С.А. и Л.Н. Толстые в Ясной Поляне. 49 страница

По характеру Осип был человеком очень крутым, обижал даже самых близких ему людей. Толстой заступался за свою кормилицу, запретив Осипу её бить. Особенно жестоко обошёлся Осип со своим старшим сыном Николаем и его семьёй. Николай ушёл на заработки, хорошо приносил в дом, но через несколько лет пропал без вести. Осип выпроводил из дома его жену с двумя детьми и никогда им не помогал. По суду его заставили сделать им плохонькую избёнку. Но, когда пришла старость и Осипа стали выгонять из семьи любимца, младшего сына Петра, Осип приходил к внуку Костюшке. Там ему отдавали последний кусок хлеба.

Толстой много общался с Осипом Наумовичем и его сыном Петром. Часто заходил к ним поговорить, переписывался, будучи на Кавказе. В дневнике и в письмах Толстой записывал об Осипе разные сведения. Фигура колоритная, яркая, Осип Зябрев стал прототипом многих персонажей Толстого. В рассказе «Тихон и Маланья» он выведен под своим именем. В «Дневнике помещика» и в «Анне Карениной» - под именем Тита. В «Войне и мире» Осип Наумович узнаваем в управляющем Алпатыче, старосте Дроне.

 

Пётр Осипович (1843-1908) – яснополянский крестьянин, младший сын Осипа Зябрева, любимец отца. Ученик школы Толстого 1849 г.; книголюб и деревенский философ, имел большую библиотеку. Мужики частенько собирались у него потолковать о книгах и жизни. Частым гостем бывал Толстой, читал ему свои новые сочинения. В своих суждениях Пётр Осипович бывал резок, смел, даже заносчив, считал себя выше господ и учёных; случалось, спорил с Толстым, упрекал его в неправильных действиях. Но, несмотря на все сложности характера Петра Осиповича, Толстой считался с его мнением, любил слушать его рассуждения о древних философах,

 

222

 

о книгах исторического содержания, о путешествиях.

Зябрев в последние дни своей жизни написал воспоминания, в которых рассказал о школе Толстого, о своей сложной семье, об обучении крестьянина трудовым навыкам.

 

Тит Ермилович (1829-1895) — яснополянский крестьянин. По воспоминаниям односельчан, Тит был очень сильным, красивым и умным человеком, мог пятак зубами сгибать, деньги расплющивал руками. Отец за что-то обошёлся с ним весьма круто: выпроводил из дома, не выделив надела. Тит занимался ямщицким промыслом. Когда отец умер, Толстой предлагал Титу провести передел имущества с братьями. Но Тит не захотел этого делать, чтобы не заводить злобы. Толстой решение Тита одобрил.

  Тит Ермилович по характеру был человеком более уравновешенным и покладистым, чем его братья Василий и Пармён. В деревне Тита уважали и доверяли ему. В 70-х гг. его дважды избирали старостой общества. Дела он вершил по справедливости.

  Не раз становился Зябрев прототипом крестьянских персонажей в произведениях Толстого. Ровесники, Толстой и Зябрев в жизни дружили. Тит привлекал писателя незаурядными способностями, энергией, трудолюбием, природной красотой. В представлении Толстого, Тит был близким его сердцу олицетворением образа крестьянина того времени. В «Утре помещика» это Илья; в рассказе «Тихон и Маланья» — Тихон; в «Поликушке» — Илья, племянник Дутлова; в романе «Анна Каренина» — напарник Константина Левина по косьбе дядька Тит. Он же в рассказе «Идиллия».

 Н.И. Шинкарюк

223

 

И

 

 ИБСЕН Генрик (1828-1906) — норвеж­ский писатель, поэт, драматург. Славу на родине принесла Ибсену в 1860-е гг. драма­тическая поэма «Бранд».

Толстой и Ибсен не были знакомы лич­но, но примерно в одно время (в конце 1880-х гг.) познакомились с творчеством друг друга. 28 ноября 1888 г. в письме к своему знакомому П. Ганзену, переводчи­ку Толстого на датский язык и скандинавских писателей на русский язык, Ибсен благодарил за присланный перевод пьесы Толстого «Власть тьмы»: «Драму “Власть тьмы” я прочёл с большим интересом. Не сомневаюсь, что она в надлежащем, вер­ном и беспощадном исполнении должна произвести сильное впечатление со сцены. Мне кажется, однако, что автор не вполне владеет драматической техникой. В пьесе больше разговоров, чем драматических явлений, и диалог во многих местах кажется мне, скорее, эпическим, нежели драматиче­ским. Вообще вся вещь является не столь­ко драмой, сколько рассказом в диалогах. Но главное ведь налицо. Дух гениального поэта живёт и проявляется здесь во всём» (Ибсен Г. ПСС: В 4 т. СПб., 1909. Т. 4. С. 503).

