НОВЫЙ ГОД В ЭКВАТОРИАЛЬНОЙ ГВИНЕЕ 32 страница
147
Мурильо написал немало полотен, изображающих подвиг милосердия, в том числе и известную картину «Св. Елизавета, омывающая раны прокажённых», где он представил Елизавету прекрасной женщиной, не чуждой физического отвращения при виде язв и гноя, воплотив в этом образе всех сестёр милосердия. В России, в царские времена, сестёр милосердия даже отмечали разными серебряными нагрудными знаками. На жену-медсестру во всём можно положиться. Они и внимательные, и отважные, и чуткие, и стойкие, и нежные. Сто раз, получается, прав был тот мой знакомый артист.
Придя на 25-ю процедуру и улучив момент, когда на уколы больше никого не оставалось, я решил заговорить с медсёстрами. Обращаясь в первую очередь к Нине, которая мне чем-то необъяснимым приглянулась, завёл с ними такой разговор:
– А мы с вами, девушки, в какой-то мере коллеги.
Медсёстры посмотрели на меня с удивлением.
– Я в молодости работал переводчиком. И с гражданскими врачами самого широкого профиля. А когда в армии – то и с военными врачами. С медициной знаком не понаслышке.
– Значит, вас можно военврачом называть, – улыбнулась Светлана.
– Запросто. Благородная у вас профессия – работать с больными людьми. Сколько надо иметь подчас терпения и выдержки.
– Да уж, – соглашается Вера, – не каждый из вас – подарок.
– Но я-то подарок, не правда ли? Столько уколов безропотно, без слёз и рыданий принять, – выпрашиваю я у сестёр комплимент, шутливо буравя указательным пальцем стенку.
|
|
|
– Вы, пожалуй, штучный экземпляр, – произнесла Светлана, не глядя на меня и листая журнал записи процедур.
– Вот, – обрадовался я, что сёстры поддержали беседу, и затараторил, – а вы обратили внимание, уважаемые, на мою фамилию, которую я называю каждый раз, когда являюсь к вам на приём?
– А что в ней особенного? Макаров. Таких много, – продолжая читать свои записи, сказала Светлана.
– Не скажите. Простая, да не очень. Это адмиральская фамилия, –понесло меня. – Был такой адмирал. Порт-Артур оборонял от японцев. Вернее сказать, хотел оборонять, но погиб на крейсере немного раньше. От мины.
– Так это ваш близкий родственник? – хихикнула в ладошку Нина. – То-то мы обратили внимание на вашу стройную фигуру и офицерскую выправку. Оказывается, вы из адмиралов будете.
147
«Обратили на меня внимание!» Я чуть было не подпрыгнул от радости и заметил, что Нина вдруг густо покраснела, не ожидая, видимо, от себя такой прыти и испугавшись, наверное: не усугубила ли она, обращаясь так фривольно с неизвестным мужчиной? А вдруг он обидится и нажалуется на неё руководству? Тогда проблем не оберёшься.
Услышав такие добрые слова, которые и кошке были бы приятны, увидев, как смутилась и зарделась девушка… во мне что-то дрогнуло. Просто бальзам на душу!
|
|
|
– Нет. Я не из адмиралов. Это я так. К слову. Чтоб разговор завязать. А спортивную форму я, да, стараюсь поддерживать. В этом году что-то не очень получается. Только дома гимнастику делаю. В бассейн, например, ходить несподручно, далековато. И я почему-то после бассейна всё время простужаюсь.
– А после бассейна надо немного посидеть в помещении. Перед выходом на улицу, – заметила Вера.
– Наверное. А мы всё спешим, спешим. К тому же мне 25-метровые бассейны не подходят. Мне 50-метровый подавай. С дорожками. Чтоб простор был. А то у меня натура, как видите, широкая, – выпятил я грудь. – Тогда я два-три километра проплыву – и порядок.
– А в маленьком, – поддержала меня Вера, – какая-нибудь бабуля тебя рукой заденет…
– Или ты сам кому-то в лоб ногой закатаешь, а потом разбирайся, кто прав, кто виноват, кто первый начал, – продолжил я её мысль.
– Лично я лыжи люблю, – робко вновь вступила в разговор Ниночка. – Но зима какая-то… То лёд, то слякоть.
