Наша интернациональная коммуналка
За стеной нашей казённой квартиры, тоже трёхкомнатной, жил механик, дядя Захар Силкин, с женой, тётей Марфушей и тремя детьми (она была в положении четвертым ребенком). Их старшая дочь Шура на три года моложе меня, очень бойкая, шустрая, трудолюбивая, всегда у нее находилась какая-нибудь работа, и она быстро с нею справлялась. Если совпадало, что мы в один день моем полы, так я еще полквартиры не домыла, а она уже свою закончила работу и начинает мне помогать. И так у нее все быстро и ловко получается. И когда я ей говорю об этом, как бы хваля ее, она мне тут же выставит свой аргумент:
- Так я же - нянька, мне надо успеть Вовку накормить, в школу собрать, Толика в детсад отвести (потом родился Геночка уже в отсутствие папы), вскипятить молоко для Гены (ему шел шестой месяц), напоить и спать уложить. Мама придет на обед, покормит его, а потом я ему должна хлеба намочить в молоке и покормить до прихода мамы с работы. Поэтому я и научилась все делать быстро.
Да-а, против такого аргумента, как говорится, ничего не скажешь.
Мы, дети войны, рано приобщались к труду, рано взрослели, переносили все тяготы жизни без нытья и капризов: стояли в очередях за хлебом, за сахаром, в редких случаях за морковным джемом – все это по талонам, которые, не дай бог, потеряешь – месяц голодает вся семья. И такие случаи были не редкостью. Местных жителей, а также эвакуированных спасало обилие дешевых фруктов и овощей, чего-чего, а спасительных витаминов было вдосталь, благодаря им и выживали. К приходу с работы мам готовили зеленые щи, благо, на огородной части двора росла грядка со щавелем, в бассейне нам разрешали рыбачить (пожарные нам делали удочки с крючком, учили наживлять червячков), попадались, кроме мелочи, даже сазаны и карпы. С горделивым видом мы с Шурой ожидали возвращения наших мам, говоря: «Угадайте, что мы вам приготовили на ужин?» Конечно же, им невдомёк, что тот же пожарный в первый раз учил нас калить хлопковое масло, на котором он для примера пожарил одного сазана, а остальное осторожно делайте сами, говорил он. Мы старались – и у нас очень хорошо получилось. Мама по запаху определила, что мы жарили рыбу, и безошибочно «угадала». «Тётя Тамара, а как вы узнали?» «Вот узнала, я ведь волшебница». Потом все вместе, то у нас на террасе, то у Шуры устраивали такие ужины. Нас хвалили, а мы скромно помалкивали. Да, маму мою зовут Мукарама, но ее коллеги по работе и соседи звали Тамарой, она была жгучей брюнеткой и идущей к ее лицу горбинкой на носу, в какой-то мере смахивала на армянку. Мои подруги звали её «тёть Тамарой», узбечки – Мукарамхон, Сажида-опа - Мукараматтай (искаженное произношение от полного слова «тутай», что означает «старшая сестра»), тётя Нажима звала Мукарама-опа, будучи старшей над мамой, Халифа-анкай звала проще: Мукар. Несмотря на обилие этих названий или кличек, мама одинаково отзывалась и ласково, и добродушно, не обижаясь, принимая во внимание, как должное. Только для меня она всегда была «мамой», самой дорогой и любимой. Она учила меня готовить оладьи, блинчики, суп с рисом, каши варить, а уже к 15 годам я умела варить плов (сначала наблюдала, как это мама делает, потом под её контролем, а вскоре и самостоятельно, без боязни приступала к приготовлению любимого блюда). Тут только одна сложность: своевременно прокалить хлопковое масло, доведя его до нужной кондиции. Дабы не переборщить, а то может сгореть, занявшись огнем, или будет невкусным, плохо пахнущим, если положить лук, потом мясо, не доведя до нужной температуры, усвоить пропорцию воды и риса, если рис крупный, воды можно чуть больше (на 2 стакана риса 3,5-4 стакана воды). Эти уроки по кулинарии мне пригодились на всю жизнь. Без ложной скромности скажу: все, кому приходится быть за нашим столом, говорят, что все получается очень вкусно, даже чай бывает отменно заварен.