  В 1889 г. Толстой прочёл одну из ран­них пьес Ибсена – «Комедию любви» (в немецком переводе с норвежского). Она Толстому не понравилась: «Вечером чи­тал “Комедию любви” Ибсена. Как плохо! Немецкое мудроостроумие скверно», —записал он в дневнике 19 ноября (50: 180). Отрицательно отнёсся Толстой и ко всем другим драмам Ибсена — большинство из них он прочитал (хотя на сцене не видел), — чтобы всё-таки составить собственное представление об этом интересовавшем всех писателе. «...Читал Ибсена Wilde Ente <«Дикая утка». — М.С.>. Нехорошо» (дневник, 20 августа 1890 г. — 51: 79). Издательницу Л.Я. Гуревич в конце 1890-х гг. Толстой уверял, что «терпеть не мо­жет» и совсем не понимает Ибсена. «И про ’’Нору” <пьеса “Кукольный дом”, в русской постановке названная “Норой”. - М. С.> вы то же скажете?» — спрашивала Гуревич. «И про “Нору”... Нисколько не лучше...» (ТВС. 1960. 1. С. 536).

В письме к М.А. Шмидт и О.А. Баршевой Толстой спрашивал: «...читаете ли вы по-немецки? Я бы прислал вам дра­мы Ибсена (я не люблю)...» (66: 41). Отрицательно отзывался он и о драмах «Враг народа», «Маленький Эйольф», «Строитель Сольнес», «Дочь моря», «Когда мы, мёртвые, пробуждаемся» (её просто назвал «ерундой»). Пьесы эти, ви­димо, и раздражали, и волновали Толстого, потому что он пересказывал их нарочито издевательски, используя приём «остранения», чтобы подчеркнуть их бессмыслен­ность. Вот, например, как в трактате «Что такое искусство?» пересказал он сюжеты двух пьес Ибсена: «Представляется то ар­хитектор, который почему-то не исполнил своих прежних высоких замыслов и вслед­ствие этого лезет на крышу построенного им дома и оттуда летит торчмя головой вниз <«Строитель Сольнес». — М. С.>, или какая-то непонятная старуха, выводящая крыс, по непонятным причинам уводит поэтического ребёнка в море и там топит его» <«Маленький Эйольф». — М. С.> (30: 105). В.А. Поссе вспоминал слова Толстого о том, что Ибсен ему не нравится, пото­му, что «пишет не просто, туманно, загад­ками, которые сам, вероятно, не сможет  

 

 

224

 

разгадать» (ТВС. 1960. 2. С. 55). Конечно, Толстой прекрасно сумел бы всё понять, но он относился к Ибсену предвзято и отри­цал его творчество по причинам мировоз­зренческого характера.

Не принимая нового искусства — мо­дернистского, декадентского, — Толстой и Ибсена относил к представителям именно этого рода искусства. Неслучайно в рабо­тах «Что такое искусство?» (1897-1898), «Наука и искусство» (1889-1891), «О том, что называют искусством» (1896), «Предисловие к роману фон-Поленца “Крестьянин”» (1901), перечисляя фамилии нелюбимых, не принимаемых им деятелей нового искусства (писателей, художников, музыкантов), он везде называл имя Ибсена, ставя его рядом с Метерлинком. Толстому, приверженцу эстетики великой русской ли­тературы, с её проповедью «простоты, до­бра и правды», был чужд новый взгляд на героя, установившийся в искусстве к концу XIX в.: человек «без Бога». «Новая дра­ма» без Бога была бесконечно чужда Тол­стому: для него продолжала существовать незыблемая «точка отсчёта» — Бог.

