Экспериментальные подтверждения омонимии

Взгляд, что один и тот же стимул вызывает разное воздействие, достаточно распространён и в психологии. «Первоначально на всякое воздействие внешнего мира душа отвечает разнообразными дви­жениями», — давным-давно написал Г. Эббингауз '. Гештальтисты продемонстрировали влияние на осознание стимула, т. е. на отнесение предъявленного стимула к тому или иному классу других стимулов, предъявленных одновременно. Вспомним, например, их законы об объеди­нении предъявленных элементов в одно целое (или, по их терминологии, в гештальт). Это и значит, что предъявленный стимул (или его элемен­ты) объединяется или не объединяется в тот или иной класс с другими стимулами (или их элементами) в зависимости не только от каких-то своих параметров, но и от параметров других стимулов, оказавшихся рядом. Но для этого всё равно предъявленный стимул должен иметь возможность быть отнесённым к разным классам.

Действительно, если один и тот же стимул (объект) осознаётся как член того или иного класса в зависимости от других одновременно предъяв­ленных с ним объектов, то принадлежность к классу этого стимула не пре­допределена однозначно самим стимулом. Значит, на самом деле этот сти­мул принадлежит одновременно к разным классам, т. е. этот стимул — омоним (хотя в каждый момент времени осознаётся принадлежность сти­мула лишь к одному классу). Следовательно, когда сознание определяет принадлежность стимула в поверхностном содержании к определённому классу, оно отличает класс, которому принадлежит этот стимул, не только от классов, к которому принадлежат другие предъявленные стимулы, но и от тех классов, к которому мог бы принадлежать данный стимул. Вся пси­хологическая феноменология соответствует сказанному. ' Эббингауз Г. Очерк психологии. СПб, 1911, с. 112.

432

Приведу несколько примеров, подтверждающих, что все стимулы - омонимы.

• Даже в самых простейших случаях решения сенсорных задач раз­личения обнаруживается, что одни и те же характеристики сигна­ла могут вызывать различные психические образы '. В качестве примера рассмотрим феномен простого различения, описанный Б. М.Тепловым и М. Н. Борисовой: испытуемые различают ин­тенсивность двух сигналов даже тогда, когда не могут сказать, интенсивность какого из них больше. К. В. Бардин с сотрудника­ми изучал этот феномен, предлагая испытуемым звуковые сигна­лы почти одинаковой громкости, когда различия в громкости были фактически ниже осознанного порога. Тем не менее, испытуемые различали эти звуки. Вот как при этом высказывались испыту­емые о предъявляемых звуках: «сигналы очень чем-то отлича­ются, хотя непонятно, чем именно»; «по громкости иногда я звуки совсем не различаю, хотя звуки разные, я это отчётливо слышу»; «один из звуков пищит таа-а-ак, а другой — та-аа-ак, но я пока не знаю, какой из них громче» ². Постепенно, утверждает Бардин, испытуемые обучаются реально различать чистые тональные сигналы по громкости, однако субъективно не ощущают различий в громкости и используют какие-то собственные, дополнитель­ные признаки. Они употребляют для этих признаков разнообраз­ные слова: блестящий или, наоборот, матовый звук; острый или тупой; звонкий или глухой; светлый или мрачный звук; звук как крупный пузырь или, наоборот, как слабо вздувшийся; металли­ческий или деревянный и т. п. Вот один из испытуемых объясняет, как он различает: «Чтобы различить сигналы, я мгновенно пере­бираю. Например, внедрения нет, звонкости нет, металличности нет, а вот острота есть». А когда испытуемым стали предъяв­лять для различения вообще физически тождественные сигналы, испытуемые говорили, «что разница между сигналами была, ви­димо, очень мала, что работать было крайне трудно, но всё же в конечном счёте возможно» ³. Итак, при физической невозможно­сти различения стимула всё-таки, как это ни трудно, «возможно»

' См., например, Забродин Ю. М., Лебедев А. Н. Психофизиология и психофизика. М.,1977, с. 95.

² Бapдuн К. В., Войтенко Т. П. Феномен простого различения. // Психофизика дискретных и непрерывных задач. М., 1985, с. 73-96.

³ Бардин К. В., Садов В. А., Цзен Н. В. Новые данные о припороговых феноменах. // Психофизика сенсорных и сенсомоторных процессов. М„ 1984, с. 65.

433

субъективно различать тождественные стимулы — их всегда мож­но отнести к разным классам.

• После описанных экспериментов становится понятнее и наблю­дение А. И. Когана над работниками, профессия которых требует тонкого зрительного различения: «Профессионалы нередко выпол­няют без особых затруднений такую работу, которую, судя по их остроте зрения, они вообще не могут делать, так как «не имеют права» различать её деталей» '. Иначе говоря, не умея привыч­ным способом осознавать детали как зрительно различимые, про­фессионалы — за счёт накопленного опыта — могут различать детали непривычным способом.

• Осознание места нахождения источника звука зависит не только от размещения этого источника в пространстве, но и от многих других факторов, позволяющих приписывать пространственно локализован­ному звуку разные значения. Вот наблюдение С. Л. Рубинштейна, согласующееся с жизненным опытом любого из нас. Рубинштейн сидел в зале на заседании и слышал голос докладчика из громкого­ворителя. Через некоторое время он разглядел выступавшего, «и тот­час же, — пишет Рубинштейн, — звук неожиданно переместился — он шёл ко мне прямо спереди, от того места, где выступал доклад­чик». Тогда Рубинштейн решил поэкспериментировать. После пере­рыва он пересел на отдаленное место, откуда не мог разглядеть го­ворившего — звук перестал идти от трибуны и снова переместился к громкоговорителю. «Рискуя несколько нарушить порядок заседания, я перешёл ближе к оратору. Сначала в локализации звука не произо­шло никаких перемен. Но вот я стал вглядываться в говорящего и вдруг заметил его жестикуляцию, и тотчас звук переместился на три­буну... Звук перемещался на трибуну или снова возвращался к бли­жайшему громкоговорителю в зависимости от того, видел ли я гово­рящего человека (движение рта, жестикуляция) или нет» ². Это на­блюдение Рубинштейна многократно подтверждалось в специальных экспериментах.

• Отнесение одного и того же стимула к разным классам дости­гается внушением или самовнушением. Например, как замечает В. С. Дерябин, человек, считающий конину «поганью», будет есть её с удовольствием до тех пор, пока не узнает, что ест ³. Под

' Коган А. И. Исследование критериев оценки зрительной работоспособности. // Эргономика. Труды ВНИИТЭ. М., 1971, 2, с. 21.

'Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб, 1998, с. 208-209.

³ Дерябин В. С. Чувства, влечения, эмоции. Л., 1974.

434

воздействием гипнотического внушения можно легко изменить и то, что человек воспринимает, и эмоциональную оценку воспри­нятого. Сходный эффект достигается и за счёт самовнушения.

• Один и тот же жёлто-зелёный кружок воспринимается как зелё­ный в окружении сине-зелёных кружков и как жёлтый в окруже­нии жёлтых кружков '.

• Хорошей иллюстрацией могут служить почти любые зрительные иллюзии. Со времён античности известна, например, иллюзия луны: луна на горизонте кажется больше, чем когда она находит­ся высоко в небе. Это связано, как выяснилось, с одновременным восприятием и луны, и горизонта. Так, если на луну у горизонта смотреть сквозь отверстие в картоне, который не позволяет од­новременно видеть землю, иллюзия пропадает. Напротив, если смотреть в зеркало под углом 45° на отражение луны у горизонта (что создаёт впечатление, будто и горизонт, и луна видны высоко в небе), иллюзия сохраняется². Таким образом, луна воспринима­ется принадлежащей к разным по размеру классам (хотя осозна­ётся принадлежность только к одному классу), а кажущееся из­менение размера луны у горизонта связано с одновременным на­хождением в поле зрения и луны, и Земли.

• Дж. Кеттелл в лаборатории В. Вундта открыл эффект превос­ходства слова: буква, предъявленная в слове, узнаётся точнее и быстрее, чем в случайной последовательности, составленной из тех же самых букв, из которых составлено данное слово. Следо­вательно, буква воспринимается по-разному в зависимости от того, к какому классу она относится: просто к классу букв или к классу букв, составляющих некое слово. Но для того, чтобы осознать букву как принадлежащую к одному из этих классов, в базовом содержании сознания должен быть осуществлён выбор, по край­ней мере, из этих вариантов.

• Спустя почти сто лет Н. Вайсштейн и Ч. Харрис обнаружили эф­фект превосходства объекта: различение отрезков линий значи­тельно улучшается, если эти линии образуют трёхмерный объект³.

• Время опознания и классификации стимулов увеличивается с введе­нием в стимульный материал иррелевантного (не существенного для решаемой задачи) параметра. Так, классификация стимулов

' См. Веккер Л. М. Психические процессы, 1. Л., 1974, с. 224.

² Рок И. Введение в зрительное восприятие, 1. М., 1980, с. 57-65.

³ Weisstein N.. Harris С . S. Visual detection of line segments. // Science, 1974, 186, 427 - 435.

435

по форме занимает больше времени, если сами стимулы окраше­ны в разные цвета'.

• Как показывает огромное количество экспериментов, одно и то же лицо воспринимается: как жестокое, если испытуемому заранее ска­зано, что человек, изображённый на фотографии, — преступник и убийца; как доброе и мужественное, если заранее известно, что это человек, спасший с угрозой для собственной жизни погибающих де­тей; как умное, если заранее объявляется, что это — великий фи­зик, лауреат Нобелевской премии; как приземлённое и туповатое, если испытуемый полагает, что это портрет умственно неполно­ценного человека, обладающего феноменальной памятью. Обилие потенциальных значений у любого текста превосходит по объёму любой набор его переводов. Поскольку всякий подлежащий осозна­нию стимул является омонимом, то отнесению этого стимула к тому или иному классу обязательно предшествует выбор.

 

Отнесение к классу на основе дифференциальных признаков

Как поведет себя механизм сознания, если он должен отнести некий стимул (или явление) к какому-то одному классу, а данный сти­мул, как выше уже отмечалось, может быть отнесён к разным? Какое же именно значение данного стимула подлежит осознанию? Сознание, согласно закону Ланге, начинает свою работу с отождествления и лишь постепенно вводит в поверхностное содержание представление о раз­личии. Но где в этих поисках различия надо остановиться? С какой точ­ностью следует осознавать предъявляемые стимулы?

В своё время У. Джеймс уже предложил ответ. В исторической преамбуле упоминался его «закон диссоциации образа при изменении сопровождающих элементов»: сознание выделяет в предъявленном объекте в первую очередь те качества, которые отличают его от других объектов, сопровождающих его предъявление; повторение предъявле­ния вместе с новыми объектами постепенно ведет к полному обособ­лению в сознании данного объекта. (На самом деле полного обособле­ния объекта в сознании происходить не может. Как уже говорилось, любой стимул или объект осознаётся только как член класса, а класс всегда состоит из более чем одного члена). По Джеймсу, если человеку

'Зинченко Т. П. Опознание и кодирование. Л.. 1981, с. 91-92.

436

предъявить красный шар, а вслед за ним — оранжевый, то человек начнёт выделять цвет. Если же ему вслед за шаром предъявить куб, он начнёт выделять форму. Однако для того чтобы, увидев оранжевый шар, понять, что первый шар был красный, надо уже при предъявлении пер­вого шара заметить, что он — именно красный, а не оранжевый (а так­же, соответственно, не синий, не розовый, не бордовый и т. д., ибо вто­рой шар может быть любого цвета). Отсюда следует, если довести мысль Джеймса до логического завершения, что процесс вычленения разных параметров, присущих конкретному стимулу, должен происхо­дить как бы сам по себе (я бы сказал, автоматически) чуть ли не с абсолютной точностью — такая точка зрения вполне соответствует взгляду на мозг как на идеализированный объект. А вот осознание па­раметров стимула происходит в зависимости от того, по какому пара­метру (признаку) класс, к которому принадлежит один стимул, отлича­ется от класса, к которому принадлежит другой стимул.

Представление Джеймса легко подтверждается экспериментами. Вот простой опыт, который может проделать каждый. Вначале следует на минуту опустить правую руку в чашку с горячей водой, а левую — в чашку с холодной. Если затем положить обе руки в воду комнатной температуры, то возникает странное ощущение — первой руке станет холодно, а второй — горячо. Вспомните опыты В. Кёлера с курицами, описанные в первой части в главе о гештальпсихологии: птицы реагируют не на абсолютные, а на относительные параметры светлоты. М, Шериф, Д. Тоб и К. Ховланд обнаружили, что, когда субъекты сначала поднимают тяжёлый предмет, а затем — более легкий, то вес последнего кажется им значительно меньше реального'.

Мы выделяем и осознаём только те стимулы и раздражители, которые выполняют различительную роль в нашем опыте. Всё осознает­ся (воспринимается, познаётся) в сравнении. То, что не требует вы­бора и потому ни с чем не конкурирует и не сравнивается, осуществля­ется автоматически, как дыхание, и в обычных условиях не осознается. Отнесение стимула к классу (и, соответственно, его осознание) строит­ся только на основе признаков, отличающих данный стимул от других, ранее или одновременно предъявленных. Эти признаки далее будем на­зывать дифференциальными. Сказанное подтверждается в различных экспериментах: испытуемые меняют свое мнение и поведение в зави­симости от предложенного им эталона для сравнения.

' Так, в опыте К. Гергена испытуемые заполняли анкету, включающую множество самооценок (компетентности, общительности и пр.) Как

'См. Плаус С., Психология оценки и принятия решений. М.,  1998, с. 61.

437

только испытуемый начинал эту работу, в комнату входил другой испытуемый, который также начинал заполнять анкету. Однако второй испытуемый был подставным и играл разные роли. Для одной группы испытуемых он представал в костюме с галстуком, говорил хорошим языком, имел дорогой портфель, вынимал из него книгу Аристотеля, набор авторучек и начинал заполнение анкеты. Для другой группы он был одет в «нефирменную одежду», ис­пользовал жаргон и грубые шутки, держал под мышкой потрёпан­ный детектив. Герген условно называет подставного испытуемо­го в первой группе «мистером Чистым», а во второй - «мистером Грязным». В результате автоматически сработало социальное сравнение. Наверное, нет и не может быть абсолютных критериев красоты, доброты, мудрости и пр. Но можно сравнивать разных людей по их красоте, доброте или мудрости. Испытуемые оцени­вали себя в присутствии мистера Грязного статистически значи­мо выше, чем в присутствии мистера Чистого '.

• Наличие ясного эталона для сравнения повышает возможности испытуемого по сравнению с отсутствием такового. Скажем, опытный спортсмен способен выполнить инструкцию типа «прыгните как можно дальше» или «поднимите максимально воз­можный вес». Он знает свои обычные достижения и может со­отнести с ними свой результат. Но как должны вести себя люди, когда им не с чем сравнивать. В одной серии опытов дети-дошкольники должны были прыгать с места как можно дальше, а в другой — допрыгнуть с места до начерченной на полу ме­лом линии, т. е. при заданном эталоне для сравнения. Длина прыжка в первой серии оказывалась значительно меньше, чем во второй. И чем лучше дети знали свои возможности, тем мень­ше была эта разница. Так, дети в возрасте 3-4,5 лет прыгали в первом случае на 30 см, а во втором - на 64 см; дети 6-7 лет — на 84 и 100 см соответственно. Аналогичные результаты можно наблюдать у больных после травм. Больному после осколочно­го ранения предплечья, перелома лучевой кости и т. д. не удава­лось совершить привычные движения пальцами. Когда ему давали инструкцию развести большой и указательный пальцы, он в луч­шем случае, при всём своем старании, разводил их на 10-15 мм. Однако при задаче взять щепотью какой-либо предмет этот же

' Трусов В. П. Социально-психологические исследования когнитивных процессов. Л.1981, с. 110-111.

438

больной способен был сделать это даже в том случае, если тол­щина предмета составляла 30-40 мм '.

Роль дифференциальных признаков давно известна в разных об­ластях знания. Например, в лингвистике на дифференциальных призна­ках строится понятие смыслоразличительной оппозиции в фонологии Н. С. Трубецкого: фонема определяется только в терминах её отличий от прочих фонем того же языка, причём таких отличий, когда замена признака, отличающего одну фонему от другой, приводит к искажению высказывания ². Так, звонкость носовых согласных (|n|, \т\) к русском и английском языках не является смыслоразличительным признаком, поскольку в этих языках нет глухих носовых согласных³. Принцип кон­траста (или оппозиции) лежит в основе любой современной лингвисти­ческой теории, он разве лишь по-разному формулируется в принципе дифференциального значения Л. Блумфилда, принципе коммутации Л. Ельмслева и др.⁴

Вообще, осознаваемый смысл слова, отмечают многие линг­висты, понимается в противопоставлении («контрастивно») ка­ким-то другим возможным вариантам понимания. Ф. де Соссюр говорит: синонимы (например, бояться, опасаться, остерегаться) обла­дают ценностью лишь в меру противопоставления друг к другу. Если бы слова бояться не существовало, всё его содержание перешло бы к конкурентам⁵. Но подобное размышление относится не только к синони­мам. Рассмотрим общепринятое значение какого-либо слова, например, ВЕГЕТАРИАНЕЦ. Обычно оно обозначает человека, который ест толь­ко растительную пищу. Однако, как замечает Ч. Филлмор, оно также подразумевает, что не все люди — вегетарианцы. В противном слу­чае не было бы потребности в таком понятии, и данное слово просто бы не возникло⁶. Поэтому термин «акустическая гитара» возник толь­ко с появлением электрической гитары, а Первая мировая война стала первой только после начала второй⁷. Одно понятие понимается только относительно какого-либо другого,

¹ Запорожец А. В. Избр. психол. труды, 2. М-, 1986, с. 67-70.

² Трубецкой Н. С. Основы фонологии. М., 1960.

³ ЛайонзДж. Введение в теоретическую лингвистику. М., 1978, с. 134-136.

⁴ См. Апресян Ю. Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики, М,, 1966,с. 42,56.

⁵ де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. 1998, с. 113.

⁶ Филлмор Ч. Основные проблемы лексической семантики. // Новое в зарубежной яннгвистике, 12, М., 1983. с. 120.

⁷ Филллмор Ч. Фреймы и семантика понимания. // Новое в зарубежной лингвистике 23, М..1988,с. 73.

439

Заметим: такой подход позволяет точнее понять природу некото­рых противоречий в логике. Например, понятие «множество всех мно­жеств» ведет к неразрешимым парадоксам в математике и логике. Оно является логическим монстром, так как, по определению, не имеет оппо­зиции. А значит, скажем мы, не имеет ясного отображения в поверхност­ном содержании сознания. Ведь если понятие осознаётся, оно, согласно отстаиваемой точке зрения, обязательно имеет оппозицию. А поэтому «множество всех множеств» либо не осознаётся, либо осознаётся от­нюдь не в соответствии со своим определением. (Аналогичное замеча­ние делает Т. Адорно; «Даже элейское понятие Единого, которое долж­но быть единственным, становится понятным только по отношению ко Многому, которое оно отрицает» '.)

Обязательное наличие подразумеваемых противопоставлений к любой осознаваемой информации можно продемонстрировать в различ­ных экспериментах.

• А. А. Брудный показал это для восприятия предложений. Он про­сил своих испытуемых интерпретировать фразу: «По пути на ра­боту я встречаю много зрячих прохожих в штатском». Слова «зря­чие в штатском» автоматически продуцировали у испытуемых понимание того, что по пути на работу также встречаются сле­пые в военной форме².

• Наличие противопоставления необходимо для самовосприятия себя как члена группы. В. С. Агеев и А. А. Теньков, например, обнаружили явление, названное ими эффектом отрицательной асимметрии начальной самооценки. Студенты при оценке своей студенческой группы вначале описывают собственную группу по­средством отрицания тех или иных качеств, свойственных дру­гой студенческой группе, буквально как «та, которая не обладает тем-то и тем-то» ³.

• Если в эксперименте заранее подготовить возможное противопо­ставление к некоторой деятельности, то, вопреки здравому смыс­лу, эффективность деятельности может повышаться. К этому кругу явлений относятся следующие экспериментально проверенные на­блюдения; разнообразные слабые раздражители не мешают, а спо­собствуют процессу концентрации внимания; интеллектуальная работа осуществляется лучше в обычной обстановке, чем при

'Adorno Th. Zur Metakritik der Erkenntnistheorie. Stutgart, 1956, 5, p. 17.

