Итан: Ты давно заходила в OtherLANDS ? Что-то происходит. Тебе нужно это увидеть.
Пять минут спустя.
Итан: Ладно. Что-то определенно не так.
Еще четыре минуты спустя.
Итан: Тут по всему полю стоят указатели. Сейчас я смотрю на один, на котором стоит « Azure M – Шлюха».
Любая унция тепла, созданная Ревом, превратилась в лед. Я не могу дышать.
Еще спустя десять минут.
Итан: Эмма, пожалуйста, проверь свои сообщения.
У тебя есть какая-нибудь информация об этом типе, который посылал тебе эти сообщения?
Я просмотрел его прежние аккаунты, но они не существуют.
Он был на 5 Core ? Я знаю людей, которые могут его отследить.
Я дрожу.
Восемь минут спустя.
Итан: Стало еще хуже.
Смотри.
Приходит снимок, должно быть с экрана его компьютера. Прямо посреди моей таверны, места сбора новых персонажей, находится огромная порнографическая картинка. Она расплывчатая на телефоне, но я могу распознать женщину, стоящую на коленях.
Сдавленный стон срывается с моих губ.
Десять минут спустя.
Итан: Эмма, мне жаль.
Последнее сообщение было послано пятнадцать минут назад.
– Эй.
Я поднимаю взгляд. Мои пальцы дрожат на телефоне. Рев пристально смотрит на меня.
– Ты в порядке? – спрашивает он.
– Я не... я не знаю.
Я снова перечитываю сообщения Итана. В тот же момент он получает уведомление о том, что они были прочитаны. Должно быть, он сидит и смотрит на телефон в данную минуту, потому что я вижу, как он начинает печатать новое сообщение.
|
|
|
– Это твои родители? – спрашивает Рев.
– Нет... это просто... это парень, с которым мы иногда играем вместе.
-Nightmare?
Я сглатываю.
– Нет. Итан мой друг. Но что-то случилось. Он... я не знаю, как воспринимать эти сообщения.
– Можно мне посмотреть?
Я медлю, затем протягиваю ему свой телефон, как раз когда приходит новое сообщение от Итана. Я не вижу, что в нем написано.
Я почти что не хочу знать, что в нем. Первого снимка было достаточно.
Рев читает какое-то мгновение, затем смотрит на меня.
– Эмма. Тебе нужно... вызвать полицию или что-то в этом роде. Это должно быть незаконно.
– Мне нужно вернуться домой. Мне нужно удалить игру. Я могу его заблокировать...
– Тебе не кажется, что это уже вышло за рамки блокирования кого-то? – Он снова пролистывает сообщения. – Этот Итан знает, кто это делает?
Мои щеки краснеют. Я вырываю у него телефон.
– Нет.
– Он говорит, что знает людей, которые могут его отследить. Думаешь, это кто-то из школы?
– Нет... Итан не ходит в Хэмилтон. Я не... он просто друг по игре. Я не знаю кто он на самом деле.
Рев хмурится.
– Но у него есть твой номер телефона?
– Да! – рявкаю я. – И слава Богу, потому что иначе я вообще не знала бы, что происходит.
|
|
|
Это ужасно. Мне нужно домой. Мне нужно удалить OtherLANDS.
Я едва не плачу.
Текси сует свой нос мне под руку, и я отстраненно чешу ее за ушами.
– Ты можешь это исправить? – спрашивает Рев. – Что я могу сделать?
Я смотрю вниз на свой телефон.
Итан: Ты можешь вернуться домой? Я могу помочь тебе найти его.
– Ничего, – говорю я. Я смотрю на Рева. – Мне нужно вернуться домой.
– Ладно. Дай мне только взять у Дека ключи...
– Нет. Мне нужно это исправить. – Я сглатываю. То непристойное изображение стоит у меня перед глазами. Мне хочется плакать. Хочется кого-нибудь ударить. Хочется кричать.
Рев берет меня за руку.
– Эмма... все в порядке. Я пойду с тобой.
Я отшатываюсь и смотрю на него.
– Ты шутишь? – настаиваю я. – Ты видел, что он сделал?
– Да. Видел.
Я теряю время. Я иду вперед.
– Мне нужно домой, – говорю я. Мой голос срывается. – Ладно? Просто отпусти меня.
Рев хмурится.
– Эмма. Тебе нужно рассказать своим родителям. Пожалуйста, я пойду с тобой...
– Думаешь, я могу рассказать родителям? Ты издеваешься?