Толстой сразу почувствовал неверие Ибсена; Д.П. Маковицкий как-то заметил: «Л.H. недоволен “Брандом”, нерелигиозностью» (ЯПЗ. 2. С. 423). А сам Толстой много раньше, 13 сентября 1891 г., занёс в дневник фразу из ибсеновского «Врага на­рода»: «Человек бывает силён, только когда он один. (Ибсен)» (52: 53). Для Толстого это означало: один на один с жизнью и смертью, без Бога как посредника, помогающего вы­жить. По мысли же Ибсена, человек должен быть силён духом и сам искать и свой путь и свою цель. Таков Бранд, в образе которо­го заявлены драматургом его представления об идеальном герое — таком, каким дол­жен быть человек. Толстой увидел в этой позиции Ибсена влияние Ницше, который первым возвестил, что «Бог умер!», именно он заговорил о сверхчеловеке, о свободе его от сковывающей личность традиционной морали, о его «воле к власти», что вызвало у Толстого резко отрицательную реакцию. Идейным сторонником Ницше провозгла­сил Ибсена Д.С. Мережковский. Другие называли Ибсена сторонником самого крайнего индивидуализма, обвиняли его в эгоизме, желании разрушить традиции, считали ипохондриком, ненавистником лю­дей. Эти отзывы (в т.ч. и толстовские) го­ворили о том, как мало понимали Ибсена современники.

Но были и те, кто оценил значитель­ность творчества норвежского драматур­га, в т.ч. переводчик его пьес, знакомый Толстого, П. Ганзен. Эти люди видели, что, несмотря на нерелигиозность, Ибсен имел чёткие жизненные ориентиры, твёрдый нравственный фундамент — и в этом он был близок к Толстому. Ориентиром Ибсену служила высота человеческого духа, к ней должен двигаться каждый. И для Толстого (вспомним его философский трактат «О жизни») «жизнь для духа» — то, к чему дол­жен стремиться человек, чтобы достигнуть гармонии с самим собой и с другими.

В драмах норвежца Ибсена символи­ческим образом духовной высоты были суровые скандинавские скалы, возвышав­шиеся над узкими глубокими фьордами, куда почти не заглядывало солнце. Туда, в эту высоту, на простор, откуда было видно неспокойное, шумящее северное море, и стремились подняться (в буквальном смыс­ле) ибсеновские герои-идеалисты, туда, где чист воздух и очищается дух, где они свободны от будничной суеты и могут ощу­тить свою слитность с природой. Толстой, восприняв эти сцены только как символи­ческие и не почувствовав их национально­го колорита, отнёсся к ним иронически: «У него все герои идут на гору...» — сказал он как-то Маковицкому (ЯПЗ. 1. С. 202.). Не заметил он и того, что высота, на которую стремятся герои Ибсена, совсем не та, на какую восходит сверхчеловек Ницше, по­лучив власть, — это высота человека, осо­знавшего своё жизненное призвание (отнюдь не эгоистическое) и всеми силами старающегося его осуществить. Духовный, цельный, сильный, устремлённый к высо­ким идеалам человек — вот герой раннего Ибсена. И самый яркий из них — Бранд, пастор в маленьком бедном селении, поло­живший все силы души на то, чтобы пробу­дить от духовной спячки нищий, замучен­ный тяжёлым трудом народ, пожертвовав ради этой идеи жизнями жены и сына. Но он (как и большинство романтических ге­роев Ибсена) не достиг успеха - побитый камнями своими же прихожанами, он по­гиб в горах под снежной лавиной.

В письме к Ганзену 14 сентября 1891 г. Толстой заклеймил эту драматическую по­эму: «Его <Ибсена. – М. С.> драмы я тоже все читал, и его поэма Бранд, которую я не имел терпения дочесть, все выдуманы, фальшивы и даже очень дурно написаны в том смысле, что все характеры неверны и не выдержаны» (цит. по оригиналу в ОР ГМТ). И всё же в беседе с французом Андре Бонье, побывавшим в Ясной Поляне в 1898 г., Толстой вынужден был признаться: «Что до Ибсена, то я просто не знаю, что он хочет сказать. <...> Впрочем, ведь он скандинав, это не так странно» // ЛН. Т. 75. Кн. 2. С. 87). Интуиция подсказала Тол­ -

 

 

225

 

стому, что понять Ибсена можно, только учитывая национальные особенности его страны, специфику её истории, географи­ческого положения, климата, менталите­та норвежцев. Сразу «отвернувшись» от Ибсена из-за его нерелигиозности, Толстой судил норвежского драматурга с позиций русского писателя-реалиста, психолога, моралиста, каким был сам. Потому и ха­рактеры в пьесах Ибсена представлялись ему «неверны и не выдержаны», поступки персонажей —психологически немотивиро­ванны.