² Брудный А. А. Значение слова и психология противопоставлений.//Семантиче­ская структура слова. М., 1971, с. 21-22.

³Общение и оптимизация совместной деятельности. М., 1987, с. 182.

440

абсолютной, мёртвой тишине '. (Конечно, если помеха оказыва­ется столь мощной, что испытуемый осознанно пытается её не замечать, то возникает интерференция, которая снижает реаль­ную эффективность деятельности).

В общем виде можно считать, что стимул осознаётся всегда с некоторыми разными, не полностью осознаваемыми е каждый момент времени «психическими обертонами» противопоставлений, вне которых осознание стимула не происходит. Такое обобщение не стоит считать чересчур оригинальным. Вот несколько характерных цитат, взятых на­угад из текстов самых разных авторов:

*А, А, Ухтомский: «Доминанта заключается в выделении важно­го, существенного для данного момента с торможением всего, что для данного момента индифферентно» ².

*М. С. Роговин: «Формирование понятия есть фактически сово­купность двух обособленных процессов — выделение существен­ных черт и отвлечение от несущественных... Каждый из этих про­цессов может протекать относительно независимо от другого» ³.

*М. М. Бонгард: «Основная задача узнающей системы — пере­стать обращать внимание на не существенные для данной задачи обстоятельства» ⁴.

* В. И. Пушкин переформулирует гештальтистский тезис о вос­приятии фигуры на фоне как общий «принцип двойной регуляции познания»: наряду с вычленением некоего объекта, который стано­вится объектом внимания, одновременно отображаются и призна­ки предметов, составляющих фон⁵.

'Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб, 1998,с.423

² Ухтомский А. А. Доминанта и активность поведения. // Принцип доминанты и адаптивность поведения. СПб, 1996, с. 17.

³Роговин М. С, Проблемы психологии памяти. М., 1977, с. 140.

⁴ Бонгард М. М. Проблема узнавания. М.» 1967, с. 72.

⁵ Пушкин В. Н. Психология и кибернетика- М., 1971, с. 41.

441

 

Закон Бардина

Наиболее неожиданный пример важности противопоставлений для осознания был обнаружен при решении простых сенсорных задач. Оказа­лось, что два стимула могут признаваться неразличимыми или различи­мыми не сами по себе, а в зависимости от того, каково различие меж­ду другими стимулами, используемыми в данном опыте. Назовём это утверждение законом Бардина в честь выдающегося учёного, полу­чившего в этой области исследований важнейшие результаты.

• Эксперимент К. В. Бардина. В первой серии этого эксперимента испытуемым предъявляются горизонтальная линия и линии, от­клоняющиеся от горизонтали на 0,5; 1; 2; 3°. Во второй серии ис­пользовались линии с наклоном в 1; 4; 5 и 10°. Задача испытуемого в обеих сериях была одинаковой — сообщить, когда предъявлен­ная линия горизонтальна. Следует обратить внимание, что испы­туемые обычно не имеют накопленного опыта решения такой за­дачи (в отличие, допустим, от реально встречающихся в их жизни задач различения звуков по громкости или высоте). Оказалось, что в первой серии испытуемые практически безошибочно иденти­фицировали линию с наклоном в 1° как наклонную (вероятность правильного ответа — 0,89), а во второй серии ту же наклонную линию в 1 ° воспринимали как горизонтальную '.

• Аналогичный результат получили Л. И. Леушина и И. Н. Кузнецо­ва: два варианта размера рисунков при опознании могли смеши­ваться друг с другом, когда в тестовой серии они были соседями по размеру, и, тем не менее, безошибочно различались, когда в тестовой серии между ними находился какой-либо другой по раз­меру стимул ²-

• М- С. Шехтер показывает: число вариантов стимула, применяе­мых в опыте на идентификацию (т. е. используемый алфавит стиму­лов), не влияет на время принятия решения, если различие меж­ду стимулами достаточно велико. Но при сравнительно малой

' Бардин К. В. Структура припороговой области.//Вопросы психологии, 1969, 4, с. 34-44.

¹ Леушина Л, И., Кузнецова И. Н. Об опознании размера изображений. // Перера­ботка зрительной информации и регуляция двигательной активности. София, 1971, с. 149-154.

442

разнице между стимулами время отрицательной идентифика­ции (т. е. время принятия решения о том, что предъявленный сти­мул не соответствует предъявленному эталону) максимально для того стимула, который в данной тестовой серии наиболее бли­зок к эталону. Таким образом, это время зависит не от абсолют­ной величины различия между стимулом и эталоном, а от значе­ния этой величины в данной тестовой серии '.

Закон Бардина почти очевиден при решении сложных задач. Так, если при переводе с иностранного языка мы столкнемся с текстом, в котором много сходных слов, то мы становимся очень чувствительны к нюансам в различии значений всех встречаемых слов. А при решении ряда головоломок, в которых используются скрытые смыслы слов (на­пример, слово «сутки» надо услышать как словосочетание «с утки»), начинаем обращать внимание на внутреннюю структуру всех использу­емых слов. Неожиданность закона Бардина не в том, что выбор зоны неразличения определяется другими стимулами, а в том, что этот вы­бор осуществляется неосознанно и даже тогда, тогда, казалось бы, че­ловек вообще не способен различать стимулы.

Подведём краткий итог: любой знак (стимул, объект) осознаётся только в качестве члена некоего класса, т. е. осознаётся не сам знак, а его отнесенность к этому единственному классу. Однако в базовом со­держании одновременно тот же самый знак является представителем каких-то других классов. Механизм сознания делает выбор, к какому именно классу из многих возможных отнести данный знак, т. е. прини­мает решение, в каком качестве его осознать. На поверхности сознания при этом оказываются лишь те признаки выбранного класса, которые отличают данный класс от возможных других. Осознанию может подле­жать и само различие между классами. Тогда осознанное различие — тоже член некоего класса (поскольку всё, что осознается, осознается только в качестве члена класса). Любой класс определяется своими центральными членами и диапазоном классообразования (зоной нераз­личения в поверхностном содержании сознания).

Следовательно, и осознанное различие имеет синонимы (среди которых есть наиболее типичные представители этого различия), зону неразличения и т. д. Закон Бардина, по существу, гласит: зона неразличения дифференциального признака сама может являться диффе­ренциальным признаком.

' Шехтер М. С. Зрительное опознание. М., 1981, с. 32-35.

443

 

Раздел седьмой

ЗАКОНЫ ПОСЛЕДЕЙСТВИЯ

Высшим жанром поэзии является тот, в котором произвольные знаки становятся полностью естественными.

Г. Лессинг

 

Лингвистические параллели. О произвольности связи «знак - значение»

Мы всё больше и больше погружаемся в лингвистическую тер­минологию, тем самым подмешивая всё больше поэтической воды гу­манитарной науки в бокал естественнонаучной прозы. Разумеется, сами по себе лингвистические рассуждения не могут непосредственно под­тверждаться экспериментальными исследованиями — они лишь пояс­няются примерами в надежде на правильное понимание этих примеров читателем. Все стимулы и объекты, воспринимаемые человеком, мож­но рассматривать как текст, подлежащий интерпретации. Это соответст­вует позиции семиотики, где любые предметы и явления рассматрива­ются как тексты, которым может быть приписан смысл. Социологи даже социум и социальные отношения объявляют текстом. Они пишут: «Об­щество само по себе есть не более чем род текста, который мы в раз­ное время читаем разными способами» '. Поэтому вполне правомерно

'Коллинз P. Социология; наука или антинаука?//Теория общества. М,, 1999, с, 52.

444

расширить область применения лингвистических утверждений на все психические явления. Но в своей расширительной трактовке они уже должны подлежать экспериментальной проверке.

Стоит особо оговорить, что лингвистические термины по своей однозначности едва ли лучше, чем термины психологические. В частно­сти, ключевые для лингвистики слова «значение» и «смысл» почти столь же многозначны, как и термин «сознание». Показательно, что М. В. Ники­тин трактует эти термины лингвистической науки через их употреб­ление в естественных языках '. Всё это весьма напоминает рассужде­ния психологов об этимологии психологических терминов и само по себе достаточно красноречиво говорит об уровне теоретической проработанности лингвистической терминологии. К тому же, термины «значе­ние» и «смысл» могут совершенно по-разному трактоваться в логике, в лингвистике и в психологии². А Дж. Остин даже утверждает, что во­прос «Что такое значение?» вообще безрассуден и эквивалентен вопро­су «Что такое что-нибудь?» ³. Полагаю, что сказанного достаточно, дабы объяснить, почему разные исследователи имеют право интерпре­тировать основные лингвистические понятия по-своему.

Лингвистический закон (гласящий, что каждый знак — и сино­ним, и омоним одновременно) опирается на следующее определение значения: значением любого знака (стимула) может быть все что угодно, кроме самого этого знака. Знаки и значения, по словам Ф. де Соссюра, связаны между собой как две стороны листа бумаги. «Прин­цип произвольности знака никем не оспаривается, — утверждает Соссюр, — он подчиняет себе всю лингвистику языка; последствия его неисчислимы»⁴. Сравните излагаемую лингвистическую позицию со взглядами Г, Гельмгольца: «Представление и его объект принадлежат, очевидно, двум совершенно различным мирам, которые в такой же сте­пени не допускают сравнения друг с другом, как цвета и звуки, буквы в книге и звучания слов, которые они обозначают» ⁵-

Утверждение, что значением знака не может быть сам знак, яв­ляется следствием двух тезисов: 1) класс не может состоять только из

' Никитин М, В. Курс лингвистической семантики. СПб, 1996, с. 378-403.

² Ср. Арутюнова Н.Д. Лингвистические проблемы референции. // Новое в зару­бежной лингвистике. ХШ, М,,1982,с. 8.

³ Остин Дж. Значение слова. // Аналитическая философия. Избранные тексты. М„1993,с. 108.

⁴ де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. М., 1998, с. 68-69.

⁵ Гельмгольц Г. О восприятиях вообще. // Хрестоматия по ощущению и восприя­тию. М-,1975, с.77.

445

одного члена '; 2) наименование класса не является членом класса. Механизм сознания оперирует не знаками, а значениями. Из этого сле­дует, в частности, что знак, порождающий значение, сам не может осознаваться (вспомните «корневое свойство психики» но Л. М. Веккеру). Значение знака осознаётся как отнесение его к какому-либо классу. Да­дим еще одно определение: всё что угодно может стать знаком, если приобретёт значение в воспринимающем его сознании.

Следует заметить: произвольность связи «знак — значение» не означает непредсказуемости. Значение, однажды произвольно придан­ное данному знаку, должно и далее устойчиво придаваться этому знаку, если сохранится контекст его появления. В противном случае любая информация обозначала бы всё что угодно, а значит, не обозначала бы ничего. Произвольность связи «знак — значение», разумеется, не запре­щает выбирать такие формы самих знаков, которые могут быть как-либо связаны с передаваемым этим знаком значением. Например, впол­не можно поверить, что в большинстве языков мира округлые предметы обозначаются округлыми движениями губ. Так, по крайней мере, уве­ряют специалисты в области фоносемантики (говорят, например, что частота встречаемости звука о в английских названиях округлых пред­метов в 4,8 раза выше, чем в других английских словах)².

Теперь мы можем ещё раз отметить нереалистичность подхода Вежбицкой, пытающейся дать исчерпывающее толкование слову. Ведь нельзя перечислить все возможные значения какого-либо слова, пото­му что значением этого слова, как и любого другого знака, в принципе может быть всё что угодно. Выбор значения зависит от воспринимающего это слово сознания. А у сознания — обширное поле возможностей.

Тем не менее, знак должен быть устойчиво связан со значением. Это очевидно для всех пользователей языка. Вот как формулирует эту позицию Э. Сепир: «Мы видим, слышим и вообще воспринимаем окру­жающий мир именно так. а не иначе, главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества». Если нет «языковых привычек», т. е. устойчивой связи знака и значения, то нет и языка! М. В. Осорина, опи­сывая мир ребёнка, подчёркивает: «Чем больше в мире названо объек­тов — своеобразных персонажей на сцене жизни, тем мир становится

' Логическое обоснование того. почему знак не должен быть значением самому себе, более подробно обсуждается в: Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии, с. '73-175.

² Воронин С. В. Основы фоносемантики. Л,, 1982, с, 98-102.

³Селур Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993, с, 261.

446

для ребёнка богаче и полнее»'. Влияние связи имени с предметом на расширение мира ребёнка возможно только в том случае, если эта связь устойчива. Это означает, что однажды осуществлённый и пусть даже совершенно произвольный выбор должен влиять на последующие вы­боры, т. е. должен обладать последействием, ведущим при частом употреблении к автоматизму или привычке. Иначе вообще утрачивает­ся связь «знак — значение».

Последействие значения у знака необходимо. Оно должно быть обеспечено работой механизма сознания.

 

Отождествление по позитиву. Закон последействия фигуры

Мы говорили: испытуемый отождествляет стимулы внутри из­бранной области точности, но при этом выбирает некий конкретный ответ из зоны неразличения. Пусть, например, испытуемому тахистоскопически предъявляется буква Б, а критерии соответствия, которые за столь короткое время предъявления не успевают стать жёсткими, позволяют ему с равным успехом назвать и Б, и Р, и Е, и В... Согласно инструкции, назвать надо конкретную букву.

Таким образом, механизм сознания оказывается перед буридано­вой проблемой: какой выбрать ответ из нескольких возможных? Впро­чем, мы уже знаем, как сознание такие проблемы решает: оно случайно выбирает один из ответов, а далее трактует этот выбор как закономер­ный. Отсюда можно уже сформулировать подлежащий эксперименталь­ной проверке вывод (закон): повторное предъявление стимула побуж­дает сознание повторять ранее сделанный выбор ответа, так как именно этот выбор для сознания является a posteriori закономерным.

В честь экспериментов Э. Рубина, о которых подробно говорилось в исторической преамбуле, назовём этот закон законом последействия фи­гуры. Рубин, как мы помним, показал, что при восприятии двойственных фигур испытуемый в контрольной серии выбирает для осознания то значе­ние изображения, которому он был научен в обучающей серии. (В формули­ровке гештальтистов: то, что ранее было выбрано в качестве фигуры, т. е. было осознано, имеет тенденцию и в следующий раз выбираться в анало­гичном качестве даже в более затруднённых условиях).

' Осорина М, В. Секретный мир детства, СПб. 1999, с. 47

447

Последействие фигуры обозначает: то, что ранее было выбрано для осознания, будет предпочитаться и в последующем. Обычно в экс­периментальных исследованиях фигура вначале формируется в опыте, а уже потом изучается её последействие. В этих экспериментах на­блюдается тенденция повторять (при дефиците времени, дефиците ин­формации и т. д.) ранее выбранный ответ, не различимый со стимулом с точки зрения принятых критериев, а тем самым, и тенденция фиксиро­вать саму зону неразличения.

Перед тем как рассмотреть экспериментальные свидетельства, ещё раз повторим сделанную ранее важную оговорку. Работа сознания всегда определяется многими факторами, а не только стимулами, кото­рые экспериментатор предъявляет в эксперименте. Поэтому при экспе­риментальной проверке законов работы сознания следует исходить из того, что они должны проявляться только, как говорится, при прочих равных условиях. В реальности это значит, что психологические зако­ны проявляются в опыте только как статистическая закономерность. При предъявлении стимулов в условиях, делающих почти невоз­можным их узнавание (сильная маскировка, расфокусированное изображение, чрезмерно слабая освещенность или близкое к нулю время экспозиции стимула), испытуемый зачастую формирует непра­вильное представление о предъявленном стимуле, т. е. отождеств­ляет этот стимул с ответом, лежащим в зоне неразличения. Если после этого начать последовательно улучшать условия предъявле­ния (уменьшать маскировку, увеличивать освещенность или вре­мя экспозиции), испытуемый продолжает отождествлять стимул с ранее выбранным ошибочным ответом. Он не способен узнать стимул даже при таких условиях предъявления, при кото­рых другие испытуемые, не имея предшествующего опы­та восприятия этого стимула в худших условиях, уже вооб­ще не делают ошибок. Это продемонстрировано в огромном количестве разнообразных экспериментов. Вот как, например, ис­пытуемый в исследовании Р. М. Фрумкиной прочитывает тахистоскопически предъявляемое ему слово «блесна» при последователь­ном увеличении времени экспозиции: бассейн, б-, (пропуск), бас­сейн, бассейн, бассейн, бассейн, бассейн, бассейн, бассейн,..' (Следует учесть, что тот же испытуемый при времени предъяв­ления, соответствующей уже второй-третьей экспозициям, пра­вильно опознаёт целый ряд других слов). Судя по всему, эффект

' Фрумкина Р. М. Вероятность элементов текста «речевое поведение. М., 1971, с. 132 (табл. 24). Продолжение этой таблицы мы рассмотрим далее.

448

отрицательного влияния предварительного показа изображений в плохих условиях на узнавание усиливается с возрастом: он минимален у пятилеток, отчётливо обнаруживается у девятилет­них детей и интенсивно выражен у студентов '. А ведь чем стар­ше ребёнок, тем наверняка активнее работа его сознания.

• При предъявлении в затруднённых условиях восприятия двусмыс­ленных изображений, позволяющих на основании предшествующе­го опыта с равным успехом приписывать им разное значение, ис­пытуемые будут воспринимать то значение, с которым они толь­ко что имели дело. Нарисуем заглавную букву В, чтобы между вертикальной прямой и криволинейными частями имелся неболь­шой просвет — так, чтобы нарисованный знак можно было при­нять и за В, и за 13. Если теперь предъявить испытуемым этот рисунок на короткое время, то они воспримут его как В или как 13 в зависимости от того, что им было предъявлено ранее: буквы или числа ².

• Выше (при рассмотрении закона Ланге) уже упоминался эффект ореола, обнаруженный в исследованиях восприятия людьми друг друга; люди не только дают впервые встреченному человеку весь­ма общую оценку (в соответствии с законом Ланге), но и дли­тельное время, иногда вопреки фактам, сохраняют (по закону пос­ледействия фигуры) своё первое впечатление и данную оценку при интерпретации последующего поведения этого человека. Нечто аналогичное наблюдается при угадывании последователь­ности случайных событий. Удачное или, наоборот, неудачное уга­дывание в начале эксперимента определяет субъективное ощу­щение успеха или неуспеха в конце.

• «Первое впечатление» оказывает влияние и на решение задач, Н. Б. Березанская предъявляла испытуемым наборы различных заданий: арифметических, вербальных и конструкторских. Напри­мер, в наборе арифметических задач требовалось определить, ка­кие из заданной последовательности чисел можно записать при помощи четырёх четвёрок и знаков математических действий, В предварительной серии эксперимента испытуемым предлага­лось «по первому впечатлению», не решая задачи, всего за 1-2 мин, классифицировать 8 однородных задач, сходных по внешнему виду и одинаковых по сложности, на «решаемые» и «нерешаемые». (При

' См., например, Поттер М. О перцептивном узнавании. //Исследование развития познавательной деятельности. М., 1971, с. 167-t69.

² Брунер Дж. Психология познания. М., 1977, с. 37.

449

этом на самом деле все задачи имели решение). В основной серии испытуемые должны были проверить свою интуицию, пытаясь реаль­но решить задачи. Оказалось, что задачи, которые были оценены как нерешаемые, решаются хуже '. Сходство с эффектом ореола оче­видно.

• В качестве последействующей фигуры может выступать и само­оценка своих способностей. Так, в исследовании Дж. Марачека и Д. Петти студентки колледжа решали несколько заданий, связан­ных с координацией моторных движений. Первое задание было построено так, что все испытуемые выполнили его успешно. Одним испытуемым объявили, что этот результат связан со слу­чайным везением. Такая ситуация никак не повлияла на решение последующих заданий. Другим испытуемым объявили, что успех в первом задании связан с их высокими способностями. Испытуемые с высокой самооценкой улучшили последующие результаты, а испы­туемые с низкой самооценкой их ухудшили ^:. Имеющаяся у людей самооценка имеет тенденцию к последействию.

