Янус определяет сознание Будды 2 страница
Римские легионы в обеспечении быта рассчитывали на свои силы. Зерно составляло основу питания: около 1 кг на человека в день. Каждое отделение (contubernium от taberna, палатка) имело ручные жернова, а также котелки и сковороды для приготовления пищи.[20] В маршевую пайку легионера входили каша или жесткие лепешки (bucellatum), кислое вино (posca) и солонина. На границах солдаты выращивали скот, устраивали земледельческие хозяйства, охотились. Солдатский рацион разнообразило посещение местных харчевен, но основу солдатского питания составлял хлеб. Зерно — пшеница и ячмень — шло на приготовление хлеба (для солдат — грубого помола, для офицеров — более качественного), каш, супов и всевозможных паст, предшественников современных спагетти, а также пива, любимого в римской армии. Достойное место занимали овощи и фрукты. Солдаты, как было свойственно уроженцам Апеннин, любили бобы, чечевицу, капусту и редис.[21]
Поход против парфян за два года до Красса готовил сирийский наместник Авл Габиний. Сенат запретил Габинию поход. Аппиан и Дион Кассий утверждают, что он отменил войну под влиянием письма Помпея и/или крупной взятки от царя Египта Птолемея Авлета.[22] Помпей был противником войны с Парфией, а Габиний был его выдвиженцем.[23]
Т. Моммзен: «В Парфянском царстве произошел переворот; местная знать во главе с юным, смелым и даровитым великим визирем свергла царя Митрадата и возвела на престол его брата Орода. Ввиду этого Митрадат перешел на сторону римлян и отправился в лагерь Габиния. Все сулило предприятию римского наместника большой успех, как вдруг он получил приказ силой оружия водворить египетского царя в Александрии (отца Клеопатры Птолемея XII-го, — Д. Н.). Он должен был повиноваться. Надеясь скоро вернуться, он стал уговаривать просившего его о помощи низложенного царя Митрадата начать тем временем войну на собственный страх и риск. Митрадат сделал это. Селевкия и Вавилон высказались за него, но Селевкию взял штурмом визирь, один из первых взобравшийся на городскую стену, а в Вавилоне Митрадата голод заставил сдаться, после чего он был казнен по приказанию своего брата. Его смерть была большой потерей для римлян; но этим не кончилось брожение в Парфянском царстве, армянская война тоже еще продолжалась. После египетского похода Габиний уже собирался воспользоваться благоприятным случаем и возобновить парфянскую войну, но тут прибыл в Сирию Красс, унаследовавший вместе с властью все планы своего предшественника».[24]
|
|
|
Войсками, которые Габиний подготовил к войне, также воспользовался Красс. Он повел 7 легионов (36000 человек) с 4000 конницы и 4000 легкой пехоты и многочисленной обслугой. С обозом общее число войск достигало 50000–100000 человек.[25]
|
|
|
Красс шел грабить, считая, что у того, кто желает первенства в государстве, но содержать войско на свои доходы не может, денег далеко не достаточно.[26]
С возникновения Рима в середине VIII в. до н. э. и до крушения Римской империи в V в. н. э. римляне воевали непрерывно. Лишь на несколько лет за все эти столетия, по древнему обычаю, в знак мира, добытого победами, запирался храм Януса. Достоверно известно всего лишь пять таких случаев, и только в одном из них храм простоял закрытым достаточно долго — при втором римском царе Нуме храм Януса не видели отворенным 43 года подряд.[27]
53 год до н. э. не задался для республики с самого начала. Зимой были перебиты в области эбуронов 1,5 легиона Юлия Цезаря. В плен не сдался никто. Все оказавшиеся в безвыходном положении покончили с собой.[28]
Весной Марк Лициний Красс увековечил невиданное со времен Ганнибала поражение своим именем.[29] О знаменитой битве при Каррах писал даже И. В. Сталин:[30]
