Глава II. Человек и его потребности 38 страница
Конечно, благоразумный законодатель не отступит от принципа в своей творческой деятельности без достаточного основания. Но возможны случаи, когда то же общественное благо, из-за которого законам не придается обратной силы, заставит отступить от этого начала. Общество не мирится более с теми правами, которые были приобретены при прежнем законе напр., на рабов, на крепостных, и желает изгладить немедленно следы того, что является позорным воспоминанием, поддерживающим безнравственные чувства, против которого одержана победа. Если отменяется наказание за деяние, которое до сих пор считалось преступным, невозможно карать, с момента обнародования нового закона, деяния, совершенные при старом, если не стоять на точке зрения Канта, отстаивавшего идею возмездия.
В области уголовного права, с точки зрения законодательной политики, могут представиться следующие случаи: 1) предполагаемый закон устанавливает наказание за действия, которые до сих пор преступными не признавались; 2) предполагаемый закон отменяет наказание за действия, которые до сих пор признавались преступными; 3) предполагаемый закон изменяет наказание за действия, которые до сих пор считались преступными, смягчая или усиливая карательные меры. В первых двух случаях законодатель всегда придает обратную силу новому уголовному закону, т.е. освобождает от наказания тех, кто совершил действия, которые при прежнем законе не подлежали каре, а также тех, кто совершил действия, за которыми, по новому закону, не признается более преступный характер. Наибольшие сомнения, как в теории, так и в законодательствах, возбуждает третий случай. Возможны различные решения вопроса: а) К преступному действию применяется закон, действовавший во время совершения его, но закон более мягкий всегда получает обратную силу. Таково решение германского уголовного кодекса (§ 2). b) К преступному действию применяется закон, действующий в момент наложения наказания, но если он строже карает, то не получает применения в отношении деяний, совершенных при старом. Такова точка зрения указа 27 марта 1846 года, определявшего применение уложения о наказаниях 1845 года *(535). с) К преступному действию, совершенному при старом законе, применяется наказание, определенное новым законом, если только действие считалось преступным и прежде. Таков взгляд уголовного уложения 1903 года, допускающего в подобных случаях лишь смягчение наказания *(536).
|
|
|
Таким образом, возможность и даже целесообразность придавания закону обратной силы с точки зрения политики не подлежит сомнению. Наши Основные Законы прямо признают это, постановляя, что каждый закон имеет силу только на будущее время, кроме тех случаев, когда в самом законе постановлено, что сила его распространяется и на время предшествующее *(537). Общее начало, которым руководится законодатель в обычном своем творчестве, - это отрицание обратной силы за новыми законами. По исключению законодатель, руководствуясь принципом целесообразности, отступает от этого начала и придает новому закону обратную силу.
|
|
|
Совершенно иначе ставится вопрос с точки зрения догматической. Органы управления, судебного или административного, ни в каком случае не могут придать закону обратной силы, как бы это ни казалось им целесообразным, если только самим законом им не вменено в обязанность распространить действие нового закона и на случаи, предшествовавшие его обнародованию. В качестве догматического положения начало "закон обратной силы не имеет" отличается безусловным характером.
Однако, если все законодатели признают это начало, то почти ни одно не развивает его, ограничиваясь самым кратким и общим формулированием. Особенно большие трудности возникают в области гражданского права, где всякое правовое столкновение должно быть разрешено и где обнаруживается особая многообразность и сложность отношений, подлежащих судебному разрешению.
|
|
|
Сказать, что закон должен иметь силу только на будущее время и не касаться прошлого, не значит еще выяснить те затруднения, которые возникают при попытке проложить грань между старыми и новыми отношениями. Если бы законодатель перечислял все возможные случаи вероятного столкновения между прежним и новым законами, вопроса не существовало бы. Но такого перечисления не дает ни одно законодательство, да и дать его не в состоянии. Если бы законодатель наметил по крайней мере какие-либо общие признаки, установил руководящее начало. Но даже этого не делает ни одно законодательство, хотя это возможная задача.
