ПАРАДИАЛОГ КАК ИГРА И НАСЛАЖДЕНИЕ
Что за посмешище, - теряя, наконец, терпение, крикнула
Алиса. – Знаете что, вам впору ездить на деревянной
лошадке с колесиками.
- А у нее ход ровный? – с большим интересом спросил
Конник, хватаясь за лошадиную гриву, чтобы снова не
упасть.
Л. Кэрролл. Зазеркалье.
Речь участников политического парадиалога кажется по-детски эгоцентричной, когда каждый из них говорит как бы для себя, даже не обнаруживая потребности быть понятым и услышанным своим собеседником. Но прямые аналогии с детской речью здесь быстро начинают хромать. Нельзя сказать, что участники парадиалога говорят сами с собой, просто думают вслух и ни к кому не обращаются. Есть ведь еще один важный участник любого политического парадиалога – его зритель, политическая «публика». В случае нашей теледуэли это - аудитория в телестудии и многомиллионные зрители перед экранами телевизоров. Они образуют «со-адресат» коммуникативных посланий Ж. и П. И хотя публика прямо не участвует в их теледуэли, она всегда принимается в расчет дуэлянтами. Сидящие в телестудии – это не просто зрители, а бригада по производству аплодисментов, а за них еще надо побороться; а многомиллионная теле-аудитория есть актуальный и потенциальный «электорат». В этом смысле парадиалог Ж.-П. противоположен по своей прагматике автокоммуникативности детской речи. И вместе с тем парадиалог производит впечатление автокоммуникативного общения. Это объясняется тем, что собеседники часто адресуют сказанное скорее публике, чем партнеру, с которым они непосредственно общаются. Уже сам этот «рамочный» факт задает массу смысловых несуразностей в любом парадиалоге. Но независимо от этого, в случае нашей теледуэли трудно освободиться от ощущения, будто видишь на экране не общественных деятелей, а дурачащихся мальчишек. П.Вирилио в книге «Стратегия обмана» обращает внимание на чисто эстетическую версию этого феномена: «Несколько лет назад труппа итальянских мимов показала парижским зрителям забавный спектакль, где дюжина взрослых людей, одетых в подгузники и слюнявчики, суетились на сцене, спотыкались, падали, кричали, дрались, водили хороводы и ласкали друг друга <…>. Бурлескные персонажи не походили ни на детей, ни на взрослых, это были фальшивые дети или фальшивые взрослые - или, может быть, карикатуры на детей»[31].
|
|
|
Хотя речь П. и Ж. трудно назвать детским лепетом, все же их теле-дискурс напоминает местами вербализацию детских сновидений или какую-то «промысленную вслух» мечту ребенка. Но самое интересное – это по-детски игровой характер коммуникативного поведения наших героев.
|
|
|
Если сравнить государственную власть с автомобилем, то большинство населения страны можно сравнить с детьми преддошкольного и дошкольного возраста, которые удовлетворяются созерцанием этого красивого объекта, а также возможностью иногда покататься на нем в качестве пассажира. Политики же делятся на две резко отграниченные друг от друга категории: те, кто правит государственной машиной, и кто находится в оппозиции. В демократических режимах различие властвующей партии и оппозиции проходит не по принципу власть-безвластие, а по принципу правительственная – неправительственная власть. Здесь настоящая оппозиция всегда имеет солидный кусок неофициальной власти и закулисного влияния. В нашем примере это выглядит так: властвующая партия – водитель, а механик автомобиля (или запасной шофер) – оппозиционная партия. В тоталитарных режимах оппозиции нет вообще; зато есть вождь – водитель автомобиля, и масса – его вечно благодарные пассажиры. В авторитарных же режимах оппозиция формально разрешена, но реально не допускается к управлению государственной машиной. И это сближает поведение такой оппозиции с игрой ребенка в дошкольном возрасте.