• В нашем исследовании (совместно с М- В. Смирновым и В. О. Ивано­вым) испытуемые решали серию из 18 однотипных глазомерных задач: через 7-9 точек, разбросанных на листе, они должны про­вести кратчайший маршрут передвижения, начинающийся и закан­чивающийся в одной точке (такого типа задачи называются за­дачами коммивояжёра). При этом первые девять задач явля­ются оригинальными, последние девять копируют их в зеркальном отражении. Наличие задач-копий испытуемыми не осознавалось, что было специально проверено после эксперимента. Оказалось:

субъективная уверенность в правильности принятого решения никак не была связана с объективной правильностью решения. Но при этом время правильного решения почти всегда меньше времени ошибочного решения! Правда, ошибочное решение, ко­торое повторялось при решении задачи-копии, занимало столько же времени, как и повторяющееся правильное, т. е. повторные ошибки испытуемый, судя по показателю времени, не отли­чает от повтора правильных решений. Однажды сделанное решение имеет тенденцию к последействию: повторение решения осуществляется быстрее, чем его изменение ³.

'См. Тихомиров О. К. Психология мышления. М„ 1984, с. 141-142.

² См. этот и другие примеры в кн.: Берне Р. Развитие Я-концепции и воспитание. М., 1986,с.268 и далее.

³Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии, с. 81-86.

450

• При угадывании случайной двоичной последовательности испы­туемый имеет тенденцию повторять предшествующий выбор, если он оказался правильным '.

• При предъявлении рядов различных знаков (чисел, слогов, музы­кальных тонов и т. п.) заметно повышается вероятность воспроиз­ведения тех знаков, которые были названы испытуемым при предъявлении предыдущего ряда. Названные в предшествующем ряду знаки не только гораздо лучше правильно воспроизводятся (в случае, если они повторно предъявлены), но и чаще случайного воспроизводятся ошибочно (в случае, если они вообще не предъяв­лены в данном ряду)².

• В эксперименте можно также показать: если в процессе жизни накоплен опыт выделения дифференциальных признаков с опре­делённой точностью, позволяющей относить данный стимул к определённому классу, то он, в соответствии с законом последей­ствия фигуры, будет выделять с фиксированной точностью имен­но эти признаки, т. е. и далее будет стараться повторять однажды выбранную точность отнесения к классу. Например, человек может обучиться второму языку, усвоить его лексическую и грам­матическую структуру, но часто на многие годы сохраняет ино­странный акцент и при этом даже не замечает его, полагая, что он говорит точно так же, как и окружающие его носители языка. Более того, ему легче понимать человека с таким же акцентом, как у него³. В той степени, в какой речь понимаемая окружающи­ми, особенности произношения тех или иных фонем находятся в зоне неразличения. Человек заимствует их произношение из своего родного языка, отождествляет со звуками чужой речи и устой­чиво их повторяет,

• А. Н. Леонтьев утверждает: ребёнок очень рано овладевает темб­ровым по своей основе языком, что необходимо приводит к разли­чению звуков по тембральным, а не тональным характеристикам. Поэтому среди людей, говорящих на тональных языках (т. с. таких, в которых смыслоразличительную функцию имеют и чисто тональ­ные элементы), при отсутствии физиологических дефектов не долж­но встречаться случаев тональной глухоты. Леонтьев подтверждает

'См. Плаус С. Психология оценки и принятия решений. М., 1998, с. 196-197,

² Аллахвердов В. М. Ук. соч., с. 28-33. Подтверждение этому можно найти и во многих других работах, где приводятся данные экспериментального изучения мнемических процессов.

³ БрунерДж. Психология познания. М., 1977, с. 47.

451

это своими исследованиями на вьетнамцах и русских, а также исследованиями Дж. Тэйлора на англичанах и тех африканцах, чей язык использует интонирование гласных '.

• Европейцы обычно рассматривают представителей другой расы как более похожих друг на друга, чем представителей собствен­ной расы. Но точно то же самое чувствуют и монголоиды, и не­гроиды. Экспериментальное подтверждение: испытуемые — евро­пеоиды и негроиды — рассматривают фотографии разных людей с задачей последующего опознания. Европеоиды лучше опознают фотографии представителей своей расы, а негроиды — своей².

• Если инструкция требует одинаково реагировать на разные сиг­налы (функциональные требования к различению сигналов тем самым уменьшаются), то они действительно становятся менее различимыми. Это явление получило название эффекта приоб­ретённой эквивалентности сигналов ³,

 

Отождествление по негативу. Закон последействия фона

Вернёмся ещё раз к экспериментам Э. Рубина. Испытуемые вос­принимают бессмысленные двойственные изображения как чёрное на белом или как белое на чёрном. То, как они однажды восприняли это изображение, влияет на то, как они воспримут его при следующем предъявлении. Это и привело Рубина и гештальтистов к формулировке закона последействия фигуры: испытуемый выделяет ту же фигуру, вы­делению которой был обучен. Но одновременно это может интерпре­тироваться и иначе: испытуемый не выделяет (не осознаёт, относит к фону) ту фигуру, которую и до этого не осознавал. Как показывают эксперименты, обе интерпретации правильны. Иначе говоря, верен как закон последей­ствия фигуры, так и закон последействия фона: повторное предъявле­ние стимула из зоны неразличения побуждает сознание повторно не осознавать не данный при предшествующем предъявлении ответ.

¹ Леонтьев Л. Н. Проблемы развития психики. М-, 1972, с. 191-192.

² Мaйepc Д. Социальная психология. СПб, 1997, с. 467.

452

Фактически это значит: человек относит стимул-омоним (ибо все сти­мулы — омонимы) к какому-то одному классу и при повторном предъяв­лении стимула упорно отказывается отнесить его к другому возможно­му классу.

Если в зоне неразличения (с фиксированными на данный момент критериями соответствия) при предъявлении стимула (например, буквы Б) был выбран один из возможных ответов (неважно. Б» В или Е), то другие варианты ответа в последующем устойчиво не будут выбирать­ся. Последействие фигуры проявляется в повторении одного и того же ответа, даже если сам ответ, с точки зрения инструкции, ошибочен. А последействие фона — в повторении отказа от одного и того же ответа, даже если этот ответ правилен. Отделить проявления после­действия фона от проявлений последействия фигуры в реальном экспе­рименте не так просто, но возможно. Например, в повторении правиль­ного (с точки зрения экспериментатора) ответа или в устойчивом повторении одного и того же ошибочного ответа могут проявляться оба закона. Но устойчивый пропуск ответа или повторение на одном и том же месте разных ошибочных ответов уже может выступать индикато­ром чистого последействия фона.

Итак, если испытуемый на предъявление стимула не дал правиль­ный (с точки зрения инструкции или экспериментатора) ответ, он имеет тенденцию устойчиво пропускать правильный ответ и далее. Действи­тельно,

• закон Эббингауза, как об этом говорилось в исторической преам­буле, гласит: число повторных предъявлений, необходимых для заучивания всего ряда, растёт гораздо быстрее, чем объем предъявленного ряда. Например, если за одно предъявление ис­пытуемый правильно воспроизводит 6-7 бессмысленных слогов, то для воспроизведения 12 слогов ему потребуется 16 предъявле­ний, а для 24 слогов — 44 предъявления '- Но при этом известно (в полном соответствии с законом последействия фигуры), что при следующих предъявлениях воспроизводятся прежде всего те знаки, которые уже были воспроизведены при предшествующем предъявлении. Это значит, что ранее не воспроизведенные знаки продолжают упорно не воспроизводиться при последующих предъявлениях. Таким образом, закон Эббингауза является след­ствием законов как последействия фигуры, так и последействия фона.

453

• Чтобы различить действие обоих законов, я предъявлял испыту­емым для запоминания бессмысленные предложения, составлен­ные из грамматически не согласованных между собой слов (типа: «Дней свирепствующему перепахали слонам возвращаюсь блед­ностью огнетушителями»). Список из 10-12 таких квазипредло­жений повторялся дважды. Можно было различать ошибки за­мены, когда предъявленное слово при воспроизведении ставится не в том падеже или роде (или, наоборот, грамматическая форма соблюдается, а словесная — ошибочна: например, «появляюсь» или «рассержусь» вместо «возвращаюсь»), и ошибки пропуска, когда слово вообще не воспроизводится. Оказалось, что на более воспроизводимых — крайних — позициях в ряду слов действовал закон последействия фигуры и повторялись ошибки замены (на­пример, дважды подряд воспроизводилось «огнетушителем» вме­сто «огнетушителями»), а на менее воспроизводимых позициях в середине предложения наблюдались устойчивые ошибки пропус­ка, т. е. действовал закон последействия фона.

• При воспроизведении различных рядов знаков из ограниченного алфавита (чисел, слогов, музыкальных тонов, названий играль­ных карт и т. п.) вероятность воспроизведения предъявленного в данном ряду знака заметно понижается, если он не был осознан (был пропущен) при предшествующем предъявлении '. Однако это утверждение несправедливо для рядов слов (что, кстати, было показано ещё в начале века ².) Это исключение объяснимо. Во-первых, число слов не ограничено. При предъявлении ранее назы­вавшихся слов в списке совершенно новых слов вначале происхо­дит узнавание, что меняет стратегию воспроизведения. Именно поэтому обнаруженный эффект проявляется только при предъяв­лении знаков из естественным образом ограниченного алфавита. Во-вторых, известно, что слова в списках не воспринимаются как отдельные, не зависимые друг от друга элементы. Например, в эксперименте Э. Тулвинга испытуемые заучивали два списка, со­стоящие из 18 и 36 слов, причём второй список содержал все 18 слов первого, но в другом порядке. Контрольная группа заучи­вала только второй список и превзошла экспериментальную по эффективности воспроизведения ³. Отсюда и делается вывод, что

' Аллахвердов В. М. Ук. соч., с- 28-33.

²См. Бехтерев В. М. Объективная психология. М,, 1991, с. 110.

454

каждое слово в списке включается в семантическую организацию всего списка в целом. А потому одно и то же слово в разных рядах слов субъективно различается.

• Г. Эббингауз обнаружил ещё один эффект, позднее многократно подтверждённый: первый из предъявленных для запоминания ря­дов воспроизводится лучше последующих. Этот факт также мо­жет быть связан с последействием фона, так как на воспроизве­дение первого ряда не накладывается мешающее влияние ранее не воспроизведённых знаков,

• При предъявлении некоторых двойственных изображений отме­чается сложность, а иногда даже невозможность увидеть «вто­рое» значение изображения. В исследовании М. Игла, Д. Волицкого и Г. Клейна испытуемым предъявлялось двойственное изо­бражение «дерево—утка». Как правило, испытуемые не замечали контура утки, образованного ветвями дерева. Но если они его сразу не видели, то далее им не помогало ни указание на существова­ние второго значения, ни даже конкретное указание па то, что ветви дерева образуют контур утки. Тем не менее, стоило попросить испытуемых нарисовать пейзаж, включающий предъявленное им изображение, как в их рисунках (чаще, чем в контрольной группе, которой предъявлялось почти такое же изображение дерева, но без контура утки) появлялись связанные с уткой ассоциации: пода, птица и пр.¹ Это значит, что испытуемые воспринимали второй смысл изображения, но упорно его не осознавали. Аналогично, в известном двойственном изображении, названном Э. -Берингом «жена или теща» (создан в 1915 г. карикатуристом В. Хиллом), большинство испытуемых сразу же замечает изображение моло­дой привлекательной женщины и при всех своих стараниях не может увидеть образ старухи. Но немалая часть испытуемых столь же мгновенно воспримет изображение отвратительной ста­рухи и упорно не будет видеть молодую женщину. А ведь стоит на картине удалить элементы изображения, создающие двойственность, все испытуемые так же мгновенно опознают каждое из этих изображений. Более того, описывая по памяти привлекатель­ную женщину на двусмысленной картинке, они зачастую припи­сывают ей массивный подбородок или горбатый нос, явно заим­ствованные у старухи (пример для тех, кто знаком с этим двойственным изображением: один из испытуемых сравнил нос

455

молоденькой женщины с носом Анны Ахматовой...), а у старухи, в свою очередь, на шее может оказаться украшение, на самом деле принадлежащее молодой женщине. Если человек устойчи­во не осознаёт одно из значений двусмысленной картинки, но при этом каким-то образом его воспринимает, то это как раз и обозначает: то, что человеком однажды не осознано (отнесено к фону), имеет тенденцию не осознаваться и при последующих предъявлениях '.

• В психофизических экспериментах трудно разделить проявление эффектов последействия фигуры и фона. В них, однако, регистри­руется тенденция к повторению того же ответа на сигнал той же интенсивности ². Для классических представлений результат пря­мо-таки фантастический: для повторения той же ошибки при предъявлении того же сигнала сам этот сигнал надо точно опо­знать! В частности, это значит, что испытуемый повторяет подряд ошибки пропуска чаще, чем вообще совершает ошибки пропуска, т. е. имеет тенденцию повторно не осознавать тот же самый сигнал.

• Испытуемые вычленяли из предъявляемых им зрительно стимульных слов все графически возможные осмысленные буквосочетания (слова), сами представляющие собой слово не менее чем из трех букв (например, в слове шелестенье можно было выделить слова «лес», «тень» и т. п.). Для каждого испытуемого определя­лась эмпирическая вероятность выделения осмысленных слов такого типа при первом предъявлении стимульного слова, вклю­чающего данное осмысленное слово. Оказалось, что эта вероят­ность существенно выше вероятности вычленения этого же сло­ва при его следующем предъявлении в другом стимульном слове, если при первом предъявлении это слово было пропущено. Вду­майтесь; почему грамотный человек, не выделив в слове вска­рабкаться вполне осмысленное слово «кара», имеет статисти­чески значимую тенденцию пропустить это же слово в слове ка­рамель. А пропустив в карамель слово «мел», с большей

' См. Аллахвердов В. М. Ук. соч., с. 62-64. Стоит также иметь в виду, что испыту­емый чаще узнает заранее заданное изображение из двух, если его награждают призом (билетом на футбол для старшеклассников или игрушкой для детей) за «случайное вы­таскивание» из якобы двух картинок (на самом деле одного и того же двойственного изображения) одной, объявленной счастливой — см. Чхарташвили Ш. Н. Влияние по­требности на восприятие и установка,//Вопросы психологии, 1971,1.

² См. Пахомов А. П. Микродинамика эффективности выполнения задач обнаруже­ния. // Психические характеристики деятельности человека-оператора. Саратов, 1985. с. 66-71.

456

вероятностью пропустит его и в слове мелиорация. Получается, что, раз пропустив какое-то слово, испытуемый упорно не хочет его замечать и в совсем другой графической комбинации букв. В этом как раз и проявляется закон последействия фона.

• В другом моём эксперименте испытуемые читали вслух список из 60 слов и отмечали слова, в которых содержатся заранее ука­занные буквосочетания (например, надо было отметить те слова, которые содержат буквосочетание «лос» или «лес» в наборе слов типа «полосатый», «пылесос», «слесарь» и др.). Несмотря на про­стоту задачи, ошибки всё-таки встречались, средняя вероятность пропуска заданных буквосочетаний составляла 0,07. Спустя месяц испытуемые повторно решали эту же задачу. Разумеется, они не помнили своих предшествующих решений, а вероятность со­вершения новой ошибки пропуска была вообще ничтожно мала. Однако вероятность повторения предшествующей ошибки пропус­ка (через месяц!) оказалась прямо-таки гигантской — 0,33 '.

• Вернёмся к экспериментам Р. М. Фрумкиной, описанным в пред­шествующем разделе. Испытуемому тахистоскопически предъяв­ляются разные слова, каждое следующее предъявление одного и того же слова происходит при увеличивающемся времени экспо­зиции. Уже отмечалось, что испытуемый имеет тенденцию по­вторять одну и ту же ошибку при восприятии того же самого сло­ва. Так, слово «блесна» он много раз подряд прочёл как «бас­сейн». Теперь давайте посмотрим, что произойдёт дальше, если испытуемому продолжать предъявлять слово «блесна» со всё воз­растающим временем экспозиции- Он, наконец, перестаёт читать это слово как «бассейн», но всё равно упорно не осознаёт предъяв­ленное. Вот его последовательные ответы: б-сна, башня, бш-на, башня, бавна, бшесна, бшесна... А время экспозиции уже столь велико, что, казалось бы, ошибок вообще не должно быть! Но, по обсуждаемому закону, то, что до этого не было осознано, имеет тенденцию и далее не осознаваться.

Три феномена имеют явное сходство с законом последействия фона. Один из них — процесс вытеснения, открытый 3. Фрейдом: то, что однажды было вытеснено (по каким-то причинам) из сознания^ не может проникнуть в сознание в той же форме, в какой она была до вытес­нения. Вытеснение — ключевой теоретический процесс для большинства глубинных психологов. В исследованиях вытеснения, например,

' См. Аллахвердов В. М. Ук. соч., с. 52-58, Там же приводятся и другие экспери­ментальные данные на эту же тему.

457

сравнивалось воспроизведение материала, вызывающего и не вызыва­ющего неприятные для личности испытуемого переживания. Часто ут­верждается, что негативные переживания запоминаются хуже, чем по­зитивные или нейтральные '. Отсюда следует, что человек способен принимать решение о том, что не должно более осознаваться. То, что было вытеснено из сознания, тем с меньшей вероятностью будет осозна­ваться при следующем предъявлении. Все это имеет явные параллели с законом последействия фона. Однако есть и существенное отличие. Вытеснение для глубинных психологов — это следствие вполне опре­деленных личностных причин, соответствующих той или иной теорети­ческой версии. Последействие фона опирается исключительно на ког­нитивные основания и не предполагает каких-либо специальных глубинных мотивов и причин.

Второй феномен обнаружен в экспериментах социальных психо­логов. Оказалось, что сделанный однажды человеком сознательный выбор ведёт к обесцениванию той альтернативы, которая была в ре­зультате этого выбора отвергнута. Так, Дж. Брем просил испытуемых-студенток дать оценку восьми вещам типа тостера, радиоприёмника и фена. Затем из двух предметов им предлагалось взять себе любой на выбор. Позднее, когда студентки давали повторную оценку восьми пред­метам, они выше оценили выбранную вещь и понизили рейтинг отверг­нутой ². Таким образом, то, что однажды всерьёз отвергается челове­ком, имеет тенденцию и далее осознанно отвергаться,

Закон последействия фона может быть применён и к третьему феномену — к существованию фазы инкубации как одного из этапов творческой научной деятельности — весьма, кстати, загадочного этапа для классических подходов. Как известно, эта фаза состоит в том, что после многократных неудачных попыток решения сложной нестандарт­ной задачи необходимо временное прекращение этих бесплодных уси­лий, отход от поиска, смена деятельности. Вот текст великого матема­тика и тонкого наблюдателя А. Пуанкаре, многократно цитируемый в хрестоматиях по психологии:

«Среди дорожных перипетий я забыл о своих математических ра­ботах. По прибытии в Кутанс мы взяли омнибус для прогулки, И вот в тот момент, когда я заносил ногу на ступеньку омнибуса, мне пришла в голову идея — хотя мои предыдущие мысли не имели с нею ничего

' См., например, Хьелл Л.. Зиглер Д. Теории личности. СП6, 1997, с. 139. Правда, полученные результаты трудно охарактеризовать как однозначные - ср. Зинчечко П. Н, Непроизвольное запоминание, М,- Воронеж, 1996, с, 48-50.

²См. Майерс Д. Социальная психология. М., 1997, с. 182.

458

общего, — что те преобразования, которыми я воспользовался для опре­деления фуксовых функций, тождественны с преобразованиями неэвк­лидовой геометрии. Я не проверил этой идеи. Для этого я не имел вре­мени, так как, едва усевшись в омнибус, возобновил начатый ранее разговор. Тем не менее я сразу почувствовал полную уверенность в правильности идеи. Возвратясь в Кан, я сделал проверку; идея оказа­лась правильной». На основании этого и других примеров Пуанкаре де­лает вывод: «Можно думать, что сознательная работа оказалась более плодотворной благодаря тому, что она была временно прервана, и от­дых вернул уму его силу и свежесть. Но более вероятно, что это время отдыха было заполнено бессознательной работой, результат которой потом раскрывается перед математиком (т.е. перед сознанием мате­матика — В, А.)» '.

И всё-таки из общих соображений не совсем понятно, почему длительные сознательные усилия в решении задачи должны прерываться фазой инкубации. Рассматривая разные примеры, можно согласиться с Пуанкаре: дело не в том, что учёный после отдыха легко решает зада­чу, которая не давалась ему до этого. Во всяком случае, факт внезапно­сти появления этого решения отдыхом не объяснить. Однако и бессо­знательной работой во время инкубации нельзя объяснить внезапность научного открытия, столь ошеломляющую самого ученого. Ведь бес­сознательная работа идёт и до инкубации, и во время инкубации, и пос­ле инкубации. Зачем же, собственно, нужен этап инкубации?