«Еще старые парфяне знали о таком контрнаступлении, когда они завлекли римского полководца Красса и его войска в глубь своей страны, а потом ударили в контрнаступление и загубили их».[31]
|
|
|
Плутарх: «В то время как Красс переправлял войско через реку у Зевгмы, много раз прогрохотал небывалой силы гром, частые молнии засверкали навстречу войску, и ветер, сопровождаемый тучами и грозой, налетев на понтонный мост, разрушил и разметал большую его часть. Место, где Красс предполагал разбить лагерь, было дважды поражено молнией. Одна из лошадей полководца в блестящей сбруе увлекла возничего к реке и исчезла под водою. Говорят также, что первый орел, который был поднят, сам собою повернулся назад. И еще совпадение: когда после переправы солдатам стали раздавать еду, в первую очередь были выданы чечевица и соль, которые у римлян считаются знаками траура и ставятся перед умершими. Затем у самого Красса, когда он произносил речь, вырвались слова, страшно смутившие войско. Ибо он сказал, что мост через реку он приказывает разрушить, дабы никто из солдат не вернулся назад. Он должен был бы, почувствовав неуместность этих слов, взять их обратно или объяснить их смысл оробевшим людям. Но Красс со свойственной ему самоуверенностью пренебрег этим. Наконец, в то время как он приносил очистительную жертву и жрец подал ему внутренности животного, он выронил их из рук. Видя опечаленные лица присутствующих, Красс, улыбнувшись, сказал: «Такова уж старость! Но оружия мои руки не выронят».[32]
|
|
|
Веллей Патеркул: «Этот человек, безупречнейший во всем остальном, равнодушный к наслаждениям, не знал меры и не признавал границ в страстной жажде славы и денег. Когда он отправился в Сирию, народные трибуны тщетно пытались его удержать всевозможными зловещими предзнаменованиями. О, если бы они исполнились только по отношению к нему самому! Потеря полководца при уцелевшем войске была бы незначительным ущербом для республики. Когда Красс перешел Евфрат и направлялся в Селевкию, Ород окружил его со всех сторон бесчисленной конницей и уничтожил вместе с большею частью римского войска. Гай Кассий, в недалеком будущем виновник отвратительнейшего преступления, а тогда квестор (порученец,[33] — Д. Н.), спас остатки легионов и удержал Сирию под властью римского народа, победоносно обратив в бегство и рассеяв парфян, вошедших в эту провинцию».[34]
Веллей Папашка (Папуля) лукавил. Римляне превосходили своих победителей числом.
«В то время как Цезарь покорял галлов на севере, парфяне нанесли римскому народу тяжкую рану на востоке. Мы не можем сетовать на судьбу. Нет утешения в несчастье. Отвернулись и боги, и люди: страсть консула Красса, — а он жаждал парфянского золота, — была наказана разгромом одиннадцати легионов и его собственной гибелью. Народный трибун Метелл (Атей, — Д. Н.) зловещими предсказаниями обрек на гибель отправлявшегося в поход полководца. После переправы через Зевгму Евфрат неожиданным водоворотом поглотил сорванные знамена. Когда Красс расположился лагерем у Никефория, послы, отправленные царем Ородом, предупредили, чтобы он помнил о договорах, заключенных с Помпеем и Суллой. Красс же, алчущий царских богатств, не позаботился даже о видимости законности, но сказал, что даст ответ в Селевкии. Боги, блюстители договоров, не помешали ни интригам, ни доблести врагов. Красс сразу же оставил Евфрат, который один мог служить и для подвоза припасов, и для защиты с тыла, и доверился некоему сирийцу Мазаре, притворившемуся перебежчиком. Войско, выведенное полководцем в глубь пустынных равнин, оказалось со всех сторон открытым врагу. Едва Красс прибыл в Карры, царские военачальники Силак и Сурена повсюду подняли украшенные золотом и трепещущие шелком знамена. Римлян