|
|
|
|
|
|
Если в школе объявляли сбор варежек, рукавиц, носков для посылки на фронт, дома мы вечерами перебирали шерсть, учились прясть, мотали в клубок и вязали под контролем мам, чтобы вязка была ровной, чтоб не пропустить петлю (только с переходом на пятку у нас ничего не получалось, эту часть работы выполняли взрослые). Учащиеся всех классов (не без родительской помощи) принимали активное участие в сборе вещей, «чтоб на фронт их в подарок послать». Как правило, учителя объявляли результаты акции, поощряли лучших, тем самым способствуя негласному соревнованию между классами: «Все для фронта! Все для Победы!» - вот и вы тоже, наши дорогие ученики, делаете благородное дело для приближения победы, своим участием в сборе вещей согреваете руки и ноги наших бойцов, и они, зная, что стараетесь для них, еще сильнее будут бить врагов нашей Родины, нашего народа!» Такие речи звучали очень часто, это, несомненно, поднимало даже наш дух, укрепляло чувство патриотизма.
|
|
|
Сборщики хлопка
После уроков в школе ученикам начальных классов (я тогда училась в 4-ом классе) раздавали в школьном буфете по куску хлеба со стаканом сладкого чая или жиденького какао и, построив в колонну, учителя вели нас на колхозное поле собирать хлопок. Нам раздавали фартуки, когда он наполнялся, к нам подбегали старшеклассники с мешками, пересыпав хлопок, несли его на полевой стал для взвешивания, возвращаясь, они говорили, чье звено впереди всех по количеству собранного. Мы старались не отставать от других. Для нас, малышей, какие-то условия создавались, более приемлемые: чтоб мы тяжесть не таскали, а только собирали хлопок, подносили питьевую воду для тех, кто хотел пить. Как я теперь понимаю, эта опека и забота о детях – национальная черта узбекского народа, которая проявляется в повседневной жизни и в дни суровых испытаний особенно. Сезон сбора «белого золота» начинается со второй половины сентября и до середины декабря. Старшеклассники полностью прекращают учёбу, так же, как и студенты вузов и средних специальных учебных заведений. В течение зимы и весны они наверстывают пропущенное, а о каникулах напрочь забыто, ежедневно проводится по 6-7 уроков.
|
|
|
Собираем хлопок дотемна, все уставшие, но бодрые, возвращаемся к школьному зданию с песнями. Там нас встречают родители, и мы наперебой делимся впечатлениями о проделанной работе, чье звено отличилось, а бригадир колхоза угостил нас арбузом – такой факт нельзя пропустить. Видно, они жалели нас, взрослые сборщики, и всячески старались хоть чем-нибудь порадовать. Вот не забыла же я все эпизоды, которые сегодня предстали перед глазами в мельчайших подробностях. Наверное, с целью проверки бригадир обходил длинные борозды, приговаривая: «Балли, балли! Баракалла! Хормайлар!» - «Хорошо, хорошо! Молодцы! Работать вам, не уставая!» - «Хормайлар!» - часто слышно над полем, это ко всем такое принято пожелание: работать не уставая. Ненавязчиво, а убедительно бригадир считает нелишним напомнить, чтоб собирали мы хлопок внимательно, не оставляя на кусте ни раскрытой коробочки, ни общипок. После трудового дня (утром в школе, днем до позднего вечера на хлопке) наскоро поужинав, сажусь за уроки, не ложусь спать, пока все не сделаю. Сплю без просыпа, ведь, как не говори, работа с колоссальной нагрузкой на детский организм, зато на воздухе: при минусе, по поводу тяжкой работы, есть и плюсы, которые перевешивают: 1) коллективный труд сплачивает, мы болеем друг за друга, при случае стараемся помочь; 2) закаляемся в процессе физического труда; 3) нас кормят. В огромном казане повар готовит кашу или рисовый суп, а мы успеваем быстро съедать это за короткий промежуток времени, отпущенный на обед. Полевое питание – большое подспорье для эвакуированных детей: они живут в условиях (не приведи господь!) уплотнения в чужих домах, или во дворе, если сердобольный хозяин–узбек вычистит хлев и создаст хоть какое-то подобие жилища, пригодное худо-бедно просуществовать какое-то время. Эти дети умудряются прихватить с собой стеклянные баночки, не доедая сами, свою порцию складывают в посуду, чтоб принести домой для младшеньких братиков или сестренок. Многие из нас, «коренных, пахта-абадских», отдавали свой обед вот этим заботливым, рано познавшим беду и несчастье, голодным сверстникам, у которых такое «большое сердце»: не доедает сам, чтоб накормить других, не менее голодных. Вот таковы уроки жизни!
Прошло два года.
В апреле 1944 года сводки от Советского Информбюро были более радостными, победными, чаще звучали бравурные марши и веселые песни, мы все жили в ожидании скорой победы.
