Русская историография и «Французское» Бородино.
Становление «французской» историографической версии событий при Бородине, включая хронометрию сражения, изначально существенно отличалось от русской. Это касалось причин, побудивших французское командование стремиться к генеральной «битве при Москве-реке». Для этой версии был неактуален вопрос о положении главнокомандующего во главе армии, определявшийся тем, что эту функцию выполнял император Наполеон I, которому подчинялись не только французские, но и иностранные контингенты войск («сателлиты»). Причины сражения для него были продиктованы не столько военными, сколько политическими соображениями. Это проявилось как в период подготовки, так и в ходе сражения, победа в котором приравнивалась к занятию Москвы и окончанию войны. Вступление французов в «древнюю столицу Российских царей» расценивалось как неоспоримое доказательство победы в сражении, под этот факт «подгонялись» оценки замыслов Наполеона, хода боевых действий и результатов битвы.
Представляется справедливым мнение В.Н. Земцова об особенностях французской историографии: «Нередко картина этого сражения приобретала освященный традицией набор образов и суждений, которые, будучи односторонними, искажали подлинную историческую реальность». Особенностью французской историографии является устойчивый интерес к таким проблемам, как степень влияния Наполеона на ход событий при Бородине; роль, которую сыграл его отказ ввести в сражение гвардию, а с 1820 г. прибавился еще «историографический» спор между французами и немцами, чьим войскам удалось внести решающий вклад в захват Семеновского и овладеть Большим редутом (батареей Раевского). Непреходящее значение в русской и французской историографии имеет извечный вопрос: чья победа?
|
|
|
Проблема хронометрии событий не является для специалистов, изучающих действия Великой армии при Бородине такой же «темной и запутанной», как для тех, кто изучает участие в битве русских войск. Это можно объяснить более обширной источниковой базой, дающей относительно непротиворечивую картину военного столкновения. В отличие от русской стороны, события на южном фланге у деревни Семеновское подробно отражены во французских, немецких и польских источниках, что дает возможность при сопоставлении с русскими источниками отчасти восполнить пробелы, существующие в отечественной историографии. В связи с этим актуален вопрос влияния «французской» версии на отечественную и наоборот. Отметим, что российские историки в большей степени были осведомлены как обо всех французских источниках, так и о трудах французских и немецких историков, появляющихся в печати, в то время, как зарубежные авторы, в основном, игнорировали сочинения своих русских коллег, что можно объяснить незнанием языка. Отечественные авторы часто прибегали к использованию иностранных описаний в реконструкции отдельных эпизодов битвы, при этом сохраняя свою версию в интерпретации событий.
|
|
|
Сам Толь в 1839 г. не преминул в названии своего труда уточнить, что «Описание» составлено не только на основании «Рапортов гг. корпусных командиров Российской армии», но и «официальных документов неприятельских, перехваченных во время преследования французской армии в 1812 году, и из иностранных описаний сей достопамятной войны, изданных по окончании оной». Указание на трофейные источники и обстоятельства их захвата являлось весомым аргументом в неизбежной полемике при издании работы Толя на французском и немецком языках. Какими же трофейными источниками мог пользоваться основоположник «русской» версии Бородинского сражения? Круг этих источников был довольно ограничен, а сами эти источники вряд ли могли существенно повлиять на выяснение хронометрии Бородинского сражения. В числе трофеев, имеющих прямое отношение к «битве гигантов» следует назвать «План поля сражения 5 и 7 сентября 1812 г., снятый геометрически французскими инженерами-географами Пресса, Шеврие и Реньо». Не исключено, что Толь пользовался этим планом для изготовления карт местности, прилагаемых к его сочинению. Ценным для прояснения обстоятельств боя за батарею Раевского, является «Рапорт генерала Жерара о сражении при Можайске», опубликованный на русском языке с комментариями А.А. Васильева.
|
|
|
В 1813 г. Толь мог познакомиться с 18-м бюллетенем Великой армии, рапортами Нея, Мюрата, Евг. Богарнэ, переизданными в 1821 г. В частности, время атаки бригады Бонами на центральное русское укрепление, которое сложно определить по русским источникам из-за ошибки в рапорте «героя дня» Ермолова, в версии Толя выправлено явно по французским источникам. 18-й бюллетень Великой армии, составленный 18 сентября, об атаке на батарею Раевского сообщал: «...у противника оставались его правофланговые редуты, генерал граф Моран двинулся вперед и захватил их, но в девять часов утра, атакованный со всех сторон, не смог там удержаться».
