СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ПРОГНОЗ НА XXI ВЕК

1.

Наступивший XXI век будет характерен развитием ряда социо­куль­тур­ных тенденций, направленность которых уже более или менее ясно про­сма­т­ривается сегодня[296]. Разумеется, речь идет об общемировых тен­ден­циях, каса­ю­щихся прежде всего высокоразвитых стран. Эти тенденции от­разятся на Рос­сии по-своему специфично, хотя надеяться на то, что они в принципе минуют на­шу страну, было бы весьма наивным. К сожалению, ма­ло надежд и на то, что намечающиеся тенденции приведут к объ­еди­не­нию все­­­го человечества на гуманитарных основах, как это прогно­зировалось фи­ло­­со­­фами-просве­тителями еще в XVIII веке и идеологами гу­манизма после­ду­ю­щих столетий. До этого мы еще не дожили.

Напротив, скорее нам следует ожидать но­вого раскола вида Ho­mo sa­pi­ens, но уже не по национальным, религиоз­ным, по­ли­ти­че­ским или эконо­ми­ческим осно­ва­ни­ям, как в прошлом, на протяжении всей Истории, а преиму­щественно на базе размеже­вания высокооб­ра­зованной, конку­рен­тоспо­соб­ной (как в собственно профессиональном, так и в обще­соци­аль­ном смы­с­лах) ме­ж­дународной элиты «спецов» high tec (высоких технологий) и малообра­зо­ван­ной, почти неконку­ренто­спо­­со­бной массы «рядо­вых людей». Различные вари­­анты подобного сценария в прин­ципе пред­пола­гались еще С.Ле­­мом[297], а в по­       следующем Д.Бел­лом, И.Вал­лер­стайном, Э.Тоффлером и др.[298], но прежде всего У.Хил­­­­лом в его знаменитой концепции «золотого миллиарда»[299]. Разумеется, продолжа­юща­я­ся ин­формационная революция и мас­со­вая компьютеризация существенной час­ти населения отчасти сгладят остроту намечающихся социальных кризисов, со­здадут виртуальную иллюзию едино­го куль­турного и образовательного про­с­т­ранства для всех[300]. Однако эта иллюзия будет во многом лишь пси­хо­логичес­кой компенсацией для тех, кто терпит по­ра­же­ние в реаль­ной конкуренции за уровень образования, професси­о­на­ль­ную востребован­ность, социальный ста­тус и объемы потребляемых соци­альных благ. В конечном счете, это станет одной из сторон того варианта глобализации, которого боятся все[301] (хотя воз­можны и другие варианты).

В числе тенденций наиболее вероятного сценария мирового социокуль­тур­ного раз­ви­тия можно перечислить:

- нарастание социально-демографических проблем перенаселенности Зе­мли на фоне усиливающихся энергетического и экологического кризисов. По подсчетам специалистов стратегические запасы нефти на планете будут исчерпаны в течение ближайших десятилетий и, если к этому времени не будет найдена удовлетворительная энергетическая альтернатива, на­ч­нется деградация современной цивилизации, основанной на неограниченном доступе к источникам энергии; аналогично истощение кислородовыделяющей биомассы (сокращение площади лесов); глобальное потепление (правда, по прогнозам климатологов, недолгое); превышение критической численности населения (15-20 миллиардов), которое может быть прокор­млено в земных условиях (при ограниченных запасах пресной воды) также относят приблизительно к середине это­го века[302].

Од­ним из резуль­та­тов этого станет «переструктурирование» социальной ор­га­­низации че­ловечества на иных, нетрадиционных основаниях, форми­рова­ние новой со­ци­ально-культур­ной стратификации основной массы на­се­ле­ния плане­ты. Такие социальные ре­гуляторы, как этническая, сословная и ре­­­­­­лиги­о­з­ная при­­­­­надлеж­ность человека, конечно, сохранят свою значимость, но пре­и­му­щественно на приватном, микросоциаль­ном уровне жизни при том, что макро­со­ци­альный уровень будет регулировать­ся главным образом транс­на­цио­наль­ны­ми социально-функциональными объ­единениями (можно назы­вать их «концер­нами»), концентрирующими в своих руках такие важные фун­­­­к­ции управ­ления гло­бальными процессами бытия человечества, как энер­ге­ти­ку и инфор­мацию, а отчасти и собственно политику[303];

- несмотря на энергетический кризис (который преодолим посредством перехода на урановую и водородную энергетику), в ближайшие десятилетия ожидается существенное возрастание интенсивности материального и интел­лек­ту­аль­ного производства, а также социального управления на основе, во-пер­вых, об­­щего научно-технического развития (прогресса) цивилизации и, во-вто­рых, на путях дальнейшей дифференциации и углубления узкой специ­а­ли­зи­ро­ван­ности всякой профессиональной деятельности; т.е. наступления эпо­хи абсолютного до­минирования «сверхузких» специалистов. Эта обще­ми­ро­вая тенденция раз­деления труда, наблюдающаяся на всем протяжении исто­рии (начиная с эпохи неолита), в ХХ веке полу­чила особенно интенсивный характер. Ее показательным примером является актуальная дискуссия о преи­муществах маленькой армии квалифи­ци­ро­ванных профессионалов над мно­го­милли­он­ной толпой плохо обученных призывников, типичной для войн пер­вой половины столетия. На самом деле – это дискуссия не об армии, а о выборе пути раз­вития: интен­сивном методе high tec, эко­номящем ресур­сы и дос­тигающем поставленных целей за счет вы­сокого качества под­готовки и луч­­шего ис­по­ль­зования лю­­дей, более со­вер­­шен­ных технологий и эф­фе­к­ти­в­ного ин­струмен­та­рия, или экстенсив­ном методе пря­мого воспроизводства тра­ди­ционного образа жизни и деятель­но­сти, базиру­ющемся на механичес­ком уве­личении объемов низко­качествен­ных ресурсов и числа плохо обученных лю­дей. Интенсивный путь требует по­стоянного пе­реобучения, повышения ква­ли­фи­ка­ции и все боль­шего сужения спе­циа­ли­зи­рованности исполнителей (в истории челове­чества практически все инно­ва­ции порождались толь­ко узки­ми специалистами[304]);