Пророчество цыганки
Однажды с Шурой пошли за колодезной водой во двор к соседям-железнодорожникам, в их колодце вода была очень вкусной (потому что они не ленились время от времени его чистить). Обе худенькие, тащим, перегнувшись на один бок 10-тилитровые цинковые ведра, наполненные до краев. На переезде остановились отдохнуть. И тут к нам подошла большая группа цыганок с ребятишками. Моя Шура, активная и сообразительная, тут же обратилась к одной из более пожилых цыганок: «Тетенька цыганка, скажи, когда мой папа приедет с фронта?» - «А ты, доченька, дай мне водички напиться, и я тебе скажу!». Шура разрешила. Цыганка, слегка нагнувшись, наклонила ведро, пригубила воды с его края, напилась и поблагодарила: «Спасибо тебе, девочка, попомни мои слова: твой папа будет пить эту воду…» Тут я тоже, спохватившись, задала ей этот же вопрос. Цыганка посмотрела мне в глаза и так грустно-грустно мне сказала: «Ты, доченька, на меня не обижайся, но твой папа уже никогда не приедет к тебе…»
Видно, я очень громко взревела, что мой рёв услышала мама, выходившая из конторы нефтебазы и, подбежав ко мне, спросила, отчего я плачу. Шура, опередив меня: «Ей цыганка сказала, что ваш папа не приедет никогда, и ещё сказала, что мой папа будет эту воду пить!». Я еще больше залилась слезами. Цыганки предусмотрительно отдалились от нас, и догонять их уже, чтобы отругать, не было смысла. Маме только оставалось утешать меня: «Не плачь, дочка, врут эти цыганки, откуда им знать, не верь им».
Мама взяла в обе руки наши ведра и до самого дома все успокаивала меня. А Шура шла рядом, сияющая и, как бы победоносная.
И что вы думаете? В 2 часа ночи за стеной послышался какой-то шум, скрип распахнутой двери, радостный вскрик тети Марфуши: «Захар!» - бросилась к нему, потом: «Шура, Вова, Гена, проснитесь, наш папа приехал!» Что тут было! «Ага, папа, вчера цыганка сказала, что будешь пить эту воду», - и, зачерпнув ковшом, тут же преподнесла отцу эту воду. Перецеловав всех, дядя Захар: «Ну-ка, Шурочка, дай-ка мне этой водицы, уж очень пить хочется». Ведь сбылось же предсказание цыганки! Разумеется, при первых же шумовых звуках мы с мамой были тут как тут. На радостях дядя Захар нас тоже обнял и поцеловал, задал и получил краткий ответ на свои вопросы: «А Лиза-то, как выросла, прямо невеста!» Мы ушли к себе, предоставив семье возможность насладиться радостью встречи.
Дядя Захар уже знал из писем, которые я писала под диктовку тети Марфуши, что Толика нет, он умер еще осенью. Наши мамы тоже дружили; если мама уезжала с отчетом и задерживалась на день – другой, всегда была в полной уверенности, что тетя Марфуша проявит заботу обо мне, или приготовит для меня обед у нас дома из наших продуктов, или позовет к своему столу, приговаривая, что вместе и кушать веселее. Если же соседка собиралась навестить свёкра с его второй женой (мать дяди Захара умерла еще до войны) в киргизском селе в 36 км от нас, то моя мама готовила на всех ребятишек обеды и ужины. Тетя Марфуша любила меня, говорила, что я ей как старшая дочь, хотя в бытовых делах Шура была намного хозяйственнее и смышлёнее. Но у меня перед ней был свой «высокий балл». Письма дяде Захару писала я. Тетя Марфуша отказывала Шуре, когда она изъявляла желание писать отцу: «Сиди уж, «писарь волостной», ты не пишешь, а царапаешь, как курица лапой. А у Лизы почерк ровный, красивый, отцу не стыдно читать такое письмо перед своими фронтовыми друзьями». После приветов от всех родных и знакомых я сообщала, что тетя Марфуша работает, дети хорошо учатся, а Шура такая умница и помощница, главный командир в доме. Все мои письма, все до единого, доходили до дяди Захара и он тут же писал ответ. Опять-таки я же их читала его семье. А еще была такая обязательная традиция: к ответному письму прилагался чистый листок, на котором я обводила ладошки с пальчиками, надписав имя каждого из его детей. Повторно получалось это нехитрое средство судить о взрослении детей: видно, он хранил предыдущие листки с ладошками и, сравнивая со «свежими», писал, что, как будто видит, Геночка стал уже большой. Приезд дяди Захара подавал надежду на возвращение и моего отца, и сосед часто нас утешал, что война скоро кончится, все вернутся с победой – в первую очередь вернется Мугафа Гайфуллевич при орденах и медалях. Увы!
