Сельский учитель Давлетша Еникеев
Окончив Казанский университет, Давлетша Еникеев, один из передовых, революционно настроенных выпускников, прибыл в башкирскую глубинку, чтобы нести свет знаний населению, в лучшем случае умевшему читать и писать по-арабски. Мальчики учились в мактабе (школе), девочек обучала абыстай-жена муллы. С приездом нового человека старинный уклад в области образования резко изменился. Не одно поколение прошло школу этого молодого, изысканно одетого, всегда безукоризненно выглядевшего учителя, открывшего в деревне светскую школу, где преподавание, в основном, велось на русском языке. Учитель Еникеев снискал всеобщее уважение муслюмовцев за свой 8-летний добросовестный труд просветителя. Видя в лице моего деда, Мустафина Магафура, человека современных взглядов, обратился к нему с предложением, чтоб он стал инициатором обучения девочек в светской школе – и все пять: Марьям, Халифа, Мукарама, Сажида, много позже Сара и их подруги составляли костяк обучаемых совместно с мальчиками. Это был взрыв революции! Слыханное ли дело! Когда в городских условиях дети зажиточных горожан учились раздельно в мужских и женских гимназиях. Лично меня удивляло то обстоятельство, что у всех, кто обучался у Еникеева, был одинаково правильный, красивый почерк, с нажимом, наклоном, как того тогда добивались учителя. Я даже порой не могла отличить мамин почерк от папиного, равно как и от тетиных и дяденькиных. Забегая далеко вперед, не могу не сказать о том, что ученики Еникеева получили хорошую подготовку для будущего. Многие через несколько лет стали известными, заслуженными людьми в разных отраслях науки, техники, народного хозяйства. Например, Хадыев Адиулла, дважды награжденный орденом Ленина, дважды – орденом Боевого Красного Знамени и многочисленными медалями Отечественной войны 1941-45 гг. Полковник в отставке многие годы после войны служил в Зайсане, а потом на мирном поприще работал начальником Казтопторга в Алма-Ате. Ученый, архитектор Барый Калимуллин учился у Еникеева. Так же был учеником Еникеева мой муж, Ахмеров Биктимир Галиуллич… По его послужному списку мне открылся необыкновенный, трудовой путь. С 8-летнего возраста он батрачил на емашинских кулаков, но по настоянию Еникеева стал посещать школу и вскоре стал одним из лучших по успеваемости. А с установлением Советской власти от сельского учителя, работника следственных органов, прокурора, работника в нефтяной отрасли он «дорос» до министра социального обеспечения, был завотделом Башкирского обкома партии и зампреда Совмина БАССР и опять работа в «Башнефти» - вплоть до выхода на заслуженный отдых в статусе персонального пенсионера союзного значения. Скрупулезно, более чем добросовестно в течение 18 лет трудился Биктимир Галиуллич на общественной работе в Комитете народного контроля БАССР. За многолетний бескорыстный труд награжден орденом Трудового Красного Знамени, многими медалями и Почетными грамотами, избирался депутатом Верховного Совета Башкирской АССР.
|
|
|
|
|
|
И таких примеров немало, я записала данные сведения только о тех, чьи документы оказались в моих руках или со слов родных и близких людей.
Будучи заместителем председателя Совета Министров БАССР, Ахмеров Б.Г. на одном из заседаний поставил вопрос о награждении Еникеева Давлетши орденом Ленина. Ходатайство имело положительный результат. Несколько десятилетий спустя при благоприятном стечении обстоятельств старый учитель благодарил своего некогда «башковитого» ученика за высокую награду Родины. «Это дело твоих рук», - только и всего, что он мог сказать, испытывая душевное волнение.
Дедушкин «хурал»
Летом 1939 года мой дедушка, предвидя наступление недобрых времён, собрал в гости всех своих дочерей с мужьями и детьми, и сыновей. Приехали пять дочерей моего дедушки: Марьям, Халифа, Мукарама (моя мама), Сажида, Сара – родные сёстры. В гости к нему приезжали в эти дни все родственники всех поколений из дальних сел – Йонос, Лемезтамак.... И огромное количество гостей размещалось в большом доме с парадным и черным крыльцом; и я, уже повзрослевшая, угадывала в некоторых из них тех, кого копировал или пародировал дядя Мустафа. Съезд такого большого «хурала» для многих его участников был первым и последним: кого-то жизнь разбросала по городам и весям, мужская часть в своем большинстве полегла на полях сражений или канула в числе «пропавших без вести», как мой папа...
|
|
|
Но я на всю жизнь сохранила в памяти дедушкин порыв родственных чувств – собрать воедино такую «армию» родственников, гостивших у него неделями здешних, а мы-то, азиатские, провели здесь всё лето. Дедушка имел пасеку. Мы наслаждались медом, под ножом оказались корова, жеребёнок, несколько овец, не говоря об обитателях птичьего двора.
