Глава 5. Демократия в опасности
Мы уже видели, что текущие показатели неравенства в США и во многих других странах не возникли спонтанно в результате действий абстрактных экономических сил, но были сформированы определенными политическими решениями. Политика становится местом боевых действий за передел государственного экономического пирога, на котором успешнее всего показывает себя 1 процент самых богатых. И эта ситуация вовсе не предполагает демократию. В системе, когда один голос принадлежит одному человеку, каждый индивид играет большую роль. Современные экономические и политические теории говорят о том, что подобная система отражает интересы обычных граждан, но не элиты. Если быть точнее, традиционная теория, основывающаяся на рассмотрении человека с точно сформулированными предпочтениями, который голосует, исходя из собственных интересов, говорит о том, что последствия демократических выборов отражают взгляды среднего голосующего, то есть среднего человека. В случае общественного финансирования, например, предполагается, что одна половина хочет увеличения этого финансирования, а вторая половина – его уменьшения[386]. Однако опросы постоянно подчеркивают глубокое несоответствие между желаниями большинства голосующих и решениями, принимаемыми политическими деятелями.
При последствиях Великой рецессии иллюзии относительно глобальной экономической системы и политических демократических режимов во многих западных странах улетучились. Все это отразилось в движении «Захвати Уолл-стрит» и движениях возмущенных (indignado) по всему миру. Тогда стали очевидны главные провалы рыночной системы. Еще более очевидным стало то, что американская политическая система и не пыталась ничего исправить. Большинство американцев считает, что новые механизмы финансового регулирования (закон Додда – Франка) достаточно далеки от реальности, и они правы. Еще до кризиса было ясно, что существует опасность распространения грабительских практик по выдаче кредитов и займов, и в интересах самих граждан было эти практики предотвратить. Но этого не случилось. Федеральное правительство не предпринимало никаких мер по преследованию банков, игнорирующих законодательство (мы еще вернемся к этому в седьмой главе книги), правительство было еще пассивнее, чем во время кризиса Сберегательно-кредитной службы двадцатью годами ранее. «Нью-Йорк таймс» описывала, как Комиссия по ценным бумагам и биржам (SEC), призванная оградить вкладчиков от актов мошенничества, «постоянно помогала крупнейшим компаниям избежать наказаний, особенно в случае проявлений мошенничества»[387].
|
|
|
Почему средний класс не имеет того реального политического влияния, которое предписывается ему традиционной экономической теорией? И почему наша текущая система действует по принципу «один доллар – один голос» вместо демократического «один человек – один голос»? Ранее мы исследовали то, каким образом политическая система формирует рынки: политика определяет правила экономической игры, а игровое поле заточено на постоянный выигрыш самых богатых. Стоит отметить, что правила политических игр, в свою очередь, также находятся под контролем самых богатых.
|
|
|
Во всей этой истории есть два любопытных момента. Первый – формирование индивидуального восприятия (почему 99 % принимают интересы 1 % богатых) – станет лейтмотивом следующей главы. В этой главе мы постараемся сфокусироваться на экономических и политических аспектах выбора.
Подрыв демократического строя
Парадокс голосования и разочарование избирателя
Одной из загадок современной политической системы является вопрос о том, почему люди вообще голосуют. Примеров выборов, в которых конкретный голос действительно что-то решает, крайне мало. На проведение выборов необходимы расходы – хотя ни один американский штат не предусматривает их. Для подготовки к выборам нужно затратить много времени и усилий. Регистрация кандидатов может стать серьезным бременем, требующим адекватного планирования. Население протяженных западных городов может испытывать транспортные трудности с тем, чтобы добраться до своих избирательных участков, а люди с ограниченными возможностями столкнутся с проблемами, даже если выборы проходят совсем рядом с ними. Иными словами – проблем для избирателей много, а вот преимущества вовсе не очевидны. Действительно, почти никогда мы не можем быть свидетелями ситуации решающего значение какого-либо голоса для общего исхода выборов. Современные политические и экономические теории в этом случае предполагают наличие рационального актора (субъекта политики), действующего в собственных интересах. Основываясь на этом, мы можем сделать вывод: причина голосования того или иного гражданина на выборах остается загадкой.
|
|
|
Ответ, разумеется, состоит в том, что нам так долго внушали под покровом понятия «гражданская добродетель»: мы ответственны за эту систему, мы должны голосовать. Каждый человек проявляет следующего рода беспокойство: «Если я и мои единомышленники не станем голосовать, то тем самым мы отдадим карты в руки других людей, которые будут вести игру, с которой мы, в свою очередь, не согласны».
|
|
|
Подобная общественная добродетель не должна быть принята беспрекословно. Если верить в то, что политическая система чересчур громоздка, что это не есть справедливо, люди почувствуют себя свободными от ответственности исполнения этой добродетели. Когда общественный контракт разорван, когда доверие населения правительству исчезает, происходит общее разочарование, разрыв и множество других, не менее негативных явлений[388]. На сегодняшний день в Соединенных Штатах и во многих других демократических государствах степень недоверия растет[389].
