение, когда оно начинает функционировать в ответ на воздействие фрустрирующей ситуации.

В советской психологии принята точка зрения, согласно кото­рой процессы мышления и воображения у индивида начинаются, когда он оказывается в проблемной ситуации. Этой же точки зрения придерживается ряд зарубежных авторов. Отмечается, что активность во­ображения наблюдается при возникновении особенно трудной и отличающейся значительной неопределенностью проблемной си­туации.

Анализ существующих точек зрения и эмпирического материа­ла позволил нам выдвинуть следующее определение этого важного познавательного процесса: воображениеесть оперирование представлениями и поиск новых путей разрешения проблемных ситуаций. Это определение помогает адекватному пониманию защитно-адаптивных функций воображения. Во фрустрирующих проблем­ных ситуациях в результате блокады целенаправленной деятельно­сти личности наряду с другими процессами имеет место появление в сфере сознания многочисленных образов: процессы осуществления мотивов переносятся полностью во внутренний план, стро­ятся картины удовлетворения подавленных потребностей. Грезы в этом смысле имеют наряду с другими важную защитно-адаптивную функцию.

Фантазии человека в качестве способов бегства от фрустраций являются вполне нормальными психическими процессами, если не доходят до такого патологизированного уровня, когда человек отказывается от удовлетворения своих желаний и осуществления своих целей в реальной жизни. Фан-

 

 

тазирование в пределах нормы является необходимой формой психической активности и играет определенную роль в онтогенетическом развитии личности. Более того, поскольку сновидения, как показывают современные иссле­дования, являются подсознательными психическими процессами, в первую очередь процессами воображения, совершенно необхо­димыми для сохранения психического здоровья личности, ста­новится очевидным, что воображение играет колоссальную роль в жизни человека.

Частота защитного фантазирования зависит от интенсивности подавляемых (блокируемых) мотивов и от степени их фрустрации. Существуют возрастные различия по частоте и содержанию защит­ных фантазий. В одном исследовании была предпринята попытка выяснения ча­стоты и содержания фантазирования 195 студентов и 195 выпускни­ков американских колледжей. Средний возраст студентов — 21 год, выпускников — 28 лет. У членов обеих групп грезы занимали замет­ное место в их психической жизни. Только 3 % обследованных со­общили, что в последнее время не фантазируют. Самыми частыми были фантазии об успехах в деятельности, о сексуальных и других достижениях. В целом в грезах людей отражаются те ценности, ко­торые характерны для их социально-культурной среды.

Сновидения людей как процессы подсознательного фантазиро­вания имеют ряд важных функций. Но функция удовлетворения в них фрустрированных желаний так ясно бросается в глаза, что пси­хоаналитики объявили ее чуть ли не единственной их функцией. Однако их компенсаторно-защитное значение не подлежит ни­какому сомнению.

Фантазия связана с другими защитно-адаптивными механизма­ми и процессами. Очевидна связь фантазии с агрессией: те агрес­сивные импульсы, которые у личности возникают вследствие фрустрирования, не находя прямого выхода в реальных действиях, приводят к возникновению воображаемых агрессивных сцен, в ко­торых фрустрированная личность без особого труда освобождается от фрустраторов и осуществляет свои желания, поскольку может свободно управлять всеми существенными условиями деятельности. Многочисленны также сновидения с агрес­сивным содержанием.

 

 

Защитная фантазия, частично освобождая человека от напря­женности и негативных эмоций, играет катартическую роль. Она также способствует образованию новых целей, замещает прежние объекты интересов, вызывает тенденцию к высшей духовной актив­ности и, таким образом, является одним из когнитивных механиз­мов сублимации фрустрированных мотивов.

Е. Другие реакции ухода и бегства. Отвечать на воздействие фрустрирующей ситуации активно­стью фантазии означает, по существу, уход или бегство из ситуации. Но это не единственный способ бегства. Можно выделить ряд ти­ пичных адаптивных стратегий людей, и среди них — стратегию бегства, или ухода. Эта поведенческая стратегия включает в себя систематическое использование с целью адаптации не только меха­низма удовлетворения фрустрированных потребностей в образах фантазии, но и другие. Среди них - реакция кочевничества (номадизм) и «ре­акцию битника», которые описываются в ряде американских работ.

Номадизм— это склонность к частой смене местожительства. Данный механизм имеет различные конкретные формы реализа­ции: изменение местожительства, частые разводы, смена занятий (профессиональных ролей). По-видимому, что страсть к путешествиям также исходит из фрустрированности, внутрен­ней неудовлетворенности.

Поскольку фрустраторы часто являются внутриличностными, эта форма поведения не всегда приводит к желаемому результату — психической удовлетворенности.

