С корабля – на бал» не получилось
Через два дня провели собрание о результатах двухдневной работы, но они оказались пока неутешительны. Мало кто собрал и сдал норму – 60 килограмм. «Пока стоит хорошая сухая погода, надо собрать урожай хлопка высшим сортом, не допуская потери ни единой коробочки. А потом студенты должны помнить, что трёхразовое питание надо оправдать, чтоб колхоз не был в убытке». Последний аргумент был убедительным и как бы взывал к совести. Понятно стало, что сбор хлопка – это не времяпровождение на воздухе, как на отдыхе, не сбор так себе, как бы занятие между прочим. Устыдились, стали серьезно относиться, старались выполнять норму. Только 28 декабря нас вернули в город, сразу подвезли к бане, а потом уж все расходились по домам. Меня к себе пригласила Клара, утром после завтрака мы отправились на занятия. А мысль одна не давала покоя: где же я жить-то буду? Пошла к родителям Мадины. «Зайнаб-опа, пусть пока мои вещи побудут у вас, пока я с квартирой определюсь», - робко попросила я. Уловив мою вопросительную интонацию, она с ходу развеяла все мои сомнения и опасения. «А чего определяться: живи у нас. Место Мадины свободное, приезжает редко, да если и приедет, вы же подруги, теперь будете как сестры», - это предложение бесконечно доброй женщины, с сочувствием и пониманием отнесшейся к моему положению, я восприняла как провидение бога, благодарила со слезами на глазах. «Не плачь, сейчас чай будем пить, потом дети придут из детского сада, Камиля и Анвар – дети Гульсум, а там и дедушка придет с работы с буханкой хлеба, он ведь в пекарне тестомесом работает», - сразу же я получила полную информацию о членах семьи и кто чем занимается. Главой дома была она сама, Зайнаб-опа, а вскоре я ее стала звать Зайнаб-аний. Она сама решила вопрос моей жизни, даже не советуясь ни с мужем, ни со старшей дочерью. В этом доме я обрела вторую семью, чужой себя здесь не ощущала. Обстановка дружелюбная, открытая, я привязалась к детям, подружилась с Гульсум-опа, с большим уважением относилась к родителям своей подруги, так бескорыстно приютившим меня. Весь учебный год прожила я здесь беззаботно, непринужденно, отдавая свою мизерную стипендию, которая, конечно, не покрывала даже расходов на питание. Утешала себя мыслью: начну работать, обязательно буду стараться платить добром за добро. Как только появлялась возможность поехать в город, я приезжала сюда, как к себе домой, здесь меня всегда встречали приветливо, гостеприимно. В моей жизни мне всегда везло на не только хороших, но и прекрасных людей, добрых, искренних, с широкой душой, готовых помочь.
|
|
|
Глава X
Незабвенная, уникальная Зайнаб-аний
|
|
|
Семья Зайнаб-аний жила в коммунальной квартире, в одной из комнат бывшего дома богача в центре старого города. В большом дворе было несколько таких отдельных квартир, где дружно по соседству жили две узбекские семьи с детьми, учительница Сабира-опа с дочерью Дилярой, одна русская семья, состоящая из матери с отцом, дочери Нади с мужем, Татьяна Абрамовна с полуслепой матерью, так и оставшиеся в Андижане после войны, считая, что жизнь у них состоялась и здесь, и нечего возвращаться к руинам: «от добра добра не ищут».