- существенное «уплотнение» информационного поля, в котором живет чело­век, обретение новых принципов и способов упорядочивания и систе­ма­тизации возрастающих потоков информации. Вполне вероятно, что вско­ре бу­дут найде­ны и возобладают принципиально новые способы система­ти­за­ции и аккумуля­ции знаний и соответственно достигнут прогресс в эффектив­ности передачи и усвоения информации, в технологиях управления инте­ре­сами и потребностями миллиардов людей[305];

- радикальное упрощение содержания массового среднего образования, све­де­ние его к уровню освоения элементарной «картины мира», простейших средств коммуникации и инфантилизированных смыслов массовой ку­ль­ту­ры, при од­новременном сокращении сроков и переходе на авто­матизиро­ван­ные и пре­имущественно дистантные технологии обучения. Па­раллельно это­му будет со­путствовать нарастание уровня «элитарности», сложности и спе­­­ци­а­лизирован­ности (вплоть до реальной индивидуализации) отдельных об­­­­­­­­ла­стей профессионального знания, доступ к которым будет все более за­труд­нен;

- формирование крупной элитарной прослойки высококлассных спе­циалистов международного уровня числом до нескольких сотен миллио­нов че­ловек (тот самый «золотой миллиард» У.Хилла) в самых различных областях высоко специа­ли­зированной деяте­ль­­ности (сферах приме­нения «высоких технологий»). Эти люди будут от­ли­чаться высо­ким культур­но-обра­зова­тель­ным уровнем, будут всегда обес­пе­чен­­ны спросом на их професси­о­нальные услуги, потреблять энергию в работе и лич­ном быту в сотни раз больше, чем рядовой житель Зе­мли, фак­тически не име­ть по­стоянного дома, Родины, род­ной куль­­­туры и т.п. (или ме­нять их де­сятки раз в течение жизни), а, следовательно, отличаться вы­соким уровнем куль­турного космополитизма, го­во­рить на десятке язы­ков при одновремен­ном «стирании» национальных гра­ниц в сфере их лич­но­стной куль­тур­ной само­идентифи­ка­ции и т.п. (английский социолог З.Бауман, остроумно перефразировав извест­ную сентенцию Ф.Фу­­­­­ку­ямы о том, что наступает конец истории, заметил, что с глобализацией наступает конец географии[306] – конец государственных границ, национальных экономик и территориальной привязки специалистов high tec). Интер­на­ци­о­наль­ной кор­по­ра­ции подобных спе­­­циалистов, по всей видимости, и будет при­надлежать фак­ти­ческое установ­ле­ние и поддер­жание социального поряд­ка на планете, к чему призывает и наш известный культуролог Э.С.Мар­­­карян[307];

- в условиях резкого спада культурно-образовательного уровня и общей соци­альной конкурентоспособности остальной части населения Земли (80-90%), в ее среде не­избежен существенный рост тех или иных проявлений ох­раните­ль­ного тради­ционализма, экстремизма и т.п., что будет подавляться с дол­ж­ной жесто­костью, т.е. будет иметь место постоянная вялотекущая «четвертая мировая война» между элитой техногенной цивилизации и социально не­конкурентоспособным «внеш­ним пролетариатом»[308]. В этих условиях неизбежно фактическое сращивание армии, полиции и юстиции в единую систему социального подавления и поддержания порядка, сворачивание демократии классического типа и установления политического режима диктатуры новой «аристократии», владеющей главным богатством общества – знаниями и уме­ниями во всех областях.

Основными причинами всего этого станет не чья-то злая воля, а прежде всего такие явления, как:

- стихийный характер развития социокультурных процессов на пла­не­те;

- наличие и все увеличивающийся разрыв в уровнях развития различ­ных об­ществ (модернизированных с углубляющимся разделением труда и тра­­­­­дицион­ных с низким уровнем специализированности большинства насе­ле­ния);

 - демографический кризис, сопутствующий планетарному экологичес­ко­му кризису, резкая ограниченность реально используемых энергетических источ­ников, а также радикальное нарушение природных процессов естест­вен­ного от­бора в человеческой среде, благодаря вмешательству медицины;

- массовая деградация человеческого генофонда в условиях экологичес­ких бед­ствий, «эпидемий» алкоголизма, наркомании, СПИДа и т.п., факти­ческий рост числа людей, биологически не способных к какой-либо соци­аль­ной конку­ренции;

- исчерпанность «просвещенческой» картины мира и иллюзии общего про­цве­тания человечества на основе всеобщей просвещенности и гуманизма[309];

- экстенсивный характер воспроизводства гуманитарной культуры и от­сут­ствие программы ее экспансии как нового способа самоорганизации че­­ловече­ского общества, в условиях продолжения традиционных процессов са­мо­органи­зации и дея­тельности на основаниях, не учитывающих лично­ст­но-психоло­ги­ческие фа­кто­ры социального бытия людей, и т.п.