– Это не просто какой-то интернет – тролль, – говорит он, и в его голосе слышится ярость. – Почему ты никому не позволяешь тебе помочь?
|
|
|
– Потому что я сама могу с этим справиться, Рев. Ты не понимаешь.
– Эмма. – Он все еще следует за мной. – Я доверился тебе, когда ты предложила мне свою помощь. Когда я должен был рассказать своим родителям про письма отца...
– Нет. – Я оборачиваюсь к нему. – Ты прогнал меня. И я ушла.
Он резко останавливается. Он знает, что я права.
– Я могу с этим справиться, – говорю я. – Ты сказал мне, что если кто-то не хочет твоей помощи на матах, ты не станешь помогать ему. Что не станешь вмешиваться. Вот я и говорю тебе. Мой черед прогнать тебя.
Эти слова заставляют его резко остановиться. Я тут же о них жалею. Как будто я не могу контролировать то, что срывается у меня с языка.
– Ладно, – говорит он тихо.
Я хочу, чтобы он пошел за мной. Но он не идет.
Я скольжу в темноту теней вдоль дороги.
Глава 34
Рев
Вторник, 20 марта 10:05:44 вечера
От: Роберт Эллис <robert.ellis@speedmail.com>
Кому: Рев Флетчер <rev.fletcher@freemail.com>
Тема: Притчи
«Тот, кто воспитывает дурака, делает это с печалью. И отец дурака не имеет радости».
Мой мобильник вспыхивает сообщением, когда я поднимаюсь по лестнице, чтобы войти через заднюю дверь. На кухне темно, и я осторожно отодвигаю стеклянную дверь. Меня приветствует тяжелая тишина, и я на цыпочках крадусь по кафельному полу. Я так и не поужинал и умираю с голоду. Я хватаю коробку хлопьев и бутылку Гаторейд из холодильника и готовлюсь проскользнуть дальше по коридору.
|
|
|
– Рев. – Мамин мягкий голос застает меня врасплох, когда я делаю первый шаг в коридор.
Я оборачиваюсь и обнаруживаю ее сидящей с книгой в углу гостиной.
– Я думал, все уже спят, – шепчу я.
– Они спят. Я ждала.
– Меня?
Она кивает.
– Как все прошло?
У меня уходит мгновение, чтобы понять, что она спрашивает о Деклане. Такое ощущение, что наша поездка в тюрьму была несколько дней назад. Я хочу говорить о Деклане и его отце не больше, чем об Эмме и том, что между нами произошло. Ее прощальные слова не выходят у меня из головы.
«Мой черед прогнать тебя».
Не знаю, заслужил ли я это. Может быть, заслужил.
Хотел бы я все исправить. Ради нее. Хотел бы я защитить ее как-нибудь.
Я падаю на диван напротив Кристин и запускаю руку в коробку с хлопьями.
– Нормально. Думаю, ему это пошло на пользу.
– Вас не было гораздо дольше, чем я предполагала.
– Дек уснул в машине. Я немного поездил по округе. – Я делаю паузу. – А затем встречался с Эммой.
– Эмма. – Мамино выражение лица теплеет. – Я надеялась услышать больше об Эмме.
Мое собственное лицо мрачнеет.
– Правда?
– Конечно. – Она делает паузу. – Приятно видеть, как ты немного выбираешься из своей раковины.
Интересно. Это немного сбавляет мое раздражение.
– Думаешь, я прячусь?
– Я бы не назвала это прятаньем. Но я в самом деле думаю, что ты держишь все свое окружение под строгим контролем. Вы с Декланом оба это делаете. – Она немного медлит. – Честно говоря, я надеялась, что то, что он начал встречаться с девушкой, откроет и тебе небольшую дверцу.
Это довольно откровенное заявление, и я не уверен, что был готов к этому. Я выбираю мармелад из хлопьев в своей ладони.
– Угу.
Мама ждет.
Мои мысли настолько хаотичны, что мне нужно время, чтобы их рассортировать.
– Можно мы сейчас не будем говорить об Эмме?
Она преподнимает брови, лишь чуть – чуть, но кивает.
– Конечно.
Я бросаю взгляд в коридор.
– Как дела у Мэтью сегодня?
– Хорошо. Они с папой ходили гулять после ужина.
Я потрясен. Уверен, мое выражение лица выдает меня.
Мама улыбается.
– У него был выбор пойти гулять или вымыть посуду.
Если бы делали ставки, я бы поставил на то, что Мэтью будет стоять в кухне с полотенцем, надежно спрятав свои мысли в своей голове.