Очевидно, что ответ может предложить только теория права, давая свое объяснение различию прошедшего и будущего в мире права. Правда, некоторые сомневаются в возможности отыскать такой принцип, а другие отрицают возможность дать такой принцип помимо законодателя *(538). Но при таком взгляде мы должны были бы отказаться от применения положительного права. Чтобы применить закон, нужно выяснить фактические условия его применения. Не применить закон за невыясненностью судья не вправе. Значит, принципиальный выход должен быть найден.
|
|
|
Наибольшим распространением пользуется теория, которая признает, что новый закон не касается приобретенных прав (droits acquis, erworbene Rechte) и, наоборот, вполне применим к простым ожиданиям (simples expectations, blosse Hoffnungen). При всей общепринятости этой точки зрения *(539) можно сомневаться в ее правильности. Выражение "приобретенные права" противополагается в философии права "прирожденным правам", а в рассматриваемой теории это выражение составляет противопоставление "нерожденным правам", откуда создается неудобная двойственность значения. С другой стороны, противопоставление прав и ожиданий неуместно там, где речь идет о действии нового закона на правовые отношения. Наконец, субъективное право есть состояние, а для определения действия законов во времени необходимо иметь ввиду моменты.
Другая теория исходит из противопоставления права и интереса, допуская обратную силу закона в отношении интереса, и отрицая ее в отношении субъективного права *(540). Эта точка зрения должна быть признана совсем несостоятельной. Всякое субъективное право содержит в себе защищаемый объективным правом интерес. Касаясь прав, новый закон неизбежно касается и интересов, хотя отрицание интересов не есть еще игнорирование прав.
Каждый новый закон попадает в круговорот юридических отношений, где одни уже погасли, другие зарождаются, третьи, главная масса, продолжают свое существование. Все они, каковы бы ни были по своей природе, основываются на каком-либо юридическом факте. Юридический факт составляет начальный момент того длящегося состояния, которое называется юридическим отношением. Момент совершения юридического факта является решающим для отличия прошлого от будущего в правовой сфере. Юридический факт - есть момент времени и потому его легко сопоставить с новым законом, которого вступление в силу есть также момент времени. Для решения вопроса, какой закон, новый или старый, должен быть применен к данному юридическому отношению, необходимо определить, произошел ли юридический факт, на котором оно основывается, до вступления нового закона в силу или после этого момента: в первом случае будет применен старый закон, во втором - новый. С догматической точки зрения, нельзя применять новый закон к отношениям, основанным на юридических фактах, уже происшедших до того момента, когда новый закон вступил в силу. Юридическое отношение есть только последствие юридического факта, и потому закон должен обратиться всей своей силой на источник отношения, a не на последствия.
Возьмем некоторые случаи применения принципа. Обязательственное отношение, возникшее в силу договора или правонарушения, подчиняется силе того закона, который действовал в момент заключения договора или совершения деликта. Вещное право, приобретенное на основании юридического факта, происшедшего при действии старого закона, остается неприкосновенным при новом законе, изменяющем факты, обосновывающие право, напр., при новом требовании передачи, которая прежде считалась излишней. При наследовании по закону юридическим фактом, создающим наследственные отношения, является открытие наследства вследствие смерти, лишения прав и других событий. Следовательно, всякое законное изменение круга лиц, призываемых к наследованию, может иметь применение к открывшимся наследствам в зависимости от соотношения во времени двух моментов: вступления закона в действие и события, открывающего наследование. Наследование по завещанию предполагает, что завещательный акт, по своей форме, соответствует тому закону, который действовал в момент его составления. Приобретение права собственности по давностному владению основывается на продолжительном владении и потому необходимо, чтобы к моменту вступления закона в силу завершились все условия, называемые в совокупности фактом давностного владения: пока не истек полностью весь срок, юридического факта еще нет.
Так как органы управления, применяющие законы, должны считаться с последними изъявлениями воли органов власти, то предположение, в случае сомнений, должно всегда быть на стороне нового закона.
§ 42. Действие закона по месту
Литература: Bohm, Die raumliche Herrschaft der Rehtsnormen, 1890; Meili, Das internationale Privatrecht und die Staatenkonferenzen im Haag, 1900; Kahn, (Jahr. f. Dogm., т. 30, 36, 39, 40); Niemeyer, Zur Methodik des internationalen Privatrechs, 1894; Jilla, La methode du droit international prive 1890; Bartin, Etudes sur les effets internationaux des jugements, т. I; 1907; Pillet, Principes de droit international prive, 1903.