Уже сегодня адекватно темпам научного и технико-технологического про­гресса и социальным трансформациям общества возрастет динамика по­ро­ж­де­ния социокультурных инноваций, изменение действующих социо­куль­турных норм, традиций, культурных мотиваций социальной активнос­ти и т.п. Возрас­тают социальные и информационные нагрузки на человеческую пси­хи­ку; люди начинают утрачивать системный характер своих цен­ностных ори­ентаций, соци­альной адекватности и культурной компетентности (можно на­звать это постмодернизмом, но суть от этого все равно не меняется). Про­ис­хо­дит то, что приня­то называть «культурной коррозией»; и хотя по­­добная «кор­р­о­зия» пока что ка­са­ется лишь форм «классической» гу­ма­­нитарности, это во­все не гарантирует от ее распространения и на иные сферы социокультурного бытия[310].

Разумеется, все эти перемены произойдут не в один день и не во всем мире одновременно. Они охватят длительный период, в течение которого на новые принципы существования сначала перейдет группа наиболее развитых стран (в первую очередь, США, Канада, наиболее развитые страны Западной Европы, Япония, Южная Корея, Австралия и Израиль), а затем по мере социально-экономического развития к ним будут присоединяться и некоторые другие страны (в первую очередь европейские), хотя общее число их будет сравнительно невелико. Можно с уверенностью сказать, что в эту группу никогда не войдут страны Африки (за исключением ЮАР), му­суль­манские государства и большая часть латиноамериканских стран. Что касается России, Индии, Китая, стран Восточной Европы, СНГ (христианской его части) и Прибалтики, то у них есть шанс достичь должного уровня развития, хотя у каждой из перечисленных стран свой индивидуальный баланс возможностей и препятствий.

Таким образом «социальным Апокалипсисом» станут не перемены, а отставание от них, невозможность войти в элитарную группу, что для многих обществ станет причиной социальной деградации и возможной элиминации.

2.

Наиболее вероятные препятствия для России, как пред­став­ля­ется, связаны даже не с тем, что нам угрожает массовая «утечка моз­гов», т.е. отъезд той элит­ной части специалистов, которые во все большей мере стано­вят­ся «стано­вым хребтом» современной цивилизации, гигантский приток эми­­гра­н­тов из мусульманских и дальневосточных стран и ускорен­ные тем­пы вымира­ния христианской части населения (более под­верженной эмо­ци­ональ­ным стрес­сам и вредным формам их ком­пенсации) и т.п., что приведет в бли­жай­шие деся­ти­летия к заметному изменению состава всей великорус­ской по­пу­ляции.

Глав­ная опасность для России заключена в перспективе сворачивания демократии или перехода ее в режим формальной имитации. Без свободы социальной конкуренции дорасти до необходимого уровня развития будет прак­­­­­тически невозможно. Другой опасностью представляется ин­тел­­лекту­аль­­­ный кризис в сфере национального самосознания и полная неаде­к­ват­ность пони­мания само­го феномена культуры и ее социальной роли в со­хра­не­нии общест­венной ста­бильности.

Весьма показательно уже одно то, что под культурой мы (как-будто все еще живем в XVIII веке) про­должаем по­нимать ка­кие-то шедевры духа и тво­р­­чества, а не принятую во всем мире соци­альную солидарность лю­дей,со­во­купность ис­торического опыта их коллектив­ного бытия,специфичес­кую мо­дальность группового человеческого су­щество­ва­ния,наиболее общую фо­р­му осу­ще­ствления человеческой социаль­ности и т.п. Боюсь, что наши соци­аль­ные и гуманитарные науки (ин­теллектуальная потенция) погибнут от простого исчерпания ка­­тегориального аппарата познания, которым мы оперируем и кото­рый уже давно не от­­вечает социальным реалиям наших дней.

Мы отчаянно «ло­маем копья» в аб­сурдных дискуссиях о русской «духовной культуре». Где мы набрались этой глу­пости? В философском дилетантизме «серебряного века», когда клерикально-шовинистическая идеология возводилась в ранг «на­цио­наль­ной идеи»? Или име­ется в виду судьба пра­во­славия в Рос­сии, кото­рое соб­­ственно и есть наша «духовная культура» в прямом и непосред­ствен­ном смысле сло­­­ва? Только при подобной трактовке кате­го­рия «духовности» получает пра­­во быть элементом профессионального дискурса, но какое отно­ше­ние все это имеет к тому, что нас ждет в нас­тупающем столетии? Так или иначе, на сегодняшний день в нашем распоряжении нет эффективной (сплачивающей массы) и опреациональной (технически осуществимой) идеи национального выживания и развития. Принцип агрессивного национализма уже не сработает (этого нам не позволят наши соседи – США, Европа, Китай, Индия, а без тесного взаимодействия с ними мы просто умрем с голода). Построения нормального капитализма не допу­стит наше собст­вен­ное население (оно слишком избаловано режимом социального патронажа, на что у государства уже нет средств).

