Янус определяет сознание Будды 9 страница
Первым мужем Клеопатры был ее младший брат Птолемей XIII. В год их бракосочетания Клеопатре было 17 или 18 лет, а мальчику — 9 или 10. Овдоветь Клеопатре помог Цезарь.
Рождение сына от царицы Египта было для бессыновного Цезаря важным событием. Птолемей был похож на Цезаря и лицом и осанкой (et forma et incessu). Демотические эпитафии называют 23 июня 47 г. до н. э. праздником Исиды и в то же время днем рождения царя Цезаря. Подтверждают отцовство Цезаря также описания рождения Птолемея в святилище Гермонтиса (у Фив в Верхнем Египте). Жрецы утверждали, что бог Ра создал Птолемея-Цезаренка с фигурой Цезаря.[307]
«В конце 45 г. значительные силы парфянской конницы во главе с царевичем Пакором, придя на помощь блокированному в Апамее мятежному военачальнику Л. Цецилию Бассу, вторглись в Сирию и нанесли удар по войскам цезарианца Г. Антистия Вета. Блокада была прорвана, а войска Вета понесли большие потери. Мы ничего не знаем об условиях, на которых парфяне оказали помощь Бассу. Вторжение возглавлял Пакор — фигура, несомненно, знаковая, с которой были связаны воспоминания о предыдущем вторжении в Сирию в 51–50 гг.».[308]
В 44 г. до н. э. Цезарь стал в четвертый раз диктатором и занялся подготовкой войны с парфянами.
Светоний: восемьдесят тысяч граждан он расселил по заморским колониям.[309] Наложил пошлину на иноземные товары.[310] Захотел усмирить вторгшихся во Фракию и Понт дакийцев, а затем пойти войной на парфян через Малую Армению, но не вступать в решительный бой, не познакомившись с неприятелем.[311]
|
|
|
Плутарх: «Цезарь готовился к войне с парфянами, а после их покорения имел намерение, пройдя через Гирканию вдоль Каспийского моря и Кавказа, обойти Понт и вторгнуться в Скифию, затем напасть на соседние с Германией страны и на самое Германию и возвратиться в Италию через Галлию, сомкнув круг римских владений так, чтобы со всех сторон империя граничила с Океаном».[312]
Планы похода Цезаря повторяют южный и северный маршруты западной части шелкового пути.[313] В будущем они привлекут внимание Агриппы.
Тит Ампий сообщает о высказываниях Цезаря той поры: «республика — ничто, пустое имя без тела и облика»; «Сулла не знал и азов, если отказался от диктаторской власти»; «с ним, Цезарем, люди должны разговаривать осторожнее и слова его считать законом». Он дошел до такой заносчивости, что когда гадатель однажды возвестил о несчастном будущем — зарезанное животное оказалось без сердца, — то он заявил: «Все будет хорошо, коли я того пожелаю; а в том, что у скотины нету сердца, ничего удивительного нет».[314]
Зимой зреет заговор против диктатора (dictator, носитель временной неограниченной власти). В заговоре против него участвовало более шестидесяти человек; среди них бывший квестор Красса Кассий и пасынок[315] Цезаря Марк Брут, которого тот спас от смерти после битвы при Фарсале.
|
|
|
В Риме распространяются слухи, будто Цезарь собирается переселиться в Александрию или Илион и перевести туда все государственные средства, обескровив Италию воинскими наборами, а управление Римом поручив друзьям, и будто на ближайшем заседании сената квиндецемвир Луций Котта внесет предложение провозгласить Цезаря царем, так как в пророческих книгах записано, что парфян может победить только царь.[316]
В начале марта заговорщики приступают к выполнению задуманного.