К Зайнаб-аний запросто заходили соседки за советом, с просьбой (без комплексов) за любой мелочью: за солью, спичками, за кусочком хлеба, как правило, «в долг без отдачи» просили «горсточку муки», пиалушку риса, узбечки пьют зеленый чай, а к ней приходили за черным-индийским. «Зайнаб-опа, не кипит ли у вас самовар? Можно, я кипяточком свой чай заварю?». В общем, дверь не закрывалась, за одними ходоками приходили другие – и никому никогда ни в чем отказа не было. Только однажды она с нескрываемым сарказмом юмора успела произнести: «Низам картны гына сурап килмасеннар.» - «Только бы не приходили одолжить моего старика Низама, ну как бы я без него?..» - как тут же очередной проситель, робко осведомился, дома ли хозяин, хотел у него махоркой разжиться. Мы своим громким смехом смутили парня, и на его вопрос, отчего мы смеемся, не ответили, но Зайнаб-аний отсыпала просимое из запасов мужа. Нет, она поистине безгранично щедра, добра – никогда никого не осуждала. Если могла, делилась всем, а потому была всеми уважаема. Ни одно женское застолье по любому поводу во дворе без нее не обходилось.
|
|
|
Как-то мы вдвоем остались одни, Зайнаб-аний попросила рассказать о том, как мои родители оказались в Узбекистане, будучи коренными жителями Башкирии. Я подробно рассказала обо всем, что знала сама, слышала от мамы. Узнав, что мой папа был в составе татаро-башкирской бригады по ликвидации басмачества, Зайнаб-аний поведала мне свою историю.
Родом она из Стерлитамака, одна из пяти дочерей богатого купца Баязита. Однажды он вернулся с гостем-иранцем (их называли персиянами) из Макарьевской ярмарки. Гостю понравилась старшая дочь Сарвар, по обоюдному согласию состоялось сватовство, сыграна пышная свадьба – и молодожены отправились в Андижан. Вскоре родные получили письмо, в котором Сарвар сообщала о своей счастливой жизни в богатом доме в окружении многочисленных родственников и слуг, в атмосфере всеобщей любви и обожания. Писала часто, приглашала в гости родителей, сестер. Родилась дочь Гавхар (с юности была ведущей артисткой узбекского драмтеатра), потом сын родился, семья пребывала в состоянии спокойной жизни в достатке, без каких бы то ни было неприятностей.
|
|
|
Зайнаб-аний вышла замуж за своего соседа, семья была среднего достатка. Молодые поженились по любви, родился сын Галяутдин. Когда сыну исполнилось 4 года, Зайнаб-аний с сестрой Камилей и с сыном решили навестить Сарвар-тутай, которая неустанно их приглашала в своих письмах. До Андижана добирались на поезде почти 10 суток. На вокзале их встретили сестра с мужем, приехавшие в собственном фаэтоне. В суматохе объятий, восклицаний, вопросов, как доехали да не устали ли в дороге в такую жару, утратили бдительность: потеряли мальчика. Когда рассаживались в фаэтон, спохватились про ребенка. Его нигде не было видно. До поздней ночи искали, расспрашивали людей, обращались за помощью к службе железнодорожников. Тщетно… мальчик пропал бесследно. Слезам и горю не было предела. Радость встречи обернулась непроходимой болью. Возвращаться домой без сына Зайнаб-аний боялась гнева отца и мужа. Да так и осталась жить у сестры. Вскоре в Андижан прибыла татаро-башкирская бригада, посланная правительством на борьбу против басмачей. Миловидная, молодая женщина, Зайнаб, приглянулась одному из командиров роты, который просил ее руки (по мусульманскому обычаю) у мужа старшей сестры. В обстановке военных лет (гражданская война на территории России, в Средней Азии – с басмачеством) менялась жизнь, менялись и люди. Зайнаб была вынуждена решать свою судьбу, стала женой человека, который в числе своих соратников боролся за установление Советской власти. Но счастье замужества было недолгим: в одной из стычек с басмачами он был смертельно ранен. В комнате при казарме Зайнаб испытала участь молодой вдовы, ждущей рождения ребенка. Красноармейцы заботились о ней: приносили продукты, воду, рубили дрова, а когда родилась дочь, назвала её Гульсум, ребенок пришел в этот мир, не познав отца, он погиб, когда Зайнаб была на седьмом месяце беременности. Без тени ухаживания, просто желая помочь одинокой вдове с ребенком, красноармеец Низам, друг погибшего, проявлял пристальное внимание к работящей, строгой и скромной женщине. К ней часто приходила и сестра Камиля, пока еще незамужняя. Низам присматривался к обеим сестрам, но его выбор пал на Зайнаб, и она благосклонно приняла его предложение. А жених, ставший мужем, вскоре привел своего сослуживца, неженатого татарина, чтобы познакомить с Камилей. Предполагаемые жених с невестой понравились друг другу и после скромной свадьбы стали жить тоже в комнатке при казарме по соседству с Зайнаб до тех пор, пока не завершилась миссия по ликвидации басмачества в этом регионе. В мирные дни Низам работал в пекарне до самых своих последний дней, а муж Камили был бухгалтером в какой-то конторе. Так и жили три сестры в Андижане, общаясь и помогая друг другу.