Наша страна всегда отличалась нетрадиционно высоким уровнем гума­нитарной эрудированности населения (по крайней мере, его образованной ча­сти), сопровождавшимся крайне низким уро­в­нем социокультурной и эконо­мической эруди­ции. Это уже привело к тому, что на­селение не позволило ру­ководству довести до конца необходимые реформы Е.Гай­да­ра («нас грабят»), что отбросило Россию на уровень стран «тре­тьего ми­ра». Дальше будет хуже. Под лозунгом «нас грабят» консервативные тенденции начнут все больше и больше овладевать общественными настроени­ями и зависящим от них руководством, и мы постепенно вернемся к имперскому мироустройству (может быть, к социализму без коммунистов), как к общественному идеалу, но, уже не располагая теми неограниченными запасами полезных ископаемых (особенно нефти) и той грандиозной армией, которая позволяла держать в повиновении десятки миллионов людей.

Т.е. «мобилизованного общества», характерного для режима социализма, уже не получится. И режим диктатуры чиновников (в духе царствования Николая I), который начинает преобладать в нашем отечестве ныне, тоже положения не спасет. В этих условиях тер­рито­риальный распад России на более мелкие и более жизнеспособные государственные образования пред­став­ля­ет­ся высоко вероятным, хотя вовсе не неизбежным. Здесь много зависит от того, сможет ли общество разорвать «железную хватку» чиновного аппарата и вернуть себе свободу социального саморазвития.

3.

В свете перечисленных перспектив социокуль­тур­ного развития челове­чества гуманитарная общественность ЮНЕСКО и дру­гих ор­га­ни­заций пла­­­­нирует свой комплекс ответных шагов, способных, ес­ли не пре­дот­вра­тить, то, по крайней мере, существенно смягчить воздействие на­ступающего экологи­ческого, экономического и куль­­­­­турного кризиса. Эти контрмеры заключаются в масси­ро­ван­ном развитии и популяризации наук об обществе и его культуре, спо­собных раскрыть ба­зо­вые закономерности социокультурного развития общества и разра­ботать на основе этого знания технологии проектирования, плани­ро­ва­ния и управления подоб­ным развитием. Однако наука в этом процессе явится лишь теоретическим ос­но­ванием; полем «генерального сражения», безусловно, станет сфера образования, где и развернут­ся главные «би­т­вы» между культурой и со­циальной деградацией.

В числе наиболее актуальных вопросов, подлежащих безотла­га­тель­но­му ис­следованию культурологической наукой, можно назвать:

а) изучение процессов и технологий накопления специфического для ра­­з­­ных обществ и эпох (цивилизаций и наций) набора принципов социальной консоли­дации людей,аккумулирующих исторически обретенный социальный опыт их коллективного существования, выражающийся в формах со­ци­о­кул­ь­турной ор­ганизации, регуляции и самоидентификации, принятых в дан­ном обществе;

б) исследование и систематизация основных приемов манифестации та­кой со­лидарности и идентичности в разнообразных «культурных текстах» и иных продуктах социальной деятельности, формах и результатах поведения людей, что, как правило, обретает некоторую наблюдаемую вну­т­реннюю си­с­темность и семантическую однородность, называемой «культурной само­быт­ностью»;

в) особый упор на изучение работы механизмов трансляции историчес­ко­го типа солидарности и идентичности следующим поколениям сред­ст­ва­ми соци­ализации и инкультурации личности методами традиций, обыча­ев, нра­­вов, об­разцов и т.п., а также воспитания, образования, искусства, ре­лигии, идеоло­гии, политики и пр., обеспечивающих социальное воспроизводство дан­­ного общест­ва как устойчивой культурной целостности.

Что касается содержания программ культурного развития ин­ди­вида в обще­с­тве методами воспитания, образования и просвещения, средств мас­со­вой ин­формации и т.п., то ду­мается, что в современных усло­виях прио­ри­тет­ное вни­мание сле­дует уделить изуче­нию и пропаганде та­ких социо­куль­ту­рных тенден­ций, как:

- выработка принципов и норм социальной солидарности и куль­ту­р­ной иден­тичности неконфронтационного типа, разработка самой теории и структуры такого типа солидарности и идентичности;

- разработка технологий мягких социальных взаимодействий и про­па­­ган­да их в качестве преобладающих форм социальных отношений на сов­ре­­менном исто­рическом этапе развития общества;

 - аккумуляция и систематизация социокультурного опыта челове­чес­т­ва в це­лом, фор­мирование общепланетарного культурно-информационного по­ля и развитие способов его национального и транснационального опо­сред­ст­вования, развитие мультикультуральности и выявление ее пределов в об­ла­сти культур­ной толерантности и синкретичности, разработка более или ме­нее универсаль­ных критериев социальной приемлемости разнообразных ку­ль­турных проявле­ний;

- выработка представлений о культуре как об особом типе социальной эру­ди­рованности и адекватности личности, владения ею языками, кодами и ка­налами современной социальной коммуникации, ее уровне социальных при­­­тязаний и специфике оценочных критериев, в которых достигается ком­про­мисс между об­щепринятыми нормами (конвенциональным и инсти­ту­ци­онали­зи­ро­ванным со­циальным опытом данного сообщества) и их инди­ви­ду­альной интерпретацией личностью; пропаганда посредством каналов социа­лизации и инкультурации (воспитания, образования, системы учеб­ни­ков и иной литературы, работы куль­турно-просвещенческих институтов, государ­ственной культурной политики и т.п.) характеристик актуальной культурной компетентности личности, осно­ван­ной на этих принципах;

