Недоверие, медиа и утрата иллюзий
Среди экономистов нет сомнений в важности конкурентного рынка товаров и услуг. Еще более важен для нашего общества конкурентный рынок идей. К сожалению, именно он подвергся большой степени искажения[407]. Граждане не могут принять взвешенных решений, поскольку в качестве избирателей они не имеют доступа к требуемой информации. Но в том случае, если медиа-структуры предвзяты, доступ к информации никогда не будет открыт. И даже если бы медиа находились в гармонии с обществом, каждый человек понимает, что информация, порочащая правительство, не имеет шансов просочиться в медиа.
Джон Кеннет Гэлбрейт (John Kenneth Galbraith) более шестидесяти лет назад, отдавая себе отчет в том, что почти не существовало рынков, приближенных к понятию рынков совершенной конкуренции, писал о важности «уравновешенных сил»[408]. В США никогда не было действительно конкурентных медиа при всем обилии телевизионных каналов и печатных изданий, представляющих различные точки зрения. Мы-то знаем, что это – далеко от идеала. Мы могли бы предпринимать более решительные действия и иметь более антимонопольное законодательство, осознавая, что проблема лежит не в плоскости, скажем, рынка рекламы, а в плоскости рынка идей. Мы могли быть особенно бдительны в вопросах контроля медиа-компаниями телевидения, печатных изданий и радиовещания. При поддержке общественности возможна их диверсификация. В конце концов, общественное благо есть общественное благо, и это тот случай, когда от верных действий нашего правительства зависит успех каждого члена общества. В основном понимании экономики частные рынки самостоятельно, по своей инициативе, тратят слишком мало на выработку общественного блага, тогда как общественные блага в конечном счете дают гораздо больше, чем выгоды индивидуальные. Убеждение в том, что у нас есть хорошо информированная общественность, важно для надлежащего функционирования демократического режима. Это, в свою очередь, требует активныхи разнообразных медиа-структур. Другие страны делали попытки действовать в этом направлении с различным успехом, обеспечивая широкую поддержку общественности для них, начиная с каналов федерального значения и заканчивая местными вещательными точками[409].
|
|
|
Мы также имеем шанс на более сбалансированную структуру медиа. Как и везде, в сфере медиа самые богатые снова занимают лидирующие позиции. У них есть деньги на покупку средств массовой информации и контроль за ними, а некоторые делают и довольно существенные инвестиции, чтобы сохранить свои экономические позиции[410]. Как и политический подтекст финансирования банков, инвестиции в медиа могут давать куда больше прибыли частным лицам, чем обычные инвестиции (если мы будем учитывать влияние политических процессов)[411].
|
|
|
Существует еще один элемент в деле формирования недоверия: в понятие справедливости в отношении наших сфер политики и экономики входит не только доверие; более того, о доверии в информации не может идти и речи[412].
Лишение гражданских прав
Политическая битва – это не только борьба за голоса избирателей. Это еще и борьба за то, чтобы не позволить голосовать тем, кто не согласен с тобой, – возвращение к менталитету двухвековой давности, когда право голоса принадлежало не всем.
Нежелание элит расширять аудиторию с правом голоса, неудобное, впрочем, в свете текущих перспектив, вполне объяснимо. В Великобритании до реформы избирательной системы 1832 года (Reform Act, 1832) только владельцы большого количества собственности или люди, обладающие значительным капиталом, имели право голосовать. Представители элиты не могли себе представить, что может произойти в случае расширения избирательных прав. На Юге Джима Кроу («Законы Джима Кроу» – широко распространенное неофициальное название законов о расовой сегрегации в некоторых штатах США в 1890–1964 гг. – Прим. ред.) в конце XIX века белые политики разработали такую налоговую систему, которая фактически лишала права голоса бывших рабов и их потомков, которые, как правило, не имели достаточно средств, чтобы платить налоги и стать полноправными гражданами[413]. Это налоговое бремя, в совокупности с тестами на грамотность (а порой насилием и террором) ослабили возможности расширения электоральной базы и увеличили долю демократов на выборах[414].
|
|
|
В Эквадоре до 1979 года могли голосовать только грамотные граждане, в то время как правящая элита направляла свои силы на то, чтобы бо́льшая часть людей не имела доступа к образованию. В каждом из приведенных примеров мы видим страх элиты потерять при распространении избирательного права собственные позиции могущества и привилегий, а иногда – и собственные капиталы.