Но затем я вспоминаю, как он сидел в школьной столовой за одним столом со мной и Декланом, после того, как выкинул такой номер за день до того. Папа сказал, что иногда мы толкаем, чтобы посмотреть, станет ли кто-то толкать в ответ.
Я гадаю, дал ли я отпор в правильном направлении.
Мама все еще наблюдает за мной.
– Не прерывай чтение, – говорю я. – Не думаю, что хочу разговаривать.
Она долго смотрит на меня, затем раскрывает книгу. Я выуживаю хлопья из коробки и прислушиваюсь к тихому шелесту страниц. Этот звук впечатался мне в память. Она читала мне, сидя рядом с моей кроватью, когда я был маленьким, напрягая зрение под светом ночника, ожидая, когда я засну. Она делает это с каждым ребенком, который бывает в этом доме. Она хочет, чтобы они знали, что она рядом.
– Почему вы меня усыновили? – спрашиваю я.
Кристин мягко закрывает книгу.
– Потому что мы любим тебя и хотели, чтобы ты был нашим сыном.
Она говорит совершенно искренне, но я не хочу слышать банальности.
– Нет. Почему меня?
– Кажется, я не понимаю, о чем ты меня спрашиваешь, Рев.
– Вы брали к себе не один десяток приемных детей. Почему вы выбрали меня?
Она долгое время молчит, пока я не начинаю думать, было ли неправильно задавать этот вопрос.
– Ты знаешь, что мы любим детей, – говорит Кристин. – Когда мы поженились, мы даже не стали ждать. Мы так сильно хотели детей. Но потом... у меня случился выкидыш. Это часто случается, особенно при первой беременности, но тем не менее это было ужасно. Но затем это случилось снова. И снова. А затем в четвертый раз. Я помню, как сидела в кабинете врача, читая какой-то дурацкий журнал, и он раскрылся на статье, где у женщины было восемь детей, и она шутила, что ходила беременная целую вечность. Я помню, как прочла статью и возненавидела ее. Я ушла. И плакала всю ночь. – Она делает паузу. – Мы говорили об усыновлении. Другая семья по соседству усыновила малыша, и мы говорили с адвокатом о наших возможностях. Джефф готов был выписать чек агентству по опеке, но это только... это казалось мне неправильным. Впрочем, я была так подавлена тем, что потеряла стольких детей, что не хотела его огорчать, так что мы поехали за кофе, и я согласилась на любые его действия.
Кристин снова замолкает. Я знаю, что ей еще многое нужно сказать, так что жду. Мое усыновление во всех смыслах не было традиционным.
– Когда мы подошли к кафе, там была женщина, у которой пробило колесо. Она спросила, можем ли мы вызвать ей эвакуатор. Джефф предложил помять ей колесо, и она согласилась. Она опаздывала забрать ребенка.
– Бонни, – говорю я изумленно. Мамина подруга. Я знаю, как они познакомились. Но никогда не знал всех подробностей этого знакомства.
Мама улыбается.
– Бонни. Да. Пока Джефф менял ей колесо, мы с ней разговорились. Она первый человек, который упомянул опеку. Я тут же пригласила ее на обед на следующий же день. Мы тут же все решили. Этому суждено было сбыться. Я знаю это. Гораздо больше времени у меня ушло на то, чтобы убедить Джеффа. Теперь я знаю, что он больше беспокоился за меня. Он видел, как я потеряла стольких детей и волновался, как я перенесу то, что мне придется с ними расстаться.
Мы прошли все круги ада. Интервью, посещение приютов, все это. Мы подготовили комнату. И стали ждать звонка. Я думала, что это будет что-то срочное. Но не было. Спустя пару дней, я начала сомневаться. Джефф был в панике. Комната стояла пустая. Я начала гадать, не допустила ли я ошибку. Однажды ночью, ложась спать, я не смогла заснуть. Я до сих пор помню, как каждый час смотрела на часы. Я была так измучена. К пяти утра я не сомкнула глаз. Я помню, как думала: «Пожалуйста. Я знаю, что есть ребенок, который нуждается во мне. Пожалуйста».
Кристин промокает глаза, затем тянется за платочками на краю стола.
– О боже, я не была готова к этому разговору. Я думала, мы будет говорить о Деклане. – Она вытирает лицо, затем улыбается мне сквозь слезы. – Но в тот самый момент... Рев, в тот самый момент, как я подумала об этом – раздался звонок. И это была Бонни. По поводу тебя.