- ведение пропагандистско-воспитательной и образовательной работы, на­­пра­вленной на формирование нового типа социальной идентичности ли­ч­­ности, в рамках которой традиционные идентифицирующие признаки (со­с­ловно-классо­вые, расовые, этнические, кон­­фессиональные, обрядово-эт­но­гра­­­­­­фические, по­литико-идеологические, цивилизационные, семейные, ген­де­р­ные и т.п.) посте­пенно вытеснялись бы в область приватной (до­маш­ней) жи­зни индивида, и уравновешивались (взаимокомпенсировались) своей мно­же­ствен­но­стью (идея В.Гавела); в то же время основными кри­те­риями соци­альной оценки и иденти­фикации личности постепенно ста­но­в­ились бы: глу­би­на ее специализации в об­щественном разделении социальных функций, уровень врожденных ин­теллектуальных и художественных спосо­б­ностей, а также степень их развитос­ти (характер и уровень образования), объ­ективно оцениваемый уровень работо­способности (пси­хо­энергетики), ини­ци­а­тив­но­сти, обучаемости данной личнос­ти, степень де­фицитности специ­али­с­тов такого направления и класса в обще­челове­чес­ком масштабе, динамика по­­вы­шения профес­сиональ­ной квалифика­ции и должностного роста, склон­ность к социальной мобильности и другие ха­рактеристики, свидетель­ст­ву­ю­щие о степени общечеловеческого спроса на дан­ного специалиста и личность и т.п.;

- разработка определенных высоко пластич­ных критериев социального рейтинга современной «высоко специа­лизирован­ной личности», которые в иде­але и должны становиться основой его социально-личностной самоиден­ти­фикации в современных условиях (ра­зумеет­ся, при этом не должны обходи­ться вниманием врожденные и приобретенные ограниче­ния на развитие этих характеристик и адаптивные меры, связан­ные с этим факто­ро­м);

- развитие технологий социокультурной прогностики как на потреб­но­с­т­ном, так и интеллектуально-чувственном уровнях;

 - развитие процессов управляемой локализации истори­ческих тра­ди­ций (этнических, конфессиональных, микросоциальных) в нишах их «при­ват­ного» функционирования и их толерантного сопряжения с модерни­за­­цион­ными тенденциями общества; развитие процессов освое­ния культурного наследия как фундамента культурной ком­пе­тен­тности личности;

- кристаллизация основных параметров психосоциальной адекват­но­сти и со­циально-функциональной конкурентоспособности индивида в но­вых ус­ло­­виях полиэтничных мегаполисов, с их системами образов соци­альной пре­­стижности и норм культурной компетентности в постин­дуст­ри­аль­ной со­цио­культурной и информационной реальности;

- плюрализация процессов порождения культурных инноваций, расши­ре­ние рамок и критериев социальной приемлемости индивидуальной интер­пре­тации культурных образцов, совершенствование механизмов социального воспроиз­водства общества и личности.

XXI век не обещает нам легкой жизни[311]. И, хотя многие из прозвучавших в этом тексте прогнозов, действительно относятся к пессимистическому сце­нарию (процессы социальной и экономической глобализации ведь могут пойти и по другому пути), и можно ожидать, что некоторые из предсказываемых сложностей «ут­рясутся» и сбалансируются в силу естественной историчес­кой инерции (лич­но я, как историк, фанатично верю в действие исторической инерции и стре­м­ление людей к экономии личных энергозатрат, т.е. в неист­ребимую лен­ность рода человеческого), но на­ука не имеет права надеяться на лучшее в процессе стихийного само­раз­вития событий. Как и высшие военные руково­ди­тели государства, которые по определению не имеют права быть оп­ти­ми­с­тами и обязаны предвидеть худ­ший из возможных сценариев развития со­­бы­тий, уче­ные постав­лены примерно в такие же долговые условия перед чело­вечеством.

Мы обязаны обрисовать основные черты возможного Апокалипсиса (повторяю, что под ним я имею в виду не переход на новый режим существования, к которому так или иначе придется приспосабливаться, а именно непопадание в когорту избранных, что стимулирует неизбежную социальную деградацию российского общества и его распад) и дать ре­ко­мендации по возможным способам его предотвращения или смяг­чения. А случится он или нет, зависит от такого неисчислимого сочетания ра­з­личных обсто­ятельств, под­считать которые не в состоянии никакая наука. Иначе она бы уже давно научилась предсказывать будущее, лишив тем самым человека свободы воли, а саму себя – интеллектуальной свободы, права на гипотезу и описание мира в вероятностных категориях, что сегодня, может быть, и является единственно интересным, что осталось науке…

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

НАУКА, ИЗУЧАЮЩАЯ НЕПРАВДУ

По традиции последнего десятилетия принято уже безоговорочно относить культурологию к гуманитарным наукам. А между тем здесь не все так просто. Во всяком случае, с этим согласны далеко не все. Мно­гие специалисты склонны квалифицировать культурологию как науку со­циальную, апеллируя к тому, что она отпочковалась от этнологии – бе­зус­ловно, социальной науки[312].

При попытке выделить основные признаки гуманитарного знания и его отличий от естественнонаучного, социальнонаучного и пр., совершенно очевидны от­личия и качественные, и количественные. Например, гуманитарное знание почти не связано с измерением и подсчетом. В естественных и социаль­ных науках аргументация строится на статистических данных, в гуманитарных – на вероятностных предположениях. Это качественное отличие. Вместе с тем, ряд параметров, традиционно относящихся к гуманитаристике (скажем, оценочный подход или генетический метод), нередко встречаются и в естественных и социальных науках, но в гуманитарном знании, разумеется, много чаще. Это уже количественное отличие. Но, пожалуй, гла­вное отличие в том, что естественные и социальные науки имеют дело с эмпирической реальностью, а гуманитарные – только с ее описанием или изображением. Иначе говоря – с текстом, повествующем об этой реальности… или не о ней.