Здесь я познакомилась и подружилась с сыновьями дедушки от его второй, молодой, жены, которую он привёз из Екатеринбурга накануне войны 1914 года. От совместной жизни родилось восемь человек детей, но к 1939 году в живых остались только Шафкат 1926 года рождения и Рафиль, мой погодок. Нас, их племянников, было шесть человек только «азиатских», а из здешних – не перечислить, не сосчитать! Каждый прожитый день был праздником. Днём мы пользовались граммофоном с трубой в виде огромного цветка – вьюна. Особенно запомнилась грустная песня, исполненная женским голосом:
|
|
|
Калпагым бар – шалем юк,
Шаль алырга халем юк.
Ходай бирмаган бахетне
Сатып алыр халем юк.
«Сатып алыр халем юк...» – почему-то врезались в мою память именно эти строчки, как потом оказались для меня пророческими.
Вечерами наш граммофон был «экспроприирован- национализирован» взрослыми, но песни из хриплых пластинок надоедали и самопроизвольно возникал многоголосый хор, слышный на всю округу.
Незабвенная Халифа-анкай была обладательницей великолепного голоса, который выделялся на фоне всеобщего хора. Звучали старинные башкирские и татарские песни «Аллюки», «Зиляйлюк», «Тафтиляу», «Зюльхиза», «Сибела сасак», «Таштугай»... которые уступали место озорным частушкам и весёлым задорным песням под пляску. Ни за что мне не забыть этот праздник души! Только год-два спустя «душу омрачает» известие о гибели Талгат-абыя, позже - Шафката. А в январе 1949 года Рафиль, студент первого курса Башкирского мединститута, приехав на зимние каникулы домой, с отцом отправился на делянку за дровами в нескольких километрах от деревни. Погрузив сани, дедушка уехал, а Рафиль решил покататься на лыжах, которые прихватил с собой, да так увлекся, что не заметил приближения бурана. Вьюга закружилась, засыпала дорогу снегом, Рафиль заблудился. Его нашли на второй день, застывшим в березняке, петлей пальто зацепившегося к сучку ствола. Горе для всех было неизбывным.
Халифа-анкай
В начале марта 1937 года, поздно ночью к нам постучались, да так громко, что даже я проснулась. Это приехала мамина сестра, Хэлифа-анкай (за нежность и ласку ко мне я так её называла) с мужем, дядей Нухом, дочерью Анией – Аней. В сенях звучали радостные возгласы, поцелуи, шум, который, как всегда, бывает несколько бестолковым при первых моментах встречи. Когда все немного успокоились, а Халима-аби уже внесла кипящий самовар, разговоры пошли в более спокойном тоне. Как доехали, как мама, Талгат... При этих расспросах Халифа-анкай заплакала и тихо-тихо сказала: «Мамы больше нет...» Тут все в слёзы, громкий плач. Вообще-то из писем мы знали, что после нашего отъезда в августе 1936 года бабушка к осени заболела. Узнав о её недомогании, более лёгкая на подъём Халифа-анкай наскоро сорвалась с работы сама, мужа заставила следовать её примеру и с дочкой Аней в ноябре уже были у бабушки. Проявляли о ней заботу, осуществляли должный уход, но коварный недуг, в то время неподдающийся лечению, рак, оборвал её жизнь, унёс в могилу всеми нами любимую дорогую бабушку. Ей было 62 года. («Урыны жаннатта булсын!» – «Царство ей небесное!»)
В связи с болезнью и позже со смертью бабушки свадьбу тёти Сажиды отложили до осени, и 7 ноября она состоялась по узбекскому обычаю: шумная, многолюдная, пышная, с большим размахом, длившаяся три дня. Она вышла замуж за самаркандского узбека Закиржона Хафизова, потомка какой-то ветви иранского шаха. У них вскоре родились сын Ильхом («вдохновнеие»), дочери Дилорам («душа рая») и Ирина. Очень талантливые дети от смешанных браков.
Вместе с Халифа-анкай приехали Фаттах-абый с женой Шамсинур-апа и сыном Ильгизом, названным в честь моего брата, рано покинувшего этот мир... В первые дни их приезда в доме воцарилась тягостная обстановка, вызванная кончиной бабушки. Но постепенно боль утраты утихала. Халифа-анкай пошла в школу учительствовать – уже третья Мустафина в одной школе. Дядя Нух нашел подходящее место службы, Аня вместе со мной ходила в детский сад. Но вскоре тёте в школе выделили одну комнату с крыльцом на школьный сад и они от нас съехали, но я уговорила оставить Аню у нас. Консенсус был найден. Тётя очень любила свою дочь и не хотела где-то жить без неё, но мы часто навещали их, и они приходили к нам с ответным визитом.