Много усилий в вопросе лишения гражданских прав (и в исторической перспективе, и сегодня) направлено на лишение прав именно беднейшей части населения: в 1930-е годы законы исключали нищих из сферы своего действия, чем лишали безработных мужчин и женщин их пособия по безработице[415]. Исследователь в области политических наук Уолтер Дин Бернхам (Walter Dean Burnham) детально изучил долгую историю того, что сам он называет демобилизаций избирателя в различных социальных группах: в среде городских рабочих, фермеров, популистов и партий левого толка, в среде городской элиты, в бедных и средних классах[416]. Многие из этих признаков можно рассматривать как скрытое лишение гражданских прав.
|
|
|
Разумеется, те, кто хотел лишить бедных права голоса, не говорили об этом как о лишении прав. Экономисты и статисты различают в данном случае два направления греха: неразрешение голосовать тем, кто может это делать, и разрешение голосовать тем, кто не может этого. Республиканцы говорят о первом, как о самой важной проблеме общества, демократы думают иначе. Однако позиция республиканцев лицемерна: барьеры, которые они создают, чтобы «подловить» людей первым способом, носят действительно экономический характер, хотя и прикрыты якобы заботой о том, чтобы избиратель был квалифицированным. Требование установленной формы фото на документе, удостоверяющем личность – как правило, в виде водительского удостоверения или идентификационной карты Управления транспортными средствами, – создает ситуацию дискриминации между теми, кто имеет деньги, время и доступ к информации о получении этих документов, и теми, кто этого доступа не имеет[417]. Требование идентификационных документов избирателя может также включать в себя требование свидетельства о рождении или иных документов, получение которых требует еще больше времени, средств и бюрократии.
В то время как дни подобных (дискриминирующих избирателей) политических процессов в США остались позади, до сих пор наблюдаются ограничения на участие в выборах представителей беднейших слоев. Власти используют для этого все более тонкие методы, пытаясь отстранить от голосования целые группы мигрантов и их окружения, а также уголовных преступников. В некоторых случаях трудно различить простое пренебрежение и действительное лишение избирательного права, однако результаты этих явлений схожи: давление на избирателя/специальные целевые аудитории избирателей. Эти эффекты присутствуют в избирательном процессе, даже если для них нет специальных барьеров на стадиях регистрации или собственно голосования – особенно среди наименее привилегированных слоев населения, где энтузиазма к голосованию не наблюдалось, но наблюдался рост недовольства официальными властями. В результате каждый третий способный голосовать американец – а в абсолютном выражении это 51 миллион человек – не был зарегистрирован[418].
С другой стороны, некоторые показатели помогают значительно облегчить процедуру регистрации для тех, кто может голосовать. Разрешение регистрации для голосования одновременно с прошением о выдаче водительского удостоверения уменьшает транзакционные расходы, что облегчает регистрацию для голосования. А более гибкое расписание на избирательных участках и больше возможностей проголосовать облегчают саму избирательную процедуру.
Описанные выше попытки ограничения населения в их избирательных правах имеют двойной эффект. В той степени, в которой они оказываются успешными, в той же степени безуспешным оказывается услышать голос какого-либо человека. И складывается ощущение, что ведется настоящая борьба за то, чтобы изменить устоявшийся принцип, согласно которому доступ всех граждан к избирательной системе ведет к утрате ими иллюзий и усилению политического отчуждения.
Бесправие
Ранее мы видели, как правила экономической игры, устанавливаемые в ходе политических процессов, спутывают карты в угоду самым богатым. Правила политических игр имеют аналогичную суть. Осознание того, что правила этих игр основаны на несправедливости, так как дают непропорционально огромную власть элитам, обогащают и без того богатую верхушку, ведет к политической отчужденности в смысле утверждения бесправия и разочарования. Бесправие проявляется на разных уровнях вертикалей власти.
Решения 2010 года по делу Объединение граждан против Федеральной избирательной комиссии, в котором Верховный суд оправдал необузданные расходы корпораций на проведение своих кампаний, представляет собой очередной верстовой столб на пути к бесправию, с которым сталкиваются простые американцы[419]. Это решение позволяло корпорациям и профсоюзам практиковать «свободные речи» в поддержку кандидатов и участвовать в выборах наравне со всеми избирателями. Так как корпорации обладают в миллион раз более существенными ресурсами, чем обычные граждане, решение фактически означало создание класса супербогатых политических акторов, которые преследовали единственную цель: получение собственных прибылей.