Тем не менее, предмет культурологии в своем определении достаточно спорен. Несомненно то, что это культура. Но можно понимать под культурой как паттерны поведения (т.е. предмет социальный), так и взгляды людей, их оценки, суждения (т.е. предмет гуманитарный). Но если даже и поведение считать результатом имеющихся взглядов, т.е. косвенным продуктом гумани­тар­ных текстов (традиций, нравов, обычаев), то и здесь получается противоречивый сим­­­биоз гуманитарного предмета – культуры (если согласиться с гуманитарностью ее истоков, хотя далеко не всегда практических форм), и социально-научных методов его исследования, перешедших преимущественно из антропо­логии. Упрощая, можно сказать, что по предмету культурология фактически совпадает с историей, а по методологии – с антропологией.

Да и в самой культурологии в последние годы наметилось определенное размежевание на гуманитарное направление, тяготеющее к семиотике, восприятию культуры как текста и, соответственно, исследованию символической наполненности культурных артефактов, и социальное – делающее акцент на социально-ре­гулятивных функциях культуры, т.е. на роли культуры в подержании общественного порядка. В самом прямом смысле. Потому что куль­­тура – это порядок в мозгах и в социальном поведении людей. Только достигается он не насильственными мерами, а с помощью традиций, обычаев, нравов.

А вот кто возьмется четко и недвусмысленно определить, что такое гуманитарное знание, в контексте которого рассматривается культурология? В чем его основные признаки? В том, что оно обращено к проблеме человека и его деятельности? Но основные науки о человеке – биология, медицина и психология – не относятся к гуманитарному ряду. А технические науки изуча­ют человеческую деятельность в гораздо большем объеме. В том, что гуманитаристика работает с уникальными объектами? Но и астрономия может похвастаться тем же. Тем, что гуманитарное знание не может обходиться без оценки изучаемого предмета? Но и аксиологический подход не является обязательным для гуманитарных наук. Скажем, какая аксиология допустима в истории или лингвистике? Остается один признак – язык. Гумантаристика имеет дело преимущественно с текстами – как правило, вербальными, а порой и семиотикой поведения, семантикой вещей и с текстами образно-ху­до­жест­венными.

Возьмем, к примеру, историческую науку. Здесь ученые имеют дело с документами, правдивость которых часто доказать почти невозможно так же, как и их подлинность. Еще труднее установить степень субъективности и ангажированности автора, описывающего какие-либо события, являлся ли он не­посредственным сви­детелем того, что описывает, либо пишет с чьих-то слов, а то и по чьему-то приказу. А еще требуется установить, в чьих интересах создавался данный документ и к каким последствиям он привел (т.е. кому эта интерпретация оказалась выгодной). И, наконец, насколько ангажирован современный историк, который пишет работу на основании данных источников?

Существует теория нарратива, согласно которой, вся история – это не более чем многократный, часто тысячекратный пересказ, с каждым разом все больше и больше удаляющийся от исходной правды. Впрочем, а была ли она – правда – уже в первом варианте рассказа? Как утверждает Жак Ле Гофф, любой исторический документ в обязательном порядке идеологически ангажирован и содержит в себе немалую долю элементов, навеянных воображением автора[313]. Как мы видим, доля правды при совокупности таких обстоятельств уменьшается до чисто символических масштабов. Вся история есть ложь, написанная в чьих-то интересах. Это стало понятным уже давно, еще в эпоху Возрождения.

Приведу классический пример: при всех подробностях описания сражения на поле Куликовом археологами не было найдено ни одной кости, ни одного остатка оружия или доспеха[314]. Никто не сомневается в историчности Куликовской битвы, но явно по каким-то соображениям точные координаты этого события были искажены летописцами. Здесь ангажированность летописного повествования совершенно очевидна, поскольку из других документов ясно, что это не было исторической битвой между русскими и татарами, а лишь серьезным конфликтом в междинастийной борьбе в Золотой Орде, не имевшее никакого отношения к освобождению Руси от ордынской неволи. (Кстати, всех историков удивлял тот факт, что полный разгром татар на Куликовом поле ни на грамм не ослабил татарского сюзернитета на Русью). Просто дело в том, что на Куликовом поле были разгромлены не татары, а интернациональ­ный сброд, нанятый Мамаем в Крыму и на Северном Кавказе[315]. А описания в учебниках – это все позд­нейшие легенды во славу Дмитрия Донского и Серафима Саровского (здесь у Церкви были и свои интересы).

А суть событий была такова. Военачальник Мамай попытался свергнуть правящий в Золотой Орде дом Джучидов и стать новым ханом. Русские вассалы (в частности Москва) выступили на стороне законных суверенов (кстати, не все), разные литовские князья тоже выступили на стороне разных сил[316]. В результате в Куликовской битве сошлись русские и литовцы, с московской стороны, а с татарской стороны кавказцы, ногайцы и генуэзские наемники из Крыма. В результате дело было решено литовцами (фактически – воинами из Белоруссии и Украины, в то время входившими в состав Великого княжества Литовского). Засадный полк составляли в основном отряды воеводы Боброка Волынца и литовских князей Андрея и Дмитрия Ольгердовичей, фланговый удар которых и решил исход сражения. И когда через 20 лет эти люди погибли в сражении с ордынцами на р.Ворскле (1399), откровенно спровоцированном Москвой, новый московский князь Василий I навряд ли даже вспомнил имена сподвижников своего отца.