Наряду с этими источниками Толь (как и Ахшарумов и Бутурлин) использовал работы Э. Лабома и Ф. де Водонкура, выходящие за рамки мемуарных повествований. Кроме личных воспоминаний эти авторы основывались на той же документальной базе, что и русские авторы, т.е. на 18-м бюллетене и рапортах французских военачальников. Лабом при Бородине был капитаном-географом штаба 4-го корпуса, а Водонкур в чине бригадного генерала начальствовал 2-й бригадой 15-й пехотной дивизии того же корпуса.
|
|
|
Очевидно, именно у Лабома первые российские историки позаимствовали описание нападения на д. Семеновское 2-й пехотной дивизии генерала Фриана, включив ее, однако, в соответствии с русской хронометрической версией, в число участников боя за флеши (вторая атака). Бессистемность в рассказе Лабома о ходе битвы, сходная с «Очерками Бородинского сражения» Глинки, ошибки в описании событий, показывающие ограниченность источниковой базы, еще более способствовали торжеству «русской версии». Так, описывая последнюю (вторую) атаку французов на батарею Раевского, автор, вероятно, для большей художественности изложения поведал о смерти командира 2-го кавалерийского корпуса: «Только что генерал Монбрен во главе своей кавалерии закончил свою доблестную жизнь». В действительности же эти события произошли на 4-5 часов ранее. Ввернувшись в повествовании к событиям, предшествовавшим смертельному ранению Монбрена, к бою за флеши, Лабом писал: «...Багратион стойко выдерживал наш напор». С точки зрения автора, «русский князь сначала нанес большой урон полякам» на Старой Смоленской дороге, и только после окончательного захвата центрального редута Коленкуром (!) маршалы Даву и Ней снова обратились против Багратиона. Так, французский сочинитель «превзошел» в хронометрии событий русских авторов, перепутав последовательность двух атак на центральный люнет. Используя по своему произволу рапорт Нея, он, не вникая в последовательность событий, объединил в одно целое бой за Старую Смоленскую дорогу, флеши, Семеновское и батарею Раевского: «Соединив дивизию Ледрю с дивизиями Морана и Жерара, этот маршал действовал одновременно с принцем Евгением». Заметим, что дивизия Ледрю сражалась за левую флешь, а дивизии Морана и Жерара — на Новой Смоленской дороге и подчинялись Евгению Богарнэ. В этом случае Толь, Ахшарумов и Бутурлин могли служить образцом точности. Ссылки на Лабома присутствовали в сочинениях Глинки, Богдановича, Липранди и т.д.