18 марта Цезарь собирался отправиться в Македонию[317] к войскам, уже ожидающим вождя для отправки на Восток.[318]
15 марта 44 г. до н. э. заговорщики закалывают диктатора в Сенате Рима. Убийство Цезаря было выгодно парфянам: в Риме начинается новый виток гражданских войн:
«После этого Антистий передает Бруту пятьсот тысяч драхм из тех денег, какие должен был отвезти в Италию, а все остатки Помпеева войска, еще скитавшиеся в фессалийских пределах, начинают радостно собираться под знамена Брута. У Цинны Брут забрал пятьсот конников, которых тот вел к Долабелле в Азию. Приплыв в Деметриаду, он завладел большим складом оружия, которое было запасено по приказу старшего Цезаря для парфянского похода, а теперь ждало отправки к Антонию».[319]
|
|
|
Квинт Гораций и Гай Фурин в день убийства Цезаря были в Греции. Цезарь предназначал Гая для высокой политической должности задолго до его усыновления по завещанию.[320]
20-летний Гораций учился у греков красноречию в Афинах. 18-летний Фурин ждал Цезаря с готовыми к походу войсками в Аполлонии,[321] где его застало известие о смерти деда.[322] Гай немедленно отправился в Рим, где узнал свое новое имя: Гай Юлий Цезарь Октавиан (Gaius Iulius Caesar Octavianus). Оно понравилось ему не все: против воли Цезаря Гай никогда не употреблял имени Октавиан (Осьмушка, Осмёрик, ср.: средневек.-лат. baboynus, babovinus, papio, нем. Pavian, павиан, ит. babbuino, исп. babuino, франц. babuin, англ. baboon, нижне-герм. bavian).[323]
Гораций в Рим не отправился. Сын бывшего раба присоединился к бежавшему в Грецию убийце Цезаря Марку Бруту, и получил должность трибуна в его войске. В каждом легионе служило по шесть трибунов (tribunus) — старших офицеров легиона, на ранг ниже, чем сам легат (командир).[324]
Цезарь считал, что в трибуны идут карьеристы. Цезарь знал, о чем говорил. Он сам начинал карьеру с должности войскового трибуна.[325]
|
|
|
Через несколько месяцев после смерти Цезаря, 20 июля 44 г. до н. э., над Римом появилась комета. Хвостатая звезда сияла в небе семь ночей подряд, появляясь около одиннадцатого часа. Октавиан устроил игры в честь обожествления покойника. В народе все поверили, что это душа Цезаря, вознесенного на небо. Вот почему изображается он со звездой над головой. В курии, где Цезарь был убит, постановлено было застроить вход, а иды марта именовать отцеубийственными и никогда в этот день не созывать сенат.[326]
В 43 г. Брут и Кассий договариваются о совместных действиях.[327]
В армии Брута и Кассия во время Филиппийской кампании находились вспомогательные отряды, состоявшие из парфян;[328] численностью 4 тысячи конных стрелков из лука, арабов, мидян и парфян.[329] Рать Брута и Кассия в ноябре 42 г. до н. э. состояла из 17 легионов и 17000 конницы, была хорошо вооружена и обучена.[330]
Парфяне участвовали на стороне Кассия–Брута в битве при Филиппах:[331]
«К Кассию примкнули в качестве союзников (συνεμάχουν) и некоторые из парфянских конных стрелков, так как он пользовался у парфян известным авторитетом с тех пор, как, будучи квестором при Крассе, оказался более благоразумным, чем сам Красс».[332]
Гай Кассий Лонгин[333] в речи перед воинами назвал парфян среди союзников республиканской армии: мы, заявил он, далеко превосходим врагов «по числу союзников — царей и племен вплоть до мидян и парфян».[334]
Когда Квинт Лабиен обеспечивал постоянную связь между Брутом, Кассием и парфянским царем Ородом,[335] 23-летный Гораций был в гуще происходящего.[336]
При Филиппах Брут и Кассий погибли, как и многие их соратники. Кассий погиб от руки парфянина. Рассказывает Плутарх:
«Все же он выслал на разведку одного из тех, кто был подле него на холме, некоего Титиния. Всадники заметили Титиния и, узнавши друга Кассия и верного ему человека, разразились радостными криками; приятели его спрыгнули с коней и горячо его обнимали, а остальные скакали вокруг и, ликуя, бряцали оружием, и этот необузданный восторг стал причиною непоправимого бедствия. Кассий решил, что под холмом, и в самом деле, враги и что Титиний попался к ним в руки. Он воскликнул: «Вот до чего довела нас постыдная жажда жизни — на наших глазах неприятель захватывает дорогого нам человека!» — и с этими словами удалился в какую-то пустую палатку, уведя за собою одного из своих отпущенников, по имени Пиндар, которого еще со времени разгрома Красса постоянно держал при себе на случай подобного стечения обстоятельств. От парфян он благополучно спасся, но теперь, накинув одежду на голову, он подставил обнаженную шею под меч отпущенника. И голову Кассия нашли затем отдельно от туловища, а самого Пиндара после убийства никто не видел, и потому некоторые даже подозревали, что он умертвил Кассия но собственному почину. Прошло совсем немного — и всадники стали видны вполне отчетливо, а тут и Титиний с венком, которым его на радостях украсили, явился, чтобы обо всем доложить Кассию. Когда же он услыхал стоны и рыдания убитых горем друзей и узнал о роковой ошибке командующего и о его гибели, он обнажил меч и, отчаянно проклиная свою медлительность, закололся.