– А вот лыжи не по мне, – сказала Вера.
– Каждый вид спорта, – наконец убрав в ящик кипу журналов, встала из-за стола Светлана, – для каждого человека очень индивидуален. Это ведь не просто так кто-то говорит, что ему волейбол или баскетбол не нравится. Может, и очень даже нравится, но вот кости его скелета так сложены, что иному просто природой не дано этим видом спорта заниматься. И не надо себя в этом случае насиловать. Только то, что доступно.
|
|
|
Было видно, что девушки разговорились с удовольствием.
– Вот, например, – разошлась Светлана, – коньковым шагом на лыжах далеко не каждый может бегать. Или я. Я никогда 100-килограммовую штангу не поднимала. На фига надо!
148
«Обратили на меня внимание!» Я чуть было не подпрыгнул от радости и заметил, что Нина вдруг густо покраснела, не ожидая, видимо, от себя такой прыти и испугавшись, наверное: не усугубила ли она, обращаясь так фривольно с неизвестным мужчиной? А вдруг он обидится и нажалуется на неё руководству? Тогда проблем не оберёшься.
Услышав такие добрые слова, которые и кошке были бы приятны, увидев, как смутилась и зарделась девушка… во мне что-то дрогнуло. Просто бальзам на душу!
– Нет. Я не из адмиралов. Это я так. К слову. Чтоб разговор завязать. А спортивную форму я, да, стараюсь поддерживать. В этом году что-то не очень получается. Только дома гимнастику делаю. В бассейн, например, ходить несподручно, далековато. И я почему-то после бассейна всё время простужаюсь.
|
|
|
– А после бассейна надо немного посидеть в помещении. Перед выходом на улицу, – заметила Вера.
– Наверное. А мы всё спешим, спешим. К тому же мне 25-метровые бассейны не подходят. Мне 50-метровый подавай. С дорожками. Чтоб простор был. А то у меня натура, как видите, широкая, – выпятил я грудь. – Тогда я два-три километра проплыву – и порядок.
– А в маленьком, – поддержала меня Вера, – какая-нибудь бабуля тебя рукой заденет…
– Или ты сам кому-то в лоб ногой закатаешь, а потом разбирайся, кто прав, кто виноват, кто первый начал, – продолжил я её мысль.
– Лично я лыжи люблю, – робко вновь вступила в разговор Ниночка. – Но зима какая-то… То лёд, то слякоть.
– А вот лыжи не по мне, – сказала Вера.
– Каждый вид спорта, – наконец убрав в ящик кипу журналов, встала из-за стола Светлана, – для каждого человека очень индивидуален. Это ведь не просто так кто-то говорит, что ему волейбол или баскетбол не нравится. Может, и очень даже нравится, но вот кости его скелета так сложены, что иному просто природой не дано этим видом спорта заниматься. И не надо себя в этом случае насиловать. Только то, что доступно.
Было видно, что девушки разговорились с удовольствием.
– Вот, например, – разошлась Светлана, – коньковым шагом на лыжах далеко не каждый может бегать. Или я. Я никогда 100-килограммовую штангу не поднимала. На фига надо!
148
Все дружно рассмеялись. Чувствовалось, что мы начали сдруживаться. Но надо и честь знать. Рабочий день у медсестёр закончился. Было видно, что они устали. А уходить так не хотелось!
– Ну, мне пора. Я вас заболтал, наверное, задержал. Уж извините. У вас ещё столько дел. Прибраться надо. Знаете, девушки, почему я так разговорился? Просто среди вас, таких хороших, я душой оттаял. У меня на работе и поговорить-то не с кем. Одни компьютеры. А вы такие… С вами так легко. Ладно, до свидания. Спасибо за лечение.
Я раскланялся и вышел из кабинета под доброжелательными взглядами медсестёр. «Интересно, что они обо мне сейчас говорят? Обсуждают или осуждают?» – думал я, снимая с ботинок бахилы И машинально чуть было не положил их себе в карман.
Всё в жизни проходит. И время процедур – тоже. Я купил коробку дорогих шоколадных конфет. Получив два своих последних укола, достал конфеты из кейса и положил их на стеклянный стол:
– Светочка, Верочка, Ниночка, это вам с благодарностью за лечение и внимание. Конечно, в клинике пациенту говорить «До скорой встречи» как-то неуместно. Если смогу быть вам чем-то полезен по жизни, то вот мои визитки. Я всегда к вашим услугам. Звоните. Буду рад вам помочь, чем смогу.