К весне этого же года к нам приехал «народный врачеватель» Хакимьян бабай с дочерью. Как хороший профессионал, он сразу заметил нездоровое состояние дяди Фаттаха, полного мужчины с красным лицом, его мучило высокое давление. При его тучности надо было принять срочные меры по облегчению. И Хакимьян-бабай рискнул (к моему ужасу, я впервые была свидетелем кровопускания), он хирургическим ножом у предплечья сделал надрез, кровь буквально хлынула потоком, когда она остановилась, «врач» чем-то помазал, потом перевязал рану стерильным бинтом, заставил выпить полрюмки водки и уложил в постель. Через день-другой дядя покинул ложе больного. Лицо его приняло нормальный цвет, и он вполне выздоровел. Я так обрадовалась, когда он вышел из комнаты и сел с нами за стол ужинать. Я по дому в те дни ходила тихо-тихо, разговаривала шёпотом, очень боялась, что он умрёт. А папа всем говорил, какая у него благоразумная дочь, которая больше всех переживала за больного, вела себя без обычных капризов.
Летом приехала ещё одна пара, намного моложе предыдущих. Хотя они прожили почти год, я почему-то не запомнила ни их имён, ни их самих. Чем-то они не понравились бабушке Халиме, она ворчала, выговаривала папе, зачем он содержит такую «орду бездельников» - «нея тотасын арамтамакларны». Папа убедительно ей противоречил, говоря, что, когда люди оказываются в затруднительном положении, им нужна помощь, её надо по возможности оказывать. Жизнь может преподнести всякие сюрпризы, может, в будущем не мне, так дочери моей они тоже в чём-то помогут. Она же: «Жди, держи карман шире, не похожи они на сердобольных людей, готовых ринуться на помощь». В этом вопросе брат с сестрой общего языка не находили, а Халима-аби оказалась бесконечно права...
Гайнолы
В то время папа работал заместителем директора МТС, товарища Белякова (к стыду своему, забыла имя-отчество, хотя и училась и дружила в одном классе с его дочерью), русского человека, ни слова не знавшего по-узбекски. Так что работники МТС чаще всего обращались к «Гайнолы» (слива), так они на узбекский лад звали моего отца – Гайнуллина, который решал многие вопросы (теперь говорят «проблемы») без проволочек, незамедлительно, согласовав их с директором. Особый подход нужно было соблюдать в деле обучения девушек-узбечек вождению трактора, организовать соцсоревнование, поощрение передовиков. Вообще, как бывший военный, папа сам был хорошим организатором и требовал от подчинённых дисциплины, положительных результатов труда. Его авторитет был непререкаем. Он пользовался уважением аксакалов, учтиво с ними здоровался, когда они выходили из мечети.
Один из сотрудников МТС, Турды-Ахун-ака, настолько уважал моего отца, что старался ему подражать (и это все замечали) даже во внешнем облике. Облачился в рубашку и брюки, похожие на одежду моего отца. Купил такую же, как у папы, фуражку, с людьми говорил спокойно (его прежде называли «бакрак Турды-Ахун» – «крикун») не торопясь, внятно, вникая в суть дела или спора. Резко изменил свой крикливый тон, что раньше многих раздражало. В его перемене коллеги видели влияние моего отца на него и одобряли его почтительное отношение ко всем, без выделения кого-то на особый разряд. Он часто к нам приходил с гостинцами из своего сада-огорода, что я всегда вежливо здоровалась с тех пор и до самой учёбы в Ферганском пединституте. Он всегда интересовался моей учёбой, а позже – работой.
Одна из последних встреч с этим добрым, благожелательным человеком, почтенным аксакалом произошла 10 мая 1957 года. И вот при каких обстоятельствах. На празднование очередного дня Победы, целых три дня, я поехала в Пахта-Абад. Надо было порадовать тётю, что заканчиваю учёбу, через два месяца получу диплом с отличием (какая самоуверенность!), предстоит ещё госэкзамены сдать. Халифа-анкай встретила меня с большой радостью, любила меня как свою родную, и очень обижалась, что я не приезжаю на каникулы. Я же тогда поставила перед собой цель: хорошо учиться, получать повышенную стипендию, ни на чью помощь не надеяться, не быть никому обузой, дабы не было повода кому-то сказать, что это они помогли мне получить высшее образование, не хотелось быть зависимой. Бог миловал! Всё было так, как я задумала. Жила в институтском общежитии, а в летние каникулы работала пионервожатой в лагере. А главным подспорьем было – массовый выезд студентов на сбор хлопка (с начала октября до конца декабря). Жили в колхозном управлении, или нас раскидывали по домам колхозников. Мы были обеспечены трёхразовым горячим питанием. Норма сбора – 60 кг в день, при выполнении которой полагалась премия в виде отреза штапельного полотна или даже крепдешина, и даже денежное вознаграждение; я была обладательницей и того, и другого, так как не только выполняла норму, а даже перевыполняла: 100-120 кг собирала в день двумя руками, не позволяя себе лишнего отдыха, кроме перерыва на обед. Своим личным примером влияла на сознание сборщиков хлопка из института. Каждый вечер на пятиминутках подводились итоги дня. В труде «закалялась, как сталь», ещё и потому, что все четыре года обучения была комсомольским вожаком – сначала группы, потом курса, факультета и института. Я же была старше своих однокурсников на четыре года, и поэтому со мной считались и уважали, слушались. Имею «Почётную грамоту» как лучший сборщик, и дважды была делегатом областных комсомольских конференций.
