Эмма: Пожалуйста, скажи, что с тобой все в порядке.



Мне придется заставить свою маму приехать к тебе домой, если ты мне не ответишь.

Очевидно, моя мама встретилась с твоей. И они обменялись номерами. Обалдеть. Но, по крайней мере, я знаю, что ты в порядке. Напиши мне, когда проснешься.

Я улыбаюсь.

 

Рев: Я проснулся.

Но, должно быть, она сама еще спит. Ответа не приходит.

Я запираюсь в ванной. Не помню, что сказал врач насчет душа, а у меня нет никакого желания заполучить новый гипс, так что с этим можно подождать. Почистить зубы левой рукой уже достаточное испытание, чтобы я полностью отказался от бритья.

А одевание занимает в два раза больше времени, чем обычно. Футболка с короткими рукавами была выстирана и лежит сверху на стопке белья. Я даже не раздумываю.

И не заморачиваюсь насчет свитера.

Мэтью ждет в кухне, поедая хлопья прямо из коробки. Его глаза непроизвольно расширяются, когда он видит мои голые руки, но он ничего не говорит. Он встряхивает упаковку.

– Хочешь?

Я качаю головой.

– Я ем хлопья только по ночам.

Он не ведет себя, будто это странно, но все же спрашивает:

 – Почему?

Я достаю из буфета чашку. Ко мне приходит воспоминание, но в этот раз не такое ужасное.

 – Когда мне было пять лет, женщина из церкви дала мне коробку фруктовых хлопьев. Я знал, что мой отец не позволит мне их съесть, так что спрятал их под кроватью. Я сел и съел их, когда он заснул. – Я делаю паузу. – Я так боялся, что он меня застанет за этим, но хлопья были словно героин. Я не мог остановиться. Я хранил коробку несколько месяцев. Я помню, как воображал, что Бог пошлет мне еще. Но этого не случилось. В смысле... понятное дело. Так что я подумал, что он меня наказывает. За мое ужасное пристрастие к хлопьям.

Мэтью таращится на меня. Он перестал есть.

 – Прости. – Я морщусь и наливаю кофе. – Я не собирался все это рассказывать.

Он опускает коробку. Достает миску и насыпает в нее горсть. Добавляет молока и ложку.

Затем церемонно ставит все это на стол передо мной.

 – К черту твоего отца. Ешь.

Я таращусь на него, немного шокированный. И немного тронутый.

Затем сажусь за стол и ем хлопья. Мне приходится делать это левой рукой, так что выходит несколько неуклюже, но я ем хлопья. Это глупо, но это освобождает.

Мэтью продолжает поедать свою порцию из коробки.

Мы молчим, но теперь в этом молчании нет напряжения.

Спустя какое-то время он прерывает тишину.

– Я рассказал Кристин.

Нет никаких сомнений, о чем он говорит. Его голос совершенно спокоен. Он разглядывает кусочки мармелада на ладони. Я заставляю себя продолжать есть.

 – Да?

 – Ага. Вчера. После школы. Были только мы вдвоем. Я не мог... я все думал о том, что ты сказал. О том, что он мог делать это с другим ребенком. – Мэтью находит мармелад и раздавливает его в ладони.

– Что она ответила?

 – Она спросила, хочу ли я попробовать выдвинуть обвинения. – Он вздрагивает. – Я не... я не могу это сделать. После всей истории с Нилом. – Он раздавливает еще один кусочек мармелада.

– Ты уничтожаешь лучшие кусочки, – говорю я.

 Мэтью смотрит на цветную размазню в ладони.

 – О. Прости. – Он вытирает руку о джинсы. – Она спросила, не против ли я, если она отошлет жалобу в Управление по делам семьи и детей. – Пауза. – Я сказал, что это будет правильно. Я так думаю.

Но он в этом не уверен. Я это слышу.

 – Все будет в порядке, – говорю я. – Мама об этом позаботится.

Он снова замолкает. Мы хрустим хлопьями. Я думаю о Деклане, который сейчас в больнице знакомится со своим малышом – братом. О том, как сильно наши жизни изменились за последние двадцать четыре часа.

 – Можно попросить тебя кое о чем? – спрашивает Мэтью.

 – Все что угодно.

Кажется, он потрясен, но лишь на мгновение.