Вот вам откровенный пример политической ангажированности летописей. Москве и русской Церкви нужно было раздуть это сражение до эпохального мифа. А герои нужны толь­ко в отведенное для них время. А потом их можно и уничтожить самым предательским образом. История с ликвидацией прославленных героев Куликовской битвы – самый наглядный пример тому. И для прикрытия этого предательства потребовалось скрыть и сами географические координаты битвы, и факт решающего в ней участия воинов Великого княжества Литовского[317].

Прошу прощения за столь объемный пример, но он хорошо показывает, чего стоят исторические свидетельства и как они искажаются по желанию власти.

А в каком положении находятся филология и искусствознание, когда известно, что всякий художественный текст, живописное или скульптурное изображение отображают не столько наблюдаемую реальность, сколько ее художественный образ, преломленный в творческом сознании автора? При этом будем учитывать, что огромный процент произведений вообще не отображает никакой реальности, а является чистой авторской фантазией? Скажем, какую наблюдаемую реальность отображает музыка?

Предположим, ученый-литературовед изучает «Евгения Онегина» А.С. Пуш­кина. Он исследует стилистику, эстетику, особенности поэтического языка, возможные прообразы главных героев и т.п. но при этом он даже не задумывается над тем, что события, легшие в основу этого поэтического романа, на самом деле не имели места; это все плод фантазии гениального поэта.

«Еще один источник – анализ текстов, продуцируемых политическим сообществом. Это могут быть официальные публикации (программы, уставы и другие документы), но в них мало о “позиции деятеля”. Последняя иногда находит свое выражение в статьях, выступлениях, а еще в большей степени – в мемуарах, однако очевидно, что эта группа текстов должна анализироваться скорее с точки зрения конструирования имиджа политика, легитимации им своих действий, символической самоидентификации с целевой группой, максимизации поддержки, чем в качестве источника фактологически верной информации о реальных событиях и отношениях»[318].

С позволения читателей, я не буду затрагивать проблемы религиоведения, хотя многое описанное в Священных книгах в археологии XX века получило подтверждение. Но… далеко не все.

Таким образом, единственным и несомненным признаком гуманитарного знания и культурологии, как его части, является то, что источником знания здесь, как правило, является текст – писаный или устный, – повествование кого-либо о чем-либо.

Но, поднимая вопрос о тексте, следует помнить, что им можно излагать как правду, так и неправду, фантазировать, мечтать и т.п. Вот здесь и кроется главная тайна гуманитаристики: это единственная область знания, которая изучает преимущественно неправду – мифы, легенды, сказки, авторские фантазии; литературу и искусство, изображающие не подлинник, а лишь его художественный образ, интерпретированный сознанием автора; религию, которая атеистами рассматривается как фантазия. Здесь особую роль играет внушение, как психологический механизм манипуляции сознанием человека[319].

Итак, перед нами удивительный феномен – целое направление науки, изучающее неправду. Мифология, религиоведение, история, искусствоведение, литературоведение и, наконец, культурология – все они изучают не реалии, а фантастические образы сознания или подсознания, заведомо искаженные или ангажированные известия, короче тексты, которые являются чисто субъективной точкой зрения их авторов на то, что было, а тем более – на то, чего не было. Только об археологической сос­тавляющей истории можно сказать, что она подлинна, но и ее мы знаем лишь в чьем-то субъективном истолковании.

Причем особенность рассказа заключается еще и в том, что даже если автор и повествует чистую правду (как он считает, хотя кем доказано то, что он и сам знает правду?), он так или иначе интерпретирует ее с позиций собственного жизненного опыта, навеши­вает оценки и т.п. Т.е. текст становится откровенно субъективной интерпретацией, весьма далекой от какой-либо истины.

И есть только одна гуманитарная наука, которая не стесняется того, что изучает неправду. Это культурология. Более того. Для культурологии факт правдивости того или иного текста вообще не имеет значения. Мифы, легенды, сказки, сплетни, анекдоты в данном случае являются обычными текстами, на основании которых реконструируются черты культуры, картины мира, об­разы жизни людей, а не правда о каких-то событиях. «Эпос о Гильгамеше» или Конституция Российской Федерации – для культурологии равноценны по своей значимости, как культурные тексты, достойные изучения и научной интерпретации вне зависимости от своей исторической подлинности. Все, что сохранилось в памяти поколений и превратилось в текст, передаваемый из уст в уста и влияющий на общественное сознание, то это уже предмет культурологического изучения.

Скажу больше. Культура существует, если не как самодостаточная субстанция, то, по крайней мере, в виде технологий и продуктов человеческой жизнедеятельности, на основе которых уже выстраиваются описательные модели образов жизни и картин мира различных сообществ в различные эпохи. В отличие от большинства культурологов я делю ее не на материальную и духовную, а на социально-детерминированную (исполняющую нормативные и регулятивные функции, т.е. организующую наше поведение) и интеллектуально-детерми­ниро­ван­ную (являющуюся продуктом инновативно-твор­чес­кой деятельности и постоянно обновляющей содержание наших мозгов).