окружила конница, осыпавшая их градом дротиков. Такова была жалкая участь разгромленного войска. Сам полководец, приглашенный для беседы, попал бы в руки врагов живым, к чему они и стремились, если бы варвары, натолкнувшись на сопротивление трибунов, не прервали его бегство мечом. На сына полководца обрушили копья почти на виду у отца. Остатки злополучного войска, разбросанные по Армении, Киликии, Сирии, едва смогли известить о своем поражении. Голова полководца, отрубленная вместе с правой рукой, была доставлена царю и послужила посмешищем. И по заслугам. В оскал рта влили расплавленное золото, чтобы напоить мертвое и обескровленное тело тем, чего так жаждала его душа».[35]
Все случилось у нынешнего райцентра турецкой провинции Шанлыурфа. Бывшее там местечко называлось Карры. Название говорящее: развилка (аккад. Harrânu; лат. Carrhae). Место известное, впервые упомянуто в хеттских документах из Багазкёйя, а затем в Ветхом Завете и ассирийских царских надписях:
«В тот день Красс, говорят, вышел не в пурпурном плаще, как это в обычае у римских полководцев, а в черном, спохватившись же, тотчас его сменил; затем, некоторые из знамен были подняты знаменосцами с таким трудом и после столь долгих усилий, будто они вросли в землю. Красс, однако, смеялся над этим и спешил в путь, принуждая пехоту поспевать за конницей. Но тут несколько человек из числа посланных в разведку вернулись с известием, что остальные перебиты неприятелем, что сами они с трудом спаслись бегством, а враги в великом множестве смело идут на римлян. Все встревожились, Красс же, совершенно ошеломленный, еще не совсем придя в себя, стал наспех строить войско в боевой порядок. Сначала он, как предлагал Кассий, растянул пеший строй по равнине на возможно большее расстояние в предупреждение обходов, конницу же распределил по обоим крыльям, но потом изменил свое решение и, сомкнув ряды, построил войско в глубокое каре, причем с каждой стороны выставил по двенадцати когорт, а каждой когорте придал по отряду всадников, дабы ни одна из частей войска не осталась без прикрытия конницы и можно было бы ударить на врага в любом направлении, не страшась за собственную безопасность. Один из флангов он поручил Кассию, другой — молодому Крассу, а сам стал в центре».[36]
Почти все авторы связывают поражение армии Красса с его личностью. Наполеон III полагал, что армия погибла из-за надменного и неискушенного вождя. Дж. Веллес пришел к выводу, что поход был серией ошибок Красса. С. Л. Утченко говорит о двух ошибках. Т. Моммзен и Г. Дельбрюк полагают, что Красса убили из-за недоверия и недоразумений.[37]
Богатейший человек Рима был ведом жадностью:[38] Цицерон называл его бесчестным негодяем, готовым на любую подлость ради денег.[39] Красс ненавидел Цицерона. Но его сын Публий, начитанный и любознательный, был привязан к Цицерону в такой степени, что, когда тот подвергся судебному преследованию, он вместе с ним сменил одежду на траурную и заставил сделать то же и других молодых людей. В конце концов он убедил отца примириться с Цицероном.[40]
Позже сын Марка Лициния Красса Публий под руководством Гая Юлия Цезаря покорил Аквитанию. В поход на парфян он пошел вместе с отцом во главе тысячи отборных кельтских всадников из Галлии, украшенный знаками отличия за доблесть. В Риме его не задержала даже женитьба на юной Цецилии Метелле. Подобную верность долгу проявит в 1799 году французский республиканский генерал Б. Жубер, который тоже отправится сразу после женитьбы воевать с А. В. Суворовым в Италию и будет скоро убит одной из первых австрийских пуль в сражении при Нови. Вооружение галлов Публия Красса скульптор изобразит на гробнице его вдовы.[41] Для схваток с парфянами оно оказалось недостаточным.