 – Если вдруг я сделаю что-то не так, что заставит их отказаться от меня, ты мне скажешь об этом?

Я откладываю ложку. Хлопья размокли, и я все равно только устраиваю беспорядок.

– Ты не сделаешь ничего такого, что заставит маму и папу отказаться от тебя, Мэтью. Они не такие.

 – Ну... на всякий случай.

 – Ладно. – Я несу миску к раковине. – Что-нибудь еще?

 – Нет. – Он медлит. – Может быть.

– Что?

– Ты не мог бы называть меня просто Мэттом?

 

Глава 46

Эмма

 

День сегодня такой же потрясающий, как и вчера: тепло и солнечно. Я сплю до полудня.

Когда я просыпаюсь, в моей комнате, свернувшись клубочком у моей кровати, лежит Текси.

Мама вернулась за ней. Она вернула ее. Только ради меня.

Я сажусь на пол и плачу в собачью шерсть. Лицо болит, и я уверена, что у меня огромные синяки. Стыд колет меня в бок. Я не могу от этого избавиться.

Я была такой глупой. Такой идиоткой.

Мама оставила мне записку.

 

«Уехала смотреть квартиры. Дай мне знать, если хочешь, чтобы я вернулась и взяла тебя с собой. Нам следует принимать решение вместе.

Может быть, сегодня ты могла бы показать мне игру, которую ты разработала. Я бы очень хотела увидеть, что ты создала.

Люблю,

Мама».

 

Это вызывает новый поток слез.

В конце концов мне нужно принять душ и почистить зубы. Чистка зубов оказывается на такой болезненной, как я ожидала. Большая часть боли скопилась с одной стороны лица. Я распускаю волосы и позволяю обрамлять мое лицо, так что со стороны вовсе и не догадаешься, что вчера меня избил парень.

Я отворачиваюсь от зеркала, пока воспоминание не вызвало новый раунд слез.

Вчера мама сдала все мое компьютерное оборудование полиции. Тогда я хотела, чтобы оно осталось у них. Все казалось испорченным.

Но сейчас мне бы хотелось выйти в Интернет.

И тут я снова осознаю, что пытаюсь спрятаться.

Я свищу Текси.

 – Идем, Текс. Пора на прогулку.

 

* * *

 

Возможно, он еще не вернулся из школы, но, возможно, его мама позволит мне подождать его внутри. Мы с Текси взбираемся по ступенькам переднего крыльца и я мягко стучу в дверь.

Рев открывает дверь.

В футболе с короткими рукавами.

И с гипсом на руке.

– Эмма. – Его голос глубокий и нежный, и я хочу, чтобы он повторял мое имя снова и снова. Он выглядит таким же удивленным, как я себя чувствую. Шок заставляет меня отступить на шаг. Мама не упомянула эту деталь, после того, как разговаривала с мамой Рева.

– Ты... ты сломал руку?

Он морщится.

 – Вообще– То, запястье. – Он смотрит на меня. – Ты в порядке? Тебе разве можно выходить гулять?

 – Мне сделали томографию. Сотрясения нет. Просто синяки. Я приняла Адвилл.

 – О. Хорошо. – Рев поднимает руку в гипсе. – У меня всего лишь небольшая трещина. Все не так плохо.

 – Значит, мы оба просто немного сломаны.

Его рука снова опускается вдоль тела.

 – Думаю, мы и раньше были.

Я сглатываю.

 – Да.

А затем мы стоим молча так долго, что я начинаю чувствовать себя по-идиотски. Текси шагает вперед и трется об руку Рева. Он чешет ее за ушами, в то время как она, свесив язык, смотрит на меня. Рев все еще молчит.

Может быть, мне стоит уйти.

 – Не хочешь зайти? – спрашивает он.

 – С собакой?

 – Конечно.

Он широко распахивает дверь. Текси тут же проходит внутрь, цокая когтями по плитке.

Приемный брат Рева появляется вверху лестницы.

 – О, мило. Собака.

Текси гавкает на него, но он сбегает вниз по лестнице, чтобы погладить ее, и она тут же становится его лучшим другом.

 – Идем, – говорит Рев. Он берет меня за руку.

Его пальцы теплые и уверенные, когда он ведет меня вверх по лестнице.