Однако Толстой не обратил внимания на то, что сам Ибсен с болью ощущал не­жизнеспособность и некую духовную неполноценность своих романтических геро­ев; фанатики-идеалисты, они не находили общего языка с народом, которому хотели служить: погиб Бранд, услышав перед смертью голос с неба, что «Бог милосерд», а не бескомпромиссно требователен, как он думал (кстати, судя по этой пьесе, где фи­нал играет огромную роль для понимания смысла драмы, Толстой не дочитал её до конца!).

Все положительные герои пьес Ибсена совестливы: зло, причиняемое другим, при­носит им душевные страдания. И в этом Ибсен чрезвычайно близок Толстому. Но Толстой, один из самых совестливых писа­телей мира, не увидел этого. Маковицкий записал его слова 26 ноября 1908 г.: «Метерлинк, Ибсен и даже Бьёрнсон — одно: неясность, путаница, бесцельная игра на чувствах. Нравственное чувство устаре­ло (для них). Его нет, о нём не спрашивают. Пишут волнующее» (ЯПЗ. 1. С. 472). Но в этом Толстой ошибался. Сознание обязанности человека всю жизнь идти к ду­ховной высоте, иметь благородную цель и стараться исполнять свой долг перед людьми – вот главное содержание твор­чества Ибсена. Эти черты сближают его с Толстым. И этот же прочный нравствен­ный фундамент отделяет его от писателей декадентов.

 

М.Е. Суровцева

 

ИВАКИН Иван Михайлович (1855 — 1910) — домашний учитель старших сыно­вей Толстого. Родился в Москве в купече­ской семье. «При очень хорошем поведе­нии и отличных успехах» в 1880 г. окон­чил историко-филологический факультет Московского университета, в мае 1881 г. получил кандидатский диплом.

В сентябре 1880 г. Ивакин (по рекомен­дации) был приглашён в Ясную Поляну учителем старших сыновей Толстых, Сергея, Ильи и Льва. «Так как в следую­щем году я должен был держать выпускной экзамен для поступления в университет, так называемый экзамен зрелости, — вспо­минал С.Л. Толстой, — то для занятий со мною по древним языкам и для обучения моих младших братьев отец пригласил только что окончившего курс университе­та филолога Ивана Михайловича Ивакина. И вот с 13 сентября в той комнате, в ко­торой жил m. Nief, поселился белокурый, тщедушный, бедно одетый, застенчивый юноша, с тонким голосом и тонкими паль­цами. <...> Ивакин был неглуп, начитан, но в жизни был зрителем, а не действующим лицом. Он был чужд революционного об­раза мыслей молодёжи того времени, но и не искал материального благополучия. Он был равнодушен и к тому, и к другому. <...> Происходя из старой московской мелкоку­печеской среды, он с пристрастием любил Москву, её церкви, Кремль, старину, дух Замоскворечья; не бывал и не хотел бывать за границей.

Вследствие своего “равнодушия”, он был очень нечистоплотен и так редко мыл­ся, что его почти женские, длинные, тонкие пальцы порастали коростой.

Он любил и знал древние языки и был хорошим учителем. Мои отношения с ним были скорее товарищеские, чем отношения ученика к учителю. Отец к нему относил­ся дружелюбно и часто с ним советовался по интерпретации евангельского текста» (Очерки былого. «Жизнь нашей семьи до осени 1881 года». 1880 год). «Умным хо­рошим малым», «прекрасным человеком» называл его Толстой в письмах Н.Н. Стра­хову (ПСПТС. 2. С. 577,578).

Осенью 1881 г. семья Толстых перее­хала в Москву; Ивакин тоже вернулся в Москву и стал преподавать русский язык в Ш-й московской классической гимна­зии, некоторое время служил библиотека­рем Румянцевского музея. Отношения с семьёй писателя не прерывались: Ивакин бывал в хамовническом доме, летом в Яс­ной Поляне давал уроки младшим сыно­вьям Толстого. Он оставил интересные воспоминания о времени 1880-х годов, ког­да был близок к семье Толстых. В этих вос­поминаниях Ивакин описал жизнь и семей­ные отношения Толстых, отношения Тол­стого и его последователей, записал суж­дения писателя о литературе, о творчестве Пушкина, Гоголя, Тургенева, Диккенса... Но главное - рассказал о творческой ра­боте Толстого и сумел передать его разго­ворную речь, «что редко удавалось мемуа­ристам» (ЛН. Т. 69. Кн. 2. С. 25).