Я совершенно точно не помню этого с ее стороны, но отчетливо помню со своей. После того, как полиция забрала меня от моего отца, меня отправили в больницу. Многие из тех моментов засели у меня в памяти – хотя некоторые из них совершенно стерлись. Иногда я гадаю, может быть мне просто не хватало сил осмыслить их все. Я никогда до этого не видел врача. Ни рентгена, ни физического обследования, ничего. Если бы я был здоров, возможно, мне бы дали день или два смириться со своим положением, но персонал скорой помощи не мог игнорировать сломанную руку. Они также не могли проигнорировать шрамы и отметины. Я так отчаянно хотел покинуть больницу, что готов был пойти куда угодно и с кем угодно.
Но когда Бонни привела меня сюда, я думал, что умер. Я думал, что попал в ад. Я думал, что так меня наказывают.
– Ты был так напуган, – говорит мама мягко. – Я прочитала так много историй о приемных детях. Я представляла столько различных сценариев, но ничего похожего на тебя. Я думала, что самым нашим тяжким испытанием будет младенец, которому нужен будет уход, или малыш с отклонениями в развитии. Но ты... ты отказывался говорить. Ты никому не позволял прикасаться к себе. Бонни рассказала мне позже – значительно позже – что социальный работник в больнице настаивал на том, чтобы тебя отправили в спецучереждение. Она даже угрожала получить постановление суда, но Бонни встала перед ней и сказала ей прямо в лицо, чтобы та попыталась.
Я сижу совершенно неподвижно. Я ничего этого не знал.
Я мысленно стираю все, что знаю о своей жизни, и пытаюсь представить себе жизнь в приюте.
И не могу. Все, что я вижу перед собой – это тюрьма, где мы расстались с Джимом Мерфи, и, думаю, разница была бы невелика.
Я сглатываю.
– Мне жаль.
– За что ты извиняешься?
Кристин поднимается из кресла и садится рядом со мной на диван. Она берет меня за руку и держит между своими ладонями.
– Когда ты убежал в дом к Деклану в тот первый день... ох, мы так перепугались. Джефф думал, что мы совершили ошибку. Я так боялась позвонить Бонни, потому что была уверена, что тебя заберут и пошлют куда-нибудь еще. А когда мы нашли тебя у Деклана, и обнаружили, что вы играете в Лего... – Ее голос обрывается. Одна рука прижата к груди, а глаза закрыты.
– Что? – спрашиваю я мягко.
Ее голос звучит так тихо.
– Я никогда не забуду выражения твоего лица. То, как ты отбросил Лего и попятился от них. Я никогда не видела такого выражения лица ни у одного ребенка, и, надеюсь, никогда больше не увижу.
Я помню те моменты. Тот первый день, когда мой мир перевернулся, когда ожоги от газовой конфорки все еще были горячими и розовыми под бинтами. Я отбросил те детальки Лего, потому что боялся, что со мной сделают что-то похуже того, что делал мой отец, например отрубят мне руки. Я ничего не знал об играх, но слишком много о последствиях.
Меня не наказали. Меня даже не заставили тут же покинуть комнату Деклана. Кристин просто села рядом с нами и тоже начала строить.
Я думаю о Мэтью и его истории о Ниле, о его приемном отце. Смотрю на маму. У нее такие добрые глаза. Она всем желает только лучшего.
– Возможно, увидишь.
– Знаю. – Она сжимает мою руку. – Возможно, еще увижу. И я сделаю все возможное, чтобы помочь им справиться с этим.
– Ты все еще не ответила на мой вопрос.
– Рев, я не уверена, что могу. Почему не ты? В тот момент, когда зазвонил телефон, я знала, что ты должен быть здесь. Я все еще помню первый раз, когда ты засмеялся. – Она снова прижимает руку к груди, но затем прижимает ладонь к моей щеке. – Ох, это заняло так много времени. И ты вырос таким щедрым, добрым молодым человеком...
Я убираю ее руку, но не грубо.
– Ладно, ладно.
– Ох, Рев, но это так. Я помню, когда тебе было десять, ты спросил, почему мы не можем помочь другим детям тоже, если у нас есть другая комната. Я не могла в это поверить. Из всех детей, ты заслужил мир и покой больше всех, но ты спрашивал, почему мы не можем сделать больше. Так что мы взяли маленькую милую Роуз. Ты помнишь ее, верно?
– Да.