– Эй, Мэтт, составь собаке компанию, ладно?

Текси уже пытается запихнуть свою массивную тушу Мэтту на колени.

 – Конечно, – отвечает он.

Я удивлена, когда Рев ведет меня в свою комнату. Впрочем, он оставляет дверь открытой и подводит меня к кушетке.

 – Может быть, нам сесть спина к спине? – говорю я. Внезапно, я начинаю нервничать, беспокоясь, как действовать дальше.

 – Нет. Лицом к лицу. – Он садится, скрестив ноги, так же, как и тогда на скамейке перед церковью. Гипс ложится ему на колени – четкое напоминание того, как много вчера пошло не так.

Я сажусь более осторожно. Большинство моих мускулов болят.

 – Рев. – Я медлю. – Я хотела поблагодарить тебя... за... за то, что ты сделал...

– Тебе не нужно благодарить меня. – Его голос тихий. Надломленный. – Я чувствую себя виноватым, что не ответил тебе раньше. Если бы я позвонил... – Он прерывается. – Это не оправдание, но у меня было много забот.

 – Мне не стоило срываться на тебя, когда ты спрашивал меня об Итане. – Я сглатываю. – Это не оправдание, но и у меня было много забот.

Его глаза ясные, неловко смотрящие на меня.

– Я знаю, Эмма.

Каждый раз, как он произносит мое имя, я вздрагиваю.

– Ты единственный человек в моей жизни, который не разочаровывает меня все время. Я не... я не знала, как к этому относиться. Так что... извини.

 – Не извиняйся. – Он протягивает руку, чтобы убрать волосы с моего лица. – Я знаю, каково это, когда ты думаешь, что тебе некому довериться.

Я закрываю глаза и наслаждаюсь его прикосновением.

Но Рев убирает руку.

– Эмма... то, что ты сказала мне вчера об Итане. Когда ты спросила меня, ревную ли я...

– Я не имела это в виду. Прости. Между мной и Итаном никогда ничего не было. Все это... все это было притворство. Я просто искала кого-нибудь, на кого можно было бы положиться.

 – Знаю.

 – И я знаю, что ты не ревновал. Я знаю, что ты беспокоился.

 – Нет... – Он морщится. – Нет, я беспокоился. Очень беспокоился. Особенно, когда я увидел, насколько эти сообщения безумны. – Он делает паузу. – Но до того... возможно, я и ревновал. Немного. И я не осознавал до вчерашнего дня, что когда я говорил о том, что все происходит по определенной причине и ждал какого-то особого знака свыше, на самом деле все, что мне нужно было сделать, это перестать беспокоиться о том, поступаю ли я правильно, а просто спросить тебя.

Я таращусь на него.

 – Рев...

– Эмма?

 – Да?

– Ты хочешь пойти на Весенний Бал?

У меня перехватывает дыхание и я чуть не начинаю хохотать.

– Ты хочешь, чтобы наше первое свидание было на школьных танцах?

Его щеки чуть розовеют.

 – Ну. Я собирался спросить, не хочешь ли ты поесть куриные наггетсы у церкви, но это показалось мне таким старомодным...

Я хихикаю.

 – Согласна на то и другое.

Рев снова гладит мою щеку. Я накрываю его ладонь своей, и не забываю о гипсе.

Я опускаю его руку и провожу пальцами по внутренней стороне его ладони.

 – Не могу поверить, что ты сломал запястье, – говорю я. – Ты так сильно ему врезал?

– Я хотел врезать ему еще сильнее.

 – Болит?

 – Вчера мне хотелось отрезать себе руку. Сегодня уже получше.

Я поднимаю на него взгляд.

 – Можно мне подписать его?

Рев улыбается.

 – Конечно. Думаю, в столе найдется пара маркеров.

Там находится три штуки. Красный, синий и черный. Я склоняюсь над рукой Рева.

– Тебе важно, что я напишу?

 – Не-а. Можешь написать или нарисовать все, что хочешь.

Я прижимаю синий маркер к гипсу. Он гладит мои волосы, пока я пишу, и это так приятно, что мне хочется оставить на его гипсе целую поэму.

Но затем я останавливаюсь и смотрю на него.

– Что значит Рев? Ты начал мне рассказывать, но так и не сказал.