В пределах территории, подчиненной одной государственной власти, могут действовать только те юридические нормы, которые она намерена поддерживать. С другой стороны, государственная власть не может требовать признания установленных ею норм за пределами ее воздействия. Поэтому в пределах территории каждого государства могут иметь применение только те нормы права, которые соединены с велением власти, все равно, будет ли содержание их выработано ею самой или заимствовано.
Насколько дело касается отношений, завязавшихся между гражданами одного и того же государства, на его территории, вопрос не возбуждает сомнения. Суд обязан применять к спорным отношениям, подлежащим его рассмотрению, те законы, которые установлены его государством.
Обязательность применения действующих на данной территории законов сталкивается с допустимостью для тех же органов управления, в той же местности, применять законы, установленные другим государством.
При тех оживленных сношениях, в которых находятся между собой в настоящее время государства Европы, в высшей степени затруднительно, если каждое государство настаивает на исключительном применении его законов. На территории современного государства находится постоянно не мало иностранцев, а за пределами территории его подданные ищут удовлетворения своих интересов в других странах. Подчинить иностранцев исключительному действию законов государства, в котором они пребывают, значит поставить в то же положение своих подданных, выехавших за границу. Это отразилось бы немедленно на интересах того экономического оборота, которым связываются современные государства. Поэтому мы наблюдаем, что все государства допускают в пользу иностранцев отступления от законов, которые установлены для своих подданных. При этом они не вырабатывают, конечно, на эти случаи особых законов, но указывают только, законы какого государства должны быть применяемы судом к тем или иным отношениям, если оно установилось за границей, если в нем участвует иностранец.
Не может подлежать сомнению, что все такие указания законодателя, составляя выражение его воли, обязательны для подчиненных ему органов управления. Это также положительные законы данного государства и входят в систему действующего в нем права. Суд обязан применять иностранные законы, на которые ссылается законодатель, совершенно так же, как и все другие законы, которыми он должен руководствоваться, как и нормы обычного права, к которым его отсылает законодатель. Но за пределами таких указаний на иностранные законы или при отсутствии таковых, суд не обязан и не в праве применять нормы, не гарантированные государственной властью.
Между тем вопрос ставится иначе. Утверждают, что существует особая система права, международного, которая должна служить руководством для судьи при разрешении споров, возникающих между подданными разных государств, при том совершенно независимо от указаний законодателя. Эти положения обязательны для судьи в силу своего собственного авторитета, хотя бы законодатель не делал никаких ссылок на иностранные законы. "Различие между своим и чужим правом принимается в соображение лишь в том смысле, что судья устраняет от применения такие положения государственного права, которые стоят в противоречии с положениями родного права" *(541). Следовательно, судья обязан руководствоваться системой международного права, насколько этого не запрещают законы его государства. Таким образом, с этой точки зрения, над законами каждого государства господствует система международного права.
С этим взглядом невозможно согласиться. Где, спрашивается, основание, по которому судья должен применять к спорным правоотношениям законы иностранных государств по началам, выработанным наукой? Если к содержанию чужого закона сам законодатель не присоединяет своего веления, то что дает право судье применять эти законы, как будто нормы, принятые государственной властью.
В поисках за таким основанием ученые юристы оставляют догматическую почву. Некоторые желали бы видеть такое основание в безмолвном соглашении цивилизованных государств, следовательно, в предполагаемой общей воле законодателей. Однако подобная точка зрения стоит в противоречии с действительностью. Если все европейские государства безмолвно согласились допустить на своей территории действие чужих законов согласно общим началам, выработанным наукой, то чем же объяснить международные трактаты, которые явно определяют то, что уже будто бы допущено безмолвно?
Другие утверждают, что таким основанием является справедливость, заставляющая каждое государство относиться так же к иностранцам, как относятся за границей к его собственным подданным; взаимная любезность, побуждающая государства отказаться от своего верховенства в пользу друг друга: взаимный интерес, состоящий в том, что каждое государство приобретает в своем авторитете за границей столько же, сколько оно теряет в своих собственных пределах; правовое общение, которое основывается на общем правосознании и требует единства норм.
Нетрудно заметить, что все эти основания не имеют никакого догматического значения, не объясняют, в силу чего судья, обсуждая дееспособность иностранца, заключившего в стране договор, должен руководствоваться законами того государства, к которому принадлежит иностранец, a не того, которому подчинен сам судья. Все это основания политического свойства, т.е. все это соображения, вполне убедительные, чтобы склонить законодателей относиться именно так к иностранцам, но это не догматические основания, которыми должен руководствоваться суд при применении действующего права. Суду предлагают руководствоваться, вместо принципа законности, принципом целесообразности, который подходит только к законодателю.
