Янус определяет сознание Будды 4 страница
«В древней Руси было поверье, что счастье и удача выпадает тому, кто первым увидит журавлиные русалии. Быть может, весенние русальские игрища людей должны были начинаться после того, как кто-то из людей уже увидел хоровод и пляски птиц, принесших с далекого юга тепло и расцвет природы? Изображения журавлей вместе с покровителями растений семарглами на русальских браслетах и на жертвенном ноже подкрепляют мысль о связи русалий с журавлями. Не противоречит этому и наличие волка на одной створке с журавлем: волки, покровителем которых был св. Георгий (егорьев день 23 апреля), и в сказках о Жар-Птице выступают нередко как помощники героя».[76]
В Повести временных лет сказано о Семаргле, по мнению А. С. Фаминцына, о Симе Ерыле, то есть Яриле; а слово Сим (или Сѣм) может быть объяснено древнесабинским semo, что означало гений, полубог. К. В. Тревер увидела его заимствование из Ирана.[77] Персидское слово Sīmurg (Симург) означает похожую на грифа сказочную птицу, которая почиталась как божество, а Сэнмурв —образ полусобаки-полуптицы, встречавшийся в иранском словесном творчестве и изобразительном искусстве. Во время правления династии Сасанидов — в III–VII веках — Симург был знаком Ирана.[78]
Птица ибис, с головой которого изображали в Египте бога Тота,[79] похожа на журавля;[80] прилет ибисов означал благодатный разлив Нила. Египтяне утверждали, что ибис может жить только в Египте, а в других странах умирает от тоски. Серповидный изгиб клюва и близость к воде сделали эту птицу лунным символом. Ибисы уничтожают змей и поедают яйца крокодилов (в Египте крокодил олицетворял змея). Знак хохлатого ибиса входил в иероглиф слов блестеть, просветление, преображение.[81]
|
|
|
«Из 40 тыс. римских легионеров, перешедших Евфрат, не вернулась и четверть; половина из них погибла, около 10 тыс. римских пленных, по парфянскому обычаю, были поселены победителями на крайнем северо-востоке их владений, в Мервском оазисе, в качестве обязанных воинской повинностью крепостных. Впервые с тех пор, как орлы стали водить легионы в бой, они сделались в этом году символом победы в руках иноплеменников, почти одновременно у одного из германских племен на Западе и у парфян на Востоке. К сожалению, до нас не дошли точные сведения о впечатлении, произведенном поражением римлян на Востоке; оно должно было быть длительным и сильным».[82]
Летом 53 года до н. э. тысячи римских семейств узнали, что остались без кормильцев. Потеря разом такого числа молодых и зрелых людей была не только страшным ударом по родне, но и тяжким ударом по самолюбию оказавшихся в плену. Более 10 тысяч римских мужчин оказались в плену у парфян. Враг отправил их в Маргиану.
|
|
|
10 тысяч мужчин это немало. По штатам Второй мировой войны это число соответствует дивизии. В современной армии РФ это три полка или пара бригад.[83]
Для римлян подобный опыт был первым в их истории; ни какое объяснение не могло унять боли, поселившейся в римлянах. Любое объяснение лишь выражало муки разорванной жизни, — и пока она остается разорванной, никакой ответ не прекратит боли, потому что на боль вообще не может быть ответа.[84]
Пленные умерли для родни, но родня для пленных оставалась живой.
Римляне умели учиться и всегда делали правильные выводы из полученных жестоких уроков, хоть сперва и терялись при встрече с неожиданным. В этом ярко проявлялось свойство крестьянской общины республиканского Рима. Требовалось лишь время. Время у первой волны римлян было.