В основе этого описания битвы, получившего широкое распространение в России, чувствуется влияние 18-го бюллетеня, где особенно подчеркивались заслуги в сражении маршалов Мюрата и Нея, получившего после Бородина почетный титул князя Москворецкого (даже утвержденный за ним в 1814 г. рескриптом Александра I). Высокая оценка действий французского военачальника обоими враждующими императорами отразилась не только на «французской», но и на «русской» версии. Романтическое восприятие личности «храбрейшего из храбрых», трагически закончившего свои дни после битвы при Ватерлоо, мешало соотнести результаты его действий в сражении с распоряжениями Наполеона накануне битвы. Русским авторам в этом препятствовал недостаток источниковой базы. Лабом поделился с читателями своими собственными воспоминаниями. Основываясь на 18-ом бюллетени, он сообщал, что русская армия к 8-ми часам была окончательно разбита, но далее в сочинении говорится: «Окрыленный достигнутыми успехами, Кутузов приказал двинуть резерв, чтобы попытать в последний раз счастье. <...> Собрав все вспомогательные войска, он атаковал наш центр, на который опирался наш правый фланг; был момент, когда мы боялись, что будем опрокинуты в этом месте и потеряем захваченный третьего дня редут». Эти подробности выглядят странно после сообщения об окончательном разгроме русской армии. Речь здесь идет, очевидно, о контратаке русскими войсками батареи Раевского и дивизией Коновницына Семеновских флешей. Признавая победу французов, Лабом сообщал о затяжном характере битвы, жестокости военных столкновений, стоивших обеим сторонам огромных жертв. Одного этого было достаточно, чтобы Наполеон, находившийся тогда в ссылке на острове Эльба, назвал это сочинение «пасквилем».
Параллельно с выходом в свет работы Бутурлина в Париже был напечатан труд Ж. де Шамбрэ, где использовались материалы архива военного министерства Франции. В 1812 г. автор служил капитаном в гвардейской артиллерии. Главное внимание Шамбрэ уделял документам: диспозиции, бюллетеням, рапортам, которых для воссоздания полной картины битвы было недостаточно. Шамбрэ особенно волновал вопрос о численности и потерях Великой армии, а силы обеих сторон он признавал примерно равными, обратив внимание на значительное число новобранцев в русской армии. Автор довольно высоко оценил значение флангового рейда кавалерии Уварова и Платова.
В 1823 г. в печати появился «Мемориал святой Елены», воспоминания «узника Европы», записанные под диктовку бывшего императора Франции его секретарями. Победу своей армии при Бородине Наполеон, естественно, не подвергал сомнению. К сожалению, его «устные мемуары» заключали в себе сведения настолько тенденциозные, что их не представляло особого труда опровергнуть самим французским историкам, отчего «русская» версия только укреплялась, как более достоверная. Бывший император утверждал, что атаковал русскую армию численностью в 250.000, полностью ее разгромив. Потери противника он исчислял в 70.000, то есть их уже стало на 20.000 больше, чем в его собственном 18-м бюллетене.
В том же 1823 г. в Лондоне были опубликованы одни из самых ранних мемуаров участников битвы — адъютанта Наполеона генерала Ж. Раппа, сообщившего интересные подробности о бое за Семеновские флеши и деревню Семеновское. Так, Рапп поведал о четырех атаках на «русские реданты». Правда, он счел нужным сначала упомянуть об успехе Нея, «отважным ударом решившем судьбу дня», а затем уже поделился трудностями, подстерегавшими наполеоновские войска на южном фланге. Не подвергая сомнению победу французов в сражении, Рапп сделал знаменательное признание: «Мы слишком усилили свой правый фланг, и король Неаполитанский один подвергался губительному огню батарей Семеновского. У него были лишь конные войска, глубокий овраг отделял его от деревни, и овладеть ею было нелегко; тем не менее это было необходимо, чтоб не быть в конце концов разгромленным картечным огнем». Рапп признал факт смещения французской пехоты на оконечность южного фланга, указав, что дивизия Фриана была введена в бой для поддержки кавалерии после захвата флешей при нападении на Семеновское.
Вероятно, нет ни одного исследования, где бы ни приводились ночной разговор Наполеона с Раппом перед битвой, когда император сказал, что «счастье — самая настоящая куртизанка» (и другие занимательные подробности). Однако самый важный, с нашей точки зрения, фрагмент этих воспоминаний, где сообщалось о непомерном усилении южного фланга Великой армии и бездействии кавалерии в центре, почему-то не привлекал внимания специалистов, как иностранных, так и русских, хотя этот факт и позволяет судить об упорной обороне русских войск на левом фланге.