Урок жизни от Турды-Ахун-ака
...Когда тётя провожала меня в Фергану, я на остановке увидела Турды-Ахун-ака в компании седобородых аксакалов; чувствовалось, что главным среди них был бывший председатель колхоза, который в дни нашего детства, завидев нас у «Доски показателей» (самолет, поезд, лошадь, черепаха), поощрял наш интерес, хвалил за то, что мы способствуем повышению трудовых результатов родителей, помогаем правлению колхоза в улучшении дисциплины, ответственности за порученное дело, качество работы.
И вот спустя 20 с небольшим лет, мы встречаемся на автовокзале, ждём свой рейсовый автобус и, когда он подошел, спокойно, без толкотни, размещаемся на своих сиденьях, согласно купленным билетам. К счастью, я со своими знакомыми оказалась в рядах напротив, и мы все три часа в пути проводили в беседе, отвечая на вопросы друг друга.. Турды-Ахун-ака знал о смерти моей мамы, также о том, что отец не вернулся с фронта и, обращаясь не только к своим спутникам, с которыми едут в священные места Ферганской долины, Шахимардан, своеобразный хадж, чтобы помолиться в известной мечети, поклониться праху убиенного поэта Хамзы-Хаким-зады Ниязи (закиданного камнями) и могилам священнослужителей; рассказал так, что все пассажиры слышали, что я – дочь очень хорошего, достойного человека «Гайнолы», что он работал у него в подчинении и многому научился, что они хорошо воспитывали своё единственное дитя, которое, осиротев, сумело устроить своё будущее, вот заканчивает институт и будет наших детей обучать русскому языку, без знания которого в современной жизни нашим внукам, правнукам просто не обойтись. В конце своего импровизированного монолога он достаёт катмон (портмоне) и, вынув сторублёвую купюру, протягивает мне, говоря: «Бери, дочка, они тебе сейчас очень пригодятся, возьми это как подарок от меня в благодарность твоему отцу». При этих словах я засмущалась, покраснела, слёзы потекли из моих глаз, протянутую сторублёвку не беру, а тут председатель берёт её из его рук и, добавив своих две, встаёт с места и, приблизив своё лицо к моему заплаканному, чётко и громко проговаривает: «Дочка, не принято отказываться от денег, которые люди вам дают от чистого сердца, в память о ваших благородных родителях и за то, что вы выбрали свой правильный путь. Бери, дочка, не обижай нас своим отказом!» И тут все пассажиры хором: «Бери, бери, возьми, баракалла, афарин! Как хорошо, что люди помнят твоих отца и мать. Бери, возьми, дочка!» Сгорая не знаю отчего, я поблагодарила, и, благо, мы добрались до пункта назначения; не спеша, все вышли из автобуса, я вышла последней и удивилась, что большинство пассажиров стояли, как будто ожидая, когда я выйду. Я ещё раз от души поблагодарила их за внимание и понимание: «Рахмат, ата-буалар, якши дамолинглор, эсон-омон кайтып келинглар уйларингизга, бола-чакаларингизга тинчлик, муваффакият тилайман.» - «Спасибо, мои отцы и дедушки, желаю, чтоб вы в добром здравии вернулись в свои дома, к детям и внукам, и всем вам желаю успехов и добра.» Они все меня поблагодарили за добрые слова, давали советы, и мы, довольные друг другом, распрощались.
В комнате общежития я своим однокурсницам рассказывала, обливаясь слезами от нахлынувших чувств, которым дала полную волю, об этих милых аксакалах, проявивших душевную теплоту, щедрость души, чуткость и такт, каких не часто встретишь в кругу цивилизованных, культурных интеллектуалов. Мои слушательницы тоже прониклись к ним заочным уважением, найдя, что среди простых людей большинство отличается чуткостью и отзывчивостью, готовностью разделить и радость, и горе, прийти на помощь. Вот эта поездка стала доказательством, свидетельством высокого духовного менталитета узбекского народа.
Глава VI
Школьные годы… незабываемые!
Задолго до поступления в школу я уже умела читать и писать, и тем не менее загадочное слово «школа» для меня обладало какой-то притягательной силой. Я все время спрашивала у мамы: «Я когда пойду учиться в школу?» - «Как только тебе исполнится 8 лет». Считая по пальцам оставшиеся годы, я успокаивалась: не так уж и много, всего два года. И вот наступил тот благословенный год и день, когда мама повела меня записываться в школу. Это было в середине августа 1938 года. Нас встретила пожилая учительница. «Евгения Борисовна», - представилась она. Мама назвала себя и сказала, что привела свою дочь. «Как тебя зовут, девочка?» - спросила учительница. «Элиза», - довольно бойко ответила я. «Какое красивое имя!» - восхитилась она. Я зарделась, засмущалась… Евгения Борисовна задала мне несколько вопросов, чтоб прервать моё смущение, я на них дала быстрый ответ, по ее просьбе прочитала небольшой отрывок какого-то рассказа, рассказала наизусть фрагмент из «Сказки о рыбаке и рыбке». Удовлетворенная моим умением читать и писать, Евгения Борисовна записала меня в свой 1 «А» класс школы имени Ежова (вскоре она стала лучшей школой района, но уже имени Свердлова). С первого по седьмой класс я сидела за одной партой с неизменной подружкой Лёлей, жившей по соседству. Мы с ней дружили еще с дошкольного возраста. Вместе ходили в детский сад.