При первом же известии о поражении Брут поспешил к месту боя, но о смерти Кассия ему донесли уже вблизи лагеря. Брут долго плакал над телом, называл Кассия последним из римлян, словно желая сказать, что людей такой отваги и такой высоты духа Риму уже не видать, а затем велел прибрать и обрядить труп и отправить его на Фасос, чтобы не смущать лагерь погребальными обрядами. Собрав воинов Кассия, он постарался успокоить их и утешить. Видя, что они лишились всего самого необходимого, он обещал каждому по две тысячи драхм — в возмещение понесенного ущерба. Слова его вернули солдатам мужество, а щедрость повергла их в изумление. Они проводили Брута, на все лады восхваляя его и крича, что из четырех императоров один только он остался непобежденным в этой битве».[337]
Брут понимал, что нужно его легионерам: «Солдаты Кассия, преданные своему командиру и привыкшие к большим деньгам, после его смерти начали дезертировать еще до разгрома республиканской армии».[338]
После битвы при Филиппах завербованный Брутом Гораций в одночасье теряет все; он оказывается в плену у соотечественников. Плен не сахар:
«После победы он [Октавиан] не выказал никакой мягкости: голову Брута он отправил в Рим, чтобы бросить ее к ногам статуи Цезаря, а вымещая свою ярость на самых знатных пленниках, он еще и осыпал их бранью. Так, когда кто-то униженно просил не лишать его тело погребения, он, говорят, ответил: «Об этом позаботятся птицы!» Двум другим, отцу и сыну, просившим о пощаде, он приказал решить жребием или игрою на пальцах, кому остаться в живых, и потом смотрел, как оба они погибли — отец поддался сыну и был казнен, а сын после этого сам покончил с собой».[339]
Ничто так не ценится в филологе, как отличное знание жизни.[340] Потом Гораций освежит свое знание неволи изучением истории консула Марка Атилия Регула, попавшего в плен к пунийцам.
За два века до описываемого времени карфагеняне отправили в Рим послов для ведения переговоров о мире на наиболее выгодных условиях. Вместе с этим посольством пленник консул Регул в качестве посредника был отправлен в Рим со следующим условием: он должен будет возвратиться в Карфаген, если его посредничество не будет иметь успеха. В Риме он пытался убедить сенат не принимать условий карфагенян, за что по возвращении последние подвергли его истязаниям и казнили.
Считается, что Октавиан освободил Горация, спас сына вольноотпущенника. 25-летний Гораций вернулся в Рим нищий (отца не было в живых, его имущество конфисковано). Чтобы иметь средства для существования в большом городе, Гораций вступает в коллегию квесторских писцов. В 38 г. его знакомят с подельником Гая Осьмушки Меценатом[341].[342]
Соратники погибших вождей бежали: на острова Средиземного моря, в Малую Азию и к парфянам, к Квинту Лабиену.