Ощущения римлянина на чужбине в не столь отдаленных от Рима Томах (Констанца в Румынии,[85] — Д. Н.) хорошо описал 50-летний филолог Овидий, приговоренный к ссылке (relegatio) на Черном море Августом. Жаловался римлянин Овидий на недостаток хорошего вина, по его словам, там не было развито виноградарство, и на отсутствие собеседников, говорящих на хорошей латыни.[86] Угрюмо ныл он в своих Tristia (жалоба):
|
|
|
«Здесь нет множества книг (liber, copia librorum),[87] которые бы побуждали [к творчеству] и обогащали, вместо книг звенят луки и [прочее] оружие. В этой земле нет никого, кто мог бы слушать и понимать меня, если бы я стал декламировать свои стихотворения.[88] Нет места, где я мог бы уединиться: стража на стене и запертые ворота сдерживают готовых напасть гетов.[89] Часто спрашиваю я о каком-нибудь слове, названии или месте, и нет никого, от кого я мог бы это узнать. Часто пытаюсь я что-нибудь сказать, и — стыдно признаться! — мне недостает слов, я разучился разговаривать.[90] Вокруг меня слышна почти только фракийская и скифская речь,[91] и кажется мне, что я могу писать гетскими размерами.[92] Поверь мне, я опасаюсь, как бы понтийские слова не перемешались с латинскими и ты не прочел бы их в моих сочинениях.[93] Поэтому удостой снисхождения эту книжку, какова бы она ни была, и извини условиями, [в которых я оказался по воле] судьбы».[94]
Тысячи римлян, попавших в Центральную Азию, имели возможность общаться друг с другом на родном языке. Со времени первого потока пленных из войска Красса число носителей латинского языка в Маргиане постоянно увеличивалось. Что же до недостатка вина, о котором сетует в Томах Овидий, так именно со времени появления римлян в Маргиане там начинается стремительный рост производства и потребления этого напитка.[95]
|
|
|
Мы имеем более 2100 черепков-остраков с записями и накладными приема-отпуска винного довольствия, малую часть огромного оборота расписок в архиве царских винохранилищ Михрдāткирт. Бухгалтерские записки очень ценный источник. Например, от минойской (крито-микенской) эпохи мы тоже имеем одни лишь бухгалтерские записи.[96] Парфянские же более подробны.[97]
Л. Успенский: «Во дворах винохранилища и невысоких помещениях всегда царило оживление: появлялись и уходили мадубары с бурдюками, сидя на земле, писали на черепках писцы, кричали ослы, спорили люди. В подвалах высились рядами наполовину зарытые в землю кувшины — хумы по 20–25 мари, то есть литров на двести каждый. В одних хранилось молодое, в других выдержанное вино; в третьих было вино скисшее — винный уксус.
Полные хумы закрывались крышкой из зеленого известняка, запечатывались. На крышку клали учетную карточку — остракон, черепок такого же разбитого хума, со сделанной черной клеевой краской надписью. В ней указывалось, кем, когда, откуда было доставлено налитое в хум вино.
Михрдаткирт окружало не менее двадцати дворцовых имений; старые, отлично управляемые, они носили торжественные названия по именам древних и новых царей: Артабанукан — Артабановское, Михрдаткан — Митридатово. Были и названные иначе — скажем, Бодич — Благоуханное.
Виноградники этих хозяйств тоже обладали сходными именами: Артаксерксовский, Михреновский или Готарзовский, откуда доставлял вино наш добрый знакомый Фрийадатипат из Векирта.
Доставкой вина и ведали мадубары (иранское маду перекликается со славянским мёд, да и бар родственно греческому φέρω — несу, русскому беру, брать). За ними нужен был глаз да глаз… Очень мало кому из них доверялось обслуживать тот район, откуда они были родом. И как только молодой сок азиатской земли звучно вливался в пустое чрево хума, опытный писец немедленно садился за свою карточку-квитанцию, оставляя в ней на всякий случай пустые места для будущих приписок».[98]
Использование для хранения врытых в землю огромных корчаг, хумов, говорит о весьма значительном производстве вина в Маргиане того времени. Эти корчаги обычная добыча археологов. Обычны они и в Риме. Подземные хранилища для вина найдены в Помпеях.[99] В подобной корчаге, бочке (dolium), наполовину врытой в землю, героиня Апулея прятала любовника от мужа.[100] Маргианское название корчаг — хумы — очень похоже на латинское humus (земля, почва).[101]
В плену рацион римлян резко изменился, он стал скуднее и непривычнее. Харчевни рядом появились не сразу.