Место работы механика было занято фронтовиком-инвалидом, дядя Захар не стал предъявлять ни прав, ни претензий. Вскоре съездил к отцу, видно, там для него нашлась работа, вернулся, со всеми нами по-доброму распрощался, забрал семью и уехал к отцу… Больше мы не встречались. Много чего пришлось пережить, даже трагических.
Глава VII
«Мы – молодая гвардия рабочих и крестьян»
Число учащихся резко сократилось, нам, местным, не хотелось сидеть на уроках в душных классах, и мы, босоногие девчонки, вслед за мальчишками уже в апреле месяце пошли на тот же завод, в отдел кадров оформляться на работу, где нас приняли в качестве «разнорабочих». Учителя нашли компромисс, одобряя порыв к труду, все же настаивали на том, чтобы мы продолжали учиться. С 8 утра до 17 часов вечера мы трудились, выполняя задания бригадиров, начальников цеха: мыли окна, полы в мастерских, подметали участки двора огромной заводской территории, для такой работы взрослых рук не хватало, а мы были самой подходящей «сменой» рабочего класса. В 18 часов в школе нас ждали учителя для проведения консультаций по математике, алгебре и геометрии, по русскому языку, истории и географии, по которым мы должны были сдавать экзамены. Занимались по три часа, в 21 час расходились по домам, а чувствовали себя настоящими взрослыми еще и потому, что отпала необходимость просить денег на кино и танцы в заводском клубе, а зарабатывали себе сами. Когда я узнала, что тружениками тыла могут считаться те, кто имел хотя бы документы о труде в течение шести месяцев, могут претендовать на льготы. В 1993 году я поехала в Пахта-Абад, зашла в отдел кадров завода управления и в архивах нашли ведомости о зарплате: за август 1944 года я получила за свою работу 128 рублей, в то время на рынке буханка хлеба стоила 100 рублей. Разве я думала в ту детскую пору, что мой скромный труд «вольётся в труд моей республики» и что позже я получу статус «Труженика тыла и ветерана Великой Отечественной войны», и что буду пользоваться льготами?
Вообще-то стаж у меня накопился «солидный»: с апреля 1944 года по август того же года, в сентябре я пошла учиться в школу. А уже с 15 сентября начальные классы оставались в школе: до обеда учились, потом шли на колхозное поле собирать хлопок до темноты. А учащиеся 5-10-х классов прекращали учебные занятия, также были мобилизованы на сбор хлопка. Мы же, те, кто работал на заводе, при желании могли трудиться там же. Этот вариант нас больше устраивал. Так что со второй половины сентября до середины декабря мы работали на заводе. Про учебу в 7-м классе я уже писала. Тоже с апреля по август 1945 года работала на заводе, ставшем родным до самого поступления в Андижанское педучилище №4.
Возвращаясь к тому времени, когда приходила пора сдачи экзамена в июне, на заводе нам разрешалось приходить на работу на два часа позже. Значит, сдать экзамены нужно во что бы то ни стало уложиться с 8 до 10 часов утра. И мы успевали. По русскому языку писали диктант, устный экзамен – по билетам, по литературе тоже. По алгебре и геометрии – письменный экзамен, по истории и географии – по билетам. Но экзамен по военному делу требовал от нас практических навыков: разобрать и собрать за считанные минуты противогаз, гранату, винтовку, рассказать о газах и мерах защиты, как вести себя во время воздушной тревоги.
Помню, как я отвечала по военному делу об устройстве противогаза, с деревянной винтовкой четко выполняла команду: «смирно», «оружие на плечо», «к ноге» - все на счет: «раз, два, три», «ползком марш!» Военрук был строгий, но похваливал нас, старательных, и многократно повторял, что мы – настоящие патриоты. «Тяжело в учении - легко в бою». Отдельно ставились отметки за строевую песню «По долинам и по взгорьям», «Марш танкистов» и др. Это в 5-м классе, а по окончании 6-7-х классов мы уже пели новые военные песни из кинофильмов: «Марш артиллеристов», песни из кинофильмов «Небесный тихоход», нравилось петь про пилотов, которым «пора в путь-дорогу». По окончании 7-го класса я получила свидетельство (предмет гордости моей мамы), в котором по всем предметам стояло «5» (отлично) и в педучилище была принята без экзаменов.