Ирония состоит в том, что для богатых людей, ищущих механизмы манипулирования политической системой, подобные процессы только на руку. Те, кто голосует, видят, что политическая система работает, или, по крайней мере, она работает именно на них. Поэтому, если политическая система постоянно действует в интересах верхушки, именно они составляет реальную (диспропорционально огромную) политическую силу, а система привыкла работать на тех, чьи голоса слышны громче всех.
Более того, если избирателей необходимо убеждать в важности голосования из-за отсутствия у них всякого рода иллюзий, получить голос становится дорого – чем меньше иллюзий, тем дороже голос. Но чем больше затрат требует этот процесс, тем больше денежных средств может быть в него вовлечено. Для богатых траты на формирование политической ситуации не являются вопросом общественной добродетели: по сути, это инвестиции, от которых они требуют (и получают) дивиденды. Вполне естественно, что они формируют политический процесс в своих интересах. Это, в свою очередь, усиливает разочарование, проникающее в остальную часть электората, и делает деньги главной движущей силой.
Ослабление доверия
Я уже говорил о том, что для решения общих проблем обществу необходимо действовать сплоченно. Государство – это формальный институт, посредством которого это возможно. Неизбежно люди сталкиваются с тем, что в своих взглядах на те или иные ситуации они расходятся, и это становится главной причиной невозможности действовать сообща. Нужен компромисс, основанный на доверии и понимании того, что сегодня действует одна группа, завтра на арену выходит другая. Необходима вера в то, что каждый человек будет действовать во имя справедливости, и в то, что в условиях осуществления действия, отличного от провозглашенного ранее, появится возможность смены вектора действий для устранения нежелательных последствий.
Однако легко действовать сообща лишь в том случае, когда интересы всех членов группы совпадают так, как если бы все находились в одной лодке. Но совершенно очевидно, что 1 процент богатых плывет в другой.
Кооперация и доверие очень важны в социальной сфере. Мы часто недооцениваем роль доверия к экономическим процессам, и доверия внутри их. Или недооцениваем важность общественного договора, который связывает нас вместе. Если бы каждое деловое соглашение вынужденно заключалось бы в суде, наша экономика пришла бы в тупик. Законодательная система устанавливает определенные аспекты «хорошего поведения», однако чаще всего оно, это поведение, носит произвольный характер, и наша система вряд ли может функционировать иначе. Если бы мы мусорили так часто, как хочется, по нашим улицам вряд ли можно было бы пройти, и приходилось бы затрачивать огромные ресурсы, чтобы сохранять их чистыми. Если бы индивиды заключали контракты, предполагающие обман так часто, как это возможно, наша жизнь вряд ли была бы приятной, а сделки – честными (да и надежно прибыльными).
На протяжении истории человечества экономическая ситуация была благоприятной тогда, когда люди придерживались данного ими слова чести, а рукопожатие означало договоренность[390]. Без доверия сделки, основанные на том, что непонятные моменты выявятся позже, стали носить вероятностный характер. Без доверия каждый участник соглашения обязан оглядываться по сторонам – с целью предугадать, каким же образом его партнер может обмануть его. Для защиты от подобных последствий люди вынуждены тратить энергию и ресурсы, чтобы застраховать себя, разрабатывать альтернативные варианты развития событий и предпринимать меры для того, чтобы в случае «обмана» последствия его были минимальны.
Некоторые социальные исследователи пытаются расширить понятие «доверия» на всю экономику в целом, ссылаясь на социальный капитал. Экономическая система с большим «социальным капиталом» более производительна, так же, как производительна экономика с большим человеческим капиталом. Социальный капитал – довольно широкое понятие, которое включает в себя те факторы, что влияют на механизмы управления и в государственном, и в частном секторах. Однако идея доверия лежит в основе всех контекстов употребления понятия социального капитала; люди должны быть уверены относительно того, что с ними обращаются надлежащим образом, с уважением и справедливостью. И они отвечают взаимностью.