Сестрички поблагодарили меня за подарок, пожелали окончательного выздоровления. А я перед уходом, улучив момент, наклонился к Нине, стоящей ко мне ближе других:
– Ниночка, можно вас на несколько слов. В коридор.
– Сейчас освобожусь и выйду, – сказала медсестра.
Через две-три минуты румяная, зардевшаяся Нина выпорхнула из кабинета, села рядом со мной на диван, подогнув по-детски под себя ножку, и вытянулась как струна передо мной, широко открыв глаза и застыв в трепетном, как мне показалось, ожидании.
– А вам, Ниночка, я ещё хотел подарить на память вот эту кассету, – я полез в карман пиджака, – с красивой музыкой. Это не сегодняшняя туфта.
– Спасибо, – сказала Нина, принимая кассету. – Это ваши любимые вещи?
– Да, это мои любимые. Клайдерман, Хампердинк. Надеюсь и вам они понравятся. Будете слушать и вспоминать человека с адмиральской фамилией. Кстати, а я так и не знаю… Как же ваша фамилия?
– Моя фамилия справа налево и слева направо звучит и читается одинаково. Авонова. Но я спешу, извините. Ещё раз спасибо за кассету. Работы ещё много.
149
Все дружно рассмеялись. Чувствовалось, что мы начали сдруживаться. Но надо и честь знать. Рабочий день у медсестёр закончился. Было видно, что они устали. А уходить так не хотелось!
– Ну, мне пора. Я вас заболтал, наверное, задержал. Уж извините. У вас ещё столько дел. Прибраться надо. Знаете, девушки, почему я так разговорился? Просто среди вас, таких хороших, я душой оттаял. У меня на работе и поговорить-то не с кем. Одни компьютеры. А вы такие… С вами так легко. Ладно, до свидания. Спасибо за лечение.
Я раскланялся и вышел из кабинета под доброжелательными взглядами медсестёр. «Интересно, что они обо мне сейчас говорят? Обсуждают или осуждают?» – думал я, снимая с ботинок бахилы И машинально чуть было не положил их себе в карман.
Всё в жизни проходит. И время процедур – тоже. Я купил коробку дорогих шоколадных конфет. Получив два своих последних укола, достал конфеты из кейса и положил их на стеклянный стол:
– Светочка, Верочка, Ниночка, это вам с благодарностью за лечение и внимание. Конечно, в клинике пациенту говорить «До скорой встречи» как-то неуместно. Если смогу быть вам чем-то полезен по жизни, то вот мои визитки. Я всегда к вашим услугам. Звоните. Буду рад вам помочь, чем смогу.
Сестрички поблагодарили меня за подарок, пожелали окончательного выздоровления. А я перед уходом, улучив момент, наклонился к Нине, стоящей ко мне ближе других:
– Ниночка, можно вас на несколько слов. В коридор.
– Сейчас освобожусь и выйду, – сказала медсестра.
Через две-три минуты румяная, зардевшаяся Нина выпорхнула из кабинета, села рядом со мной на диван, подогнув по-детски под себя ножку, и вытянулась как струна передо мной, широко открыв глаза и застыв в трепетном, как мне показалось, ожидании.
– А вам, Ниночка, я ещё хотел подарить на память вот эту кассету, – я полез в карман пиджака, – с красивой музыкой. Это не сегодняшняя туфта.
– Спасибо, – сказала Нина, принимая кассету. – Это ваши любимые вещи?
– Да, это мои любимые. Клайдерман, Хампердинк. Надеюсь и вам они понравятся. Будете слушать и вспоминать человека с адмиральской фамилией. Кстати, а я так и не знаю… Как же ваша фамилия?
– Моя фамилия справа налево и слева направо звучит и читается одинаково. Авонова. Но я спешу, извините. Ещё раз спасибо за кассету. Работы ещё много.
149
И быстро скрылась, возбуждённая, за дверью кабинета.
Через несколько дней я Нине позвонил:
– Будьте добры, пригласите к телефону Авонову Нину.
– Я слушаю, – раздался мягкий голос Нины.