А что же мы делали на заводе? Первоначально убирались в огромных мастерских при страшном шуме и грохоте каких-то машин, оборудований, отделяющих хлопок от семечек, в другом цеху из них выжимали масло, из «лузги» вырабатывали жмых. Безотходное производство! Легкой считалась работа по уборке двора – на воздухе без утомительного шума. Много позже выполняли уже более ответственное задание.
На площадки грузчики сваливали тяжелые, квадратные кипы в размерах 1 метр на 70 см, обмотанные мешковиной и проволокой в три ряда, тканью мы должны были обшить угол, из которого торчала вата, и верх и низ кипы огромными иглами из проволоки. Бязь для обшивки выдавала бригадир, Хаят-апа, мамина знакомая. Она всегда нас поощряла, хвалила за то, что мы рано стали рабочими, правильно понимаем, что «Все для фронта! Все для победы! – не пустые слова, что даже дети, не боясь трудностей, встают на вахту труда. Она говорила, что эти кипы с ватой отправят в Иваново, там ткачихи выткут бязь для солдатского белья и портянок, а из более прочной ткани швеи сошьют гимнастерки и брюки (галифе). «Может это обмундирование, к которому вы приложили детские руки, попадет к вашим отцам, братьям, дядьям. Вот какая большая польза от вашей работы. Так что старайтесь. Молодцы, девочки!» Мы оправдывали доверие, работая с 8 часов утра до 12, торопили приближение времени обеда: очень хотелось есть! А кормили нас в заводской столовой бесплатно, по талонам. Как только услышим звон ударов у проходной по висевшему рельсу, сразу срываясь с места, мчимся к зданию столовой, надеясь, что прибежим первыми. Но не тут-то было! На заводе работали эвакуированные женщины, дети которых занимали для них очередь у раздаточного окошка. Мне запомнился Ёзик (так мама его называла, полное имя, наверное, было Иосиф), мальчик с большими черными глазами на бледном лице, красивые черные кудри делали его неотразимо прекрасным ангелочком. Ему было лет 7-8, худосочный от недоедания и болезней. И жалость охватывала при виде его, и умилялась я, когда он тоненьким голосочком спрашивал у толстой, потной поварихи: «Тетя Допса, что сегодня на обед?» «Богшт!» - отвечала она, вытирая рукавом потное лицо. В другой раз сама спрашивала: «Не хочешь ли, мальчик, хогошего жагкого?» Я так и не понимала, зачем ей надо было таким вопросом дразнить голодного ребенка. Ведь это жестоко, если даже в шутку, она была неуместна.
Наскоро пообедав, бежим к проходной, держа наготове пропуск, просим мужчин перевернуть кипы, чтобы приступить к обшивке нижней части кипов, шьём огромными иглами, порой укалывая ими пальцы. Работу заканчиваем на час раньше основной массы трудящихся, ибо надо успеть на консультацию в школе.
Однажды, проходя мимо нас, директор завода оценил наш труд, но в виде поощрения приказал отвезти нас на «подножий» корм. Заводское подсобное хозяйство бесперебойно поставляло в столовую огурцы, помидоры, кукурузу, зелень, капусту. Вот нас и определили для сбора и укладки овощей – и, наверное, там-то мы и на всю жизнь «навитаминировались» - ведь овощи, особенно, сладкая морковь, никогда не надоедают, а польза для молодого организма была высока неизмеримо.
К 7-му ноября было приурочено награждение тружеников завода. Я уже училась в педучилище. Одноклассники продолжали ещё работать. Мне сообщили, что я тоже в списке награждённых. Почти в декабре 1945 года я получила медаль в отделе кадров завода.
Выбор профессии
Всегда помнила наказ отца, чтобы я хорошо училась, помогала маме, во всем ее слушалась. Думаю, что меня не в чем было упрекнуть. На вопрос, кем я хочу быть, неизменно отвечала: «Учительницей». Примером для подражания были мамины сестры. На моих глазах «проходил процесс» проверок тетрадей, запись конспектов к урокам. Они пользовались авторитетом. На августовской конференции в докладе завроно всегда звучали в числе лучших учителей района фамилии сестёр Мустафиных.
На правах незваной гостьи «на празднике чужом» я присутствовала на конференциях 1939 и 40-х годов. Мои родители были ещё на работе, а дома одна оставаться я не хотела. Тёти-учительницы брали меня с собой, сажали на последнем ряду зала и просили сидеть тихо-тихо и слушать, о чём будут говорить докладчики.