В конце апреля 1929 года у Низама и Зайнаб родилась дочь, назвали её именем Мадина, которую нянчила Гульсум в свободное от учёбы время. Низам к Гульсум относился как к родной дочери. При случае всем говорил, что он – отец двух дочерей, обе – любимые. Счастье девочки, что она выросла, не зная, что Низам – отчим. Только, когда записывали её в школу, она удивилась, что у неё другая фамилия, а не Масютова.
Судьба Галяутдина
Мадине было лет пять, когда Зайнаб по счастливой случайности встретилась со своим сыном, которого потеряла на вокзале в первые же минуты своего вступления на узбекскую землю. Длительные поиски ни к чему не приводили. Смириться с этой утратой она никак не могла. Незатухающим факелом горела боль в груди все эти десять лет.
Однажды Зайнаб-абий шла с рынка двумя сумками, наполненными фруктами и дынями. Вдруг её догоняет подросток лет тринадцати-четырнадцати и спрашивает по-узбекски: «Опа, вас случайно не Зайнаб зовут?»
- А если и зовут, тебе-то что?
- Мою маму звали Зайнаб, а вы на неё похожи.
- Почему звали? А где она сейчас?
- Да она меня потеряла, а добрый человек нашёл меня и привёл в свой дом. Из случайных разговоров взрослых людей я узнал, что он не нашёл. а похитил меня. У моего отца (я его так называю, потому что он ко мне относился по-отечески), не было детей. И вместе с женой они воспитывали меня, как своего сына. Теперь я вырос, помогаю по дому, по хозяйству, за покупками хожу на базар, в магазины, учусь в узбекской школе.
Зайнаб-абий внимательно слушала это повествование, присматриваясь к его лицу, попросила подойти поближе, осторожно повернула его голову и за ухом увидела родимое пятно. «Г,аляутдин!» - вскрикнула женщина и потеряла сознание. Юноша стоял возле неё безмолвно, потом обратился к проходившей мимо женщине, чтобы она посмотрела на потерявшую сознание и помогла ей. Прохожая оказалась отзывчивой, подошла, взяла её за руку, приоткрыла веки, дала мальчику белый платочек, чтобы он намочил его в арыке. Влажным платочком, то и дело помахивая им, чтоб был прохладнее, она стала вытирать ей лоб, лицо. Минут через десять Зайнаб-аний очнулась, схватила за руку подростка, говоря: «Сын мой, мой Галяутдин!» - гладила его по голове, лицу и плакала. Вокруг собрался народ, привели милиционера, в его сопровождении Зайнаб-аний, держа сына за руку, вернулась домой, счастливая и радостно возбуждённая.
Но милиционер не мог «чужого» ребенка оставить у той, кто признал его своим. Понадобились свидетели: к счастью, сестра Камиля оказалась дома, прибежала, запыхавшись, вместе с мужем. Она сразу признала своего племянника не только по родинке, но и по глазам его родного отца, которого Камиля хорошо помнила: ведь они жили по соседству на берегу реки Ашкадар в городе Стерлитамаке, мальчик оказался внуком купца Баязита. По совету Низама, во избежание неприятностей со стороны людей, вырастивших и воспитавших похищенного, давших ему новое имя и свою фамилию, Галяутдина отвели в дом старшей сестры – Сарвар-опа, которая была замужем за купцом-азербайджанцем. Просили не выпускать его на улицу, пока не соберут на него нужные документы.