Социальный капитал – это клей, который удерживает все общество. Если люди уверены в несправедливости принятия экономических и политических решений, клей не поможет, и система развалится. Во время моих путешествий по миру в качестве главного экономиста Мирового банка я видел много примеров того, насколько хорошо работает социальный капитал и насколько сильны общества в своей слаженной работе. Я также видел примеры того, где социальное взаимодействие было разрушено, – такие общества были дисфункциональны.
Бутан (отдаленная гималайская страна к северо-востоку от Индии) проводил серьезную политику защиты своих лесов в системе целого ряда мер по защите и сохранению окружающей среды: каждой семье для собственных целей позволялось вырубать лишь строго определенное количество деревьев. Я спрашивал: как удается исполнять это предписание в столь малонаселенном регионе? Ответ был прост и прям: в нашей терминологии – этому способствовало наличие социального капитала. Когда дело касается окружающей среды, жители Бутана хорошо понимают, что значит «правильно»: обманывать – неправильно, поэтому никто так не делает.
Сообщества, жизнь которых основана на ирригационных процессах – холмы и горная местность Бали или пустыня Атакама на севере Чили, – должны усердно трудиться, чтобы обеспечить себя водой и сохранить стройность ирригации. В этих сообществах также необходимо развивать прочные связи, взращивать сильное чувство социального капитала и действовать против при заключении «общественного договора».
С другой стороны, когда я был в Узбекистане после распада Советской империи, я видел последствия разрушения социального капитала. Множество теплиц было без стекол, что делало их совершенно неэффективными. Мне говорили, что, как только узбекское общество распалось, а экономика порушилась, каждая семья стала высматривать, чем бы поживиться. Воровали стекла из теплиц. Никто толком не представлял себе, что делать с украденным стеклом, однако в условиях ограниченной охраны получалось: не украду я, так все равно украдет кто-то другой.
Если говорить более широко, последствия распада Советского Союза отразились на ситуации в России сильнейшим уменьшением производительности. Это озадачило многих экономистов. После распада там наблюдался тот же уровень человеческого и природного капитала, что и до кризиса. Исчезновение старой системы государственного планирования из центра и замена его рыночной экономикой должны были ознаменовать более эффективное использование ресурсов. Однако аналитики не приняли во внимание то, что после 74 лет господства идеологии коммунистической партии в условиях сильного давления на общественные институты социальный капитал оказался полностью разрушен. Единственное, что удерживало страну, – это система центрального экономического планирования и гнетущая диктатура. Когда эти институты оказались разрушены, социального капитала, который был необходим, чтобы сплотить общество, не оказалось. Россия стала «Диким Востоком», более беззаконным, чем американский Дикий Запад до того, как он был окончательно освоен. Россия «оказалась в ситуации вакуума – и без центра, и без рынка»[391].
Недавние успехи в области исследования социальных норм показывают, что многие (если не большинство) люди откажутся от выгодных для них, но невыгодных для социума действий, если почувствуют, что так поступает большинство. Верно и обратное. У этих результатов есть серьезное следствие: желательное поведение может быстро ухудшится, если люди столкнутся с большим количеством нарушений[392].
В Соединенных Штатах в последние годы мы наблюдаем огромную степень искажения понятия доверия[393]. Впереди планеты всей в этом смысле выступает именно банковский сектор. Целая отрасль, ранее основанная на доверии, потеряла его. Возьмем газету за любое число: мы обязательно найдем в ней статью, посвященную тому, как тот или иной представитель банка (или другого учреждения финансового сектора) был обвинен в совершении актов мошенничества, или уличен в неуплате налогов, или принимал участие в обманных операциях с кредитными картами, передаче инсайдерской информации или в каком-либо ипотечном скандале.
Ллойд Бланкфейн (Lloyd Blankfein), глава банка Goldman Sachs, ясно дал понять: разумные инвесторы не могут или, по крайней мере, не должны полагаться на доверие. Покупатели того или иного банковского продукта должны отдавать себе отчет в том, что они взрослые проинформированные люди. Они должны знать, что Goldman Sachs располагает средствами и стимулами для того, чтобы создать обреченный на провал продукт, он располагает средствами и стимулами для создания асимметричной информации (мы знаем о продукте больше, чем его потенциальный покупатель) и получения преимуществ от этой асимметрии. Пострадавшие от вкладов представляли собой, по большей части, состоятельных инвесторов (хотя в обороте находился и пенсионный фонд обычных граждан). Однако обманные операции с кредитными картами и грабительские кредиты и ипотека заставили американцев сомневаться в честности банков. Нужно читать бумаги до подписи – но даже этого во многих случаях бывает недостаточно.