Роуз была первым приемным ребенком после меня. Ей было два года. Сейчас, должно быть, десять. Маме лучше знать. Она, вероятно, ведется с ней. Она делает все возможное, чтобы оставаться на связи со всеми детьми, которые когда – Либо у нас жили.
– Конечно, помнишь. Ее бедная мать так старалась снова стать «чистой». Помню, как Джефф так беспокоился о том, что мне будет так сложно снова отдавать Роуз, и так оно и было. Это всегда сложно. Но мне нравится помогать другим матерям. – Кристин делает паузу. – После того, как Роуз вернулась домой, ты спросил меня...
– Я спросил, когда мне тоже придется вернуться домой. – У меня хриплый голос. Я это помню.
– Да. – Она берет еще один платочек и промакивает глаза. – Твой голос... я никогда не забуду твой голос. Бедный ребенок. Я сказала Джеффу в тот вечер, что хочу тебя усыновить... а он уже успел поговорить с нашим адвокатом. Это длилось вечность. Я так беспокоилась, что этот человек найдет какую– То лазейку, какой-нибудь способ забрать тебя у нас. – Еще один платочек. – Я никогда не чувствовала такого облегчения, чем в тот момент, когда судья озвучил приговор.
– Я тоже, – говорю я честно. Тот день такой ясный в моих воспоминаниях. Новый костюм, который я надел для суда. Как адвокат похлопал меня по плечу. Осознание того, что мой отец не мог сделать ничего – ничего – чтобы разлучить меня с новой семьей.
Ничего, кроме как послать сообщение после моего восемнадцатого дня рождения.
Я хмурюсь.
– Папа что-нибудь выяснил о нем?
Кристин медлит. Это на нее не похоже.
– Скажи мне, – говорю я.
– Он живет в Эйджвотер, – говорит она. – Это все, что наш адвокат смог пока узнать.
Эйджвотер. Юго-запад Аннаполиса. Совсем недалеко. Мы ездили дальше, чтобы встретиться с отцом Деклана.
И все же... Я знал, что он должен быть близко. Я видел марку на его первом письме.
Я жду, что эта новость поразит меня, словно пуля, так же, как и куча других вещей совсем недавно поразила меня. Но нет. Это просто факт. Он живет в Эйджвотер.
Нет, это больше, чем просто факт. Это перчатка, брошенная к моим ногам.
Я думаю о Деклане, охваченном ужасом, сидящем в тюремном зале ожидания. Если он смог это сделать, то и я смогу.
– Я хочу с ним увидеться, – говорю я.
Кристин всхлипывает и мнет платок в кулаке.
– Я боялась, что ты это скажешь.
Я пытаюсь понять ее выражение лица, эмоции в ее голосе.
– Ты не хочешь, чтобы я это делал.
– Нет, Рев. Нет. Не хочу. – Новые слезы выступают на ее лице и она достает еще стопку платочков.
– Ты боишься... ты думаешь... – Я не знаю, как закончить предложение.
– Я боюсь, что он может причинить тебе вред. Я боюсь, что он заставит тебя сомневаться в себе. Когда Джефф рассказал мне о том, что происходит, я почувствовала себя такой глупой, что не осознала этого раньше. Я видела сообщения, которые он посылал тебе раньше, о том, чтобы наказать непослушного ребенка до смерти. Какой же жестокий, пропитанный ненавистью...
Пол скрипит в глубине коридора, и она прерывается. Я думаю, что сейчас из спальни выйдет Джефф и прервет ее тираду, но никто не появляется.
– Нет, – говорит она еще тише. – Я не хочу, чтобы ты с ним виделся.
Я сижу и думаю о каждом моменте за последнюю неделю, каждом сообщении от своего отца, каждом слове, сказанном мной Эмме, Деклану, Мэтью. Я думаю о своем разговоре с папой и о том, что все происходит по определенной причине, но есть причины, стоящие за причинами, и события, над которыми мы не властны, вызывая рябь, которую мы можем так и не увидеть.
Когда я снова заговариваю, мой голос звучит очень тихо.
– После того, как Деклан увиделся со своим отцом, он сказал: «Он всего лишь человек». Мой отец тоже. Думаю, я никогда этого не осознавал. Он всегда был главой своего прихода. Он всегда был больше, чем сама жизнь. Но... это не так. И, думаю, мне нужно самому в этом убедиться.
Кристин долгий момент молчит, а когда заговаривает, это не то слово, которое я ожидал услышать.
– Хорошо, – шепчет она.