Инкубация полезна и даже необходима тогда, когда длительные усилия учёного по решению головоломки привели к успеху — его идеаль­ный мозг уже нашёл решение., но сам учёный ещё не осознал это. А ведь то, что находится в базовом содержании сознания и не осознаётся, имеет тенденцию и впредь не осознаваться — поэтому-то продол­жение упорных попыток решения головоломки не может приво­дить к осознанию уже найденного решения. Перерыв в деятельно­сти или смена задания изменяет контекст решения и может привести к изменению критериев соответствия, что, в свою очередь, отменяет сде­ланный ранее выбор того, его не следует осознавать. Фаза инкубации тогда становится необходимым этапом на пути к инсайту, к внезапному озарению. Однако здесь пока остановимся. До более подробного опи­сания фаз инкубации и инсайта нам еще предстоит достаточно долгий путь.

'Пуанкаре А. О науке. М., 1990, с. 404-414.

459

 

Последействие позитивного выбора

Как говорилось выше, в поверхностном содержании сознания вос­принимается не стимул сам по себе, а только класс, к которому принад­лежит этот стимул. Конкретные, т, е. полностью обособленные, стиму­лы не подлежат осознанию. Это значит, что всегда существуют другие варианты стимула, субъективно эквивалентные (синонимичные) предъяв­ленному. Назовём результат осознания стимула как члена класса пози­тивным выбором. Позитивный выбор, тем самым, — это то представ­ление о стимуле, которое дано в поверхностном содержании сознания.

Обобщим закон последействия фигуры и сформулируем -закон последействия позитивного выбора: при предъявлении стимула за­щитный пояс сознания прежде всего пытается отождествить его с одним из тех классов стимулов, который до этого уже был пози­тивно выбран. Этот закон позволяет осознавать один и тот же объект как принадлежащий тому же самому классу, даже если сам этот объект меняет размеры, местоположение, форму или освещение и т. д. Фено­мен константности является прямым следствием закона последействия позитивного выбора.

В случае последействия фигуры речь идёт об устойчивом пред­почтении в опыте одного из возможных синонимов и в отстаивании это­го выбора путём фиксирования выбранной зоны неразличения. После­действие фигуры определяет приоритет (норму) отнесения стимула к классу в данной ситуации. Сравним сходные экспериментальные па­радигмы, позволяющие отличить последействие позитивного выбора в целом от последействия фигуры в частности. Последействие фигуры испытуемому предъявляется стимул, находящийся в момент предъявле­ния в зоне неразличения сознанием (за счёт кратковременности, маски­ровки и т. п.). Испытуемый, тем не менее, выбирает один из возможных синонимов в качестве ответа. Последействие фигуры проявляется в том, что сделанная ошибка закрепляется и повторяется даже при улуч­шении условий предъявления, когда другие испытуемые ошибок вооб­ще не делают.

Последействие позитивного выбора означает, что предшеству­ющее решение упорно накладывается на последующие стимулы в

460

изменяющейся ситуации. У этом случае позитивный выбор сохраняет­ся путём расширения зоны неразличения. Позитивный выбор фикси­рует саму ситуацию, в которой происходит выбор. Типичная экспери­ментальная парадигма исследования последействия позитивного выбора выглядит так: испытуемому обычно предъявляется стимул в таких усло­виях, чтобы он мог уверенно отнести его к определённому классу. За­тем стимул начинает меняться. Закон последействия позитивного вы­бора проявляется в том, что отнесение к прежнему классу будет происходить даже при таком изменении (преобразовании) стимула, ког­да другие испытуемые уже не отнесут его к данному классу, если бы этот изменённый стимул был предъявлен им без предварительного по­каза (до изменений).

Рассмотрим примеры разных экспериментальных исследований, иллюстрирующих последействие позитивного выбора.

• Вспомним психофизический метод границ, с помощью которого можно измерять минимальное изменение интенсивности раздра­жителя, вызывающего изменение в ощущениях. Как уже отмеча­лось в исторической преамбуле, в восходящем варианте этого метода испытуемому вначале предъявляют два равных стимула, а затем один из них начинают изменять до тех пор, пока испыту­емый не почувствует различие между ними. В нисходящем вари­анте. наоборот, сперва предъявляют два заведомо различных по интенсивности раздражителя и уменьшают это различие до тех пор, пока оно не перестает восприниматься испытуемым. Уже Г. Фехнер обнаружил: порог различения в восходящем и нисходя­щем вариантах метода не тождественен друг другу — в нисходя­щем варианте значение порога, как правило, меньше. Более того, испытуемый в восходящем варианте воспринимает равными та­кие раздражители, которые при однократном предъявлении этих раздражителей им же воспринимаются как неравные '. С точки зрения закона последействия позитивного выбора, так и должно быть: испытуемый будет стремиться отождествить стимул с тем классом, который был позитивно выбран при предыдущем предъявлении.

• Внезапное исчезновение изображения (например, при выключе­нии экрана) должно сопровождаться попытками удержания этого изображения в поверхностном содержании сознания. Это дости­гается, в частности, путём последовательного изменения размера

' Авалишвили А. М. К вопросу о роли установки в психофизических исследованиях, //Психологические исследования, Тбилиси, 1966, с, 5-14.

461

исчезающего изображения. Действительно, гештальтисты на­блюдали так называемое гамма-движение: при исчезновении изображения (а любое изображение, как мы помним, есть фи­гура на фоне) воспринимаемая фигура кажется сжимающей­ся. Аналогично, внезапно появляющаяся фигура кажется рас­ширяющейся.

• После операции удаления хрусталика (по поводу катаракты) люди начинают видеть ультрафиолетовый свет, который раньше поглощался хрусталиком — однако ультрафиолет им кажется точно таким же, как цвет, который они раньше уже знали как фиолетовый '.

• Испытуемый решает задачу: соответствует стимул заданному эта­лону или нет (экспериментальная парадигма идентификации). Эталон (эталонный стимул) обычно заранее предъявляется испы­туемому или предполагается, что он хорошо знает этот эталон из предшествующего опыта. Так как любой стимул не воспринима­ется сознанием как обособленный, а только как член какого-ни­будь класса, то и эталонный стимул воспринимается как член не­коего класса. Будем называть класс, которому принадлежит эта­лон, эталонным классом. Итак, в экспериментальной парадигме идентификации испытуемый на самом деле принимает решение: принадлежит ли предъявленный стимул эталонному классу или нет. При этом реально задан испытуемому (и позитивно им вы­бран, раз он способен эту задачу решать) только эталонный класс. Если закон последействия позитивного выбора верен, то, решая задачу идентификации, испытуемый прежде всего попытается отождествить предъявленный для идентификации стимул с тем классом стимулов, который уже позитивно выбран, т. с. в данном случае отнести его к эталонному классу. Действитель­но, время положительного ответа при идентификации обычно мень­ше времени отрицательного ответа². Более того, принятие реше­ния о совпадении с эталоном легче принимается в затруднённых условиях восприятия, чем принятие решения о несовпадении.

• В социальной психологии обсуждаемый закон проявляется в из­вестном феномене «нога в дверях» (техника заманивания или тех­ника достижения пошаговых уступок). Оказывается, что люди, однажды согласившиеся на что-либо, позднее продолжают согла­шаться на такое изменение начального предложения, на которое

' Сомьен Дж. Кодирование сенсорной информации. М., 1975, с. 356.

² Cм.ШexmepM. С. Зрительное опознание. Закономерности и механизмы. М., 1981. Далее это утверждение еще будет уточнено.

462

они никогда не согласились бы, если бы всё началось с этого по­следнего варианта. Например, покупателя привлекла пена нового автомобиля, и он начинает оформлять документы на покупку. Если вдруг продавец отменяет денежные скидки, то оказывается, что большинство покупателей всё равно готовы приобрести автомо­биль по большей цене, на что они вряд ли согласились бы в самом начале покупки. В одном эксперименте исследователи, действу­ющие как борцы за безопасность на дорогах, просили жителей установить перед въездом на их участок огромный уродливый плакат «Будьте осторожны на дорогах». Только 17% жителей дали свое согласие. Но после того как жителей просили разместить и окнах своих домов рекламные листовки, то уже 76% было готово установить тот самый плакат'.

• В 1960-е гг. С. Милгрэм провёл эксперимент, ставший классикой социальной психологии. Некоторые авторы даже считают, что этот эксперимент внёс самый значительный эмпирический вклад за всю историю социальных наук. Здесь мы рассмотрим только ко­гнитивную составляющую этого эксперимента, хотя именно она привлекала наименьшее внимание комментаторов. По существу, Милгрэм использовал упомянутый выше феномен «нога в две­рях». Исследователь объявлял испытуемым, что он проводит обу­чающий эксперимент. Испытуемый, выполняя роль «учителя», дол­жен наказывать ударом тока другого испытуемого (на самом деле подставного ассистента), играющего роль «ученика», за каждую ошибку при заучивании слогов. Милгрэм настойчиво объяснял «учителям», что каждая следующая ошибка должна наказывать­ся всё более сурово и что удары током составляют важную часть эксперимента. Опыт потеряет всякий смысл, предупреждал Мил­грэм своих испытуемых, если его требования не будут выполне­ны. Итак, каждый учитель вполне осознанно относил ситуацию к классу экспериментов, посвящённых влиянию наказания на на­учение.

Перед испытуемым находились кнопки, нажатие которых сопро­вождалось ударом тока напряжением от 15 до 450 вольт. После каждой ошибки ученика экспериментатор требовал увеличивать напряжение. Оказалось, что примерно 65% испытуемых Милгрэма оказались способны наносить электрические удары такой силы, что, будь они подлинными, их «ученики» давно были бы мертвы.

¹ Майерс Д. Социальная психология. СПб, 1997,с. 168-171

463

Этот процент оказался достаточно стабильным для разных групп испытуемых: и для «добропорядочных» отцов семейств Европы, и для американских студентов, и для азиатских школьников '. «О, Боже! — сделали вывод психологи. — Люди по своей природе и воспитанию готовы безрассудно подчиняться авторитету, из ува­жения к власти они способны к бесчеловечным поступкам». Одна­ко в этой интерпретации есть одно «но».

Вряд ли хоть один нормальный человек, даже по указанию экспе­риментатора, застрелил бы другого испытуемого за ошибку в вос­произведении бессмысленных слогов. В эксперименте Милгрэма испытуемые не сразу давали своим «ученикам» смертельный удар током. Ситуация изменялась для испытуемых, и изменялась мед­ленно. А ведь, по закону последействия позитивного выбора, от­несение к прежнему классу может происходить даже при таком преобразовании ситуации, когда никто другой, воспринимающий только эту преобразованную ситуацию, не отнёс бы её к данному классу. Испытуемые Милгрэма понимали ситуацию как экспери­ментальное изучение влияния наказания на научение. Большин­ство испытуемых продолжало изучать именно этот класс явле­ний, используя удары тока, превышающие вначале 50, затем 100, 200 и, наконец, 300 вольт. А комментаторы воспринимали только конечную — уже преобразованную — ситуацию, в которой, на их взгляд, испытуемые демонстрировали своё подчинение бесче­ловечным приказам и поражались природе человека.

Конечно, как и в других экспериментах, особенно социально-психо­логических, поведение людей в процессе эксперимента не предопреде­лено действием какого-то одного закона. На поведение влияют многие факторы, в том числе социальные. Эффект, полученный в исследовании Милгрэма, разумеется, не предопределён действием закона последей­ствия позитивного выбора. Сам С. Милгрэм так описывал свой замы­сел: «Основной интерес эксперимента — исследование готовности че­ловека уступать деструктивным приказам. Я осознал, что столь простой вопрос является существенно важным в гуманистическом аспекте и одновременно допускает ответ в количественном выражении. В такой лабораторной процедуре в форме академической теории выражается фундаментальная озабоченность, которую для моего поколения, и в част­ности для евреев вроде меня, усугубили жестокости Второй мировой войны» ². Тем не менее, эффект Милгрэма не был бы обнаружен, если

¹См. Годфруа Ж. Что такое психология. М., 1992, 1. с, 92-93; 2, с. 103-105.

²Цит. по Манере Д. Социальная психология. СПб, 1997, с. 287.

464

бы работа сознания не подчинялась закону последействия позитивного выбора.

• При предъявлении противоречивых изображений или текстов (т. е. стимулов, которые одновременно могут быть отнесены к разным классам) испытуемые относят эти стимулы к тому классу, который они только что выделяли или который ими вообще чаще выделяется. Так, В. Бугельский и Д. Алампей показывали испытуемым двусмыс­ленное изображение «крыса — человек», которое обычно опознава­лось испытуемыми как человек. Но если перед предъявлением это­го изображения испытуемым показывали картинки животных, то данное изображение квалифицировалось как крыса¹.

• Г. Хелсон обнаружил экспериментальный феномен, который он свя­зал с понятием «уровень адаптации». Хелсон просил испытуемых поднимать различные грузы весом от 400 г до 600 г и определить среднюю тяжесть. Оказалось, что она составляет 475 г. Но вот перед предъявлением серии грузов испытуемым предлагалось поднять груз весом 900 г — средняя стимулов всей серии сразу поднималась до 550 г ². Влияние первого груза оказывается весь­ма значимым и по существу сдвигает представление обо всей серии предъявляемых стимулов, ведь средняя величина является одной из самых представительных характеристик всей серии (т, е-класса) стимулов.

• В исследовании Ш. А. Надирашвили с соавторами испытуемые по­ворачивали ручку прибора на заданный угол. Затем их просили вы­полнить вдвое меньшее или вдвое большее движение. Исследо­ватели с неожиданной для психологической экспериментатики уве­ренностью утверждают, что при выполнении движения, отличного от предыдущего, испытуемые допускали «закономерную, твёрдую и однозначную ошибку»: последующее малое движение всегда боль­ше требуемого, а последующее большое движение всегда меньше требуемого. При этом завышенное малое движение субъективно недооценивается по величине, а заниженное большое — переоцени­вается. Авторы назвали этот эффект законам ассимилятивного дей­ствия и контрастной оценки ³.

¹См. Шехтер М. С. Зрительное опознание. М.. 1981, с. 24.

²См. Надирашвили Ш. А. Психологическая природа восприятия Тбилиси 1976 с. 140-143.

³ Надирашвили Ш. А.. Чхаидзе Л. В., Мерабишвили Г. В.. Томеишвили Н. В, Произ­вольные движения и установка. // Экспериментальные исследования по психологии уста­новки, 5, Тбилиси, 1971, с. 99-106.

465

• Сходный, но уже совершенно неожиданный эффект, названный эффектом привязки, обнаружили А. Тверски и Д. Кансман. Пред­ставьте, что перед испытуемым находится рулетка с оцифровкой от 0 до 100. И пусть выпадает значение 65. Испытуемого спраши­вают: какой процент составляют африканские страны в ООН — больше или меньше 65? Испытуемый уверен: меньше 65. Вопрос экспериментатора: а сколько именно? Испытуемый отвечает: 45%. Однако если на рулетке выпало значение 10, то испытуемый, уве­ренный, что африканских стран больше 10%, на второй вопрос отвечает: 25%. Влияние на последующий ответ совершенно слу­чайного числа, предъявленного испытуемому, оказалось весьма заметным. Этот эффект проявлялся для самых разных вопросов, точный ответ на которые испытуемый заведомо не знает (типа: каков процент матерей с детьми до 5 лет; сколько женщин среди профессоров химии и т. д.); он не зависел от денежного возна­граждения за правильный ответ и действовал даже при совер­шенно фантастической величине первого числа (когда, например, задавался вопрос, больше или меньше 7158,59 долларов средняя цена учебника для колледжа)'. Эффект привязки поразителен тем, что однажды осознанное число, не имеющее, казалось бы, ника­кого значения для испытуемого, никак рационально не связанное с задаваемым вопросом, само по себе обладает последействием. Это случайное число смещает в свою сторону гипотезы, выдви­гаемые испытуемым, тем самым расширяя для него диапазон возможных ответов (зону неразличения).

• Само смещение гипотез в сторону навязываемой информации тоже обладает последействием. Это явление обнаружила М. О. Олехнович в исследовании эффекта привязки. Испытуемым вначале говорилось: проверим, будет ли ваш ответ точнее случайного чис­ла. Затем следовал вопрос типа: «каков процент птиц, летающих быстрее 30 км/час? Случайный ответ — 79% (или 11%, или лю­бой другой). Ваш ответ?». Спустя некоторое время испытуемым повторяли вопросы и просили вспомнить, как они отвечали на них ранее. Испытуемые, сместившие свой ответ в сторону навязан­ной им информации, «вспоминали» ответ, который был более близок к навязываемой информации, чем их реальные ответы в основном эксперименте. Любопытно, что последействие смещения предопределяет способ сглаживания когнитивного диссонанса, обнару­женный Л, Фестингером. Как уже говорилось, в экспериментах

' См. Плаус С. Психология оценки и принятия решений, М,, 1998, с. 183-184.

466

Фестингера и Карлсмит испытуемые вначале выполняли скучную работу, а потом лгали девушке, рассказывая, какая эта работа интересная. Те испытуемые, которые лгали без достаточного осно­вания, позднее, вспоминая, смещали своё представление о рабо­те — они начинали её оценивать как действительно интересную, а потому, мол, не так уж велика была ложь. Если интерпретиро­вать результаты Олехнович в духе Фестингера и его толковате­лей, то следует сказать: смещение собственной гипотезы в сторону навязанной информации вызывает когнитивное рассогласование;

испытуемые как бы неосознанно доказывают себе, что не зря изменили собственное представление, ибо в действительности его надо было изменить ещё сильнее. Если интерпретировать резуль­таты Фестингера в духе экспериментальных данных Олехнович, то речь идёт о простом когнитивном факте: любое навязываемое смещение гипотез обладает последействием. Последействие смещения — это продолжающееся расширение диапазона возмож­ных ответов, т. е. последействие позитивного выбора.

• 3. И. Ходжава предъявлял испытуемым, знающим немецкий и рус­ский языки, список бессмысленных слов, написанных по-немецки (например, laged. Zidel. meluf), а затем слова, которые можно было прочитать или как написанные латинскими буквами бессмыслен­ные бук во сочетания, или как написанные кириллицей осмыслен­ные русские слова (например, топор, мотив, парик). В 96,7% случаев испытуемые продолжали читать русские слова по-немец­ки (т. е. относили к классу бессмысленных, но немецких слов), вообще не заметив осмысленного варианта его прочтения как рус­ских слов '.

• Самооценка испытуемых также «растягивает» класс ситуаций, которые соответствуют этой самооценке. Например, как показы­вают опросы, у менеджеров, которые в своей деятельности не сталкивались с неудачами, возникает впечатление, что неудачи вообще с ними не могут случиться ².

•Любопытный пример, характеризующий последействие позитивного выбора, приводит Г. Гельмгольц: «Я знал одного ста­рика, которому наложили повязку на один глаз и который со стра­хом обнаружил, что он совершенно ослеп на другой глаз, В сущно­сти, — добавляет Гельмгольц, — это была слепота, которая должна

' См. Бжалава И. Т. Психология установки и кибернетика. М., 1966, с. 195-197.

467

была незаметно образоваться с годами» '. Иными словами, ста­рик не заметил постепенного ухудшения зрения одного глаза, до­ходящего до полной слепоты.

Итак, если стимул не изменяется, то, по закону Джеймса, он очень быстро перестаёт осознаваться. Если же стимул начинает меняться, то последействие позитивного выбора, растягивая зону неразличения, позволяет не замечать (или почти не замечать) изменение стимула и, тем самым, сохранять его принадлежность к тому же классу. Расшире­ние зоны неразличения может происходить только за счёт увеличения числа синонимов, т. е. приравнивания происшедших со стимулом изме­нений к ранее сделанному позитивному выбору. Позитивный выбор, тем самым, можно описать логической конъюнкцией: данный стимул - это есть и А, и Я, и С... Единственное ограничение, если мы хотим остаться в зоне логики: конъюнкция не может содержать в себе противореча­щих друг другу вариантов стимулов.

Хотя позитивный выбор — результат работы механизма созна­ния, тем не менее, процесс этого выбора не должен осознаваться. Если бы этот процесс предполагал осознание, то последействие позитивного выбора было бы невозможно. Ведь, по закону Джеймса, всё неизмен­ное, всё повторяющееся (а значит, и повторяющееся последействие, если оно было осознано) должно достаточно быстро уходить из поверхност­ного содержания сознания.