– Нина, вас приветствует Юрий Макаров, тот, что недавно у вас лечился.
В трубке молчание. Затем:
– Здравствуйте, Юрий.
– Нина, я… Когда вы сегодня заканчиваете работу?
– В 20:00.
– А я мог бы вас встретить у поликлиники и проводить?
– Юрий, – в трубке на несколько секунд повисла тишина. – Я полагаю… мне кажется, что вы хотите… что вы начинаете за мной ухаживать.
– Правильно понимаете.
– Не надо этого делать. У меня… уже есть, как бы это точнее сказать, поклонник, что ли. Вернее – жених. Так что…
– И что, хороший?
– Мне нравится.
– Тогда… желаю вам счастья, – горестно выдавил я из себя и положил трубку.
Озадаченный, стал рассуждать: «Но ведь она обратила на меня внимание? Обратила. Отметила мою фигуру? Отметила. Робела и смущалась? Робела и смущалась. Так почему же отказ? Просто со мной кокетничала?»
Мне стало горько и обидно, что меня так сразу отвергли. Но в то же время я понимал, что не должен досадовать на то, что увлёкся этой действительно милосердной сестрой, которая честно и вовремя меня тормознула. А ведь другая на её месте могла бы и покуражиться надо мной, потрепать нервы, поиграть со мой, как с мышкой, выжать из меня, влюблённого, живительные для себя соки. И за что мне пенять на себя, если я снова не ошибся в человеке?
Я глубоко вздохнул и углубился в изучение прайс-листа коммерческого предложения. Хотя с недельку-другую на душе было пасмурно и ныло, зато физически я вскоре пошёл на поправку. Что меня вылечило? Таблетки? Уколы? Или же на меня так оздоравливающе, лучше всяческих лекарств, подействовала эта милая сестричка милосердия?
150
И быстро скрылась, возбуждённая, за дверью кабинета.
Через несколько дней я Нине позвонил:
– Будьте добры, пригласите к телефону Авонову Нину.
– Я слушаю, – раздался мягкий голос Нины.
– Нина, вас приветствует Юрий Макаров, тот, что недавно у вас лечился.
В трубке молчание. Затем:
– Здравствуйте, Юрий.
– Нина, я… Когда вы сегодня заканчиваете работу?
– В 20:00.
– А я мог бы вас встретить у поликлиники и проводить?
– Юрий, – в трубке на несколько секунд повисла тишина. – Я полагаю… мне кажется, что вы хотите… что вы начинаете за мной ухаживать.
– Правильно понимаете.
– Не надо этого делать. У меня… уже есть, как бы это точнее сказать, поклонник, что ли. Вернее – жених. Так что…
– И что, хороший?
– Мне нравится.
– Тогда… желаю вам счастья, – горестно выдавил я из себя и положил трубку.
Озадаченный, стал рассуждать: «Но ведь она обратила на меня внимание? Обратила. Отметила мою фигуру? Отметила. Робела и смущалась? Робела и смущалась. Так почему же отказ? Просто со мной кокетничала?»
Мне стало горько и обидно, что меня так сразу отвергли. Но в то же время я понимал, что не должен досадовать на то, что увлёкся этой действительно милосердной сестрой, которая честно и вовремя меня тормознула. А ведь другая на её месте могла бы и покуражиться надо мной, потрепать нервы, поиграть со мой, как с мышкой, выжать из меня, влюблённого, живительные для себя соки. И за что мне пенять на себя, если я снова не ошибся в человеке?
Я глубоко вздохнул и углубился в изучение прайс-листа коммерческого предложения. Хотя с недельку-другую на душе было пасмурно и ныло, зато физически я вскоре пошёл на поправку. Что меня вылечило? Таблетки? Уколы? Или же на меня так оздоравливающе, лучше всяческих лекарств, подействовала эта милая сестричка милосердия?
150
УЧИТЕЛЬНИЦА-ИСЦЕЛИТЕЛЬНИЦА
Учительница в зелёном в белый горошек крепдешиновом платьице уже устала объяснять Михаилу решение задач по алгебре, геометрии и тригонометрии. Хоть кол на голове теши! Ничего в него не лезет. Но что делать? Михаил тянет на серебряную медаль. А то и на золотую. А это для вечерней Школы рабочей молодёжи, где одни прогульщики и никто не хочет учиться, редкость. И престижно. Всего пять человек тянут на медали из потока. Вот и пришлось ей опять задержаться после уроков, чтобы с ним персонально позаниматься. Немного его натаскать. Но она не злится. Учительнице слегка за 30. У неё добрые лучезарные глаз, вьющиеся каштановые волосы.