Ни одна работа не имела такого успеха у российских читателей, как книга бывшего главного квартирьера Главной квартиры Наполеона бригадного генерала графа Ф. де Сегюра «История Наполеона и Великой армии в 1812 году». Высокий чин, близость к императору, предполагавшая высокую степень осведомленности, аристократическое происхождение — все это привлекало внимание к сочинению, написанному живым художественным языком. К тому же русский читатель помнил о том, что граф Сегюр - племянник посла в России, который сопровождал Екатерину II в путешествии по Тавриде. Философское восприятие действительности позволяло автору взглянуть на события Бородинского сражения не только глазами солдата Великой армии, чье сердце «было безнадежно ранено французским орлом», но и соотнести последствия битвы с крахом всей «русской кампании» и дальнейшим крушением Первой империи. Бородинское сражение представлялось Сегюру как грандиозный рыцарский поединок, где обе стороны, выказав себя «мучениками чести», явили высокие примеры доблести и геройства.
Именно Сегюр был первым автором, использовавшим в своей книге рассказы русских офицеров, с которыми он общался по окончании кампаний 1812-1814 гг., сочинения Бутурлина, а также и другие работы, повествующие о русской армии и, в частности, о Кутузове. Он создал психологический портрет русского полководца без обычного для французов высокомерного пренебрежения: «Наполеону захотелось получить предварительные сведения о своем новом противнике. Ему изобразили Кутузова стариком, получившим когда-то странную рану, которая положила начало его известности. С тех пор он научился ловко пользоваться обстоятельствами. Даже сражение при Аустерлице, которое он проиграл, способствовало его славе. Его недавние походы против турок лишь увеличили ее еще больше. Его значение было неоспоримо. <...> Устрашающий своей славой и умением ее увеличивать, он вызывал и в других желание состязаться с ним».
Сегюр попытался без предвзятости воссоздать картину событий 24-26 августа. Подробно изложив ход боя при Шевардине, он не стал вдаваться в его причины, сообщив лишь о значительных потерях с обеих сторон. Сегюр указал на важность обладания главной коммуникацией — Новой Смоленской дорогой: «Русские появлялись в возрастающем количестве в центре и на правом фланге своей армии, грозя занять Московскую дорогу». Это обстоятельство заставило Наполеона перебросить на Новую Смоленскую дорогу две дивизии из 1-го пехотного корпуса (Морана и Жерара) и кавалерийский корпус маршала Груши. Эти распоряжения ослабили численность 1-го корпуса Даву, что проявилось в неудаче первого нападения на флеши. Так, Сегюр указал на то, что Кутузову все же удалось демонстрацией силы правого фланга ослабить группировку французов у Семеновского. Критики Кутузова не придают этому факту ни малейшего значения.
Самое замечательное в этом сочинении, на наш взгляд, заключалось в том, что Сегюр в описании битвы предпочел русскую хронометрическую версию Бутурлина, которую не смогли поколебать в его глазах ни 18-й бюллетень, ни рапорты маршалов. Он начал описание сражения с «демонстрации» на северном фланге у села Бородина, затем перешел к описанию боя за флеши, продлив их оборону до полудня, и, согласившись с Бутурлиным, что именно ранение Багратиона («нещастный случай») явилось причиной успехов Нея и Даву у Семеновского. Сегюр считал, что русские «упустили момент заместить раненного Багратиона». Автор указал на непрочность положения самих маршалов, воспроизведя слова Нея, требовавшего ввести в бой за Семеновское гвардию.
Сегюр признал распоряжения Наполеона в ходе битвы неудовлетворительными в связи с болезнями императора, обострившимися в пору осеннего равноденствия. Этим он объяснил сомнительный исход битвы: «...Время было упущено. Нечего было думать о захвате всей русской армии и, быть может, целой России; оставалось лишь удержать за собой поле битвы». Говоря о потерях Великой армии, Сегюр восклицал: «Какой траур в Париже! Какое торжество для его врагов!».