Среди пленных не было врачей (medicus[102]). Ни в Риме, ни в других городах Италии врачей-римлян тогда почти нет. Врач в Риме — богатый, но неуважаемый человек. Их уважали и ценили иногда как врачей и презирали всегда и как вчерашних рабов, и как «голодных гречат».[103] Лечились пленные сами, народными способами.
Пленные близко познакомились с коноплей и обычными производными из нее в этих краях. Солдаты делали хлеб из травы ровно так, как это чуть позже делали воины Цезаря зимой 49–48 г. до н. э. при Диррахии:
«Они нашли даже особый корень, называвшийся хара (chara), который с примесью молока очень облегчал их голод. Этого корня у них было очень много, и они делали из него подобие хлеба. Когда в разговорах помпеянцы попрекали наших голодом, то они забрасывали их хлебцами из этого корня, чтобы понизить их гордые надежды».[104]
Слово chara ботаники выводят из греч. χαρά — радость.[105]
«Голод и прочие лишения те, будучи осаждаемыми или осаждающими, переносили с великой твердостью: когда Помпей увидел в укреплениях Диррахия хлеб из травы, которым они питались, он воскликнул, что с ним дерутся звери, а не люди, и приказал этот хлеб унести и никому не показывать, чтобы при виде терпения и стойкости неприятеля не пали духом его собственные солдаты».[106]
По мнению С. Ю. Лариной, это могла быть Chara tatarica, которая, вероятно была известна как Chara caesaris во времена Юлия Цезаря. За названием татарская хлебная хара (tatar bread-plant) ботаники видят некое обычное растение от Дуная до Дона, то ли водоросль, то ли лучицу (Charophyceae) — «единственный сохранившийся до настоящего времени класс (порядок) некогда обширной группы древних растений, объединяющих признаки водорослей и высших растений».
Самым обычным растением от Дуная до Дона и дальше на восток веками являлась конопля. Обычна она ныне и в Афганистане, где пленные пекли и ели хлебоподобное из нее. О конопле (cannabis, реже cannabum и cannabus от canna) известно мало. Раньше ботаники относили это растение к шелковичным, тутовым и крапивным. Сейчас коноплю определяют родом однолетних лубоволокнистых растений семейства Коноплевые (Cannabaceae).[107]
Люди Красса попали в плен ограбленными и запуганными. Разграбили победители и все имущество в обозах. Однако вряд ли победители обогатили себя римскими лопатами. Лопаты у пленных были. Особую роль в сплочении стада юнцов-новобранцев сыграли центурионы, уцелевшие после разгрома. Римский новобранец должен был хорошо владеть лопатой и киркой, топором и пилой; с силой и без промаха метать копье, отражать удары и закрываться щитом, колоть, рубить и наносить раны. Центурионы были лучшими в той части военного дела, знать которую надлежало каждому легионеру, и обучить которой свою сотню надлежало сотнику.
Центурион времен республики всегда выходец из солдатских рядов, свой брат солдатам, их непосредственный начальник, который живет все время с ними и почти так же как они; он ведет их в бой, учит военному делу, придирается к каждой дырке в тунике и к каждой неначищенной бляхе на поясе, не стесняясь пускает в ход виноградную лозу, символ своей власти, и, не задумываясь, умирает за своих солдат. Он — посредник между легионерами и высшим начальством. Центурионы — это костяк римской армии. Цезарь знал своих центурионов по именам. Жалости у этих людей искать вообще не стоит.[108]
Служаки из низов в появившихся позже армиях Евразии и Америки имеют схожую суть.[109] В каждом легионе таких было более полутысячи. Республиканский легион состоял из 5–6 тыс. человек. Он делился на десять когорт (cohors, загон, скотный двор); в когорте было три манипулы (manipula, сноп, горсть; от manus, рука), а в манипуле две центурии (сотни). Звание за центурионом не закреплялось; призванный вновь, он мог быть сразу и повышен, и понижен. Среди рядовых всегда были бывшие центурионы, вернувшиеся в строй, чтобы поправить свое материальное положение на войне или по привычке к лагерному быту.