В самом начале учёбы Евгения Борисовна провела с нами беседу о животных. Настолько убедительным был тон, что я на всю жизнь запомнила эту беседу и следовала её советам.
- Детки, кто из вас любит кошек и собак?
- Я, я, я…
- А у кого дома есть эти животные?
- У меня, у меня…
- Это хорошо, что вы любите кошек и собак, значит, вы хорошие, добрые детки. Только запомните мой совет: вы с ними играете, гладите, но, приходя домой, не моете руки, наверное, забываете. После игр с животными, с кошками, собаками, и даже, если поймали воробья, обязательно мойте руки с мылом, потому что в шерсти этих животных заводятся паразиты, их называют (и пишет на доске по слогам) э-хи-но-ко-ки (и просит нас повторить несколько раз хором), они могут вызвать расстройство, болезнь в вашем организме. Милые детки, запомните то, что услышали…
В другой беседе Евгения Борисовна предупредила, что вредно грызть семечки: от них в организме появляется болезнь «аппендицит», который вырезают на операционном столе. Я вам советую избегать этой напасти. Ведь вы же не хотите операции…
Я была, наверно, очень мнительной: после таких уроков на тему гигиены ни разу в последующей жизни не погладила ни одной кошки, а собак панически боюсь до сих пор (наслышана, что они кусают руку, которая подаёт им хлеб или косточку, или даже грызут хозяйских детей). И от семечек напрочь отказалась (тогда свято следовала советам любимой учительницы, а теперь не грызу: зубов нет).
Я всегда была отличницей, на родительские собрания папа с мамой ходили вместе, им было приятно слышать из уст Евгении Борисовны хвалебные отзывы об их единственной дочери, (то бишь обо мне!), что она хорошо говорит по-русски и диктанты пишет без ошибок, что девочка воспитанная, очень активная. Говоря по правде, наша учительница обо всех своих питомцах говорила только в превосходной степени. Она любила нас: «милые детки», «мои любимые», «вы моя радость», такие ласковые слова всегда на нас действовали магически. Наши родители очень уважали Евгению Борисовну, а про нас и говорить нечего: на перемене мы окружали её и каждый старался взять её под руку, после уроков мы не спешили покидать класс, а ждали, когда она соберёт свои книги, тетради, сложит в сумку, затем какую-то часть пути её к дому мы все вместе провожали её и тепло с ней прощались. Очень в доступной форме объясняла она нам правила поведения, говорила о необходимости быть между собой дружелюбными, помогать друг другу в коллективе и что только в дружбе, в умении легко будет преодолевать любые трудности. Получая тетрадки, я любовалась, как она своим красивым почерком красными чернилами в начале строчки написала образцы букв с правильными элементами прописных и строчечных: «Тт, Уу» и т.д., а я уже старалась подражать её почерку. Даже во второй половине учебного года мы всё ещё писали крупными буквами в тетради в косую линейку, добиваясь правильного нажима и наклона, памятуя о том, что нам учительница напоминала, чтоб мы писали красиво, ибо по почерку определяют характер человека. «Вы ведь не хотите, чтобы о вас думали, как о человеке с плохим характером, вот и старайтесь вырабатывать хороший почерк», - говорила она много раз. Уроки она вела спокойным тоном, в классе стояла тишина, иной раз директор школы заглядывал в класс: «А я думал, что в классе никого нет, молодцы, у вас хорошая дисциплина», - и закрывал за собой дверь. Его похвала нравилась нашей учительнице, мы это видели по её лицу – и сами радовались.
Спасение утопающей
Наступила весна. Центр Пахта-Абадского района разделен руслом реки, бурной во время весенних разливов, отсюда и название ей – Тентяк-сай, что в смысловом переводе означает «дурная река». Вода сносит мосты, остаются на своих местах неизменно только его «быки» - опоры. Проблематично осуществление перехода на противоположный берег: вброд исключается, бурный поток, несущийся с огромной силой, сшибает с ног даже вполне солидных мужчин. Местами есть очень опасные, глубокие ямы, омуты, круговороты. И только очень опытные арбакеши – возчики перевозят людей на арбах с большими, высокими колёсами, «прощупывая» им одним известные участки, места брода. Стоит ли говорить о том, с каким риском сопряжено это перемещение! малейшая оплошность – жди беды! Бывает, что и лошади начинают безумствовать, когда на них накатывает большая волна. Несколько арб след в след идут караваном за вперед смотрящим арбакешем; в воздухе раздается: « Чу! Чу!» - успокаивающее лошадей (У меня до сих пор это в ушах стоит, это я сейчас могу сравнить с виденным в документальном фильме спасением ленинградцев через Ладожское озеро).