 – О. – Он снова краснеет и отводит взгляд.

– Это из Библии? – спрашиваю я. – Типа... Книга Апокалипсиса или что-то в этом роде?

 – Нет. – Рев улыбается. – Но попытка хорошая.

В его комнате так тихо, а воздух между нами наполнен покоем. Любое напряжение, которое было, исчезло. Мне совсем не хочется уходить.

– Это сокращенно от священника? Вроде верующего человека?

 – Нет.

 – Сокращенно от...

Уголки его губ приподнимаются.

– Хочешь продолжать гадать, или мне все же сказать тебе?

 – Скажи.

– Это глупо. Мне было семь лет.

 – Скажи.

 – Ладно. – Он протягивает руку. – А ты продолжай писать.

Я продолжаю. Он говорит.

– Это было кое-что, что я услышал от папы. За обедом. Он профессор колледжа, в основном политология, так что он постоянно рассказывает о чем-то таком. Когда я впервые оказался здесь, я вообще едва ли говорил, но прислушивался ко всему. Он повторял цитату: «Революция – это не яблоко, которое падает, когда созреет. Тебе придется заставить его упасть». – Он делает паузу. – Меня только– Только разлучили с отцом. Единственные цитаты, которые я знал, были из Библии. Я запомнил эту цитату и повторял ее про себя снова и снова.

Я перестаю писать и смотрю на него.

 – Революция.

 – Да. – Он замолкает, затем дразняще мне улыбается. – Но можешь называть меня Рев.

 – Мне нравится. – Я продолжаю разрисовывать гипс, создавая большие объемные буквы. – Кто это сказал?

– Че Гевара. Он был хорош в радикальных изменениях.

Я откидываюсь назад.

 – Смотри. Что скажешь?

Он смотрит вниз. Улыбка исчезает, но взгляд, который появляется взамен, не кажется недовольным.

– Ты написала «Бесстрашный».

– Ты не против?

Он проводит пальцами по надписи.

 – Нет.

– Ты будешь носить короткие рукава, чтобы другие тоже могли это увидеть? – Я слегка поддразниваю его, но это серьезный вопрос.

Рев колеблется.

– Ты не обязан, – говорю я.

 – Нет. Нет, я хочу. – Он проводит здоровой рукой по волосам. – Думаю... я слишком долго стеснялся этих шрамов. Я смотрел на них, как на знак того, насколько я подвел своего отца. И не хотел, чтобы кто-то еще знал, насколько я на самом деле ужасен.

Я беру его обеими руками за здоровую руку.

 – Рев.

 – Когда в больнице мне накладывали гипс, медсеста сказала: «Ты выглядишь так, будто пережил что-то очень ужасное, сынок». – Рев делает паузу. – И другие люди тоже мне это раньше говорили. Но вчера... после того, как я увидел своего отца...

– Ты виделся со своим отцом? – Я чуть не сваливаюсь с дивана.

 – Да. Но я не хочу о нем говорить. Он больше не заслуживает и капли моего внимания. Но когда та сестра сказала это, я понял, что она права. Он оставил мне эти шрамы. Я пережил его.

– Это правда, – говорю я.

Он вытягивает руки.

 – Единственное, что я ненавижу – это стих. Когда люди видят строчки, они начинают читать вслух, и мне приходится...

 – Вот. Я это исправлю. – Я открываю черный маркер. И прижимаю кончик к его руке.

Он замирает. Я поднимаю глаза.

 – Все в порядке?

Его глаза очень близко к моим. Он кивает.

Я пишу. Наше дыхание очень громко отдается в пространстве между нами.

– Что ты пишешь? – шепчет Рев.

 – Превращаю его надписи в линию колючей проволоки. А над ней пишу: «Революция – это не яблоко, которое падает, когда созреет...»

Он обхватывает мое лицо. Прижимается губами к моим губам. Его поцелуй медленный и терпеливый, как и он сам. Касание губ, за которым следует большее.

Когда он отклоняется, лишь немного, я улыбаюсь.

– Я еще не закончила.

 – Прости. – Он снова подставляет руку.

 – О, это я могу закончить позже. – Я краснею и закрываю маркер. – Я имела в виду, что не закончила целовать тебя.

Затем я притягиваю его к себе и накрываю его губы своими.


Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 110; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!