Вместе с этими людьми тот ведет успешные военные действия против Антония, господствовавшего на Востоке и заменившего после смерти Цезаря мужа царице Египта Клеопатре.[343]
Антоний (ему был 41 год) вызвал Клеопатру (28 лет) для отчета в столицу Киликии. Осенью 41 г. до н. э. они встретились. Поездка сопровождалась слухом: «Повсюду разнеслась молва, что Афродита шествует к Дионису на благо Азии».[344] Греческая Афродита давно была привычной для египтян Изидой, живым воплощением которой считалась Клеопатра. Оксиринхский папирус II в. н. э.,[345] содержит гимн Исиде. В нем сказано, что Исида — «у индийцев Майя».[346]
Афродиту (Ἀφροδίτη) в Риме отождествляли с Венерой (venus — любовь). Так как Афродита была матерью Энея, чьи потомки основали Рим, то Венера считалась не только богиней любви и красоты, но также прародительницей потомков Энея и покровительницей римского народа. Понимали ее в Риме по старинной грубоватой поговорке: sine cerere et libero friget venus (без хлеба и вина любовь холодна, без Цереры и Либера коченеет Венера; русское: где кабачок, там и мужичок; мужчина любит желудком; без поливки и капуста сохнет, с милым рай в шалаше, если милый атташе).[347]
«В конце 41 или начале 40 г. до н. э. началось массированное вторжение парфян. Его возглавили сын царя Орода II Пакор, Квинт Лабиен и парфянский вельможа Франнипат. Разгромив легата Сирии Децидия Саксу, парфяне заняли Сирию и Финикию, в их руках оказались Антиохия и Апамея. Евреи с энтузиазмом встретили новых завоевателей. Сместив римского ставленника Гиркана II и его фактического первого министра Ирода, Пакор вернул власть Аристобулу, бывшему лидером антиримской партии еще со времен Помпея, разрушившего Иерусалимский храм, а Лабиен с отрядами парфян и бывших республиканцев вторгся в Малую Азию, стремительно вытесняя римлян с полуострова. Восточные провинции для Рима оказались утраченными».[348]
С точки зрения италиков этот Лабиен был вроде генерала Власова 1944–1945 гг. для русских[349] или генерала Моро для французов в 1813 г.[350]
О Квинте (Пятом) Лабиене мы знаем мало. Он был сыном знаменитого легата, а затем противника Цезаря, Тита Лабиена.
Через век Калигула велит разыскать, хранить и читать сочинения Тита Лабиена, уничтоженные по постановлению сената,[351] скорее всего после обожествления Гая Октавиана. К сожалению, сочинения легата Юлия Цезаря в Галлии, отказавшегося перейти Рубикон и уехавшего к Помпею, не сохранились. Лабиен был убит при Мунде. Голова его отправлена Цезарю.
Но известное нам малое очень ярко: Квинт был тайно почитаем в Италии и спустя сто лет. Об этом неопровержимо свидетельствует бюст Лабиена из Кремонского городского музея Ала Понцоне (начало II века), со скрытой от случайных глаз подписью, как на парфянских монетах с его профилем: Q(uintus) Labien(u)s Parthicus Imp(erator): Квинт Лабиен Парфянский император.[352] Золотые денарии, которые предназначались для выплат римским легионам, Лабиен чеканил после битвы при Филиппах между 41 и 39 гг. до н. э. во время своей кампании в Сирии и Малой Азии. К началу XX в. их найдено два: один хранится в Британском музее, другой — в нумизматическом кабинете в Париже.[353] Сейчас известно уже пять таких монет.[354]
Квинт Лабиен не только укоренился в Парфии, но и как прочие невозвращенцы, оставил потомство. Вряд ли, имея столь высокую должность в парфянской армии, он и подобные ему осмелились выбрасывать своих детей от дочерей хозяев.
В Риме для признания отцовства достаточно было воли отца. Давший жизнь имел право ею и распоряжаться. «Я тебя породил, я тебя и убью» именовалось отцовской властью (patria potestas). Это было нечто незыблемое, освященное природой и законом.