 

Процесс обобщения информации в памяти как проявление последействия позитивного выбора

В соответствии с последействием позитивного выбора, однажды воспринятая информация подвергается изменениям и тогда, когда пере­стаёт осознаваться, поскольку расширяется зона неразличения. Предъявим испытуемому какую-либо неизменную информацию: текст, ряд стимулов и пр. Хотя неизменная информация уходит с поверхности сознания, но ранее сделанный позитивный выбор должен сказываться при последующем извлечении этой информации из памяти. Расширение зоны неразличения приводит к повышению обобщённости этой инфор­мации. Действительно, когда человек вспоминает предъявленные ему ранее стимулы, такой эффект наблюдается. Его обычно связывают с

' Гельмгольц Г. Учение о слуховых ощущениях. М., 1885, с- 92.

468

забыванием. Часто в этой связи говорят об изменениях эталонов, хра­нимых в памяти.

Рассмотрим серию примеров:

• Д. Слобин выделяет типы изменений историй и событий, храня­щихся в памяти: во-первых, уравнивание — многие события вы­падают из памяти, история приобретает более короткий и схема­тичный вид; но, в то же время, происходит уточнение: некоторые детали приобретают особую отчётливость и всегда повторяются в пересказе. И, наконец, подлаживание под некоторую схему или к имеющимся ожиданиям '.

• Описания исследований, приводимые в обзоре И. Хофмана², по­зволяют выделить следующие трансформации текста при попыт­ке его вспомнить: испытуемые неосознанно выводят логические следствия из текста, а затем воспроизводят или опознают их как предъявленные ранее (так, фраза «голодная змея поймала мышь» может быть воспроизведена как «голодная змея съела мышь»), они упрощают грамматическую структуру предложения (напри­мер, заменяют отрицательные высказывания на положительные — «свет был не выключен» заменяется на «свет был включён»), вводят вероятные условия, подразумеваемые текстом (фраза «Пётр забил гвоздь в стену» часто сопровождается указанием на то, что он забил гвоздь молотком), применяют синонимичные кон­струкции («парашютист прыгнул из люка» трансформируется в «парашютист прыгнул из самолёта») и т. д.

• Анализ искажений при воспроизведении изображений методиче­ски более сложен (влияет как умение испытуемых рисовать, так и умение экспериментаторов количественно обрабатывать сде­ланные рисунки). Тем не менее, отмечается стремление испыту­емых к улучшению симметрии геометрических фигур, возраста­ние при воспроизведении прямых углов и прямых линий, к улучше­нию структуры предъявленного материала в целом ³. Р. Арнхейм, однако, не соглашается с утверждением «традиционной психоло­гической теории» о том, что следы памяти графических изобра­жений постепенно растворяются, упрощаются, «становясь все бо­лее похожими на все и в то же время ни на что конкретно». Арн­хейм считает это мнение результатом усреднения разнообразных

' Слобин Д., Грин Дж. Психолингвистика. М., 1976, с. 175.

² Xофмa И. Активная память. М., 1986, 230-275.

³ Ховланд К. Научение и сохранение заученного у человека. // Экспериментальная психология (под ред. С. Стивенса), 2, М,, 1963.

469

реакций испытуемых. «Я всегда восхищаюсь, — пишет Арнхейм, — изобретательностью и остроумием решений, богатой образностью восприятия, которая заставляет говорить о себе даже в том слу­чае, если рисунки сделаны быстро, спонтанно и лишь только с одной целью — правдоподобно зарегистрировать то, что было увидено»'. Впрочем, Арнхейм также признаёт, что рисунки испы­туемых по памяти обычно упрощают структуру (происходит объе­динение элементов, усиление симметрии, опускание малознача­щих деталей, повторов, стремление к замкнутой форме и т. п.), но, в то же время, иногда испытуемые могут и, наоборот, усиливать различия, разваливать целое изображение на части и т. д. По мое­му мнению, последнее возможно из-за произвольных и вполне осознанных попыток испытуемого вспомнить предъявленное, а обычно фиксируемый процесс упрощения отражает неосознава­емую трансформацию сохраняемого в памяти графического ма­териала.

• В разных исследованиях также показано, что из памяти достаточно быстро исчезают детали, не существенные относительно выбран­ного позитивного значения текста. Ж. Закс обнаружила, напри­мер, что грамматические формы, не существенные для смысла предложения, в памяти не сохраняются. Её испытуемые прослу­шивали отрывки связной речи. Затем, после интервала в 0 с, в 7,5 с, в 27 с и в 46 с (заполненного прослушиванием бессмысленных сло­гов), им предъявлялось контрольное предложение, либо совпада­ющее с одним из предложений отрывка, либо отличающееся от него. Контрольное предложение могло иметь отличия от предло­жения из предъявленного отрывка и подвергаться разным грам­матическим и смысловым изменениям. Например, предложение: «он послал об этом письмо Галилею, великому итальянскому учё­ному» подвергалось грамматическому изменению (вариант: «пись­мо об этом было послано Галилею, великому итальянскому учё­ному») и семантическому изменению («Галилей, великий италь­янский учёный, послал ему об этом письмо»). При нулевом интервале все изменения замечались сразу же. Грамматические изменения не замечались уже после 7,5 с. А семантические из­менения легко обнаруживались и после 46 с².

• Выпадение менее существенных деталей наблюдалось мной на совершенно ином материале. Например, музыканты с абсолютным

'Арнхейм Р. Искусство и визуальное восприятие. М., 1974,с. 73.

² См. Слобин Д., Грин Дж. Психолингвистика. М., 1976, с. 70-72.

470

слухом достаточно успешно воспроизводили нотное обозначение предъявленных аккордов. Однако типичной ошибкой был сдвиг на одинаковую величину всех звуков при предъявлении гармони­ческих, т. е. музыкально осмысленных, аккордов. Испытуемые легко их опознавали, но зачастую забывали (как менее существен­ную характеристику) тональность этих аккордов. Таких сдвигов практически не встречалось при предъявлении случайного набо­ра звуков.

• В другом эксперименте я зачитывал испытуемым ряды цифр, длина которых не была им заранее известна. Они же должны были вос­производить последние цифры ряда, когда этот ряд неожиданно для них заканчивался. Оказалось: если на конце ряда находится простая периодическая последовательность, то испытуемый обычно правильно воспроизводит саму структуру последователь­ности, хотя может заменить конкретные предъявленные цифры на другие (например, если окончание ряда выглядит так: 425164251642516, то может воспроизводиться, скажем, 536275362753627). В итоге, хотя испытуемые явно лучше запоми­нали окончания с регулярной последовательностью, объем пра­вильного воспроизведения конкретных цифр в среднем не увели­чивался. Регулярная последовательность могла воспроизводить­ся целиком — это, разумеется, существенно больше, чем при случайном наборе цифр, однако могла воспроизводиться только структура последовательности, когда правильно не воспроизво­дилась ни одна цифра. Статистически это проявилось лишь в зна­чимом возрастании дисперсии количества правильно воспроизве­дённых элементов в рядах с периодической последовательнос­тью по сравнению со случайными рядами.

• Испытуемому предъявляется звуковой тон (или оттенок серого цвета), а затем, через небольшой интервал времени, — прежний раздражитель или другой, слегка отличающийся от предъявлен­ного (другой звуковой тон, другой оттенок серого цвета). Задача испытуемого: определить, предъявлен ли ему во второй раз тот же стимул или другой. Вот данные, показывающие неосознанное расширение зоны неразличения в памяти. При предъявлении зву­ков с интервалом в 2 с опознание совершалось с точностью 94%;

с интервалом 10 с — с точностью 78%; с интервалом 60 с — 60%. При предъявлении оттенков серого цвета, различающихся приблизительно на 1/15 яркости, с интервалом в 30 с — 83%, с интервалом в 2 мин. — 50%. Н. Н. Ланге резюмирует эти данные

471

так: «Забвение растет пропорционально логарифму времени, про­тёкшего с момента восприятия» '.

• В большом числе исследований показано; и при воспроизведе­нии, и при опознании часто происходит перепутывание по сход­ству- Само это явление хорошо известно каждому из своего жиз­ненного опыта². Ранее об этом уже говорилось и приводились примеры более-менее нетривиальных экспериментальных иссле­дований. Добавлю ещё один пример- Экспериментально было об­наружено: чем больше времени проходит после заучивания мате­риала, тем большее влияние на ошибки оказывает фактор сход­ства. Испытуемые заучивали наизусть ряды из 10 слогов. Через день они в среднем воспроизвели только 6,3 слога из ряда с высокой сте­пенью сходства и 7,1 слога из ряда с малой степенью сходства³.

Если свести все эти исследования воедино, то получается карти­на, в какой-то мере обратная динамике становления осознанного пер­цептивного образа, описываемой законом Ланге. Закон Ланге относил­ся к поверхностному содержанию сознания и подчёркивал постепенное ужесточение критериев соответствия во времени. В случае неосознан­ных трансформаций эталонов, хранящихся в базовом содержании со­знания, критерии соответствия, наоборот, последовательно смягчают­ся. После трансформации эти эталоны распространяются на более широкий класс явлений. При этом менее всего подвержены изменениям самые существенные части информации. (Правда, уже в другом томе мы будем обсуждать проблему, что именно и почему является суще­ственным).

 

Эффект генерации

Чем более сложен позитивный выбор, тем более сильным дол­жен быть и эффект последействия этого выбора. Следовательно, резуль­тат более сложного позитивного выбора должен дольше «сохраняться в

' См. Ланге Н, И. Психический мир. М.-Воронеж, 1996, с. 223

² В тот момент, когда я писал этот текст, раздался телефонный звонок. Звонил мой брат, с которым мы связаны прекрасными дружескими отношениями. Он извинился, что зря побеспокоил, ибо звонил он не мне, а своему давнему другу, но ошибся и набрал номер моего телефона. Типичное перепутывание по сходству.

³ Флорес Ц. Память. // Экспериментальная психология (под ред. П Фресса и Ж. Пиаже), 4. М., 1973, с. 231-232.

472

памяти» (т. е. последействовать в поверхностном содержании созна­ния). Действительно, в различных экспериментах был обнаружен эф­фект генерации', люди лучше запоминают собственные идеи и приме­ры, нежели чужие. Придумывание (генерация) самостоятельных идей и примеров менее ограничена инструкцией, а следовательно, обеспечи­вает выбор из большего числа вариантов. Чужие идеи и примеры часто принимаются как данность без серьёзного выбора.

• То, что человек помнит написанный им текст, хотя может даже не узнавать его, было показано в различных исследованиях, Так, К. Хантли просил испытуемых самостоятельно написать некую воображаемую историю. Спустя шесть месяцев эти же самые люди оценивали сочинения, написанные другими людьми. Они не знали, что в подборку были включены и их собственные сочине­ния. Испытуемые, конечно же, не помнили собственных работ. Тем не менее, выяснилось, что суждения были весьма пристрастны: каждый оценивал свою работу выше, чем другие. Любопытно, что если испытуемый узнавал свою работу, то оценка станови­лась более скромной'.

• Больной-афатик не может назвать изображённый на картине пред­мет. Врач, не добившись цели, даёт больному уже написанное название предмета, однако и в этом случае не достигает резуль­тата — больной не смог его даже прочитать. Но когда перед больным положили листок, где его же рукой два дня назад было написано это слово, он свободно произнёс его вслух ².

• Со своеобразной реакцией испытуемого на собственную идею я случайно столкнулся в эксперименте, который ранее упоминался при обсуждении закона Юма. Испытуемым предъявлялись после­довательности двоичных знаков с заданием для каждой; «в тече­ние 5 минут найти правило построения этой последовательности, позволяющее продолжить её сколь угодно далеко». Здесь добав­лю: испытуемые выполняли это задание дважды. В первой серии в качестве двоичных знаков использовались цифры 1 и 0, во вто­рой серии — спустя примерно месяц — квадратики двух цветов. Во второй серии предъявлялись как задачи первой серии, так и несколько новых задач. Стоит отметить: никто из испытуемых не вспомнил ни одной задачи из первой серии при её предъявлении во второй раз. А теперь рассмотрим проявление эффекта генера­ции,

' См. Шибутани Т. Социальная психология. М-, 1969, с. 192.

² Бжaлaвa И, Т. Психология установки и кибернетика. М., 1966, с. 220-221.

473

Испытуемая, решая одну из задач первой серии, ошиблась и уви­дела иную закономерность, чем та, которая была реализована при составлении данной последовательности. Показывая мне реше­ние, она сама обнаружила ошибку, ойкнула и стала искать другое решение. Поскольку придумывание новых закономерностей для второй серии было достаточно трудным занятием, то я решил вос­пользоваться ошибкой моей испытуемой и на её идее построил новую задачу, Эта задача оказалась достаточно трудной для ис­пытуемых: не все смогли её решить, а те, кто решил, потратили на это много времени. Исключение составила лишь ошибившая­ся в первой серии испытуемая — она решила эту задачу намного быстрее всех. Но этого ещё недостаточно, чтобы говорить об эффекте генерации, — единичный результат мог быть вызван самыми разными причинами! Но вот самое главное: испытуе­мая сказала, что ей легче объяснить эту закономерность, обо­значив цвета цифрами, т. е. знаками из первой серии. Такое более ей ни разу не приходило в голову, и, вообще, это единствен­ный случай во всей второй серии среди всех испытуемых. Неве­роятно, чтобы и это было случайностью! После эксперимента я напомнил ей случившееся в первой серии — она, разумеется, ни­чего не помнила и была крайне удивлена.

• П. И.Зинченко давал младшим школьникам и студентам решать простые арифметические задачи в одно действие (сложение или вычитание) с числами в пределах ста. В одном опыте эксперимен­татор читал условия задачи; испытуемый, прослушав, повторял их, решал задачу и записывал решение. Во втором опыте испыту­емый придумывал задачу, сообщал её экспериментатору, затем решал и записывал решение. После выполнения задания испыту­емый отвлекался экспериментатором в течение 1,5-2 мин. бесе­дой на отвлечённые темы, а затем ему неожиданно предлагалось воспроизвести задачи с числами, которые он решал или придумы­вал. В обоих опытах припоминанию подлежало 5 задач и 15 дву­значных чисел. С каждым испытуемым проводился только пер­вый или только второй опыт. Результат: количество правильно воспроизведённых чисел во втором опыте оказалось почти в 2,5 раза больше, чем в первом '.

• В многочисленных экспериментах было показано: люди лучше за­поминают те слова, которые сами генерируют, нежели те, которые

'Зинченко П. И. Непроизвольное запоминание. М. - Воронеж, 1996, с. 191-193.

474

им показываются '. А. А. Смирнов предъявлял испытуемым пары фраз, подобранные таким образом, чтобы из их сопоставления можно было вывести какое-нибудь правило (например, «Мой брат учится говорить по-китайски» и «Надо учиться писать коротки­ми фразами»). Слова, соответствующие правилу, были подчёрк­нуты, но само правило не указывалось. Задача испытуемых — во-первых, найти правило, а во-вторых, самим придумать новую пару фраз, иллюстрирующих то же правило. На следующий день — совершенно неожиданно для испытуемых — их просили воспро­извести все фразы. Воспроизведение фраз, которые испытуемые сами составили, более чем в 3 раза превышало воспроизведение тех фраз, которые им были предложены экспериментатором ³.

• В исследовании Л. Байера и Р. Доминовски было продемонстри­ровано, что чем более трудная задача давалась испытуемому, тем лучше запоминался текст. Так, если предъявлялись тексты, под­лежащие расшифровке (типа «24=часы в день»), воспроизводи­лось 66% таких текстов; при предъявлении более сложных тек­стов («24=часы в д.-»), воспроизводилось 82%; а при самой слож­ной расшифровке («24=ч... в д...») — 97%³.

• Много лет назад в различных поездках я предлагал своим знако­мым «поиграть» в составление слов из букв какого-либо длинно­го слова (например, из слова «виолончелистка» можно составить существительные «вилка», «колено», «число», «сетка» и т. п.), За­тем я сохранял записи каждого игрока, которые он делал в про­цессе игры, а через несколько дней, неожиданно для участников, просил вспомнить все составленные в предыдущей игре слова. Чтобы они действительно старались вспомнить, а не снова состав­лять слова, я также просил их указать, кто конкретно при подве­дении итогов зачитывал то или иное слово. Оказалось, что значи­тельно лучше в целом воспроизводились слова, составленные самим вспоминающим.

• В. С. Мухина положила перед своими сыновьями в возрасте двух и трех лет набор рисунков их сверстников, среди которых были и их собственные каракули полугодовой давности. Из всех представлен­ных рисунков мальчиков заинтересовали только их собственные.

475

И хотя одни и те же каракули могут, казалось бы, изображать всё что угодно, они увидели в собственных рисунках те образы, кото­рые пытались нарисовать полгода назад '.

Эффект генерации получил свое название более двадцати лет назад и до сих пор весьма бурно изучается в различных, иногда весьма остроумных психологических исследованиях. Он достаточно хорошо из­вестен в практической жизни, являясь фактически краеугольным кам­нем педагогики. То, что ученик в процессе обучения нашёл сам (дока­зал теорему, получил неожиданный экспериментальный результат, придумал оригинальную интерпретацию текста, сам — без словаря и учителя — догадался о значении иностранного слова и т. п.), запомина­ется им без всяких усилий практически на всю жизнь. Поэтому так рас­пространены в школе задания для самостоятельной работы учащихся (хотя бесталанные педагоги зачастую превращают их в палочную муштру) и так популярны среди педагогов-теоретиков игровые методы обучения, направ­ленные на поиск учениками самостоятельных решений.

 

Негативный выбор и его последействие

Последействие позитивного выбора не может продолжаться веч­но. Ведь в конце концов наступает момент, когда человек внезапно по­нимает, что стимул стал другим или что ситуация, в которой он нахо­дится, уже совсем не та, что была раньше — т. е., говоря другими словами, наступает момент, когда он резко меняет сделанный ранее позитивный выбор. Как это происходит? Можно перестать осознавать тот или иной фрагмент базового содержания сознания — но только в том случае, если он заменён в поверхностном содержании другим фраг­ментом базового содержания. Поверхностное содержание не может быть пусто, а механизм сознания осуществляет только выбор: он не может принять решение, которое заранее не имеет.

Значит, в базовом содержании заранее должны существовать все возможные варианты позитивного выбора— не только сделанного сей­час, но и того, который может понадобиться в будущем. Следователь­но, при изменении стимула или ситуации в целом параллельно с удержа­нием предшествующего позитивного выбора (путём расширения зоны неразличения) в базовом содержании сознания возникают варианты

'См. Аллахвердов В. М., Олехнович М. О. Эффект генерации и последействие гипотез.//Психологические проблемы самореализации личности, З.СПб, 1999,с. 98.

476

отнесения данного стимула к другому классу. До поры до времени при­нимается решение их не осознавать (будем называть такие решения не­гативным выбором), хотя в процессе работы сознания регулярно проис­ходит сопоставление имеющегося позитивного выбора с конкурирующими негативными выборами. Наконец наступает момент, когда по каким-либо критериям (о них — далее) то, что ранее было негативно выбрано, становится предпочтительнее. Только после этого позитивный выбор отвергается и меняется на другой.

Переход от одного понимания ситуации к другому, таким обра­зом, должен происходить сразу, без переходов, т. е. революционно, а не эволюционно. Этому рассуждению соответствует разнообразная эмпи­рика, Например, факт внезапного скачкообразного изменения понима­ния (пере структурирования) ситуации, который гештальтисты называли инсайтом - внезапным «усмотрением» новой идеи. Или феномен не-дизъюнктивности мышления, обнаруженный А. В. Брушлинским при изучении процесса «думания вслух»: человек, решая задачу, в каждый момент времени осознанно разрабатывает только один вариант поиска решения; когда же он переходит к другому варианту, то разрабатывает уже только его '.