Празднично, торжественно проходили августовские конференции учителей района ещё и потому, что в их работе принимал участие заведующий Анжиданским облоно Акчурин. При появлении в президиуме статного, красивого мужчины, зал заметно оживлялся. Из его рук получали почётные грамоты, награды за свой добросовестный труд мои тёти Сажида и Нажима. К великому сожалению, не помню его имени и отчества. Забегая вперёд, хочу рассказать о его сыне – Ренате Акчурине, который был выпускником Андижанской школы №2, окончил мединститут и стал хирургом, оперировал экс-президента России Б.Н.Ельцина. Сомнений по поводу его родства у меня не осталось, так как после того, как по ЦТ показали фильм «Возвращение на родину», то на экране я увидела и узнала того первого Акчурина в Андижане. Ренат встречался со студентами АндМИ, так же посетил городской парк, на территории которого находился летний кинотеатр «Шарк». Известный на всю страну хирург, очевидно, испытывал ностальгию о местах детства и юности, и в память о тех годах попросил сторожа на чистейшем узбекском языке, который не поддаётся забвенью, открыть дверь в зал этого кинотеатра. Скрип ржавого замочного железа и представший взгляду вид пустого зала, заросшего травой, и несколько сломанных, опрокинутых скамеек произвели на него удручающее впечатление. Это его настроение передалось и мне: ведь это наша юность бурлила здесь, на танцплощадке, и новые фильмы мы смотрели здесь, и отдыхали, прогуливаясь по аллеям...
Ах, этот Узбекистан... Мой Узбекистан! Страна очарований, земля тёплая, хлебная, солнечная, вся пропитана потом и слезами, верой и надеждой... «Яшасин Узбекистан, яшасин узбек йырлари!»
Рабочая атмосфера учительской конференции (после докладов, выступлений, секционных заседаний) заканчивалась большим праздничным застольем в колхозном саду, где звучала музыка, играл духовой оркестр, на смену танго, фокстроту музыканты из народного ансамбля «запускали» свою узбекскую зажигательную «Андижанку», что в пляс пускались все. Я же, в качестве бесплатного приложения, бывала свидетелем всех этих событий: в перерыве покупали мне в буфете все, что я попрошу, обещали повести меня и на вечернее празднество.
Столы ломились от множества яств, красивые девушки в атласных платьях и расшитых шёлком тюбетейках то и дело подходили к столам с подносами, меняли блюда, разносили чай в расписных больших чайниках. Веселье заканчивалось далеко за полночь, усталая от впечатлений, еды, я хотела спать, меня, полусонную, Нажима-апа сажала на спину и, сплетя свои руки под моей спиной, тащила меня до дому. Укладывали меня в постель и, просыпаясь утром, я опять не заставала дома родителей и горько сожалела о том, что не успела им рассказать, каким чудесным образом я провела вчерашний день.
Сирота
Не только папы я не дождалась, а даже осталась полной сиротой. Мама умерла 5 января 1947 года. Я тогда училась на втором курсе Андижанского педучилища имени Х.Х.Ниязи. Неизбывное горе не покидало меня. Почти каждую субботу мои подруги, Клава и Лёля, уезжали домой в Пахта-Абад к своим родителям; мне же было очень тяжело ехать туда, где уже не было своего дома, где бы с радостью встречала меня мама. Но подруги всячески уговаривали меня, что маму больше не вернуть, но тётя Галя (так они звали мою Халифу-анкай) очень любит тебя и всегда ждет, если мы приезжаем без тебя, она заходит к нам и спрашивает: «Почему не приехала Элиза, вы её не оставляйте, обязательно зовите ее с собой.» Сколько надо было проявить чуткости, такта и деликатности, чтобы сломить моё упорство и согласиться ехать вместе с ними! По сей день я благодарна им за верность дружбе, за моральную поддержку, так необходимую в первые месяцы моего сиротского одиночества.
Девятого мая 1947 года я приехала к Халифа-анкай на празднование Дня Победы. После завтрака тётя ушла мыть посуду к арыку, заодно прополоскать кое-что из белья. Проходивший мимо начальник учётного стола военкомата, находившегося через два дома, майор Альтшуллер поздоровался с тетей (знакомство на основании соседства) и спросил у нее, где сейчас находится племянница Элиза. Тётя ответила, что она как раз здесь, приехала на праздник. Альтшуллер попросил, чтобы я успела до начала торжественного парада на базарной площади зайти в учётный стол. Я тут же побежала и зашла в кабинет, даже не постучавшись. Молодой человек не сразу меня огорошил пренеприятным сообщением, а начал издалека, нашёл какие-то слова одобрения о моей учебе, желании стать учителем, выразил сочувствие по поводу кончины мамы, спросил, кто мне помогает, оказывает материальную помощь. И только потом, выждав паузу, - о празднике, который у всех вызывает радость и гордость за успехи Советской Армии, но бывают и печальные события: многие солдаты отдали свои жизни во имя Победы над ненавистным врагом. Вот в числе пропавших без вести оказался и ваш отец, Гайнуллин Мугафа Гайфуллевич, прочитав извещение, протянул его мне.