«Право выбросить ребенка, продать его или даже убить целиком принадлежало отцу; — «нет людей, которые обладали бы такой властью над своими детьми, какой обладаем мы».[355] В Риме рождение ребенка было праздником, о котором оповещали всех соседей венки, повешенные на дверях. Отец поднимал младенца, которого клали перед ним на землю; это значило, что он признавал его своим законным ребенком. А он мог отвергнуть его, и тогда новорожденного выбрасывали. Только при Александре Севере выбрасывание детей было объявлено преступлением, которое приравнивалось к убийству. Сын может дожить до преклонных лет, подняться до высших ступеней государственной карьеры, приобрести почет и славу (vir consularis et triumphalis), он все равно не выходит из-под отцовской власти, и она кончается только со смертью отца. Жизнь сумела обойти ряд законов: поставить иногда раба, бесправное существо, вещь, выше всех свободных, дать женщине, которая всю жизнь должна находиться под опекой отца, брата, мужа, права, которые уравнивали ее с мужчиной, — отцовская власть оставалась несокрушимой. Только при Константине казнь сына объявляется убийством».[356]
Кочевники своих детей не выкидывали. С точки зрения римлян, почти все воины-кочевники были рабами:
«Войско у них состоит не из свободных, как у большинства народов, а по большей части из рабов. Так как никому не разрешается отпускать рабов на волю и все дети рабов тоже становятся рабами, то масса рабов растет изо дня в день. О детях рабов парфяне заботятся так же, как о своих собственных, и с большим тщанием учат их ездить верхом и стрелять из лука. Чем богаче [парфянин], тем больше всадников выставляет он [в войско] царю на время войны. Так что, когда Антоний вел войну с парфянами и против него выступало войско в пятьдесят тысяч всадников, только четыреста из них были свободными… Язык парфян — нечто среднее между скифским и мидийским и смешан из них обоих. Некогда они носили свою особую, своеобразную одежду; но, разбогатев, стали носить такую же, как мидяне, прозрачную и ниспадающую складками. Оружие у парфян [такое же], как и у их предков и у скифов».[357]
Во время мира между Антонием и Октавианом Лабиен возглавляет в 40 г. до н. э. армию, вторгшуюся Малую Азию. Вторую армию, вторгшуюся в Сирию, возглавляет царевич Пакор, сын Орода:
«Он убедил Орода поручить ему ведение войны и получил в свое распоряжение большие силы и Пакора, сына царя. С ними он вторгся в Финикию, и двинулся против Апамеи, был отражен от ее стен, но без сопротивления привлек гарнизоны страны на свою сторону. Эти гарнизоны состояли из отрядов, служивших у Брута и Кассия; Антоний включил их в свои войска и в то время назначил их на гарнизонную службу в Сирию, потому что они знали страну. Лабиен легко привлек всех этих людей, так как они были хорошо знакомы с ним, за исключением Саксы, их тогдашнего командира, который был братом полководца Саксы, а также квестором и поэтому, единственный из всех, отказался перейти на другую сторону; а полководца Саксу он победил в генеральном сражении благодаря превосходству в количестве и качестве своей конницы, и когда тот позже сбежал ночью от своих солдат, то преследовал его. Причина бегства Саксы была в том, что он боялся, что его союзники перейдут на сторону Лабиена, пытавшегося переманить их посредством памфлетов, которые он постоянно подбрасывал в лагерь Саксы. Теперь, когда Лабиен настиг беглецов, он убил большинство из них, а затем, когда Сакса спасся в Антиохию, он захватил Апамею, которая больше не сопротивлялась, так как жители считали Саксу мертвым; впоследствии он заключил договор и с Антиохией, когда Сакса ее покинул, и наконец, после преследования беглеца в Киликии, захватил самого Саксу и предал его смерти. После смерти Саксы Пакор объявил себя властителем Сирии и покорил все города, кроме Тира; но тот город уже был занят спасшимися римлянами и симпатизировавшими им местными жителями, и ни убеждение не могло справиться с ними, ни сила, так как Пакор не имел флота. Поэтому они продолжали сопротивляться нападавшим, но Пакор удерживал всю остальную часть Сирии. Затем он вторгся в Палестину и сверг Гиркана, который в это время правил там, получив назначение от римлян, и утвердил в его землях его брата Аристобула из-за вражды, существующей между ними. Тем временем Лабиен занял Киликию и обеспечил покорность всех городов на материке кроме Стратоникеи, тогда как Планк, опасаясь его, бежал на острова; большинство мест он подчинял без борьбы, но за Миласу и Алабанду ему пришлось сражаться. Хотя эти города и приняли гарнизоны от него, но во время праздника истребили их и восстали; за это Лабиен наказал людей Алабанды, когда захватил этот город, и снес до основания город Миласу после того, как он был оставлен. Что касается Стратоникеи, то он осаждал ее долгое время, но никак не мог захватить.
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 162; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!