Краткосрочные финансовые рынки с акцентом на быстрых прибылях также заняли центральное место в подрыве доверия. В условиях старой экономики большинство компаний сохраняли за своими лучшими работниками их должности в лучшие и худшие времена экономических циклов, а работники, в свою очередь, платили им своей лояльностью и вложениями своего человеческого капитала в деятельность компании с целью повышения общей производительности. Это явление получило название «избыточной занятости» и оно имело смысл[394]. Однако, когда рынки стали работать на краткосрочную перспективу, подобные вложения перестали быть прибыльными. Избыточная прибыльность – от инвестиций в человеческий капитал, от меньших оборотных расходов и лояльности работников – не увеличивалась, особенно если принять во внимание непрекращающийся экономический спад. Увольнение работников на рынке занятости Соединенных Штатов стало происходить сравнительно легко, и это закрывало путь к иным вакансиям. Это помогает объяснить один из любопытных аспектов рецессии 2008 года (и других спадов, имевших место в последние годы), о чем я говорил во второй главе этой книги. В условиях экономического спада в прежней модели экономики производительность падала, потому что бо́льшая часть работников сохраняла свои рабочие места. Сейчас, вместо того чтобы падать (как и положено в условиях спада экономического цикла), наша производительность, наоборот, растет: все те отличные работники, по поводу которых раньше были споры, сейчас уволены. Задача воскрешения командного духа, лояльности и человеческих ресурсов отдается на откуп управленцам будущего[395].
Если брать более широко, мы можем говорить о том, что не только работники счастливы делать работу, на которой к ним относятся уважительно (включая периоды экономических спадов), – повышается и общая производительность[396]. Важность хорошего самочувствия на рабочем месте невозможно игнорировать и недооценивать: большинство людей проводит на рабочем месте значительную часть своей жизни, и то, что происходит на работе, существенно влияет на остальное времяпрепровождение[397].
Слом социальных обязательств и подрыв доверия, которые нередки в сфере политики, финансовом секторе, на рабочем месте каждого человека, неизбежно имеют более долгосрочные последствия для общества. Доверие и взаимная доброжелательность необходимы не только для функционирования рынка, но и для активности в любой сфере общественного взаимодействия. Мы уже давали объяснение тому, что ориентация на успех государства в долгосрочном периоде требует социальной сплоченности – вида социального договора, который собирает членов общества воедино. Повсеместный опыт дает примеры хрупкости подобных соглашений: когда общественный договор распадается, сплоченность общества разрушается крайне стремительно.
Правительство и общество принимают решения, выраженные в политической, законодательной формах или в виде выбора бюджетных трат, – эти решения могут как укрепить, так и ослабить общественный договор. Позволяя неравенству распространяться бесконтрольно, Соединенные Штаты выбирают путь, ведущий к разрушению социального капитала и даже к конфликтам внутри общества.
Как мы уже упоминали, арена, на которой разыгрываются процессы социальной кооперации, – это политическая сфера, и в этом смысле коллективное принятие решений имеет здесь существенное значение. Разумеется, существуют иные механизмы организации жизненного пространства: например, исполнительные органы штатов устанавливают свои правила и формы наказаний за неподчинение им. Это система соответствия на основе «стимулов» – угроз. Подобные общества, как правило, не могут существовать в благоприятной обстановке. Нельзя насадить свою систему наказаний и поощрений повсеместно; ведь если люди почувствуют несправедливость по отношению к себе, они попытаются восстать. Достичь компромисса трудно и дорого, и даже при позитивном исходе не будет никаких гарантий его нерушимости. Производительность будет низка, а жизнь не мила.
Демократическая альтернатива предполагает наличие доверия и социального взаимодействия, понимание всеми людьми ответственности от обладания правами. Мы говорим правду, потому что это правильно или морально – мы знаем, как дорого может обойтись нам подрыв общей системы доверия. Мы видели, как это может отразиться на экономике. Но то, что происходит в политической сфере, имеет гораздо более негативные следствия: разрыв общественных контрактов может привести к возмутительным эффектам, с которыми столкнется наша демократия.
Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 236; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!