Плутарх: «Галлы били легкими, коротенькими дротиками в панцири из сыромятной кожи или железные, а сами получали удары копьем в слабо защищенные, обнаженные тела. Публий же больше всего полагался именно на них и с ними показал чудеса храбрости. Галлы хватались за вражеские копья и, сходясь вплотную с врагами, стесненными в движениях тяжестью доспехов, сбрасывали их с коней. Многие же из них, спешившись и подлезая под брюхо неприятельским коням, поражали их в живот. Лошади вздымались на дыбы от боли и умирали, давя и седоков своих и противников, перемешавшихся друг с другом. Но галлов жестоко мучила непривычная для них жажда и зной. Да и лошадей своих они чуть ли не всех потеряли, когда устремлялись на парфянские копья. Итак, им поневоле пришлось отступить к тяжелой пехоте, ведя с собой Публия, уже изнемогавшего от ран. Увидя поблизости песчаный холм, римляне отошли к нему; внутри образовавшегося круга они поместили лошадей, а сами сомкнули щиты, рассчитывая, что так им легче будет отражать варваров. Но на деле произошло обратное. Ибо на ровном месте находящиеся в первых рядах до известной степени облегчают участь стоящих за ними, а на склоне холма, где все стоят один над другим и те, что сзади, возвышаются над остальными, они не могли спастись и все одинаково подвергались обстрелу, оплакивая свое бессилие и свой бесславный конец. При Публии находились двое греков из числа жителей соседнего города Карры — Иероним и Никомах. Они убеждали его тайно уйти с ними и бежать в Ихны — лежащий поблизости город, принявший сторону римлян. Но он ответил, что нет такой страшной смерти, испугавшись которой Публий покинул бы людей, погибающих по его вине, а грекам приказал спасаться и, попрощавшись, расстался с ними. Сам же он, не владея рукой, которую пронзила стрела, велел оруженосцу ударить его мечом и подставил ему бок. Говорят, что и Цензорин умер подобным же образом, а Мегабакх сам покончил с собою, как и другие виднейшие сподвижники Публия. Остальных, продолжавших еще сражаться, парфяне, поднимаясь по склону, пронзали копьями, а живыми, как говорят, взяли не более пятисот человек. Затем, отрезав головы Публию и его товарищам, они тотчас же поскакали к Крассу».[42]
У пленных не было никаких нравственных оправданий: они присягнули вождю, который вел их на Восток грабить:
«Между тем из городов Месопотамии, в которых стояли римские гарнизоны, явились, насилу вырвавшись оттуда, несколько солдат с тревожными вестями. Они видели собственными глазами целые скопища врагов и были свидетелями сражений, данных неприятелем при штурмах городов. Все это они передавали, как водится, в преувеличенно страшном виде, уверяя, будто от преследующих парфян убежать невозможно, сами же они в бегстве неуловимы, будто их диковинные стрелы невидимы в полете и раньше, чем заметишь стрелка, пронзают насквозь все, что ни попадается на пути, а вооружение закованных в броню всадников такой работы, что копья их все пробивают, а панцири выдерживают любой удар. Солдаты слышали это, и мужество их таяло. Раньше они были уверены, что парфяне ничем не отличаются ни от армян, ни от каппадокийцев, которых Лукулл бил и грабил, сколько хотел, считали, что самое трудное в этой войне — предстоящий долгий путь и преследование беглецов, ускользающих из рук, а теперь, вопреки надеждам, предвидели борьбу и большие опасности, так что даже некоторые из начальников полагали, что Крассу следовало бы остановиться и созвать совет, чтобы вновь обсудить общее положение дел. В числе их был и квестор Кассий. Да и гадатели тайно давали знать, что при жертвоприношениях Крассу постоянно выходят дурные и неотвратимые предзнаменования. Но Красс не обращал внимания ни на гадателей, ни на тех, кто советовал ему что-либо другое, кроме как торопиться».[43]
Когда выяснилось, что грабеж провалился, к позору пойманных с поличным разбойников добавилось понимание, что их поражение обесчестило всех римлян вообще:
«Те из парфян, которые несли воткнутую на копье голову Публия, подъехали ближе, показали ее врагам и, издеваясь, спрашивали, кто его родители и какого он роду, ибо ни с чем не сообразно, чтобы от такого отца, как Красс, — малодушнейшего и худшего из людей, мог родиться столь благородный и блистающий доблестью сын. Зрелище это сильнее всех прочих бед сокрушило и расслабило души римлян, и не жажда отмщения, как следовало бы ожидать, охватила их всех, а трепет и ужас. Однако же Красс, как сообщают, в этом несчастье превзошел мужеством самого себя. Вот что говорил он, обходя ряды: «Римляне, меня одного касается это горе! А великая судьба и слава Рима, еще не сокрушенные и не поколебленные, зиждутся на вашем спасении. И если у вас есть сколько-нибудь жалости ко мне, потерявшему сына, лучшего на свете, докажите это своим гневом против врагов. Отнимите у них радость, покарайте их за свирепость, не смущайтесь тем, что случилось: стремящимся к великому должно при случае и терпеть. Не без пролития крови низвергнул Лукулл Тиграна и Сципион Антиоха; тысячу кораблей потеряли предки наши в Сицилии, в Италии же — многих полководцев и военачальников, но ведь ни один из них своим поражением не помешал впоследствии одолеть победителей. Ибо не только счастьем, а стойким и доблестным преодолением несчастий достигло римское государство столь великого могущества».