Я безмолвно приняла из его рук клочок желтенькой бумажки и застыла на месте. Он вежливо взял меня под руку и предложил проводить, ибо ему по пути и что ему надо бежать на площадь к открытию праздничного митинга и парада. Я не сразу сообразила, зачем он сказал, чтобы я обратилась в собес и собрала справки для получения пенсии.
Истерика у меня началась уже в доме тёти, она заголосила прежде, чем я издала вопль. После смерти мамы я еще лелеяла надежду на возвращение отца. А тут погасла последняя её искра. Чуть позже я рассуждала так: в плен попасть папа не мог, в Сталинграде только немцы были пленными. Папа мог только погибнуть, героически сражаясь, как солдаты, описанные К.Симоновым, М.Шолоховым. Это, наверное, какие-то штабисты проявили несерьезность, халатность, отписав, что, Гайнуллин Мугафа Гайфуллевич пропал без вести. Эта мысль не давала мне покоя. Я хотела докопаться до истины. В 1968 году после выпускного вечера, попрощавшись со своими питомцами, уговорила мужа мой отпуск начать с поездки в Волгоград, посетить знаменитый музейный комплекс, попытаться разузнать хоть что-нибудь в военкомате или музейных архивах, но ничего утешительного не нашлось. Даже, будучи на Поклонной горе в дни Победы 1998 года через электронный справочник я получила клочок белой бумажки с теми же сведениями, что имела 51 год тому назад.
Все эти десятилетия в ушах «стоял» голос цыганки: «Ты, доченька, на меня не обижайся, твой папа уже никогда не приедет к тебе…» Через три года после встречи с цыганкой я получила это «чёрное» уведомление. Откуда ей было знать в 1944 году, что моего отца уже нет, пропавшего в январе-феврале 1943 года? Кто, каким даром, когда и зачем наградил этот народ умением безошибочно предсказать, предвидеть судьбу людей? Ведь все сбылось из ею сказанного: дядя Захар пил эту воду, что «освятила» эта цыганка, а мой отец… даже не знаю, где развеян его прах.
На эти вопросы, при всем желании, никто не может дать ответа. С тех пор у меня никогда не возникало желания, никаких поползновений для общения с цыганками. При этом остаюсь ярой поклонницей Николая Сличенко и всей труппы театра «Ромэн»; бывая в Москве, дважды попадала на спектакли единственного в мире цыганского театра, восхищалась их игрой в постановках «Мы – цыгане» и «Закон предков».
Глава VIII
Юность
«Постарайся себя не терять…»
Александр Градский
Только в педучилище!..
С поступлением в педучилище как-то незаметно детская, подростковая пора жизни перетекла в юношескую. Жизнь в общежитии научила меня большей самостоятельности, хотя последние два года я уже знала, что такое труд в рабочем коллективе и как приходилось сочетать работу с учебой в школе. В выборе профессии решение принимала сама, наотрез отказалась поступать в медучилище, на чем настаивала мама. Легко было учиться и жить в городских условиях хотя бы потому, что мы, школьные подруги, я, Лёля и Клава, всегда и во всем были вместе. Одинаковый режим: подъем, зарядка, водные процедуры, завтрак в столовой при общежитии: титан с кипятком, манная или перловая каша, изредка рисовая, которую нам готовит Асма-опа, живущая тут же с дочерью в одной из комнат общежития – бывшего байского дома в старом городе.