От себя отметим: каким торжеством для Толя была книга Сегюра! По-видимому, Сегюра увлек драматизм событий и образность повествования, а временные рамки происходившего его не особенно интересовали. У романтически настроенного сочинителя была своя логика: чем дольше длилось сражение за обладание флешами — тем больше там было совершено героических дел. Но относительно вступления в бой дивизии Фриана автор не позволил себя запутать: 2-я пехотная дивизия устремилась к Семеновскому после ранения Багратиона и захвата флешей, но время этого события Сегюр указал по Бутурлину. У французского автора теперь возникла та же проблема, что и у его русских собратьев по перу: ему надо было заполнить войсками и боевыми действиями приличный отрезок времени с до полудня. Если в нашей историографии эта проблема решалась на бумаге за счет раннего перемещения войск 2-го корпуса, то Сегюр, не меняя расписание войск, нашел более оригинальное решение. Он заполнил паузы фразами: «среди французов царил беспорядок победы — изумленные, они отступили», «сильный огонь обрушивался на Нея и Мюрата, задерживая победу», «победители первые почувствовали утомление»; последнее обстоятельство без конца заставляло Нея и Даву останавливаться, обращаться к Наполеону за поддержкой в виде гвардии, а их повелитель, лишенный былой энергии, слишком долго размышлял. Рассказ о бое за флеши, таким образом, оказался наполнен драматическим ожиданием гвардии, диалогами между маршалами и императором, которые велись посредством «героических посыльных».
Так Сегюр, весьма кстати для «русской» версии, до полудня продлил оборону флешей русскими войсками. «Французская» версия от этого тоже не проигрывала: согласно ей дивизия Фриана, направленная «для поправления ошибок», прибыла на поле боя не к 10.00, а к полудню. Но Сегюр все-таки попал в затруднительное положение: согласно распоряжениям Наполеона, французы атаковали центральный редут именно после взятия флешей, а не наоборот, как утверждала «русская» версия. Для Сегюра, находившегося в сражении при штабе Наполеона, это было совершенно очевидно, потому что вытекало из логики событий и доказывалось рапортами маршалов. Тогда он сдвинул атаку центра также на полдень, хотя и после захвата флешей. Эта версия нашла отражение в русской историографии, несмотря на то, что вскоре после книги Сегюра появились более основательные труды о Бородинском сражении.
В 1827 г. была опубликована работа бывшего секретаря кабинета Наполеона барона А. Фэна, которому был чужд романтизм его предшественника. В описании Бородинского сражения он, как и Шамбрэ, опирался на 18-й бюллетень, считая, что флеши были захвачены в 8.00, а атака дивизии Морана (бригада Бонами) произошла около 9.00. В отличие от Сегюра, Фэн полагал, что Наполеон от начала до конца энергично распоряжался войсками, обеспечив победу.
В том же году появилось сочинение «Политическая и военная жизнь Наполеона» А. Жомини, высоко почитавшегося Толем. Знаменитый швейцарец, работавший вместе с Толем над историей наполеоновских войн, избрал за основу хронометрии сражения объединенный вариант версии Толя-Сегюра, но насчитал три атаки на флеши. С его точки зрения с 11.00 до полудня корпус Нея, «поддержанный остатками войск Даву и вестфальцами, занимает высоты и флеши левого крыла русских. Багратион устремляется на него, но получает смертельную рану; русские отбиты». Выше отмечалось, что согласно версии Толя, «исчезла» контратака дивизии Коновницына. Но Жомини сообщил, что именно после ранения Багратиона «дивизия Фриана направлена Наполеоном на Семеновское» за овраг. Атаку на батарею Раевского историк так же, как и Сегюр, ошибочно перенес на полдень: «немного позже вице-король, перешедший Колочу, атакует центральный редут дивизиею Морана». Видный историк-теоретик «освятил» своим авторитетом третью по счету версию, повлиявшую на русскую историографию. Эта версия существенно отличалась от предложенной Толем, но также основывалась на традиционной путанице в хронометрии событий.
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 338; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!