Оказывается, Зайнаб-аний хранила его метрики, показания трёх свидетелей было достаточно, чтобы признать её подлинное материнство. А Низам, как военнослужащий в запасе, через военкомат добился права обучать своего сына в Ташкентской военной школе. Они часто ездили к нему в училище, в отпуск он приезжал к родной матери, которая сдерживала его от искушения навестить прежних – «андижанских родителей из узбекской семьи». Они больше с ним не встречались. Может, они от страха быть наказанными, сами о себе не заявляли. Галяутдин успешно окончил училище, был направлен на службу в Кушку, часто писал письма, что скучает по отцу с матерью и сестренкам, Гульсум и Мадине. Когда он приезжал в отпуск, мама всё время спрашивала у него: «не женился ли он, вроде бы и пора?»: очень ей хотелось внуков понянчить. Узнав о смерти отца Галяутдина, Зайнаб-аний рискнула поехать на родину после двадцати с лишним лет. Вместе с сыном, приехавшим в отпуск и с Мадиной они приехали в Стерлитамак, где уже не застали и её отца с матерью, пообщались с родными, погостили у многих, навестили могилы ушедших в мир иной, поплакали, помолились и через месяц вернулись в Андижан. Галяутдин был очень доволен тем, что познакомился со своими сводными братьями и сестрами, за что был благодарен матери, организовавшей эту поездку.
В очередной приезд сына в отпуск Зайнаб-аний села на своего «любимого конька» насчёт его женитьбы: «Мама, а что ты скажешь, если я женюсь?» - «Ой, давно, сынок, я жду этого события. Только знаешь, у меня будет одно условие...» - «Какое?» - «Когда я её окликну, чтоб не отвечала: «Чаво-о?». Тут Галяутдин рассмеялся. Оказывается, уже четыре года, как он женат; сыну уже было три годика, дочери – год и два месяца. Оставив семью в привокзальной гостинице, Галяутдин поехал к матери, чтобы «прозондировать почву». А вспомнив её условие, предложил ей прокатиться на фаэтоне. Привёз в гостиницу и представил:
- Мама, вот, познакомься, это моя семья, жена Оксана, сын и дочка.
Тут Зайнаб-аний бросилась обнимать, целовать детей и сноху, напрочь забыв про своё условие, видя перед собой красивую, стройную молодую женщину с пышной косой, уложенной короной вокруг головы. По-доброму отнеслась она к розыгрышу; взяв внуков в свои руки выбежала на улицу остановить фаэтон, еле дождалась, пока сын со снохой, собрав вещи, спустились к ней и все вместе поехали домой, к дедушке. По дороге обсудили, как ему тоже и сестрам устроить сюрприз. Состоялась суматошно-счастливая встреча – знакомство к всеобщей великой радости. Каждый день был нескончаемым праздником. Их радость передалась и соседям, которые наперебой устраивали торжественные застолья. Так прошло лето 1940 года.
Через год Галяутдин не мог приехать: началась война, и, как кадровый военный, он с первых же дней был призван в действующую армию, был награждён орденом Боевого Красного Знамени, а в конце 1942 года сноха написала о том, что получила извещение о его гибели. На этом их связь прервалась, на письма, которые писала Мадина, ответов не поступало.
Рассказав мне об этой почти неправдоподобной судьбе старшего сына, Зайнаб-аний горько плакала, доставала фотокарточку, благодаря Аллаха, надоумившего всей семьей сняться на память в день последнего приезда Галяутдина. Рассматривая внуков, гадала, предполагала, сколько сейчас им лет, где живут, как учатся. Я представляю, как же ей было тяжело: обрела сына, его семью и опять всего лишилась.
Дата добавления: 2019-11-16; просмотров: 182; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!