Н.И. Бурнашёва

 

226

 

ИВАНОВ Александр Петрович (1836 - 1912) – переписчик сочинений Толстого, иногда выполнявший работу секретаря.

Дворянин, потомственный офицер, он рано осиротел, но получил хорошее об­разование (Александровский кадетский корпус для малолетних воспитанников, Павловский кадетский корпус, Институт гражданских инженеров). В 1876-1878 гг. воевал добровольцем в Сербии и Болгарии. Поручик артиллерии в отставке, к 42-м го­дам он не имел ни семьи, ни работы, ни средств к существованию и вёл странниче­ский образ жизни: даже трудно достоверно установить годы его работы у Толстого. По одной версии, он появился в Ясной Поляне в 1878 г., по другой (более распространён­ной), — лишь осенью 1880 г. Старший сын Толстого, С.Л. Толстой, вспоминал: «Это был человек маленького роста, с продолго­ватым рябоватым лицом и козлиной бород­кой, похожий на отставного французского капрала. Появился он в Ясной Поляне, если не ошибаюсь, зимой 1878 года в числе по­биравшихся прохожих по шоссе. Отец рас­спросил его, почему и как он не имеет опре­делённых занятий, и взял его в переписчи­ки. Он хорошо писал, только в некоторых случаях не согласен был со Львом Толстым и поправлял его, нередко запивал и исчезал на несколько дней. Весной же он уходил на всё лето. Его страстью было бродяжни­чество. <...> Осенью он опять появлялся в нашем доме, и отец опять засаживал его за переписку. Он поживёт, поживёт, попишет и снова уйдёт или запьёт» (Очерки былого. «Первая зима в Москве (1881-1882)»).

Домашний учитель старших сыновей Толстого, И.М. Ивакин, рассказывал о нём: «Дворянин по происхождению, из Черниговской губ., он учился в корпусе, служил в военной службе — Лев Николаевич и он были чуть ли не в одном чине. Службу он оставил потому, что, как сам рассказывал, когда командовали направо кругом марш, он ходил налево, чему охотно верилось. Знал он довольно запрещённых стихов, пи­сал стихи и сам» (Ивакин И.М. Записки // Неизвестный Толстой. В архивах России и США. М., 1994. С. 110). Он боготво­рил Толстого, но позволял себе писать на него сатирические эпиграммы и читать их вслух; иногда публично (при гостях) гру­бо обвинял писателя в несоответствии его образа жизни его же идее «опрощения». «Человек он был пустой, безалаберный и строптивый, — продолжал И.М. Ивакин. — Он вечно, бывало, нуждался в деньгах, веч­но недоволен графом, но, получив деньги, сейчас же их спускает <...>. Переписывал он усердно, иногда до того усердно, что на­доедал и Льву Николаевичу и мне... Часто он кое-чего не разбирал (да и трудно быва­ло иногда разобрать не раз зачёркнутое, пе­речёркнутое, перестановленное, переправ­ленное) — не смея сам взойти на верх, слал за мною, объяснял, в чём дело, горячился, что не понимая писать не может...» (там же. С. 111). Переписавший более сорока про­изведений Толстого (порой в нескольких вариантах), Иванов мог при переписыва­нии черновиков, не ограничиваясь только устной полемикой с автором, самовольно исправлять те места, с которыми был не со­гласен.

«Он исходил всю Россию — кажется, нет городов, где бы он не был <...>. Он нигде не уживался, но у Толстых ужился, хотя графи­ня не благоволила к нему, называя лишним. Он даже переехал с ними в Москву...» В Москве женился, но вскоре опять «куда-то ушёл», потом «то появлялся, то исчезал». «Сходить в Крым или на Кавказ ему было легче, чем иному съездить к Троице <...>. Это был бродяга по призванию, босяк по натуре» (там же. С. 111-112). Уходя каждое лето путешествовать по России пешком и унося с собой в вещевом мешке брошюры, книжечки и новые статьи Толстого, перепи­санные от руки, Иванов раздавал их встреч­ному люду, стремясь шире распространить учение Толстого; но в моменты запоя не раз «дарил, продавал или отдавал за водку» черновики писателя (ЯПЗ. 1. С. 368).

---

Дата добавления: 2020-01-07; просмотров: 150; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!