Сложно оправдать решение Верховного суда в терминах философии. Корпорации – это легальные сущности, созданные для определенных целей и поддерживаемые человеческими законами со специфическими правами и обязанностями. У них есть преимущества, например, в качестве ограниченной ответственности, однако есть случаи, когда ядро корпорации может стать уязвимым. В рамках корпорации действует принцип личной вины за преступные действия. Однако корпорации все же не люди, поэтому они не имеют неотчуждаемые прав. Верховный суд, давая корпорациям карт-бланш на формирование собственных политических сил, кажется, придерживается иного мнения[420].
Решение суда при соблюдении баланса между свободными речами, преследующими специфические интересы, и идеалами демократии, отдает небольшое предпочтение вторым. Сейчас все понимают, что материальная поддержка кандидатов действует на руку развитию коррупционных схем. Коррупция подрывает веру в нашу демократию. Но есть небольшая разница. То, что действительно происходит – выдвижение кандидатов, которые, скажем, поддерживают законопроект о снятии ответственности с нефтяных компаний за распространения нефтяных пятен, – требует денег, а если кандидат (или кто-либо еще) проголосует иначе, то денежные потоки в его карман будут перекрыты. Никакого формального «услуга за услугу» нет, однако исход аналогичен тому, что мы только что описали. И что самое удручающее, так это осознание этих механизмов обычными американцами, вера которых в нашу демократию исчезает даже быстрее, чем в условиях невероятных показателей коррупции.
Действия суда в каком-то смысле были отражением очередного успеха монетизированных интересов в создании системы «доллар за голос»: ее создатели преуспели в выборе тех политических деятелей, которые, в свою очередь, назначили лояльных судей, продвигающих корпоративные права на развернувшейся арене политических событий[421].
Правила политической игры могут заставить людей чувствовать себя бесправными. Искажения и фальсификации фактов способны повлиять на тот факт, что голоса многих избирателей просто не будут учитываться: основные схемы избирательных округов обозначены таким образом, что результаты того или иного голосования зачастую уже предопределены. Обструкционисты предоставляют меньшинству сенаторов непропорционально мощную власть. В прошлом подобные практики велись более осторожно и продуманно: существовало понимание того, что подобные действия должны проводиться только в отношении самых важных аспектов, – интересно, что так происходило, например, в отношении препятствий к распространению гражданских прав, которые изначально должны были как раз способствовать их расширению. Но те времена прошли, и сейчас эти же обструкционисты идут по пути усложнения законодательной системы[422].
Немного позже мы обсудим еще один вариант проявления бесправия – роль Федерального резервного банка в деле формирования макроэкономической политики. Правительство возложило ответственность за жизненно важные вопросы на плечи своих граждан, введя монетарную политику, которая имеет серьезное влияние на уровень безработицы и экономической активности. При этом оно поручило контроль за этими процессами тем людям, которые были выбраны как раз из числа руководителей банков и бизнес-сообщества, то есть тем, кто не имеет ничего общего с прозрачными механизмами функционирования демократии.
Очертания растущего уровня неравенства в Соединенных Штатах могут быть особенно губительны для нашей демократии. Имеет место глобальное понимание важности среднего класса как основы демократического строя. Представители беднейших слоев, как правило, настолько отчуждены от избирательного процесса, что их участие в выборах крайне затруднено. Богатым же не нужны ни правила, ни законодательство: они сами легко могут направить течение экономических и политических процессов в нужное для себя русло. Наиболее близким к пониманию важности избирательной системы для политической системы и необходимостисправедливых законов для экономической сферы оказывается именно средний класс. В середине прошлого века представители среднего класса полагали, что сферы политики и экономики принципиально справедливы, и их вера в «гражданское общество» вознаграждалась высокими показателями роста их благосостояния. Однако сейчас ситуация меняется. Как мы видели в третьей главе, поляризация нашего рынка занятости нацелена на выхолащивание среднего класса как такового, что само по себе заставляет его представителей задуматься о сущности происходящих политических процессов, которые очевидно не способны служить их интересам.
Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 258; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!