Затем она целует меня в лоб, идет по коридору и исчезает в своей комнате.
* * *
Мэтью не спит.
Молчаливая темнота льется из его комнаты, но в воздухе висит нервное напряжение, давая мне знать, что он все еще не спит.
Его дверь почти прикрыта, но не защелкнута на замок, так что я мягко стучу, от этого движения дверь приоткрывается на пару сантиметров.
Можно подумать, я крадусь с дробовиком в руках. Мэтью садится прямо в кровати.
– Прости, – говорю я.
Он ничего не говорит.
– Просто хотел поздороваться. Прости, что бросили тебя сегодня днем и сбежали.
Все еще никакого ответа.
– Ладно, – говорю я, берясь за ручку двери и собираясь снова закрыть ее.
– Я кое-что слышал из вашего разговора с Кристин, – говорит он.
Я замираю с рукой на ручке двери. Я не знаю, как реагировать на это сообщение.
– Я не подслушивал, – быстро добавляет он. – Просто шел в ванную.
– Да? – Я гадаю, что он слышал.
– Твой отец тебя и драться научил? – спрашивает он.
Вопрос застает меня врасплох.
– Нет. Я позже научился.
– Просто было интересно.
Он снова замолкает. Я убираю руку с ручки двери.
Моя комната – гостеприимное убежище. Я падаю на кровать и прикладываю руку к глазам, чтобы не слепил свет.
Затем я сажусь прямо и скидываю свитер, оставаясь в одной футболке. Я снова хочу почувствовать воздух на своей коже. Я снова падаю на подушку и накрываю рукой глаза.
Моя рука у моих глаз. Хотел бы я запечатлеть этот момент. Это все равно, что впервые увидеть океан. Или впервые почувствовать, как снег тает на языке.
Таким же было и чувство, когда мы с Эммой кувыркались в траве. Все это, такое совершенно незнакомое, прекрасное и неожиданное. Были моменты, когда мои руки смыкались вокруг ее талии и мне хотелось сказать «Стой. Подожди. Дай мне просто так подержать тебя».
А затем все распалось на части.
Я беру телефон и посылаю ей сообщение.
Рев: Ты в порядке?
Я жду вечность, пока не начинает казаться, что она вовсе не напишет ответ.
С порога раздается голос.
– Охренеть.
Мэтью. Я натягиваю свитер, даже не задумываясь над этим.
Нет, я определенно не готов пойти в школу вот так.
Осознание этого удручает. Я не могу скрыть это.
– В чем дело?
Мэтью не отошел от двери. Его темные глаза ничего не выражают.
– Тебе не нужно снова надевать свитер из-за меня. Мне плевать. Я просто... удивился.
Я тереблю край рукава, но не могу заставить себя снова снять свитер. Почва между нами еще слишком неустойчива.
Я смотрю на него.
– Не хочешь зайти?
Мэтью входит. Он садится на край кушетки, стоящей у двери, и подтягивает ноги, чтобы сесть по-турецки. Синяки на его лице значительно поблекли, отек спал полностью.
– Джефф тебя научил? – спрашивает он.
Он снова спрашивает об умении драться.
– Нет. Я хожу в секцию.
– О.
Я не могу распознать тон его голоса. Не разочарование, но близко к этому.
– Хочешь научиться? – спрашиваю я. – Есть занятия для начинающих по вторникам. Мы могли бы пойти.
Он пренебрежительно фыркает.
– Они не станут платить за что-то подобное ради меня.
– Ну. Может быть, и станут. Но, так или иначе, пару недель ты можешь заниматься бесплатно. – Я делаю паузу. – И я тоже могу тебя научить.
– Может быть.
Он больше ничего не говорит. И не двигается с кушетки.
Я бросаю взгляд на часы, потом снова на него.
– Хочешь поговорить о чем-нибудь еще?
– Нет.
Но он все еще не двигается.
Хотелось бы мне заглянуть ему в голову. Хотел бы я его понять. Я размышляю о том, как он присоединился к нашему столу за ланчем, прячась почти на краю стола. Я задумываюсь о его прошлом и гадаю, является ли пустая комната для него источником страха, а не убежищем. Я знаю, что это такое – бояться неизвестности.
Я хватаю одну из дополнительных подушек и бросаю в сторону кушетки. Затем тянусь к выключателю и выключаю свет.
– Оставайся, если хочешь. Но я собираюсь спать.
Затем я поворачиваюсь к нему спиной.
Но затем мой телефон вспыхивает. Эмма.
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 137; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!