На той стороне есть автобаза, магазины, аптека, амбулатория, ещё какие-то конторы, колхозные правления – и людям надо утром добираться до своего рабочего места, а вечером возвращаться домой. В один день два раза подвергать свою жизнь неминуемой гибели! Но не было случая, чтобы законопослушный человек совершил прогул или опоздал на работу. Все доверялись этим спасителям-арбакешам. Хвала и честь смельчакам, берущим на себя ответственность за человеческие жизни! Несколько моих одноклассниц, например, Роза Батыршина, жила на территории автобазы, я всегда «болела» за неё, из дома с Лёлей выходили раньше, чтобы встретить Розу. Когда она прыгала с арбы – и мы, подхватив её, бежали в школу, каждый раз спрашивая, не страшно ли ей переправляться через Тентяк-сай. Она неизменно отвечала, что в первые дни боялась, а потом стала привыкать, даже глаз не закрывает, хотя арбакеш её предупреждает об этом.
В течение апреля, мая, особенно по вечерам на берегах бывает многолюдно, водная стихия захватывает людей, которые с жалостью реагируют на стремительный поток, в котором потонули живность, домашний скарб, наверное, от начисто размытых глинобитных дехканских (крестьянских) жилищ, деревья, вырванные с корнем... Да, это зрелище, конечно же, не для слабонервных. А зрители переживают от своей беспомощности перед силами природы, приносящими людям несчастья, созерцание быстро проносящихся перед глазами предметов удручает и нагнетает, вызывая уныние.
Школьники старших классов находились на экскурсии во время этого бешеного наводнения.
В преддверии Первомайского праздника я с несколькими подружками гостила у тёти Сажиды, которая жила в доме недалеко от берега. Мы разделись и «грели» воду босыми ногами у самого подмостка. Здесь было мелко, но поток был бурливым. Как-то незаметно от других, я отдалилась, утратила бдительность, и очередная большая волна подхватила меня и понесла, окуная в мутный поток. Я нахлебалась, кричать не могу от испуга. Мои подружки стали неистово кричать, прося о помощи. На моё великое счастье, учитель услышал детские крики о помощи и увидел головку, то выныривающую, то пропадающую под водой. Пока он раздевался, десятиклассник Бикбаев опередил его, бросился в воду в одежде, поплыл по течению, настиг утопающую и вытащил за волосы. Ему навстречу плыли ещё двое юношей и всеобщими усилиями спасли меня. На берегу откачивали, изо рта и носа фонтанировала мутная вода, учитель делал искусственное дыхание – пока я не открыла глаза. Об этом событии мне рассказывали во всех подробностях многие очевидцы. Кто-то побежал в магазин, где работала моя мама. Она прибежала, запыхавшись, схватила меня и целовала, целовала, и благодарила учителя, его учеников, у самой текли по щекам слезы, а через несколько дней мы втроём – я, мама, папа, посетили Бикбаевых (к сожалению, я не помню имени моего спасителя, хотя в первом классе училась вместе с его сестрой Раей). Сердечно благодарили, и мама подарила ему вышитую рубашку из московского шелкполотна, чему он был несказанно рад. А его мама стыдила за то, что он принял подарок, но как бы журила за «меркантильность»: благородные поступки надо совершать бескорыстно. Но мои родители наперебой нашли нужные слова, аргументы в пользу юноши. За чаепитием разговор зашёл о завершении учебного года, у него спрашивали, куда он хочет поступить. Но из скромности, «не загадывая вдаль» (А.Твардовский), он сказал, что надо сначала выпускные экзамены сдать. Домой мы возвращались уже поздно ночью, довольные благополучным исходом дела.
Подходил к концу учебный год. Наступила весна, мы хорошо подготовились к Первомайским торжествам: песни, танцы, стихи, очень любили строить пирамиды: заняли первое место, даже не заметили, как подошло 20 мая. На родительском собрании наша любимая Евгения Борисовна не могла не сказать: «Желаю, чтобы дети и родители хорошо и с пользой отдохнули в летние каникулы, были бдительными, и не дай бог повторения беды, которую испытала и пережила наша Элиза накануне Первого мая. Я очень рада, что наши старшеклассники оказались такими смелыми, способными на отважные поступки!»
В Пахта-абаде у нас было много знакомых, да и учителя и учащиеся школы, все говорили: «Наша утопленница долго будет жить!» Да, видно, на роду у меня была прописана кармическая предопределённость! Слава богу, надеюсь безбедно и счастливо прожить отпущенное мне Всевышним время и, конечно, при добром здравии.