Иные готовы признать международное право формой положительного права, и с этой стороны, конечно, вопрос мог бы быть легко разрешен. Но иностранные законы не могут считаться правом в стране, не подчиненной той государственной власти, которая создала эти законы. Верность этого положения обнаруживается уже из того, что все принуждены признать первенство законов, изданных тем или другим государством по вопросам международного общения, перед началами международного права, выработанными научно. Почему же последние, если они также право, должны отступать перед первыми? Только потому, что они неравны по своему авторитету. A так как законы, исходящие от государства, несомненно нормы права, то правила международного общения должны быть признаны неправовыми. Если бы они были в самом деле правом, зачем же отдельные государства вводили бы в свои законодательства положения, частью с ними согласные, частью им противоречащие? Если они право, то почему судья отдаст одному праву предпочтение перед другим? Могут сказать, что государственная власть поступает здесь точно так же, как и в обычном праве: она дает свою санкцию содержанию, не ею выработанному. Но различие, весьма существенное, обнаруживается в том, что законодатель предписывает своим судам руководствоваться в определенных пределах правовыми обычаями, не зная заранее их содержания. И если бы дело ограничивалось сопоставлением с теми случаями, когда законодатель предписывает судам применять иностранные законы *(542), - сравнение было бы вполне уместно. Но утверждают, что и без таких частных указаний суд обязан применять иностранные законы, а между тем ни один законодатель не решился предложить своим судам руководствоваться международным правом в вопросах международного оборота.
Ввиду сказанного следует признать, вопреки приведенному выше положению Савиньи, что суды могут применять, при разрешении подлежащих их ведению дел, иностранные законы только в случаях, прямо в отечественном законе указанных.
Обращаясь к уголовному праву, мы видим, что этот принцип полностью применяется в этой области. По общему началу карательная деятельность имеет место в пределах территории, в которой господствует карательная власть. По так называемой территориальной теории всякое преступление, совершенное в пределах территории кем бы то ни было, влечет за собой наказание со стороны господствующей власти, и, наоборот, преступление, совершенное за этими пределами, кем бы то ни было, ее воздействию не подлежит. Эта теория подвергается поправке в двух направлениях: объем карательной деятельности расширяется в отношении всех подданных, совершивших преступление за границей (национальная теория), или в отношении всех объектов, охраняемых законом против посягательства, кто бы ни был виновником (реальная теория). Полной противоположностью территориальной теории является универсальная теория которая, исходя из представления о всеобщем правовом порядке, в котором соучаствуют государства, обязанные поэтому всеми присущими каждому силами содействовать торжеству права в мире, - возлагает на каждое государство задачу осуществлять карательную деятельность, независимо от того, кто, где и против чего учинил преступное действие.
При всем различии и объеме карательной деятельности, как он очерчивается территориальной и универсальной теориями, в них обеих выдержана одна точка зрения, - никогда суд, налагая наказание за совершенное преступление, не применяет иностранного уголовного закона. В уголовной области не возникает даже сомнения в том, что, определяя состав преступления или меру наказания, суд применяет только законы своего государства, единственно для него обязательные. Следовательно, уголовный закон никогда не получит действия за пределами территории государства, его создавшего.
Совершенно иная точка зрения проводится в гражданском праве. Здесь мы встречаемся с утверждением, что суд обязан применять к частно-правовым отношениям, возникшим на почве международного общения, гражданские законы других государств.
Затруднение вызывалось определением того общего принципа, который должен служить руководителем при выборе закона для каждого типа правовых отношений. Первой попыткой найти такой принцип является теория трех статутов, господствовавшая в Европе до XIX столетия и созданная на итальянской почве. Применительно к институционной системе, признававшей в каждом отношении три элемента, persona, res и actio, различали три рода законов: определяющих личные права субъекта - по месту жительства (statuta personalia), вещные права на недвижимости - по месту нахождения (statuta realia), и наконец все прочие отношения - по месту совершения сделки, ведения процесса и т. д. (statuta mixta). Эта теория не потеряла своих сторонников и в настоящее время *(543).
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 92; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!