Рассмотрим в этой связи эксперименты О. К. Тихомирова. Испытуемые решают вслух шахматную задачу. Вот типичные вы­сказывания одного из испытуемых, характеризующие внезапное появление замысла решения: «ничего не получается... совершен­но ничего не получается... ох!.. у-у! Сейчас попробую... Идея!» ² Тихомиров утверждает: вначале возникает «чувство близости решения». В его экспериментах было обнаружено, что состояние эмоциональной активизации, выявляемое сдвигом КГР, всегда предшествует называнию решающего хода. Испытуемые в этот момент насыщают свою речь эмоциональными междометия­ми, иногда обозначают приближение к неосознанной ещё идее («так-так-так-так», «вот-вот-вот-вот», «что-то мелькнуло», «ка­жется, нашёл» и т. д.). Посмотрите, как это выглядит в еще од­ном тексте испытуемого: «... тогда мы пойдём пешкой э... ой! g3 на g4, вот дальше король, королю некуда деваться?.. Пожертво­вать слона (в этот момент начинается сдвиг КГР!) или... или —

' Брушлинский А. В. Субъект, мышление, учение, воображение. М.-Воронеж, 1996. Сам Брушлинский, правда, приписывает этому феномену более широкий смысл и гово­рит о недизъюнктивности психического вообще (см. также «Мышление: процесс, дея­тельность, общение». М., 1982, с. 26), но его эксперименты посвящены исключительно осознанному процессу мышления.

² Тихомиров О. К. Психология мышления. М., 1984, с. 75.

477

чего? ... Или сдаваться!.. Так вот, считаю: партия, позиция выигра­на» '. Однако предположение Тихомирова о чувстве близости реше­ния при нахождении выигрывающего хода в шахматах без допуще­ния существования негативного выбора выглядит сомнительно:

как испытуемый может узнать, что он вот-вот найдёт правильный ход, если этот ход ни в какой форме ещё не существует в сознании? Но всё же сделанный вывод требует независимого подтвержде­ния в экспериментах иного типа. Ведь одни и те же факты могут по-разному интерпретироваться. Не случайно ни гештальтисты, ни Тихо­миров, ни Брушлинский ничего не говорят о негативном выборе. Однако сразу возникает проблема: как существование негативного выбора мо­жет быть проверено? Из сказанного следует, что этот выбор не осозна­ётся, а потому ни один испытуемый не может дать о нём отчет. Нега­тивный выбор неизвестен и экспериментатору до тех пор, пока не станет позитивным. Как же его обнаружить в эксперименте?

Вспомним закон последействия фона: повторное предъявление стимула из зоны неразличения побуждает сознание повторно не осозна­вать не данный при предшествующем предъявлении ответ, т. е. нега­тивно выбирать этот ответ. Итак, можно установить, что какой-либо вариант ответа действительно негативно выбран — для этого доста­точно обнаружить его последействие как фона при сохранении той же ситуации. А при изменении ситуации этот негативный выбор может непроизвольно, внезапно для самого испытуемого, проявляться в его же ответе. Последействие фона, таким образом, может быть понято как частный случай последействия негативного выбора: при повторе­нии одной и той же ситуации негативный выбор имеет тенденцию к со­хранению в виде негативного выбора (последействие фона), а при изме­нении ситуации, если сознание вынуждено решать новую буриданову проблему, негативный выбор имеет тенденцию влиять на следующий позитивный выбор.

Рассмотрим экспериментальные данные:

• При сохранении той же самой ситуации то, что ранее не замеча­лось, не воспроизводилось и т. д., имеет тенденцию продолжать не замечаться, не воспроизводиться и т. п., т. е. последействует как фон. Теперь стоит добавить: в случае, если ситуация меняет­ся или если стимул не повторяется, то ушедший до этого в фон негативный выбор правильного ответа может внезапно и чаще случайного появляться в ответах испытуемого в виде ошибки.

' Тихомиров О. К. Структура мыслительной деятельности человека. М., 1969, с. 203-209.

478

Действительно, при воспроизведении различных: рядов знаков (чи­сел, слогов, музыкальных тонов и т. п.) вероятность ошибочного воспроизведения пропущенного в предшествующем ряду знака зна­чимо выше вероятности ошибочного воспроизведения вообще не предъявленного в предшествующем ряду знака '.

• В различных экспериментах показано: если испытуемый по ка­ким-то причинам не осознаёт то, что ему предъявлено, он прояв­ляет опознание этого при смене задания. Посмотрите под этим углом зрения раздел «реакция па сигналы, которые человек не способен осознавать». Вспомните, например, эксперимент М- Игла и др.; испытуемые проявляли неосознанное опознание второго изображения только при смене задания, когда их просили не ис­кать второе изображение, а нарисовать пейзаж, включающий то изображение, которое они видят.

• В описанном выше моём эксперименте (раздел «последействие фона») испытуемые устойчиво не выделяли заданные им буквосочетания (типа «лес» и «лос») в том слове, в котором они их уже од­нажды пропустили. Но вот неожиданно для испытуемых экспери­ментатор просит их воспроизвести все слова из списка, т, с. происхо­дит смена задания. Оказалось: слова, в которых испытуемые не заметили заданных буквосочетаний, воспроизводились лучше, чем слова, где их вообще не было². Разумеется, испытуемые имели тенденцию не только вспоминать слова из списка, но и реконструиро­вать их по заданным буквосочетаниям, однако трудно поверить, что­бы испытуемый мог осознанно восстановить слово по той его части, которая только что — во время выполнения основного задания — была признана в нем отсутствующей!

• О. В. Шаензон ³ заинтересовался феноменом «на кончике язы­ка», описанном Р. Брауном и Д. Макнейлом. В их экспериментах испытуемые при всём старании не могли найти по словарному описанию хорошо знакомое им слово (т. с. не могли его осознать). Тем не менее, это слово как бы «вертелось у них на языке» (что проявлялось при смене задания) — например, испытуемые в 51%. случаев могли назвать первую букву этого слова, а в 47% случаев правильно называли количество слогов и т. д.⁴ Шаензон предъявлял

479

своим испытуемым определения слов с задачей найти в течение 20 с пятибуквенные существительные, соответствующие по смыслу этим определениям (этап «кроссворд»). Если испытуемые не на­ходили нужного слова, экспериментатор просил их оценить веро­ятность того, что они вспомнили бы это слово, если бы имели возможность ещё подумать. На втором этапе эксперимента ис­пытуемым предъявлялись для расшифровки пятибуквенные ана­граммы как не разгаданных ими слов в кроссворде (о чем они не знали), так и новых («нейтральных») слов. Оказалось, что если испытуемые при решении «кроссворда» были уверены, что зна­ют нужное слово, хотя и не могут его найти, то при решении соот­ветствующей анаграммы (т. е. при смене задания) они находили это слово с существенно большей вероятностью, чем при рас­шифровке нейтрального слова. (Правда, неосознанные ранее сло­ва расшифровывались медленнее, что, возможно, отражает и фе­номен последействия фона).

• Я. А. Пономарёв давал своим испытуемым задачу: соединить че­тыре точки (вершины квадрата) тремя прямыми линиями, не от­рывая карандаша от бумаги, так, чтобы карандаш вернулся в ис­ходную точку. Испытуемые не могли решить этой задачи — они не замечали возможности выйти за пределы нарисованных то­чек. Тогда Пономарёв перед тем, как ознакомить новых испыту­емых с основной задачей, давал им мощную подсказку: он внача­ле знакомил их с правилами некоей игры, на доску ставились че­тыре фишки, и испытуемые, по правилам этой игры, совершали на доске ходом фишки точно такое же движение, которое требова­лось для решения основной задачи. Затем на ту же самую доску накладывалась калька, на место ранее стоящих фишек на эту каль­ку наносились четыре точки и давалась основная задача. Решения всё равно не было. Подсказка с игрой помогала только в том случае, если вначале давалась основная задача, затем под­сказка, а потом снова основная задач '. Попробуем разобрать­ся, почему такое возможно.

Допустим, что в процессе решения основной задачи испы­туемый нашёл решение, но негативно его выбрал. Последующие попытки решения (за счёт последействия фона) будут, скорее всего, малорезультативны. Но вот испытуемому дают другую задачу. В соответствии со сделанным предположением, негативно выбранное

' См., например, Пономарёв Я. А. Знание, мышление и умственное развитие. М., 1967,с.114-115.

480

решение основной задачи осознается при смене задания и вполне может проявиться при решении дополнительной задачи. Поэтому подсказка в этом эксперименте эффективна только после начала работы над задачей и не сразу, а после того, как испытуемый соз­дал в базовом содержании правильный ответ и принял решение его не осознавать. Роль подсказки в этом случае состоит в том, что она позволяет снять последействие фона.

• Как уже отмечалось, при повторном предъявлении тех же самых рядов знаков, за счет последействия фона, наблюдается отчётли­вая тенденция повторно не воспроизводить те знаки, которые ра­нее не были воспроизведены. А. Йост в 1897 г. (в лаборатории выдающегося исследователя памяти Г. Мюллера) устанавливает закон: при заучивании материала лучше повторять его после длитель­ных пауз (распределённое научение), чем подряд несколько раз (концентрированное научение). Так, материал лучше воспроизво­дится, если повторять его по 10 раз в день в течение трёх суток, чем 30 раз в один и тот же день. Можно предположить, что пауза между предъявлениями ослабляют последействие фона. Если это так, то величина пауз, при которых распределённое научение наи­более эффективно, должно вызывать последействие негативного выбора (т. е. улучшение воспроизведения) в случае отсутствия повторного предъявления. Классическими по изучению влияния величины пауз признаются исследования А. Пьерона, выполненные в 1913 г. По его данным, оптимальный интервал между предъяв­лениями для заучивания ряда из 18 бессмысленных слогов начи­нается с 10 мин. и заканчивается 24 часами '. Эффект улучшения воспроизведения без повторного предъявления также хорошо извес­тен и называется реминисценцией. Выделяют две разновидности этого явления — феномен Л. Уорда и феномен П. Бэлларда. Фено­мен Уорда: отсроченное на несколько секунд однократное воспро­изведение даёт лучшие результаты, чем воспроизведение сразу после заучивания. Этот эффект максимален при отсрочке от 30 с до 2 мин. и полностью исчезает к концу десятой минуты, когда в полную силу вступает преимущество распределённого научения. Феномен Бэлларда: испытуемые заучивают материал и дважды воспроизводят его — сразу и через 1-7 дней после заучивания. По Бэлларду, воспроизведение материала через 2-3 дня выше, чем оно было непосредственно после заучивания, и выше, чем оно было

' Флорес Ц. Память. // Экспериментальная психология (под ред. П. Фресса и Ж Пиаже),4.М,. 1973,с-250-251.

481

через одни сутки, т. с. через 24 часа. Иначе говоря, именно тогда, когда преимущества распределённого научения начинают исче­зать, эффект реминисценции становится наиболее заметен.

• Прямая связь способа научения — концентрированного или распре­делённого — с реминисценцией показана в исследованиях К. Ховланда: как и следует ожидать из сказанного выше, реминисцен­ция (в нашей терминологии — последействие негативного выбо­ра) выше именно при концентрированном научении (в нашей терминологии — при усилении последействия фона)'.

Итак, любой стимул осознаётся как член позитивно выбранного класса. Но одновременно он опознаётся в базовом содержании и как член каких-то других классов, к которым также принадлежит, при этом по крайней мере часть из них негативно выбирается. Негативно выбран­ное отнесение к классу не тождественно отсутствию отнесения к этому классу, так как негативный выбор обладает тенденцией к после­действию. То, что ранее было негативно выбрано, имеет тенденцию чаще случайного позитивно выбираться при смене задания или в несоот­ветствующий момент времени.

 

Последействие смысла

Смысл как позитивный и негативный выбор

Любой человек может осознавать одновременно много значений различных вещей и явлений; например, глядя в окно, видеть (осозна­вать) солнце, дома, людей, деревья... Все эти частные значения не на­ходятся в противоречии друг с другом и могут соединяться в логически непротиворечивую конъюнкцию. Экологическая конъюнкция, непроти­воречиво связывающая частные значения вместе, будет называться позитивным значением текста. Введем кажущийся естественным постулат: позитивное значение знака (текста) в каждый момент времени единственно. Когнитивисты называют похожее утвержде­ние одноканальностью сознания. Действительно, как мы помним,  человек всегда осознаёт только одно значение двойственного изобра­жения, только один вариант поиска решения задачи (феномен недизъюнктивности мышления по Брушлинскому) и т. д.

' Ховланд К. Научение и сохранение заученного у человека. // Экспериментальная психология (под ред. С.Стивенса), 2. М., 1963, с. 174-179.

482

Допустим, человек прочёл текст: «Наполеон». Что этот текст обычно означает для грамотного читателя, знакомого с историей Евро­пы? Лингвисты перечисляют: император Франции, победитель под Аустерлицем, узник Св. Елены и т. д. Все эти частные значения, говорят они, кореферентны, т. е. указывают на один и тот же объект («имеют одну и ту же предметную отнесённость»). Все эти значения легко соеди­няются вместе в конъюнкцию. Будем говорить, что все они - синонимы:

Наполеон — и император, и полководец, и узник. Но, и это лингвисты не обсуждают, даже перечислить все возможные синонимы невозможно. Наполеон ещё и артиллерист, и человек, которого не приняли на рус­скую службу, и ценитель Талейрана как дипломата, и человек, произ­ведший в маршалы Мюрата, и корсиканец, и сын своей матери, и муж Жозефины, и очень вспыльчивый человек, и человек очень маленького роста и т. д. и т. п. Он также — тот человек, о котором писали Стендаль и де Виньи; ему хотел посвятить, но не посвятил, свою симфонию Бет­ховен; именно Наполеон в романе Л. Толстого стоял на поле боя над раненым Андреем Болконским и пр. Но, плюс к этому, он — еще тот самый человек, на которого, как сказал мне один приятель, я внешне очень похож; тот человек, о котором мне не известно, любил ли он чернику; тот человек, о котором вчера при мне говорили (или не говорили) в библиотеке, и многое другое. Обычно все эти значения — также синонимы. Их тоже легко не­противоречиво соединить между собой, они обычно кореферентны,

Но Наполеон — это еще и символ эпохи, и пример непомерного често­любия («Мы все глядим в Наполеоны»), и очередной Наполеон в психиат­рической клинике, и название книги Е. В. Тарле, и марка коньяка, н пирож­ное, и пасьянс, и словосочетание на русском языке «на поле он» и возможная кличка собаки, и так далее до бесконечности. Все эти част­ные значения не кореферентны ни между собой, ни с Наполеоном пред­шествующего абзаца — у них другая предметная отнесённость, они обычно принадлежат к разным классам, т. е. являются омонимами,

Осознание стимула именно как члена класса (позитивный выбор), отождествляет его с синонимами, но при этом обязательно предполагает дополнительное решение о негативном выборе этого стимула как члена другого класса, к которому он, тем не менее, тоже принадлежит. (Ранее мы уже говорили: стимул всегда осознаётся одновременно с разными и не полностью осознаваемыми в каждый момент времени «психически­ми обертонами» противопоставлений, вне которых осознание стимула вообще не происходит). Будем говорить, что выбранное позитивное

' Отсюда детская загадка: «Что делал слон, когда пришёл наполеон?» (слышится Наполеон)

483

значение знака при одновременном отвержении других значений явля­ется для сознания смыслом этого знака. Выразим это утверждение в виде формулы:

{смысл слова}= {позитивное значение} — {отвергнутые част­ные значения}

Воспользуюсь для пояснения этой формулы цитатой. «Парадигма­тическая организация языка, — пишет А. Р. Лурия, излагая достаточно популярные в лингвистике идеи, — это включение данного элемента язы­ка в известную систему противопоставлений или в известную иерархи­ческую систему кодов. Так, например, каждый звук противостоит дру­гому: «б» отличается от «п» звонкостью; такой же звонкостью отличается «д» от «т»; вместе они входят в систему согласных и противопоставля­ются гласным, а всё вместе составляет звуковую или фонематическую организацию языка как систему иерархически построенных отношений. То же самое имеет отношение к лексике. Слово «собака» противопо­ставляется словам «кошка», «корова», «лошадь» и т. п., но все эти сло­ва вместе входят в группу обозначений домашних животных, кото­рые противопоставляются диким животным. И та, и другая группы входят в ещё более высокую категорию — животные вообще, кото­рые противопоставляются растениям... Этот принцип противопостав­лений и организации в иерархические системы отношений лежит в основе образования понятий» '. Но Лурия не обсуждает то, что имеет принци­пиальное значение: как отражаются эти противопоставления механиз­мом сознания? На первый взгляд, кажется очевидным: человек не осоз­наёт, думая о собаке, что он противопоставляет её корове. А поэтому ни Лурия, ни кто иной не обсуждает идею наличия в сознании неосоз­нанных отвержении. Поэтому же отвержения не входят в разрабатыва­емые лингвистами и психологами представления о смысле слова.

Но вот Г Башляр анализирует научные знания и приходит к любо­пытному выводу; «Обычно стремятся определить исходное состояние явления и в соответствии с ним предсказать его последующее состоя­ние с возможно большей точностью. Ибо, чем точнее будет описано явление, тем более убедительным — доказательство. Однако у этой точности есть очевидный предел... Мы будем гораздо более догматич­ны в предсказании того, чем ожидаемое явление не будет. И здесь мы приближаемся к абсолюту, к тому, что окончательно определено». Баш­ляр приводит примеры из химии, физики и даже из практики страховой компании. Последняя никогда не сможет точно предсказать, сколько лет проживёт её клиент, но она абсолютно уверена, что его жизнь не

' Лурия А. Р. Язык и сознание. Ростов-на-Дону, 1998, с. 188-189.

484

продлится более тысячи лет. Подлинный детерминизм, по Башляру, тя­готеет к негативным оценкам. «Единство смысла, — пишет он, — дос­тигается за счёт отрицания» '. Если принять точку зрения Башляра (и психологики), то получается, что смысл выбранным научным теориям даёт отвержение других теорий. К. Поппер также видит главный смысл в науке в процессе отвержения: «Не зря же мы называем законы приро­ды «законами»: чем больше они запрещают, тем больше они говорят» ².

Вернёмся к нашим рассуждениям. Итак, приписывание смысла слову «Наполеон» означает позитивный выбор не противоречаще друг другу частных значений, т. е. значений с одной предметной отнесённостью, соединяемых в общее понятие как части целого, как вид и род и т. д.: «пейзаж за окном: солнце, дома, люди и пр.» или «Наполеон — человек: муж, отец и пр.»). Эти частные значения соединяются в логи­ческую конъюнкцию. Но при этом происходит одновременное отверже­ние значений с другой предметной отнесённостью. Тогда расшифрован­ным осмысленным высказыванием является оборот типа:

{смысл слова «Наполеон»}= человек (полководец + узник +-...), а не коньяк, я не собачка, а не пасьянс...

Над позитивным значением продолжается дальнейшая сознатель­ная деятельность, трансформирующая это значение по закону Ланге, т. е. сужающая его (например, Наполеон — не просто человек, а полково­дец, но не узник). Пока ситуация не изменится, негативно выбранные (отвергнутые) значения уходят в базовое содержание сознания и в после­дующем, по законам последействия, устойчиво не осознаются. Логика этого понятна: если во время застолья кто-либо попросит налить рюмку «Наполеона», то эта просьба не должна наводить на размышление, сто­ит ли отрезать просящему кусочек книги Тарле или передавать ему часть кодекса Наполеона. Если прочитать в монографии, посвящённом симфонической музыке, слово «труба», то скорее всего негативно бу­дут выбраны такие значения этого слова, как «трубка», «водосточная труба» и т. д. И в последующем в этой же монографии обычно не сле­дует возвращаться к отвергнутым ранее значениям. Ведь если человек в своём сознании приписал тексту смысл, то при предъявлении следу­ющего текста он должен — по законам отождествления — пытаться приписать новому тексту смысл старого. Примем за постулат; тексты могут соединяться в непротиворечивую конъюнкцию, только если от­вергнутые значения одного текста не входят в позитивное значение другого.

'Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987,с. 105-107.

² Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983, с. 64.