Случай с моим потоплением запомнился мне на всю оставшуюся жизнь. Я стала бояться воды, избегала купания даже в неглубоководном арыке. Но папа говорил, что надо побороть свой страх и учил меня плавать в бассейне на территории нефтебазы.
В июне сай начинал мелеть, пересыхал. мы уже не боялись и лезли в воду в поисках, где можно не только ноги намочить, но и окунуться. Преодолевая страх, я научилась хорошо плавать «брассом», «кролем». Эти навыки пригодились во время отдыха в Крыму, в Ялте, и в Сочи, загорая на пляже и купаясь в волнах самого синего Черного моря, я получала истинное наслаждение.
Повествуя об арбакешах, надо сказать и о том, что при всей их смелости, ответственности за жизнь перевозимых ими людей, это было неимоверно бескорыстные люди: за перевоз денег не брали с учащихся, с рабочих и служащих, с колхозников, вынужденных дважды в сутки подвергать свои жизни серьёзной опасности. Когда я сейчас рассказываю об этом, мне не верят, всеобщий скепсис на эту тему - самоотверженности и бескорыстности простого человека. Я не знаю, что руководило этими арбакешами, кто им платил и сколько – я так и не могу дать ответа на этот вопрос. Как бы то ни было, в моей памяти они остались людьми, достойными доброй и светлой памяти! Мир их праху! Ведь это люди из 30-х, 40-х годов двадцатого века, каких сегодня, на заре третьего тысячелетия, вряд ли встретишь на жизненном пути..
Хотя тогда никакие события не омрачали моё беззаботное детство, и на улице светило майское солнце 1939 года.
Мы после родительских собраний были отпущены на каникулы. Июнь месяц я провела в санатории – в живописном уголке Ферганской долины, в Вуадыле. Искусные повара готовили необыкновенно вкусные завтраки, обеды и ужины, и никто меня не уговаривал, чтоб я съела кусочек «за папу, за маму», сама ела с великим удовольствием и даже от добавки не отказывалась. У нас были очень хорошие воспитатели, находили нам интересные занятия: рисование, вырезание, лепка чередовались с подвижными играми, пением, танцами. Хотя это не пионерлагерь, но к костру в конце смены готовились все группы. Задорно пели на репетиции «Три танкиста», «Дан приказ ему на запад» (так лучше запоминалось «Прощание» М.Исаковского), «Чайка» была любимой песней. И вот надо же! К детям с концертом приезжала сама Тамара-ханум с ансамблем, только что вернувшимся из Франции, где они выступали в порядке культурного обмена. Она рассказала, что весь Париж насвистывал и напевал так им понравившуюся озорную мелодию «хили-или, ёрим...». Надо ли говорить о том, что мы тоже эту песню, исполняемую дуэтом, хорошо знали, и отныне она всегда звучала в группах, на репетиции. Приезжала также Халима Насырова, говорила, что дарит нам песню «Ойи-ей», тоже очень задорная песня. Я её исполняла перед многочисленной родней в деревне у дедушки, куда мы приехали в начале июля и гостили до 25 августа 1939 года.
Учительница вторая, третья, четвертая…
По приезду домой сразу побежали в школу с Лёлей: завтра 1 сентября и надо было узнать, в какой смене мы будем учиться. Первая же новость нас сразу огорчила. Оказывается, наша любимая Евгения Борисовна уехала на свою родину, а наш 2«А» класс будет вести Татьяна Зиновьевна (вообще-то она Танзиля Зиннуровна, не знаю, что заставило её подстроиться на русский лад). Почему-то у неё с нами никак не налаживался контакт. Вид у неё был строгий, и голос соответствовал её виду, мы её плохо слушались. Она даже приводила в класс директора. А он удивлялся: «Неужели это те же ребята, что учились у Евгении Борисовны? Кто же вас подменил?» Мы молчали, а меж собой горячо обсуждали, что Татьяна Зиновьевна никогда не улыбается, не говорит «милые детки», только сердится и уроки ведет неинтересно. Встанет к доске лицом, а к классу спиной и пишет молча столбики примеров. «Решайте», - только и скажет одно это слово.
Единственно, чем она запомнилась: две толстые русые косы с завиточками (локонами) на конце украшали её спину. И когда, стуча мелом, писала на доске, косы в такт движению её руки перемещались на её спине. Кончился бесконечно тянувшийся учебный год. Наш класс перевели в другую школу, где параллельно с нами обучалось несколько узбекских классов. «Была без радости любовь – разлука будет без печали» - очень кстати меткая поговорка в нашем случае. Притираемся к новой обстановке, окружению, в классе появились «новенькие» мальчики и девочки. Но нам крупно повезло с учительницей. Любовь Яковлевна Колосова была необыкновенно красивой, одевалась с большим вкусом, изящная, стройная, всегда гладко причёсанная на прямой пробор, а сзади волосы подобраны под валик. Артистка да и только! Мы с восхищением вдыхали аромат дорогих духов, исходящий от её нарядов. При всём этом великолепии, она была бесконечно добра, приветлива, ласкова. Незаметно и быстро проходили уроки, даже звонок с урока вызывал недовольство. Дисциплина и успеваемость в классе была достойна похвалы. Наши сердца были покорены ею, и мы старались ничем не омрачать нашу любимую учительницу.