Но на какой основе мы выстраиваем свои представления о культуре того или иного народа в ту или иную эпоху? Да на тех же текстах. К примеру, наши представления о культуре древнего Шумера в существенной мере базируются на знаменитом кодексе законов Хаммурапи. Но кто доказал то, что шумеры жили в полном соответствии с этим кодексом? С таким же успехом ученые будущего могут строить свои представления о культуре сегодняшней России на основе ее Конституции. Хотя на самом деле установление истины в этом вопросе не имеет никакого значения. Тип культуры реконструировать можно, а детали могут разниться как угодно.

Возвращаясь к примеру с Куликовской битвой, нужно отметить, что вос­становление правды об этом событии важно для историков, для культурологов же не имеет никакого значения, была ли на самом деле Куликовская би­тва или это чистая легенда. Главное, что существуют тексты – «Задонщина», «Сказание о Мамаевом побоище» и существенное влияние этих текстов на русское национальное сознание, на русскую культуру. (Показательна точка зрения историка А.А.Зимина, отвергающего версию о подлинности «Слова о полку Иго­­­­реве» и считающего, что основой этой литературной подделки была именно «Задонщина»[320]). А правдивость этих текстов – это уже за пределами компетенции культурологии.

Зачем это нужно? Зачем человечеству нужна научная систематизация заведомых фантазий? Но разве религия, мифы, легенды, сказки, фантазии, искусство, литература, детские игры, ритуальные и обрядовые формы поведения и т.п. – это не часть нашей жизни и это не достойно изучения? Те реальные факты, которые мы узнаем с помощью других наук или по каналам массовой информации, настолько подавляют нашу психику, что она нуждается в компенсации. Раньше функцию утешителя исполняли религия и народный фоль­клор. После секуляризации эпохи Просвещения, функция компенсатора перешла к гуманитарным наукам и искусству. Фантазия есть компенсация истины бытия, которая, как известно, очень неудобна, а порою и страшна.

С позиций культурологии совершенно безразлично, существовал ли на самом деле король Артур или это только легенда. А вот Наполеон Бонапарт, судя по всему (например, наличию хорошо опознаваемого праха), существовал. Но для культуры – он тоже текст. И парадоксально то, что реального Бонапарта можно сопоставить с легендарным Артуром – как два текста, вошедших в культуру Европы и оказавшим грандиозное воздействие на развитие представлений о нравственности, чести, воинской доблести, рыцарственности и т.п. Правда истории и правда культуры – это принципиально разные вещи. Чего-то могло не быть никогда. Но если эта мифологема сохранилась в памяти и существенно влияет на общественное сознание, на нравы и ценностные ориентации людей, то это уже факт культуры. Кстати, должен заметить, что большая часть информации, которую мы знаем о Наполеоне – это такой же набор легенд, что и о короле Артуре. Т.е. существовавший Бонапарт и никогда не существовавший Артур превратились в сопоставимые тексты-легенды.

Просто надо набраться мужества и признать, что неправда – это такая же органичная часть нашего мира, как и правда, и оттого, что неправда не соответствует истине, она не становиться менее ценным явлением культуры. (Я уже не поднимаю вопроса об истинности самой истины). Какой истине соответствуют Венера Милосская или «Растекшееся время» Сальватора Дали? Это лишь факты художественной фантазии определенных эпох, но это не принижает их культурную значимость.

Разумеется, гуманитарные науки стараются придерживаться документально подтвержденной правды, насколько это возможно. Но насколько это возможно и нужно, насколько это соответствует задачам изучения истории культуры? Любой текст – это свидетельство о культуре такого-то народа в такую-то эпоху, а вот событийная подлинность содержащихся в нем сведений нам совершенно безразлична. Жак Ле Гофф в свое время написал замечательную книгу «Средневековый мир воображаемого», где подробно разобрал эту коллизию[321]. А вот Жан Бодрийяр считал, что никакой войны в Персидском заливе (1991 г.) не было, и это лишь компьютерный симулякр. То есть тоже мир воображаемого.

Поэтому будем честными и признаемся, что мы изучаем культурные тексты, которые иногда имеют какое-то отношение к правде истории, чаще же всего являются фантазиями минувших эпох или нашего времени. Но фантазии необходимы. Они своеобразный «бронежилет» нашей психики. Именно из фантазий, мечтаний, иллюзий и аллюзий в основном состоит человеческое знание о мире. Я знаю, что психологи и философы возьмутся опровергать меня и доказывать, что картина мира состоит из истинных знаний о реалиях. Возможно, что у математиков и бухгалтеров это так. Но мы изучаем человеческую культуру. Представьте себе на минуту обществоведа, сознание которого наполнено истинными знаниями о реалиях Освенцима или чеченской войны или деяний Чикатило. Он бы уже умер в сумасшедшем доме. И коли мы живы и еще не сошли с ума, – это только заслуга культуры и той неправды, которой она заполняет наше сознание.

    Закончить этот очерк я бы хотел цитатой из книги замечательного теоретика культуры и писателя-фантаста Станислава Лема: «… с незапамятных времен люди блуждают от одного безумия к другому, выдумывая себе те или иные сказочные предания, тотемы, божества, откровения, и по каким-то глубоко срытым причинам не могут попасть в “самую точку”, где, наконец, получили бы удовлетворение»[322]. Изучением этих «безумий» и их аналитической реконструкцией и занимаются гуманитарные науки. Но разве эти «безумия» не часть нашей жизни?

---

Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 173; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!