|
|
|
В дошкольном периоде дети уже знают о мире взрослых, о предметах их деятельности, и хотят ими оперировать. Поэтому, когда взрослые начинают что-то делать для ребенка своими взрослыми предметами, он кричит им: «Я сам!», но взрослые отвечают: «Нельзя, ты еще маленький!». Это несоответствие между «Я сам» и «Нельзя!», потребностью ребенка действовать по-взрослому и невозможностью этого действия, разрешается у детей дошкольного периода в ролевой игре[32]. Нечто аналогичное происходит с оппозицией в авторитарных режимах. Свое противоречие между желанием порулить государственной машиной и невозможностью сделать это она разрешает в формы поведения, структурно напоминающие «игру во власть». Это хорошо было видно на выборах президента Путина в 2004 году, когда Ж. выставил кандидатом в президенты не себя, а потешного персонажа своей партии. Другой пример такого рода – неоднократное формирование «теневых» (альтернативных) кабинетов министров в руководстве КПРФ. Прохановскую газету «Завтра» тоже нельзя назвать серьезным оппозиционным изданием, потому что она жанрово обрамлена как нечто несерьезное, квази-художественное: скетч, анекдот, сплетня, желтая пресса, лубок. Все, что в ней говорится, нельзя воспринимать буквально, - так же, как и реплики героев прохановских романов. В эволюции политических передач российского ЦТ тоже нетрудно заметить аналогичную тенденцию: замена серьезных жанров (рассчитанных на анализ и компетенцию) игровыми, развлекательными передачами. Речь идет об изменении жанровых рамок и политических передач, смещении акцента в политических ток-шоу от talk к show, к игровым рамкам «дуэли», «ринга», гейм-шоу и т.п.
|
|
|
По А.Н.Леонтьеву, мотив детской игровой деятельности лежит не в ее результате, а в содержании самого игрового действия. В этом смысле данная игра является непродуктивной деятельностью, а значит, свободной от обязательств и ответственности взрослого поведения[33]. Таковой именно становится и игровая деятельность оппозиции авторитарного типа. Здесь надо провести четкое различие между «игрой на результат», к которой относятся спортивные, биржевые, военные и пр. игры взрослых людей, а также все политические (публичные и закулисные игры) «взрослых» политических сил, соперничающих в борьбе за власть в условиях реальной (даже криминальной) политической конкуренции. Вместе с тем, содержание и порядок детского игрового действия соответствует реальному (взрослому) действию. Дети симулируют (а не просто имитируют) в игре «взрослое» действие. Некоторые из его предметов (условий) замещают сподручными вещами, придавая их реальному значению игровой смысл (в нашем примере: вместо реального автомобиля может быть взят стул и назван автомобилем). При этом структура самого реального действия в игре сохраняется и воспроизводится. Обязательно должен быть предмет под названием «руль» и кто-то под названием «водитель», кто этим рулем управляет «автомобилем» и т.д. В этом состоит смысл игры, ее наслаждение для ребенка и … для оппозиционного политика авторитарного типа. Неважно, что кандидат в президенты никогда не сможет выиграть выборы и стать президентом; что теневой кабинет никогда не выйдет на свет реальной политики; что оппозиционную газету покупают ради смеха, а не объективной информации. Ведь главный мотив такой деятельности – она сама, а не ее результат.
Если оценивать рамочные условия диалога Ж.-П. (его жанр как телепередачи), то все происходящее напоминает детскую игру с фиксированными правилами. Участникам телешоу ставится задача: выиграть голосование телезрителей и таким образом победить в теледуэли. Однако наличие игровой задачи нисколько не меняет непродуктивный характер самой деятельности, фиксацию ее мотива на самом процессе игры, а не на результате (что, помимо прочего, связано и с невозможностью объективного теле-голосования). Дуэлянты тоже не обнаруживают никакой реальной заинтересованности в этих конечных результатах своего вербального сражения. Но - и здесь уже хромает наша аналогия - ими движет взрослое стремление дать бесплатную телерекламу собственной персоне и убеждениям, если они есть. Впрочем, их удовольствие от игры тоже нельзя исключать.