Занятия начинались в 8 часов утра. Русский язык преподавал Коняев С.А., литературу – Поляков П.М., математику – Ходжаев, потом Пак Т.Т., историю – Кузнецов А.Г. Преподавание велось на высоком уровне, результаты контрольных работ и экзаменов свидетельствовали о хорошей подготовке студентов, с которых строго взыскивалось. Только учитель физики М.Арсланов вызывал наше всеобщее недовольство низким уровнем метода преподавания, что порой доходило до казуса. Например, однажды, объясняя новую тему, он говорил: «Сивирное сияье вот такой, как бабский юпка!» - и руками разводил над своей головой круг, показывая «форму и очертания» воображаемого северного сияния. Меня, комсорга, группа делегировала к завучу с просьбой заменить нам учителя физики. Вскоре наша просьба была удовлетворена, к нам прислали чрезвычайно строгого молодого учителя физики Тимофея Трофимовича Пака, говорят, что он до сих пор жив и до сих пор преподает. Но нам дал хорошие знания по физике, проводил опыты. В дальнейшем не было повода для конфликтных ситуаций. Учителя заслуживали уважительного отношения, оставили о себе добрую память. Особенно сочувственно мы относились к хромому историку. Он интересно рассказывал об исторических событиях, да так, как будто сам был их участником. Рисовал радужные картины о коммунистическом будущем, так что нам не терпелось скорее приблизить его наступление.
- Александр Григорьевич, ну скажите же, когда придет коммунизм?
- Надо полагать, что днём, - был его ответ.
Наивный вопрос, не менее наивный ответ, но он же нас не огорчал, а как-то успокаивал.
Методику преподавания вел Поляков Петр Михайлович, он же руководил нашей практикой в школе. Серьезно все относились к обсуждению урока, проведенного студенткой, указывали на недостатки, чтобы впредь не допускать их повторения, отмечали положительные моменты урока, хвалили за удачно найденную «изюминку».
На втором курсе обучения меня постигло горе: скончалась моя мама. Чтобы довести учебный год до конца почти без финансовой поддержки с чьей-либо стороны, а жить только на стипендию было, конечно же, очень трудно. Случайно перебирая мамину папку с документами, Халифа-анкай нашла несколько облигаций с выигрышами, которые проверить маме не пришло в голову, а теперь они мне очень пригодились. Расточительной я не была, но хватало безбедно прокормиться. В летние каникулы собиралась поступить в пионерский лагерь вожатой, чтоб накопить опыт общения с детьми, ведь через год предстояло мне идти в школу работать учительницей.
Письмо тёти Марьям
Но вдруг из Уфы от маминой старшей сестры Марьям пришло письмо с приглашением переехать к ним. Для решения этого вопроса собрались все тетушки у Сажиды, посовещавшись, обсудив все «за» и «против», подвели итог – надо ехать!
Дядя Хайдар, мамин двоюродный брат, с женой, тетей Таей, приехали в марте, чтобы быть ближе к нам, чтоб помочь. Дело в том, что его мать умерла при родах и осиротевшего мальчика моя бабушка вскормила своей грудью вместе с моей мамой. Они были погодками с разницей в три месяца. И поэтому дядя Хайдар маму считал родной сестрой, раз они одной грудью вскормлены. Из ранее написанного ему письма он знал, что от папы нет ни письма, ни весточки, что я учусь в городе, она же в доме остается одна и трудно жить в тревожном одиночестве. Вот он и хотел быть опорой нашей маленькой семьи, да опоздал. Моей дорогой мамы уже не было в живых. Дядя, мужчина, прошедший войну, награжденный орденами и медалями, узнав о смерти любимой сестры, горько плакал, не стыдясь своих слез. Он и остался здесь жить. Когда пошел в райком, чтобы встать на учет, секретарь райкома Негмотшаев, побеседовав с ним, предложил ему должность второго секретаря по общим вопросам. С апреля 1947 по август 1955 года он проработал на этом посту, снискав авторитет и уважение товарищей по работе и колхозников, общаясь с ними во время выездных совещаний или проверок хода работ во время посевов или уборок урожая. Результаты ранений и хлопотная работа в райкоме, ненормированная во времени, без соблюдения режима питания и отдыха отрицательно сказались на его здоровье, да и климат (жаркое лето и сырость зимой) способствовали ухудшению. Не задумываясь, он принял приглашение двоюродного брата Хадыева Адиуллы и переехал в Алма-Ату. Майор Альтшуллер мне говорил, чтобы я ходатайствовала о назначении мне пенсии за отца. Но я училась в городе, а приезжала только на воскресенье и то не всегда. Поэтому не получалось довести это дело до конца. Только с приездом дяди Хайдара это дело стронулось с мертвой точки. Он сам собрал все необходимые справки, приезжал в будний день в училище за моей подписью и к началу июля 1947 года мне была назначена пенсия, и я получила огромную сумму – более 11 тысяч рублей за все годы, начиная с января 1943 года.
Дата добавления: 2019-11-16; просмотров: 186; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!