Так говорил Красс, ободряя своих солдат, но тут же убедился, что лишь немногие из них мужественно внимали ему. Приказав им издать боевой клич, он сразу обнаружил унылое настроение войска — так слаб, разрознен и неровен был этот клич, тогда как крики варваров раздавались по-прежнему отчетливо и смело. Между тем враги перешли к действиям. Прислужники и оруженосцы, разъезжая вдоль флангов, стали пускать стрелы, а передовые бойцы, действуя копьями, стеснили римлян на малом пространстве — исключая тех немногих, которые решались, дабы избегнуть гибели от стрел, бросаться на врагов, но, не причинив им большого вреда, сами умирали скорой смертью от тяжких ран: парфяне вонзали во всадников тяжелые, с железным острием копья, часто с одного удара пробивавшие двух человек. Так сражались они, а с наступлением ночи удалились, говоря, что даруют Крассу одну ночь для оплакивания сына — разве что он предпочтет сам прийти к Арсаку, не дожидаясь, пока его приведут силой.
Итак, парфяне, расположившись поблизости, были преисполнены надежд. Для римлян же наступила ужасная ночь; никто не думал ни о погребении умерших, ни об уходе за ранеными и умирающими, но всякий оплакивал лишь самого себя. Ибо, казалось, не было никакого исхода — все равно, будут ли они тут дожидаться дня или бросятся ночью в беспредельную равнину. Притом и раненые сильно обременяли войско: если нести их, то они будут помехой при поспешном отступлении, а если оставить, то криком своим они дадут знать о бегстве. И хотя Красса считали виновником всех бед, воины все же хотели видеть его и слышать его голос. Но он, закутавшись, лежал в темноте, служа для толпы примером непостоянства судьбы, для людей же здравомыслящих — примером безрассудного честолюбия; ибо Красс не удовольствовался тем, что был первым и влиятельнейшим человеком среди тысяч и тысяч людей, но считал себя совсем обездоленным только потому, что его ставили ниже тех двоих. Легат Октавий и Кассий пытались поднять и ободрить его, но он наотрез отказался, после чего те по собственному почину созвали на совещание центурионов и остальных начальников и, когда выяснилось, что никто не хочет оставаться на месте, подняли войско, не подавая трубных сигналов, в полной тишине. Но лишь только неспособные двигаться поняли, что их бросают, лагерем овладели страшный беспорядок и смятение, сопровождавшиеся воплями и криками, и это вызвало сильную тревогу и среди тех, кто уже двинулся вперед, — им показалось, что нападают враги. И много раз сходили они с дороги, много раз снова строились в ряды, одних из следовавших за ними раненых брали с собой, других бросали и таким образом потеряли много времени — все, если не считать трехсот всадников, которых начальник их Эгнатий привел глубокой ночью к Каррам. Окликнув на латинском языке охранявшую стены стражу, Эгнатий, как только караульные отозвались, приказал передать начальнику отряда Копонию, что между Крассом и парфянами произошло большое сражение. Ничего не прибавив к этому и не сказав, кто он, Эгнатий поскакал дальше к Зевгме и спас свой отряд, но заслужил худую славу тем, что покинул своего полководца. Впрочем, брошенные им тогда Копонию слова оказались полезными для Красса. Сообразив, что такая поспешность и неясность в речи изобличают человека, не имеющего сообщить ничего хорошего, Копоний приказал солдатам вооружиться и, лишь только услышал, что Красс двинулся в путь, вышел к нему навстречу и проводил войско в город.
Парфяне, заметив бегство римлян, не стали, однако, их преследовать ночью, но с наступлением дня, подъехав к лагерю, перебили оставшихся в нем, в числе не менее четырех тысяч человек, а многих, блуждавших по равнине, захватили, догнав на конях. Легат же Варгунтей еще ночью оторвался от войска с четырьмя когортами, но сбился с дороги. Окружив их на каком-то холме, враги, хоть те и защищались, истребили всех, за исключением двадцати, пробившихся сквозь их ряды с обнаженными мечами, — этих они отпустили живыми, дивясь их мужеству, и дали им спокойно уйти в Карры».[44]
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 141; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!