485

Отсюда следует неожиданный вывод. Позитивное значение неус­тойчиво, так как оно подлежит постоянной трансформации. Устойчивы только отвергнутые значения. Это значит, что смысл текста сохраняет­ся, прежде всего, за счёт сохранения отвержений. Тогда, в частности, верный перевод текста — это прежде всего перевод с точностью до отвергнутых значений. Это замечание существенно постольку, поскольку смысл текста иногда определяют как такое его свойство, которое сохра­няется при любом верном переводе ¹,

 

Пресуппозиции

Лингвисты почти не обращали внимания на отвергаемые значе­ния, а потому не заметили их решающую роль в смыслообразовании. Тем не менее, о необходимости оппозиции (контрастивности) говорили много. Так, У. Чейф обращает внимание, что даже фразы типа «Ро­нальд приготовил сэндвичи» может иметь разный смысл в зависимости от «фокуса контраста»: Рональд, а не кто-либо другой, приготовил сэнд­вичи; Рональд приготовил сэндвичи, а не что-либо иное ². Фокусы кон­траста, замечают лингвисты, обычно подчёркиваются интонацией или характером построения фразы. Например, есть ли разница в смысле фраз «Вошла Наташа» и «Наташа вошла»? Б. А. Успенский объясняет: в первом случае фраза построена с точки зрения наблюдателя, находя­щегося в комнате, который сначала воспринимает, что кто-то вошёл, а потом видит, что этот кто-то — Наташа. Во второй фразе подчёрки­вается, что Наташа именно вошла, а не сделала что-либо иное, т. е. ситуация описывается с точки зрения самой Наташи³,

К нескрываемому ужасу лингвистов, все подразумеваемые про­тивопоставления даже невозможно перечислить. Можно формально доказать, что сколько бы фрагментов базового содержания мы ни осозна­ли и ни выразили в виде какого-либо конечного перечня, всегда суще­ствуют такие фрагменты этого базового содержания, которые в этот перечень не попали⁴. А поэтому все противопоставления невозможно

¹Ср., например, Тондл Л. Проблемы семантики. М., 1975, с. 191.

^{2 С}р. Чейф У. Данное, контрастивность, определённость, подлежащее, топика и точка зрения. // Новое в зарубежной лингвистике. XI. М., 1982, с. 286-293.

³Успенский Б. А. Семиотика искусства. М., 1995» с. 31.

⁴ Основной замысел доказательства покоится на двух содержательных моментах: базовое содержание, а во-вторых, невозможна проверка, принадлежит ли данный стимул к некоторому предполагаемому классу, ибо само осознание факта проверки привода к интерференции с базовым содержанием. См. подробнее Аллахвердов В. М. Опыт тео­ретической психологии, с. 177-179 (отнесение стимула к классу обозначено там как актуальное значение соответствующего знака).

 

486

во-первых, факт осознанного пересчёта элементов базового содержания приводит к переводу этих элементов из базового содержания в поверхностное и, тем самым, изменяет даже одновременно осознавать. При этом без подразумеваемых противопоставлений нельзя понять даже самые простые предложения. Т, Виноград и Ф. Флорес перечисляют для примера некоторые возможные варианты ответов на вопрос: «Есть ли в холодильнике вода?»: вода есть в виде льда, лимонада, в клетках баклажана и т. д.¹ Даже социологи прихо­дят в ужас от того, как респонденты понимают то, о чём их спрашивают, На вопрос: «Курите ли Вы «Мальборо»?», замечают они, возможен ответ: «Да, а что ещё с ним можно делать?» (Респонденты тем самым меняют фокус контраста. Их спрашивают: вы курите «Мальборо» или какие-нибудь другие сигареты? Они отвечают: «Мальборо» мы только курим, так как не знаем никакого другого действия, которое можно с «Мальборо» делать).

Литература по лингвистике и искусственному интеллекту не слу­чайно насыщена формулировками типа «молчаливые предпосылки», «Пре­суппозиции», «контекстные знания», «фоновые допущения», «предпони-мание» и т. д. Все эти термины часто обозначают одно и то же. Л до сути они говорят о влиянии базового содержания сознания на осознание тек­ста. Рассмотрим учение Г. Фреге и его последователей о пресуппозициях.

Фреге утверждал, что любая фраза сообщает нечто большее, чем в ней содержится. Вот, например, предложение «Пётр — холостяк», Оно говорит не только о семейном положении Петра, а предполагает также, что существует некий Пётр,  который является взрослым муж­чиной. Все эти неявные, «молчаливые» предпосылки текста Фреге и назвал пресуппозициями². (Я не даю точного определения, тем паче» что сами логики и лингвисты его постоянно изменяют). Пресуппозиции» как отметил Фреге, сохраняются даже тогда, когда значение предложе­ния меняется на противоположное. Действительно, фразу «Пётр — не холостяк» не следует при обычном словоупотреблении понимать как отрицающую тот факт, что Пётр — взрослый мужчина³. Чтобы понять

¹ Виноград Т.. Флорес Ф. О понимании компьютеров и познания. // Язык и интел-лект.М.,1995-96,с. 196-197.

² См., например, Кифер Ф. О пресуппозициях. // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII. М., 1978, с. 338-369.

³Когда этот любимый лингвистами пример рассматривает Ю. Д. Апресян, он со­вершает типичную для лингвистов ошибку, сходную с ошибкой Вежбицкой; общеупотре­бительность отождествляет с необходимостью. Вместо слов «не следует при обычном словоупотреблении понимать» он пишет иначе; «ни при каких условиях нельзя понимать» - Апресян 10: Д. Лексическая семантика. (Избран, труды, 1. М-,1995, с. 29).

487

текст, заявляют лингвисты, мы должны принять на веру содержащиеся в нём пресуппозиции.

Рассмотрим пример. Фраза «Гена любит Лену» обычно означает сообщение об определённом чувстве Гены к Лене. Но такое понимание возможно только при многочисленных допущениях (которые сохранят­ся и для фразы «Гена не любит Лену»):

1. Гена и Лена существуют;

2. Гена и Лена — имена людей;

3. Гена знает Лену;

4. Гена — мужчина, а Лена — женщина;

5. Гена каким-то образом проявляет свои чувства к Лене;

6. Автор текста знаком с проявлением чувств Гены по отно­шению к Лене;

7. Автор способен эти чувства идентифицировать;

8. Автор знает, о какой Лене идёт речь;

9. Текст составлен на русском языке;

10. Автор текста знает русский язык и способен правильно вы­разить на этом языке свою мысль;

11. Текст представляет собой законченное предложение;

И т. д.

Перечислить все подразумеваемые предположения невозможно. К тому же, воспринимающий текст должен ещё быть уверен, что он не перепутал услышанное или увиденное им, что он не сошёл с ума, т. е. что он живёт в мире, в котором действует нормальная логика и где дважды два равно четырём и пр. Да и сами пресуппозиции выражены в форме предложения, а следовательно, тоже имеют свои собственные пресуппозиции. (Поэтому Дж. Лакофф говорит о пресуппозициях перво­го, второго и более порядков). Для примера: попробуйте сформулиро­вать пресуппозиции фразы «Автор текста знает русский язык»...

Где же всё-таки можно остановиться в этом бесконечном потоке? Те или иные пресуппозиции выделяются только в том случае, если у них существует понятная альтернатива, позволяющая воспринимать данный текст как осмысленный. Например, может ли быть фраза осмысленной, если Гена или Лена не существуют? Пожалуйста, вот пример вполне ос­мысленного контекста: «Мы столько лет с тобой дружим! Давай, когда у

Чтобы избежать недоразумений, еще раз отмечу: всегда существует такой контекст, при котором любую фразу можно понимать как угодно. В приведённом примере Петр может быть кличкой животного; может обозначать юного охотника, стреляющего по молодости лет только холостыми патронами, и т. д. Не говоря уже о том, что данное высказывание вообще может быть зашифрованным сообщением о чем угодно.

488

нас родятся дети, у тебя — мальчик, у меня — девочка, назовём их Геной и Леной; и я буду счастлив, если наступит момент и я смогу сказать: Гена любит Лену». Или такой вариант: «Гена так любил Лену, что я уверен: даже теперь, когда его с нами нет, он там, на небесах, всё ещё любит её». Или икаче: «Гена любит Лену — эту созданную им героиню повести» И т. д. Могут ли Гена и Лена не быть именами людей? Конечно. Достаточно представить себе крокодила Гену — персонажа популярного мультфильма или реку Лену. Вообще, Гена и Лена могут быть названиями чего угодно — например, космических кораблей. Может ли Гена не знать Лену? Разумеет­ся. Впрочем, многое зависит от того, что значит «знать», т. е. каковы пре­суппозиции этого слова. (Этой проблеме посвящено столько лингвисти­ческих рассуждений, что я с радостью не буду её касаться). Во всяком случае, Гена может, как герои «1000 и 1 ночи», влюбиться в Лену по одним лишь рассказам о её красоте, никогда с ней не встречаясь; может любить другую девушку, ошибочно полагая, что её зовут Леной; может любить Елену Пре­красную и ревновать эту любимую им Лену к Парису и т. д.

Читатель может далее сам придумать океан контекстов, в которых фраза «Гена любит Лену» будет приобретать самый разный смысл. Это неудивительно; у любого текста может быть сколь угодно много значений. И существует огромное количество значений, которые заведомо отверга­ются. Понятно также, почему тест Фреге на отрицание (изменение фразы на свою противоположность) не изменяет значение пресуппозиции, Если слово «коса» понимается как сельскохозяйственное орудие, то фраза «у девочки была большая коса» так же не предполагает рассмотрение длины волос девочки — как и фраза «у неё была маленькая коса».

Лингвисты говорят: чтобы понять, что хотел сказать автор текста, мы должны принять те же пресуппозиции, которые принимает автор. То есть, по существу, осуществить одинаковый выбор в неосознаваемом базо­вом содержании сознания. Но невозможно доказать, действительно ли сде­лан полностью одинаковый выбор — ведь базовое содержание не осозна­ётся. Утке хотя бы поэтому нельзя гарантировать, что хоть один текст может быть интерпретирован с абсолютной точностью. Тем более это справедли­во по отношению к отдельному знаку. Ни одно отдельное слово не может быть однозначно истолковано. Сказанное, разумеется, не исключает необ­ходимости максимально тщательно описывать наиболее типичные спосо­бы употребления этого слова в естественном языке. А. Вежбицкая, о пози­ции которой мы уже много раз говорили, как раз и делает это великое и полезное дело. Только напрасно она при этом считает, что ей или кому-нибудь другому удастся, при должных интеллектуальных усилиях, достичь абсолютной полноты описания.

489

 

Трактовка закона Ланге как процесса наращивания пресуппозиций

Процесс осознанной работы с текстом ранее был назван созна­тельной (умственной) деятельностью. Сформулируем гипотезу; на каж­дом шаге такой деятельности происходит уменьшение числа конъюнк-тивно связанных частных значений ранее воспринятого позитивного значения текста, т. е. сужение (уточнение) смысла этого текста. Это значит, что некоторые возможные на предыдущем шаге значения от­брасываются, отвергаются. Процесс отвержения может быть описан как процесс введения дополнительных пресуппозиций. Ведь прежде всего именно в пресуппозициях содержатся отвергаемые значения текста. Итак, если гипотеза верна, то в процессе умственной деятельности про­исходит уменьшение числа конъюнктивно связанных позитивно выбран­ных частных значений, а следовательно, увеличение числа пресуппози­ций и числа отвергнутых вариантов значений.

Поясню сказанное на примерах. В конкретном контексте любому слову приписывается некий смысл. Например, Наполеон — это человек (император, холерик, муж и пр.), а не коньяк, пасьянс или литературный персонаж; Оля Мещерская из упомянутого во вступлении рассказа Бу­нина — это гимназистка с лёгким дыханием. В результате умственной деятельности далее можно уточнить, что в данном контексте Наполеон — это не вообще человек, а французский полководец и император, а тем самым не корсиканец, не республиканец, не рядовой офицер и пр. Оля Мещерская — это, например, беспутная гимназистка с лёгким дыхани­ем, а не невинная школьница и т. п. Если осознанно думать о Наполеоне или об Оле Мещерской, то число отвергнутых альтернатив в процессе сознательного раздумья будет только возрастать.

Отсюда вытекает; с каждым следующим отверженном в про­цессе осознанной работы (умственной деятельности) происходит су­жение диапазона классообразования, т. е. диапазона эквивалентности. То, что ранее рассматривалось как синонимы, перестаёт так воспри­ниматься. Именно это описывает закон Ланге: с каждым шагом ужесточаются требования к точности соответствия. Именно такова динамика становления (осознания) перцептивного образа. Вспомните также исто­рическую преамбулу. Вот как Дж. Миллер описывал динамику создания

490

семантической модели: вначале предполагается любое возможное поло­жение дел («нечто» в терминологии Н. Н. Ланге); затем семантическая модель конкретизируется, отбрасывая неподходящие варианты, Правда, Миллер полагал, что такое описание противоречит по­вседневному опыту (интроспекции), т. е. что этот процесс не осознаёт­ся (хотя слово «сознание» Миллер, как и положено когнитивисту, пред­почитает избегать). Однако неосознанно осуществляется только создание тех или иных возможных вариантов. Выбор из имеющихся вариантов может хотя бы частично происходить вполне осознанно, т. е. в резуль­тате умственной деятельности. Процесс выбора протекает обычно чрез­вычайно быстро. Отвергнутые варианты, как отмечалось выше, далее не осознаются. Но нельзя осознавать выбор из альтернатив, уже ушед­ших из сознания. Поэтому впечатление неосознаваемости выбора объяс­нимо. Именно принципиальное отсутствие в последующем отвергну­тых вариантов на поверхности сознания должно создавать впечатление неосознанности самого процесса выбора. Тем не менее то, что в резуль­тате самой разнообразной сознательной (умственной) деятельности про­исходит осознанный выбор из подготовленных альтернатив, иногда можно наблюдать непосредственно в опыте.

• Подобное отмечается, например, в сновидениях. Однажды я ви­дел сон, в котором подходил к какой-то двери. Дверь почему-то мне не понравилась. «Не может быть, — подумал я во сне, — здесь должна быть другая дверь». И тут же перед моим мыслен­ным взором стали появляться разнообразные двери (включая две­ри Тамерлана, нарисованные В. Верещагиным, — из-за них этот сон и запомнился) до тех пор пока я не сказал себе: вот та дверь, которая нужна! После этого сон продолжился. Как показывают опросы, такие эпизоды выбора достаточно часто встречаются в сновидениях разных людей.

• Однако чаще в описаниях сновидений отмечается результат вы­бора, а не сам процесс. Одна ситуация, по-видимому, оценивает­ся спящим как «не та, которая нужна», а потому внезапно для самого сновидца трансформируется в другую. И- Якоби описы­вает сон своего пациента: вначале тот видит узкую горную доро­гу, а вдоль дороги ряд пещер; в одной из этих пещер — проститут­ка с рыхлым, бесформенным телом; тут же она оказывается мужчи­ной (текст пациента; «возможно, и это внезапно приходит мне в голову, она не женщина, а проститутка-мужчина»); мужчина вы­двигается вперед в коротком малиновом одеянии — это святой; он заходит в другую пещеру, где стоят стулья и скамьи, и окидывает

491

всех присутствующих надменным взором и т. д.' Аналогичными внезапными трансформациями наполнены описания почти всех снов, приводимых в литературе. Вспомните, например: в романе Л. Толстого «Война и мир» засыпает Николай Ростов. Вначале он видит снег, который превращается в белое пятно; пятно вне­запно переводится на французский (une tache) и тут же превраща­ется в Наташку (сестру), Наташка — в ташку (карман, который носят гусары), а гусары — в усы.

• Процесс выбора также реализуется во время беглой речи, когда человек, выражая имеющуюся у него мысль словами, выбирает одни слова и грамматические конструкции, а не другие. Как вы­разился У. Джеймс, при воплощении помысла в слово произво­дится смотр слов: подходящие отбираются, а неподходящие отбра­сываются в сторону. С. Л. Рубинштейн также обсуждает поиск формулировки для выражения мысли и отмечает; «В ходе этих поисков мы принимаем не каждую нам подвернувшуюся рече­вую формулировку»². Сделанный выбор (как следует из зако­нов последействия) далее предопределяет структуру последу­ющей речи. Поэтому без каких-либо осознаваемых усилий со­храняется грамматический и лексический строй высказывания, При этом само возникновение различных вариантов высказыва­ния для последующего выбора не осознаётся.

• М. Брэйн в серии экспериментов обнаружил явление последей­ствия, названное им «контекстуальной генерализацией»: если в речевой практике какой-либо элемент высказывания (морфема, слово или фраза) появляется в постоянной позиции и контексте, то впоследствии человек обнаруживает тенденцию помещать этот элемент в ту же позицию и тот же контекст^I.

• В поэтическом творчестве типична ситуация, когда поэт часами ищет нужное слово, хотя и не знает, какое слово ему, собственно, нужно — иначе бы не искал. (Весьма образно описала подобную ситуацию М. Цветаева). И сознание упорно «работает», предлагая то один, то другой вариант. А поэт вполне осознанно выбирает: подходит это или нет.

• Человек, распутывая логические и математические головоломки, пробует разные варианты поиска решения. Каждый знает это из

' Якоби И. Символы в индивидуальном анализе. // Человек и его смыслы (под ред. К. Юнга). СПб, 1996, с, 403.

² Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. М., 1959, с. 111.

³См. Ушакова Т. И. Функциональные структуры второй сигнальной системы, М., 1979.с.179-180.

492

своего опыта. При этом осознаются лишь сами эти варианты, а не путь их возникновения. Это отмечали ещё вюрцбуржды (см. ис­торическую преамбулу). Именно так описывает возникновение вариантов психолог и шахматист Б. М. Блюменфельд: «Идея в процессе мышления обычно «всплывает» как бы автоматиче­ски» '. Явление инсайта также свидетельствует о внезапности по­явления решающего варианта на поверхности сознания. Всё это означает, что сам вариант подбирается неосознанно, только вы­бор того или иного варианта может осуществляться осознанно. Итак, описанные выше законы обеспечивают чрезвычайно важ­ный для человеческой деятельности вид последействия — последей­ствие смысла. И простая логика этих законов с неизбежностью ведёт человеческое сознание к вхождению в культуру, ибо культура, как гово­рят культурологи, — это мир смыслов. Но подлинная игра со смыслами во многом связана с процессами, протекающими на поверхности созна­ния. Об этих процессах речь пойдет в следующем томе.

' Цит. по Пушкин В. И. Эвристика — наука о творческом мышлении. М., 1967, с. 78.

493

 

ОБЗОР ПРОЙДЕННОГО ПУТИ И ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ НА БУДУЩЕЕ

Когда наука завершает свой круг, она естественно приходит к точке скромного недоверия и неохотно говорит о самой себе: скольких вещей я не понимаю!

И. Кант

 

Мы только начали путь к построению логики работы сознания. Многое не высказано, ещё больше остаётся непонятным и загадочным. Но перед тем как расстаться (хотелось бы надеяться, что только до следующего тома), кратко резюмируем то, что уже знаем:

• Идеальный мозг в буридановой ситуации принимает случайное решение.

• Протосознательные процессы приписывают случайному выбору статус закономерного (закон Юма). Они как бы строят догадку о том, какова реальность, и пытаются оправдать эту догадку (гипотезу) логическими средствами.

• Человек вводит в сознание (т. е. буквально', принимает за очевид­ное) то, что в логическом обосновании этой гипотезы должно быть принято и принимается за самоочевидное (за истину, не требующую доказательств).

Та информация, которая подлежит проверке, должна специальным образом маркироваться — эта маркировка субъективно переживается как осознанность. Иными словами, мы осознаём то, в чём хоть чуть-чуть сомневаемся.

• При случайном угадывании трудно рассчитывать, что догадка вдруг окажется истинной, т. е. полностью тождественной реальному положению дел. В лучшем случае она может быть не совсем точной, может быть

494

правильной только в какой-то своей части. Задача сознания как механизма состоит в том, чтобы попытаться защитить эту догадку от весьма вероятного опровержения и так её улучшить (скорректировать ii итерационном процессе), чтобы она более соответствовала действи­тельности.

• Сознание как механизм обеспечивает создание защитною пояса осознаваемых гипотез. Поэтому работа сознания непосредственно связана с опытной проверкой логических следствий из осознаваемой гипотезы. Механизм сознания сопоставляет ожидания, логически вытека­ющие из проверяемой закономерности, с поступающей информацией.