А Михаилу всё легко даётся, кроме этой проклятой алгебры. Он и поступать собрался в гуманитарный институт. И по гуманитарным наукам у него одни пятёрки.
Беда ещё и в том, что он уже два года как по уши влюблён в свою училку по математике, почти девочку, хотя ей и за 30. Так и сочетаются в нём ненависть к математике и любовь к математичке.
Учебники и тетради лежат на учительском столе. Михаил сидит за первой партой перед этим столом, а Юлия Михайловна всё ходит по классу на высоких каблуках. Попробуй походить на каблуках несколько часов! Она уже устала ходить туда-сюда. Устала вдалбливать в тупую голову Михаила свои науки, формулы, законы, хотя мордочка у него симпатичная.
– Ну хоть эту задачку вы поняли, как решать?
– Да, спасибо большое, дошло наконец. Понял.
– Ну наконец-то! Тогда на сегодня последнюю объясняю, как решается.
Юлия Михайловна встаёт коленками на стул и склоняется над учебником. От усталости практически легла грудью на стол.
Михаил смотрит в учебник, но больше в вырез платья учительницы – на две нежные, почти груди, слегка расплюснутые под тяжестью женского тела. Учительница замечает, куда направлен взгляд её ученика и что его интерес больше вызывает её грудь, чем предмет обучения – алгебра. Она, смущённая, встаёт, поправляет платье снизу и на груди.
– Юлия Михайловна, – вдруг взмолился Михаил, – я уже не могу здесь заниматься. Эти беготня и шум в коридоре, крики. Всё отвлекает. Что-то плохо всё в голову лезет. А скоро экзамены. Выпускные. Мне бы на госэкзаменах хотя бы за троечку зацепиться.
151
УЧИТЕЛЬНИЦА-ИСЦЕЛИТЕЛЬНИЦА
Учительница в зелёном в белый горошек крепдешиновом платьице уже устала объяснять Михаилу решение задач по алгебре, геометрии и тригонометрии. Хоть кол на голове теши! Ничего в него не лезет. Но что делать? Михаил тянет на серебряную медаль. А то и на золотую. А это для вечерней Школы рабочей молодёжи, где одни прогульщики и никто не хочет учиться, редкость. И престижно. Всего пять человек тянут на медали из потока. Вот и пришлось ей опять задержаться после уроков, чтобы с ним персонально позаниматься. Немного его натаскать. Но она не злится. Учительнице слегка за 30. У неё добрые лучезарные глаз, вьющиеся каштановые волосы.
А Михаилу всё легко даётся, кроме этой проклятой алгебры. Он и поступать собрался в гуманитарный институт. И по гуманитарным наукам у него одни пятёрки.
Беда ещё и в том, что он уже два года как по уши влюблён в свою училку по математике, почти девочку, хотя ей и за 30. Так и сочетаются в нём ненависть к математике и любовь к математичке.
Учебники и тетради лежат на учительском столе. Михаил сидит за первой партой перед этим столом, а Юлия Михайловна всё ходит по классу на высоких каблуках. Попробуй походить на каблуках несколько часов! Она уже устала ходить туда-сюда. Устала вдалбливать в тупую голову Михаила свои науки, формулы, законы, хотя мордочка у него симпатичная.
– Ну хоть эту задачку вы поняли, как решать?
– Да, спасибо большое, дошло наконец. Понял.
– Ну наконец-то! Тогда на сегодня последнюю объясняю, как решается.
Юлия Михайловна встаёт коленками на стул и склоняется над учебником. От усталости практически легла грудью на стол.
Михаил смотрит в учебник, но больше в вырез платья учительницы – на две нежные, почти груди, слегка расплюснутые под тяжестью женского тела. Учительница замечает, куда направлен взгляд её ученика и что его интерес больше вызывает её грудь, чем предмет обучения – алгебра. Она, смущённая, встаёт, поправляет платье снизу и на груди.
Дата добавления: 2019-09-08; просмотров: 47; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!