Однажды на уроке пения она предложила нам спеть на конкурс самую свою любимую песню. Смельчаков не находилось, то ли сознавали, что мастерством пения не обладали, то ли стеснялись и скромничали. Немного подождав, Любовь Яковлевна: «Ну, тогда я начну» - и таким чудным голосом, завораживающим слушателей, она запела: «Любили они друг друга крепко, когда ещё были детьми, и часто-часто они клялися, что не забудем друг друга мы». Мы замерли (муха пролетит, было бы слышно), а потом дружно все захлопали, просили: «Спойте еще!» Но она сказала, что конкурс объявлен, не будем по списку вызывать, а смело выходите к доске и пойте. Это был последний урок в этот день, и мы пропели еще один урок с половиной. Вот что значит добрый пример учителя! Ох, и любили же мы нашу Любовь Яковлевну! Счастлив учитель, если с учениками найдет контакт – и работе доставляет радость, и самоутверждение вызывает гордость. Учебный год подходил к концу. Хоть это и были мирные дни, но взрослые то и дело обсуждали события на политические темы, казалось, «в воздухе пахло грозой». Но надежда, что нам ничего не грозит, вселяла уверенность, что все будет хорошо. Впервые в жизни я познала прелести отдыха уже в пионерском лагере под Кокандом. Опять-таки была в восторге от питания на свежем воздухе (столовая располагалась под виноградником). Пионервожатые разучивали с нами целые сценарии, новые песни, готовились к «костру» задолго до окончания смены, привлекали к трудовому процессу: окучивали грядки подсобного хозяйства, пололи, поливали насаждения, подметали двор, убирались в палатах, дежурили в столовой. Незабываемое впечатление осталось от однодневной экскурсии в Коканд, прогулки в парке, посещение музея в бывшем дворце кокандского хана, обед сухим пайком на лужайке и позднее возвращение в лагерь после просмотра фильма «Мы из Кронштадта» в городском кинотеатре. Был также организован поход на природу, к священным прудам, окружённым многолетними вербами. Там нас научили плавать наши пионервожатые, сумевшие нас убедить, чтоб мы воды не боялись, а смело ныряли и плавали. Я им благодарна за их настойчивость, была боязливой трусихой, а здесь преодолела свой страх.
Глава VI
Война!..
Ровно через два дня после похода страшная весть поразила всю страну. После обеда 22 июня 1941 года нас всех собрали в зале помещения слушать радио. Так мы узнали о начале самой страшной, бесчеловечной войны, начатой Германией в нарушение договора о мире. Уже 24 июня мама приехала за мной и по просьбе родителей за всеми остальными пахта-абадскими детьми. Из лагеря нас привезли в Коканд на полуторке в обед, а поезд в Андижан уходил ночью. Никаких сухих пайков на дорогу не выдали, а в магазинах сразу опустели все полки (ведь совсем недавно во время экскурсии по городу мы тратили свои деньги на всевозможные сладости). Маме пришлось покупать с рук узбекские лепёшки и в ближайшей к вокзалу чайхане накормить всех нас, приехали к утру в Андижан – та же история с продуктами в магазине. Купив лепешек, огурцов и помидоров, мама покормила всех и на попутке мы добрались до Пахта-Абада, все разошлись по домам, горячо благодаря маму за проявленную заботу. Здесь были разновозрастные дети: младше и старше меня. Когда начался учебный год в четвертом классе, в школе эти старшеклассники оказывали мне доброе, теплое внимание, угощали фруктами из своего сада. Когда мы заканчивали 3-й класс у Любовь Яковлевны, по списку в журнале числилось 48 человек, так что она потребовала о разделе. Никто, естественно, не хотел учиться у Тамары Павловны. Я оказалась в своем классе, а Лёля – в другом. Мы же никак не хотели расставаться. Как ни тяжело было мне принять решение, но новый учебный год с подругой Лёлей мы начали у Тамары Павловны. Она была настоящим педагогом в самом добром смысле этого слова! Конечно же, мы скучали о своей любимой учительнице, на перемене забегали к ней, а бывшие соклассники сочувствовали нам, встречали нас благожелательно, позволяя общаться с Любовью Яковлевной. Тамара Павловна оказалась мудрой женщиной, «сцен ревности» не устраивала, а находила нужные слова, чтобы мы не чувствовали себя несправедливо переведенными из своего коллектива. Все равно на переменах вместе общались, играли, большую перемену проводили в школьной библиотеке за игрой в шашки, домино.
Время-то было военное, все тяготы переживали сообща, учёбу совмещали с трудовым процессом во время хлопкоуборочной кампании.
Дата добавления: 2019-11-16; просмотров: 219; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!