Продвижение шло иногда медленно, иногда стремительно. В роли кадровиков выступали военные трибуны.
Красс, погибнув, свою войну закончил. Для выживших центурионов война продолжалась. Оружием подчиненных стала лопата (pala). Центурии делились на десятки — contubernia, сопалатки, так как все её члены жили в одной палатке.
Лагерная палатка разбивалась при помощи особых приспособлений-шестов, Т-образных furca (исх. двузубые вилы, рогатка[110]).[111] К этим вилам-крестам легионеры приторачивали свое снаряжение в походе. Остались у части пленных и льняные вещмешки (sacculus), кожаные сумки (trinum nundinum), котелки (ollula), чаши (patera) и ведра для полевых работ. Что-то осталось и от палаток. Что-то осталось и из сельскохозяйственных орудий вроде серпа (falx). Все это немедленно приобрело ценность.
Победители вряд ли польстились на Т-образные палки-рогатки. На них и тащили свои нехитрые уцелевшие после грабежа пожитки пленные, длинные колонны которых поплелись после поражения и позора в Среднюю Азию. На них же и разбивали навесы для отдыха, эдакие кибитки. Похожие палки сунача до сих пор используются полукочевниками.[112]
Как ни слаб кров из простого холста, все же нельзя не признать, что, утратив его защиту, войска лишаются на длительное время значительного удобства. В течение одного какого-нибудь дня разница в пользу палатки мало ощутительна, ибо от ветра и холода палатка почти не защищает, а от сырости — очень несовершенно; но эта ничтожная разница, когда она повторяется 200–300 раз в год, становится весьма существенной. Естественным последствием является убыль в войсках от болезней.[113]
С морозами Афганистана пленные познакомились в ноябре-декабре, а весной и в начале лета главным врагом италиков, тащившихся в Среднюю Азию были не холод и сырость, а палящее солнце. От солнца палатка защищает хорошо.[114]
Есть народная германская песня, которую пели бойцы в строю и которая рассказывает, что присходит в таких случаях:
Десять тысяч парней
Потащились копать,
Десять тысяч парней
Потащились копать.
Почему, vidi bum,
Почему, vidi bum,
Потащились копать?
Рум, vidi bum.
Вот они остановились
На постой у бедняка.
Вот они остановились
На постой у бедняка.
Почему, vidi bum,
Почему, vidi bum,
Потащились копать?
Рум, vidi bum.
А у бедняка была
Божественная дочь.
А у бедняка была
Божественная дочь.
Почему, vidi bum,
Почему, vidi bum,
Потащились копать?
Рум, vidi bum.[115]
То, что половозрелых мужчин тянет к половозрелым девушкам и женщинам, как и наоборот, является положением, которое требует доказательств лишь с конца XX века. Слово пол значит половина, в латинском языке еще изгиб, пися: sexus.[116] Половины стремятся к объединению. Такое единение приводит к рождению женщинами детей, иногда приводит к сожительству с мужчиной, а иногда к браку. Русское слово брак производное от глагола браться:
«Понятие "брак" не имеет специального индоевропейского обозначения. Есть лишь выражения в отдельных языках, причем постоянно обновляемые, которые употребляются по отношению к мужчине, который приводит (к себе) женщину, которую другой мужчина ему отдает (лат. uxorem ducere брать в жены и nuptum dare отдать замуж), а также выражения, которые употребляются по отношению к женщине, приобретающей положение супруги; таким образом, она получает новую функцию, а не совершает некий акт (лат. ire in matrimonium букв. идти в брак)».[117]
С точки зрения пленных они стали рабами. Э. Бенвенист: «Свободному человеку, принадлежащему к данной группе людей по своему рождению, противопоставляется чужой (гр. xénos), то есть враг (лат. hostis), который может стать моим гостем (гр. xénos, лат. hospes) или моим рабом, если я захвачу его в плен на войне (гр. aikhmálôtos, лат. captiuus, пленник).