В ролевых дошкольных играх детей всегда присутствует игровая роль и сюжет. В нашем случае это тоже имеет место. Сюжет – столкновение коммунизма и антикоммунизма в решающей идеологической схватке. Кто-то должен по сценарию «умереть» (дуэль - дело «нешуточное»!), а победитель «получит все». Роли распределены тоже четко: «последний солдат советской империи» (П.) и «первый демократ постсоветской России» (Ж). Причем эти роли открыты, и помимо общего (и совершенно внешнего для самой игровой ситуации) правила «дуэли», других правил не выставляется. Это дает полный простор для игровой фантазии и импровизации «дуэлянтов». Есть у них и любимые «игрушки», выбранные сообразно игровым ролям. П. как «последний солдат империи» любит солдатики и пушки. Как трехгодовалый крепыш елозит игрушечным танком по полу, имитируя езду, так и П. указывает на соловьевский игрушечный «барьер» для дуэлянтов (какая тут дуэль, когда ползунки пора менять!) и говорит «Вот мой танк!». В эпоху якобинского террора французские дети играли маленькими гильотинками. П. играет в нацистский концлагерь, весело описывая в нем воображаемую участь оппонента. Ж., напротив, играет в первого посткоммунистического демократа. Отбрасывает в сторону свою старую игрушку под названием «русский солдат, омывающий сапоги в Индийском океане», и бормочет невнятицу[34]: демократия, гуманизм, пацифизм и даже право народов на самоопределение. Последнее, впрочем, дается Ж. нелегко: рука-язык постоянно тянется к другой игрушке – «русскому империализму». При этом оба героя играют и в политическую полемику, в принципиальный идеологический спор; игрушками здесь выступают принципы, идеологии, великие политики, известные люди и даже фундаментальные вещи: политическая мораль, национальное прошлое, историческая память и т.д.
Парадиалог Ж.-П. - не просто детская игра, а симуляция детской игры вне детства. Поэтому для систематических аналогий здесь особенно интересны те игровые формы, которые характеризуют переход от одного периода детства к другому, а также от детства к взрослому состоянию[35]. Но ребенок переживает рубежные формы игры на пути к взрослому состоянию. Участники парадиалога идут в обратном направлении, от взрослых политических игр к детским ролевым играм и играм с правилами.
Для нас из этих рубежных игр наиболее интересны драматизация и греза. В игре-драматизации мотив играющих сосредоточен на эстетических качествах воспроизведения типических черт реального поведения. В примере с автомобилем это выглядело бы как стремление не просто «поиграть в шофера», но разыгрывать сцену вождения автомобиля, с подчеркиванием всех типических моментов этого процесса. Аналогичным образом, диалог Ж.-П. – это не просто инфантильно-игровое воспроизведение общих черт (схемы) реального, серьезного разговора о политике, но творческое, квази-художественное действо, почти спектакль. Ж. придает этот комично-драматический элемент такой репликой: «Это Ваш суд. Ваш, Проханов, Московский трибунал!». Не менее драматичны (комичны) вербальные жесты П.: «При нашем первом свидании я вылил на него вишневый сок, а он скопировал меня и полил Немцова почему-то».
Аналогии с игрой-фантазированием подходят в нашем случае в силу чисто вербального характера самой деятельности «дуэлянтов». В примере с автомобилем это будет соответствовать ситуации, когда дети забрались в него, но не стали играть «в шофера», а предались фантазированию о том, как они совершают на автомобиле экзотическое путешествие. Сравним аналогичный дискурс «взрослых детей»:
Ж.: Я буду хоронить вас, я оплачу все поминки.
П.: Но из могилы высунется костлявая рука и схватит Вас за кадык, и утянет туда!
Ж.: А я бульдозером, бульдозером!
П.: А вы уже там. А советские солдаты придут и воткнут штык в Вашу могилу!
Ж.: Вот почему … вот почему вся Европа осуждает, что ВЫ даже оттуда, из могилы, будете хватать нас за ноги… (хохот в студии).
Таким образом, в поведении соловьевских «дуэлянтов» можно усмотреть целый ряд игровых типов, аналогичных формам детской игры. Но коммуникативный статус и функция игры в парадиалоге совершенно иные, чем статус игры у детей. Для последних игра выступает формой творческого освоения мира и развития индивидуальности. В известном смысле детская игра просвещает, а вот симуляция этой игры в парадиалоге развращает, систематически пародируя и абсурдируя реальные смыслы и ценности «взрослого мира». Как это ни покажется парадоксальным, но именно инфантильно-игровые моменты поведения дуэлянтов гораздо лучше, чем содержание их речей, свидетельствуют об авторитарном характере их политических личностей.
Во всяком случае, надо отдать должное интуиции телеведущего Соловьева: он не только правильно отметил детский статус игры своих дуэлянтов, но даже точно определил ее дошкольный уровень: «Разбирайте игрушки, возвращайтесь в песочницы, потому что у вас пока дискуссия на уровне, которая заканчивается в шестилетнем возрасте».
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 133; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!