• Работа механизма сознания, тем самым, тесно связана с процессам сличения. !\.В. Процессу сличения теоретики уделяли не слишком много внимания, хотя роль обратной связи в теоретических конструкциях, как отмечалось в исторической преамбуле, постоянно возрастала. И все же в теоретических построениях сличение оставалось «закуской» к основно­му блюду — к процессам формирования психических образований [поня­тий, образов, следов памяти, гипотез и т. д.). Даже при непосредственном исследовании процессов сличения больше внимания уделялось, например, поиску эталона, совпадающего с поступающей информацией (задачей, легко автоматизируемой с точностью до заданных критериев), но очень редко обсуждался вопрос о критериях, позволяющих утверждать, что совпадение действительно произошло ',

• Пусть мозг представляет собой идеальное вычислительное устрой­ство. работающее мгновенно и безошибочно. Однако процесс последо­вательного изменения критериев соответствия протекает во времени. Так как этот процесс включает в себя акты сличения, то изменение критериев должно происходить дискретно (т. е. пошагово: изменение критериев, проверка: изменение критериев, проверка и т. д.), а не непрерывно, Различные экспериментально обнаруженные временные и объёмные константы прежде всего и определяют переход к акту сличения.

• Работа сознания направлена прежде всего на подтверждение своих ожиданий, и начинается эта работа с отождествления этих ожиданий и действительности. Закон Ланге: работа сознания начинается с самых слабых требований к точности соответствия.

• С точки зрения задачи создания защитного пояса, механизм сознания работает безошибочно. Если сознание выбрало какое-то решение и тем самым закончило работу в данной конкретной ситуации, то, во-первых, оно фиксировало для данной ситуации уровень критериев точности соответствия, на которых оно остановилось. А во-вторых, прини­мает найденное решение за очевидное и правильное. Таким образом, когда сознание принимает результат сличения за подтверждение, оно

' Подробнее см. Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии, с. 195-212.

 

495

подгоняет к этому решению требования к точности сличения, т. е. изменяет соответствующие критерии. При этом, разумеется, принятые решения с какой-либо другой точки зрения — например, с точки зрения экспериментатора — могут квалифицироваться как угодно: и как правильные, и как ошибочные.

Механизм сознания на каждом шаге находится перед выбором: или продолжать процесс отождествления, последовательно усиливая требования к точности соответствия, тем самым постоянно трансфор­мируя поверхностное содержание сознания; или закончить работу над этой проблемой, выведя полученный результат из осознаваемого поверх­ностного содержания в базовое, а далее начать решать следующую проблему.

' Механизм сознания может выбирать путь усиления требований к точности соответствия отдельно по разным параметрам (величина, форма, смысл и пр.). Следует учитывать, что почти всегда можно найти такой параметр, сопоставление по которому ожидаемого с действитель­ным не помешает и далее их отождествлять даже при усилении требований к точности соответствия по этому параметру.

• Если получаемая информация противоречива, то сознание как логическая система стремится избавиться или исказить эту информацию (закон Фрейда-Фестингера), т. е. стремится не осознавать имеющееся противоречие,

• Если принятие решения ведёт к расхождению ожидаемого с действительным (с точностью до ранее фиксированных критериев соответствия), то время работы сознания увеличивается — сознание дольше всего работает над той информацией, которая не соответствует ожиданиям. Сказанное демонстрируется с помощью экспериментально установленных законов;

• Обобщённый закон Хика; чем менее вероятен предъявленный стимул или требуемая реакция, тем больше времени над этой ситуацией работает сознание. Принятие решения о совпадении ожидаемого с действи­тельным занимает меньше времени, чем процесс опровержения.

Закон разрыва шаблона; неожиданная смена контекста вызывает эмоциональный шок и сбой в поведении до тех пор, пока в результате длительной работы защитного пояса сознания не произойдёт переин­терпретация (переструктурирование) ситуации, т. е. не будет найден новый контекст, который порождал бы ожидания, более соответствующие действительности.

Закон Узнадзе: нарушение ситуативной закономерности ведет к разрушению привычных схем поведения, к затруднениям в принятии самых простых решений, вызывает сбой в поведении и хаотические попытки избавиться от навязанной ситуацией закономерности. Нарушение

497

ожиданий, связанных с закономерностью, найденной для данной ситуации, приводит или к ослаблению требований к точности соответствия, или к поиску (точнее/к угадыванию) иных закономерностей.

• Та информация, которая полностью соответствует ожиданиям. вообще перестаёт осознаваться. Неизменяющаяся информация пол­ностью ожидаема, а потому сознание перестаёт над ней работать — эта информация перестаёт осознаваться. Закон Джеймса: содержание сознания не может оставаться неизменным. Сохранение осознаваемого обеспе­чивается только путём его изменения, трансформации.

• Одним из способов удержания неизменной информации в поверхностном содержании сознания может быть переход от этого поверх­ностного содержания к базовому и обратно. Поэтому испытуемый не способен без ошибок выполнять задачи, запрещающие ему осознавать базовое содержание (феномен интерференции).

•   При слабых критериях соответствия существует огромное коли­чество разнообразных ответов испытуемого, соответствующих этим крите­риям. Ужесточение критериев соответствия последовательно отсекает целые классы ответов. Но при этом никогда нельзя так ужесточить критерии, чтобы одному стимулу соответствовал один-единственный вариант ответа. Сознание всегда рассматривает любой конкретный стимул (объект) в качестве члена некоего класса стимулов (объектов). Всегда существует зона неразличения (зона обобщённости) стимулов.

• Каждый класс имеет более и менее типичных представителей. Принадлежность к классу некоторого стимула определяется соответст­вием этого стимула (с фиксированной точностью, т. е. внутри зоны неразличения) наиболее типичному представителю данного класса (закон Витгенштейна-Рош).

• Всё осознаваемое осознаётся только в качестве членов некоего определённого класса — в отличие от каких-то других классов. Отнесение к классу строится на основе дифференциальных признаков, отличающих данный стимул от других, ранее или одновременно предъявленных.

• Закон Бардина: зона неразличения дифференциального признака сама является дифференциальным признаком, т. е. зависит от других стимулов, используемых в опыте-

• Обобщённый лингвистический закон: в базовом содержании сознания любой знак — омоним, т. е. принадлежит к разным классам или категориям, а в поверхностном содержании этот же знак — синоним, т. е. эквивалентен каким-то другим знакам, выражающим ту же категорию.

• Любое значение может быть приписано любому знаку. (На экспериментальном подтверждении этого стоит всё учение об условных рефлек­сах Павлова). Однозначной связи между знаком и значением изначально не существует. Одно и то же значение может быть выражено разными

497

знаками (т. е. у каждого значения есть синонимы). Любой знак всегда приобретает в сознании несколько разных значений (т. е. каждый знак — всегда омоним, каждый знак относится одновременно к нескольким классам).

• Поэтому любой стимул осознаётся как член позитивно выбранной класса. Но одновременно в базовом содержании он опознаётся и как член каких-то других классов, которым также принадлежит, при этом по крайней мере часть из них негативно выбирается (и не осознаётся). Негативно выбранное отнесение стимула к классу не тождественно отсутствию отнесения к этому классу.

• Для сознания отождествление есть операция отнесения разных явлений или стимулов к одному и тому же классу. Причём, согласно обобщённому лингвистическому закону, к этому классу необходимо относятся ещё какие-то явления, а каждое из отождествлённых явлений относится ещё и к каким-то другим классам.

• Расширение зоны неразличения происходит за счёт смягчения требований к соответствию между ожидаемым и действительным, что ведёт к увеличению числа синонимов к сделанному позитивному выбору. А следовательно, расширение зоны неразличения ведёт к отождествле­нию сходных объектов.

• Закон последействия фигуры: повторное предъявление стимула из зоны неразличения побуждает сознание повторять выбор предшест­вующего ответа. Случайный выбор одного из не различимых при осозна­нии, но реально различимых вариантов (т. е- выбор одного из синонимов) получает статус закономерного. В последующем сделанный выбор упорно защищается, в том числе и путём фиксирования выбранной зоны неразличения.

• Следствие закона последействия фигуры: если человек приобрёл опыт выделения дифференциальных признаков с определённой точностью, позволяющей относить данный стимул к конкретному классу, то он будет и далее выделять с фиксированной точностью именно эти признаки.

• Закон последействия позитивного выбора; при предъявлении стимула защитный пояс сознания, прежде всего, пытается отождествить этот стимул с тем классом стимулов, который до этого уже был позитивно выбран. Этот закон позволяет осознавать один и тот же объект как принад­лежащий к тому же самому классу, даже если сам этот объект изменяется. Ранее сделанный позитивный выбор упорно накладывается на последу­ющие стимулы, одновременно растягивая зону неразличения. В принципе, любые последующие стимулы всегда можно осознавать как принадлежащие к тому же самому классу.

• Закон последействия фона: если сознание не нашло адекватный ответ из стимул, то повторное предъявление этого же стимула в той же

498

ситуации побуждает сознание повторно не осознавать не данный при предшествующем предъявлении ответ. Упорный пропуск ответа или нас тойчивый повтор разных ошибочных ответов может выступать индикатором последействия фона.

• Осознание того или иного фрагмента базового содержания сознания может быть заменено лишь осознанием другого фрагмента базового содержания. Сознание осуществляет только выбор — оно не может принять решение, которое заранее не имеет. В базовом содержа­нии заранее должны присутствовать все варианты позитивного выбора— не только настоящего, но и будущего.

• Человек осознаёт (позитивно выбирает) логически непротиво­речивую конъюнкцию частных значений текста, т. е. принимает данную интерпретацию как очевидную.

• Осознание процесса выбора происходит тогда, когда последующий текст не соответствует имеющимся ожиданиям. Механизм сознания активно работает над такой ситуацией, и время его работы увеличивается в зависимости от степени неожиданности. Если расширение текста не соответствует интерпретации, вытекающей из принятых ранее пресуппозиций, то эмоциональный сбой продолжается до тех пор, пока не изменятся приня­тые пресуппозиции. С каждым следующим отвержением в процессе осознанной работы происходит сужение диапазона классообразования (закон Ланге).

• При изменении ситуации наблюдаются две параллельные тенденции;

в поверхностном содержании — тенденция сохранить предшествующий позитивный выбор (путём расширения зоны неразличения); в базовом содержании — тенденция отнесения данного стимула к другим (ранее негативно выбранным) классам. Может наступить момент, когда то, что ранее было негативно выбрано, становится предпочтительнее. Тогда позитивный выбор отвергается и заменяется другим. Переход от одного понимания ситуации к другому, таким образом, должен происходить сразу, без переходов, т. е. peволюционно (феномен инсайта, закон последействия негативного выбора)-

 

Сознание создаст свою собственную систему знаний. Накопив определенный опыт подтверждения своих догадок, оно сохраняет од­нажды выбранные критерии соответствия, опыт отнесения стимулов к тем или иным классам, а в целом рассматривает подтверждённые до­гадки как верные, а отвергнутые варианты — как неверные, И всё, с чем оно в данный момент не работает, помещает в своё базовое содер­жание. Но при всём при этом оно обязано уметь (и обычно умеет') корректировать свои представления,

До сих пор мы рассматривали работу сознания, которое во что бы то ни стало отождествляет действительное со своими ожиданиями, и

499

тем самым рисовали чересчур уж отрешённую от яви картину. Созна­ние с троит свой собственный, во многом воображаемый и весьма дале­кий от реальности мир. Этот мир сознания — всего лишь догадка о том, каков мир в действительности. В этом мире все детерминировано, вес взаимосвязано. А далее сознание работает так, что почти всегда подтверждает собственные гипотезы-догадки об окружающем мире, вес время пытается отождествить свои ожидания с реальностью. Если бы работа сознания только этим и ограничивалась, то реальность не была бы ему вообще доступна. Сознание имеет много возможностей подтверждать свои гипотезы. Всегда можно выбрать такие слабые тре­бования к точности соответствия, когда всё что угодно может быть отождествлено со веем чем угодно, И всегда существует такой при­знак, по которому можно отождествить два во всём остальном совер­шенно различных явления.

Конечно, психологи и философы всегда подчёркивали; сознание субъек­тивно, результат работы сознания зависит отнюдь не только от объектив­ной ситуации. Психологи-практики — такие, как А. Адлер, — вообще утвер­ждали: для того чтобы быть психически здоровыми, мы должны рассматривать наши убеждения как вымыслы, а гипотезы — как фанта­зии '- Более естественнонаучно ориентированные учёные— например, Ю. М. Забродин — говорят осторожнее: в подавляющем большинстве случаев у людей лет точного знания реальной ситуации, а есть лишь иллюзия этого знания ^г. Но вес же, все же... Разве не сознание даст нам знание о мире? Не может же быть, чтобы всё, что мы в этом мире осо­знанно делаем, было заведомо ни с чем не соотносимой чепухой. Если мы хотим описывать нормальную (не патологическую) работу сознания, мы должны найти логическую возможность того, чтобы осознаваемые ожида­ния (гипотезы) могли бы, при определенных условиях, быть признаны не­верными или в целом, или хотя бы частично, т. с. могли корректировался.

Сознание способно более-менее адекватно отражать окружающее. В противном случае поведение здоровых людей нельзя было бы отли­чить от поведения психически больных, не умеющих корректировать свои гипотезы об окружающем мире и о самих себе. Процесс познания предполагает не только подтверждение своих ожиданий, не только их корректировку, но и хотя бы в некоторых ситуациях — их опровержение. Познание, иными словами, обязано быть чувствительно к обратной связи.

' См. Хиллман Дж. Исцеляющий вымысел. СПб, 1 997, с. 136-137. Такая позиция, наверное, полезна для практического психотерапевтического воздействия, ни уж очень она однобока.

² Забродин 10. М. Очерки теории психической регуляции поведения-М.., 1997,с. 31.

500

Для того чтобы субъективный мир был более-менее адекватен реально­сти, сознание должно ещё исправлять собственные ложные представ­ления, должно быть способно выходить за пределы собственной сферы и весьма существенно изменять свой взгляд на мир. Надо понять, как сознание преодолевает собственный защитный пояс, и надо еще оправ­дать эту возможность логическими средствами.

Как же механизм сознания формирует на своей поверхности более-менее адекватное отражение реальности? Сознание способно изменить то, что заведомо принимает за очевидное. Оно работает с тем, что осознаётся, т. е. со своим поверхностным содержанием. Сознание активно прове­ряет собственные гипотезы, ставя реальные эксперименты и оценивая ре­зультаты тех действий, которыми оно самостоятельно управляет. Связь сознания с деятельностью — не выдумка советских психологов. Только деятельность, о которой идёт речь, — это действия по проверке собственных гипотез. Начиная с произвольных построений, сознание, тем не менее, с каждым следующим шагом (методом последовательных приближений) уточняет и корректирует своё видение мира. Как оказывается - этот итера­тивный процесс не так уж сильно зависит от начальной догадки.

Мы убедились при рассмотрении самых простых экспериментов, что наше сознание при любой операции неизбежно порождает смыслы, насы­щает мир этими смыслами. Тем самым естественнонаучный взгляд на до­знание, развиваемый психологикой, приводит к весьма важному для гуманистического мировоззрения выводу: сознание конструирует смыслы, а не находит их в окружающем мире. Именно в этом конструировании созна­ние проявляет свою свободу, потому что в реальном мире нет никакого смысла. Б. Рассел справедливо рисует нам мир, описываемый наукой, как полностью бессмысленный: человек есть продукт действия причин, не по­дозревающих о цели, к которой они направлены; его рождение, рост, ею надежды и страхи, его любовь и вера — всё это результат случая, никакой героизм, никакое воодушевление и напряжение мысли и чувств не сохранят человеческой жизни за порогом смерти; вся многовековая работа, все слу­жение, всё вдохновение, весь блеск человеческого гения обречены на то, чтобы исчезнуть вместе с гибелью Солнечной системы; храм человече­ских достижений будет погребён под останками Вселенной. И только и опоре на эти истины, уверяет Рассел, только на твёрдом фундаменте пол­ного отчаяния можно строить падёжное убежище для души '. Жизнь не имеет никакого смысла: ни мудрого, ни глупого, ни абсурдного, ни трагично­го, ни какого иного, — размышляет по этому же поводу Н. Н. Трубников.

¹ Рассел Б. Поклонение свободного человека. В его кн.: «Почему я не христиа­нин». М., 19Н7,с. 16.

501

Этот ответ, по его мнению, не только более честный, но и более обнадёжи­вающий, чем какой бы то ни было другой. Ибо он предполагает возмож­ность не столько находить смысл, сколько созидать его, творить и сооб­щать жизни '.

Стремление сознания догадаться о том, как устроен мир, позво­ляет из весьма скудной информации, которую человек в реальности полу­чает от органов чувств, многое узнать о космосе и о микромире, о дру­гих людях и о самом себе (не только о своём физическом теле, но и о своем «Я», о своем сознании и бессознательном). Но свобода сознания в выборе догадок всегда оставляет возможности для ошибок, неточно­стей,  неправильного понимания. Поиск истины не может закончиться. Каждый человек (в том числе, разумеется, и автор этой книги) в луч­шем случае является лишь искателем истины, а не её обладателем.

Путь, который нам ещё предстоит пройти, приведёт к странным, на первый взгляд, результатам. Мы выясним, что сознание с логической неизбежностью принципиально множественно. Именно совокупность неосознаваемых человеком разных собственных сознаний позволит да­лее ввести представление о психике. Наше Я (нам ещё потребуется определить, что это такое) не осознаёт этих сознаний, но получает от них эмоциональные сигналы. А в результате придётся снова вернуться ко многим психическим феноменам, обсуждавшимся в этом томе. Неожи­данно также выяснится, что отражение и деятельность — всегда, казалось бы, взаимосвязанные — на самом деле исходно независимы друг от друга (ранее я называл это параллельностью сенсорного и мо­торного ²).

Осознание, как было сказано, является результатом процесса клас­сификации, т. е. связано с приданием стимулам какого-либо значения. Мы увидим, как представление о позитивном и негативном выборах позволит ещё дальше продвигаться в описании процесса смыслообразования. Но при этом поневоле придётся на другом языке повторно изло­жить уже известные законы работы сознания. В свою очередь, этот новый язык откроет нам дорогу к новым законам. И на этом пути мы с других позиций вернёмся к взгляду Джеймса на природу эмоций, подойдём с неожиданной стороны к фундаментальным и мучительным пробле­мам: проблеме свободы выбора, происхождения социального, ко мно­гим феноменам культуры. Впрочем, делать подробный анонс рано, сле­дующий том ещё не завершён, а потому, надеюсь, мне самому предстоит еще удивиться тому, куда он меня заведёт...

¹ Трубников Н. Н. Проспект книги о смысле жизни.//Квинтэссенция. М., 1990, с. 438.

² Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии.

502

Главная задача данной книги — описание известной психологи­ческой экспериментатики с единообразных позиций, Разумеется, не мне судить, насколько это удалось. Но была и дополнительная задача:

хотелось передать моё восхищение — если угодно, даже наслаждение — остроумием экспериментаторов, а для этого попытаться передать ра­дость от встречи с умным и ясным экспериментом. И если хотя бы нескольких студентов-психологов эта книга вдохновит на проведение самостоятельных экспериментальных исследований, у меня будет пол­ное право считать, что проделанный труд не напрасен.

Теоретические схемы обладают волшебной силой. Они завора­живают или раздражают. Этим они стимулируют новые исследования, подтверждающие или опровергающие догадки теоретиков. В этом томе изложен простой, но непривычный взгляд на механизм и функцию со­знания. Этот взгляд изменяет видение многих известных психологи­ческих феноменов — последействия фигуры (которое оказывается свя­занным с последействием смысла), забывания (как следствие закона Джеймса), порогов чувствительности (как следствие закона класси­фикации и закона Витгенштейна-Рош), вытеснения (как следствие пос­ледействия негативного выбора), интерференции (как следствие не­произвольного контроля за правильностью выполнения игнорируемого задания), защитных механизмов личности (которые являются частным случаем защитного пояса сознания), а также множества других фено­менов, о которых шла речь на протяжении всего этого тома.

Наверняка через какое-то время будет найден новый взгляд, и новые теоретики уже в XXI в. будут разрабатывать иные догадки о природе сознания. Что ж! Теоретические построения всегда покоятся на логической идеализации, а потому уязвимы. Однако эксперименты, проведённые под воздействием теоретического замысла, остаются на­всегда, даже если они этот замысел отвергают. Более того, экспери­ментальное опровержение обладает чудодейственной силой. Ведь, как говаривал К. Поппер, если научное построение опровергается в резуль­тате специально поставленных экспериментальных исследований, то автор этого построения может гордиться — он создал действительно научную теорию. А я уверен: любая новая теория должна прежде все­го объяснить тот круг феноменов, который мы здесь рассматривали, И найти новые феномены.

В конце концов, именно в этом вечном движении, вечном поиске истины и состоит неувядаемая прелесть естественной науки.

503

 

---

Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 168; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!