Под «реакцией битника» понимают ту или иную форму экс­центрического поведения или способ ухода от фрустрации жизни. Битники разрабатывают неконформистские взгляды и уклоняют­ся от своих общественных обязанностей. Ношение особой одежды и использование сленга позволяют битнику вообразить, будто он ак­тивно бунтует против консервативного общества. Психиатрические наблюдения показали, что значительная часть битников страдает психическими заболеваниями и плохо приспособлена к жизни. В одном исследовании, во время которого было использовано четыре стандартных теста, был охвачен 51 битник (18 женщин и 33 мужчины), почти треть всей колонии. Из них только 15 могли считаться психи­чески здоровыми. Больше половины об-

 

следованных были не способ­ны выполнять постоянную работу. Более 1/4 были разведен­ными, 1/6 — алкоголики, 4 процента имели привычку употреблять наркотики (тогда как во всем поселении — 2 %). 12 человек лечились у психиатров. Поскольку в колонии было так много людей с психи­ческими отклонениями и трудными личностными проблемами, она напоминала психиатрическую больницу.

Ж. Стереотипия поведения во фрустрируюших ситуациях. Поведение человека или животного становится стереотипным, когда появляется тенденция неизменного повторения цепи опреде­ленных действий — как внешних, предметных, так и внутренних (например, некоторых суждений). Тенденция фиксации поведения появляется тогда, когда одни и те же фрустрирующие ситуации по­вторяются. Под воздействием повторных фрустрирующих ситуа­ций человек вновь и вновь совершает одни и те же действия, хотя и они оказались неадаптивными.

Стереотипию поведения часто можно наблюдать у людей. Однако экспериментальные исследования проведены на животных, в частности на белых крысах.Вот краткое описание одного из экспериментов: белая крыса была обучена прыгать к одной из стимульных карт, прикрепленныхна окне. При подходе к позитивной карте она находила за ней пищу, а при подходе к так называемой негативной карте — получала на­казание. В качестве позитивной карты использовался черный круг на белом фоне, в качестве негативной — белый круг на черном фоне. Когда крыса подходит к положительной карте и толкает ее, та от­ступает и открывается доступ к платформе, на которой находится пища. Негативная карта, напротив, не отступает, крыса ударяется о нее и падает в клетку. Можно научить крысу подходить всегда к позитивной карте, с какой бы стороны она ни была помещена. Крысу с исходной платформы толкает вперед струя воздуха.

Эту экспериментальную ситуацию можно превратить во фрустрирующую, если сделать задачу неразрешимой. Такая ситуация создается следующим образом: как положительная, так и отрица­тельная карты в половине случаев вознаграждают крысу (положи­тельно подкрепляют ее поведение), а в половине случаев наказы­вают ее (отрицательное подкреп-

 

 

ление). Любой вариант решения в половине случаев оказывается правильным, в половине же — неправильным.

В результате многократных попыток у крысы формируется стереотипное поведение: она регулярно подходит только к одной стороне (к правой или левой) и не обращает внимания на то, какая карта экспонирована. В результате такого стереотипного поведения крыса в половине случаев вознаграждается, в половине же — полу­чает наказание. Когда стереотипия устанавливается, становясь при­вычной, ее очень трудно изменить, она становится патологической фиксацией. Например, если крыса привыкла прыгать только на пра­вую сторону и если теперь после каждого прыжка к правой карте ее наказывать, она тем не менее будет много раз подходить опять-таки к правой карте, если даже левое окно открыто и пища доступна ей. Такая крайняя форма стереотипизации исключает альтернативные пути поведения.

Предполагается, что у человека некоторые формы персеверативногоповедения (например, сосание пальца, заикание и др.) становятся фиксированными, поскольку повторные наказа­ния и фрустрации привели к усилению нежелательных ответов. Таким образом закрепляются некоторые ошибочные действия сче­та, чтения и т. п.; они, по-видимому, были такими ошибками, кото­рые стереотипизировались под воздействием ранних фрустраций.

Отметим, что в психопатологической и психиатрической ли­тературе описано много таких персеверативных, стереотипных форм поведения, которые или нарушают нормальную адаптацию, или же входят в состав патологических адаптивных комплексов. Их изучение у практически нормальных людей представляет зна­чительный интерес как для теории адаптации, так и для семейной и школьной педагогики. К сожалению, в советской психологии стереотипия как ответная реакция на воздействие фрустрирующих ситуаций экспериментально совсем не изучена

.

---

Дата добавления: 2019-11-16; просмотров: 136; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

---

Мы поможем в написании ваших работ!