В индоевропейских языках, даже новых, раб, являясь непременно чужеземцем, именуется или иноязычным словом (гр. doûlos, лат. seruus, раб) или словом, обозначающим другой народ (фр. esclave < Slave, славянин)».[118]
Для жизни повторение является обычным делом:
«Я очень редко плакал. Плач является выходом, если долго находишься во всем этом. Только тогда, когда я снова буду с вами, переживая все это, вероятно, мы будем много плакать, и ты поймешь своего мужа. Здесь даже при виде самых печальных картин плакать не имеет смысла, а «сострадание» подло, если оно заменяет помощь и поддержку. Растет чувство личного бессилия и человеческой вины, которые пускают корни в душе каждого. Охватывает глубокий стыд. Иногда мне стыдно за то, что я любим. Ты же правильно меня понимаешь, Мария?»[119]
В самой свежей Кембриджской истории древнего мира рассказ о попавших в переделку легионерах Красса заканчивается триумфом их победителей в Селевкии.[120]
Первым поставил вопрос о забытых судьбах римских пленных англичанин Гомер Дабс в 1941 году.[121] Дабс локализовал место первоначального вывода полонянников в нынешнем районе Ашхабада на левом притоке реки Мургаб (Мертвая вода),[122] южнее районного центра Захмет. Археологи установили, что эти места относились к вотчинным землям Аршакидов.[123]
Эта область раскопанного в Парфиене города Ниша (Ниса), который археологи считают главным городом племени парфов, давших имя Парфянской державе. Старая Ниша погибла в III веке н. э. Новая же Ниса существовала вплоть до XVIII века; современники Петра I и Екатерины II еще знали ее живым поселением.[124]
Margo и маргарита
«В это и последующее время Цезарем было перебито более четырехсот тысяч врагов (кельтов и германцев, — Д. Н.) и еще больше взято в плен».[125] Военные потрясения всегда отражаются в языке. Например, языки мира во второй половине XX века обогатились русскими словами «калашников», «гулаг» и «спутник». Русский обогатился словами «менеджмент», «ваучер» и «бикини». Также было и в древности.[126]
Одновременно все римляне, все италики, узнали новое слово — Марг, обозначившее судьбу их плененных отцов, братьев, сыновей, и обогатили латинский язык новым словом: margo.
Еще И. М. Тронский отмечал, что почти невозможно следить за обогащением латинского словаря, за выпадением устаревших слов из языка; слишком многое зависит здесь от случайных обстоятельств, от засвидетельствованности или незасвидетельственности слова в дошедших до нас памятниках. В случае с margo мы имеем дело как раз с таким случайным, но счастливым обстоятельством.[127]
Обогащение латинского языка заимствованными словами в то время — обычное дело. У Юлия Цезаря, например, встречаем такие ранние германские заимствования: alces (лось), glaesum (янтарь), reno (пушнина, меха), urus (зубр).[128]
Простые люди Италии плохо знали географию Средней и Центральной Азии и не могли представить себе Марг, Маргиану. Лучше всего из простых людей карту тогдашнего мира представляли себе военные.[129] Для простых италиков имя далекой земли, имя места узилища родни, стало обозначать просто край света, предел земли, стало нарицательным, не требующим уточнения понятием.
В русском языке подобную, но не настолько сильную нарицательность приобрело слово Камчатка.[130] А. А. Синицын указал мне еще одно такое слово в русском языке: Магадан.[131] Вспоминается еще один случай у М. Р. Фасмера: Украина — с краю, укра́йной, крайний.
Узнал слово margo и девятилеток Гай Фурин, и тринадцатилеток Квинт Гораций Флакк, рожденный в римском военном городке в семье вольноотпущенника, владельца скромного имения. Его отец переехал в Рим, чтобы дать сыну столичное образование. В столице отец посредничал на аукционах, получая по одному проценту со сделки от покупателя и продавца.
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 149; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!