Поздняя любовь Ивана Ивановича 7 страница
Шло очередное заседание бюро райкома КПСС. Наш герой только что отчитался и, как обычно, поглаживал бутылочку, приводя свою нервную систему в относительный порядок. Отчитался-то, вроде бы, и не плохо, но, как выше сказано, все равно, что-нибудь да найдется. Не зря инструктор райкома накануне на предприятии крутился, с людьми беседовал, добывал негатив. И ведь «наковырял», подлец, прилично. Вопросы взволновали директора, отвечать на них было весьма и весьма неприятно. До поры, до времени поглаживание рукой «шкалика» успокаивали его. Но дальше - больше, каверзность вопросов шла по нарастающей. Рука уже не просто поглаживала горлышко, а начала непроизвольно приподнимать и опускать заветную «спасительницу» в пределах кармана, естественно. Члены бюро обстановку накаляют, подкидывая очередную «подлянку», в соответствии с этим и амплитуда колебаний руки с бутылочкой вверх-вниз возрастает. К великому сожалению, не почувствовал Иван Лукич, как «полумерок» вышел из кармана на простор и терся уже по подкладке пиджака. Вспотевший от разноса лоб потребовал воздействия на него правой руки с носовым платком, который всегда находился у Ивана Лукича в правом наружном кармане. Когда же горлышко было отпущено, находящаяся вне кармана «малушка» предательски заскользила вниз. Мгновенно побледневший от случившегося «пытаемый», судорожно схватился за нее снаружи пиджака и прижал «беглянку» уже в районе причинного места, согнувшись при этом, чтобы зафиксировать бутылочку надежно. Затем обеими руками через пиджак стал поднимать ее «ближе к сердцу», чтобы проще было ее удерживать в полусогнутом состоянии, когда будет выходить из кабинета.
|
|
|
- Что с Вами, Иван Лукич- встрепенулся озадаченный секретарь, - Вам плохо?
«Пострадавший», естественно, молчал, мучимый вопросом: «А если бы она вывалилась на пол? Это был бы полный «капец», конец карьеры».
- Да у него же сердце схватило, - заволновался сосед — директор хлебозавода.
- Вам помочь? - проявил жалость секретарь, только что «дравшиий» его как собаку.
- Не-е-ет, не на-а-а-до, - Иван Лукич быстро-быстро закачал головой из стороны в сторону.
- Вечно вы доводите до инфаркта, - в гробовой тишине робко, полушепотом, пролепетал кто-то из задних рядов.
Держась за сердце, точнее придерживая зафиксированную на груди «четвертинку», незадачливый руководитель при помощи соседей, вышел в приемную и опустился в кресло. Когда же провожатые вернулись в кабинет, а секретарша убежала в орготдел за валидолом, Иван Лукич резво направился по заранее отработанному маршруту - в туалет.
Заседание в отсутствие ответчика практически тут же закончилось и «прединфарктника» на улице нагнал его друг - руководитель промкомбината, которому идти было по пути.
|
|
|
Порозовевший от выпитого Иван Лукич совсем не был похож на белого, как бумага больного, пять минут тому назад судорожно хватавшегося за сердце, что и насторожило Петра Петровича, заметившего эту метаморфозу и уловившего запашок спиртного.
Пришлось Ивану Лукичу, под большим секретом рассказать ему всю правду. Хохотал Петр Петрович от души минут десять…
Несколько позднее, этак годиков через семь-восемь, когда «пострадавший» вышел на пенсию, а секретари райкома поменялись, и, естественно, ему ничто уже не угрожало, эта история стала достоянием всего нашего небольшого городка.
Будь мне сыном
Уж так устроен человек, что многое, касающееся лично его, он вынужден держать в себе, стесняясь, или боясь в случае раскрытия тайны, оказаться перед окружающими его людьми в невыгодном свете. Однако, носить в одиночку такой груз годами, а то и десятилетиями, чрезвычайно тяжело, порою не по плечу, казалось бы, самым хладнокровным, самым выдержанным, самым крепким. Не случайно, на определенном жизненном этапе, у любого из нас возникает потребность высказаться, излить перед кем-то душу. Но, далеко не перед каждым мы будем исповедоваться, а постараемся сделать это при случайной встрече с человеком, с которым судьба ненароком столкнула и с которым в дальнейшем мы вряд ли еще увидимся. Или же доверяемся тем, в ком весьма и весьма уверены.
|
|
|
Мне в этом плане повезло: многие со мной делились самым сокровенным. Очевидно, к этому я их чем-то располагал (скорее всего умением выслушать и моею покладистостью). В моем литературном багаже немало трудных судеб, множество непростых жизненных ситуаций, различных историй.
Вполне возможно, что накопление подобного груза до определенного предела и дало толчок моей творческой деятельности.
Сегодня я выношу на суд читателей еще одну судьбу.
Все это было, было, было…
***
Семидесятый год, третий курс института. В сельхозуборочных делах мы уже не новички, группа надежная, дружная, спаянная. Вероятно, поэтому нас и забросили «на картошку» в самую отдаленную деревеньку, что находилась в шестнадцати километрах от центральной усадьбы совхоза, бывшего районного центра и пристани. В конторе нас сразу же предупредили, что электричество туда еще не проведено, а радио, как и везде в глухомани, то шепелявит чуть слышно, то совсем молчит. Клуба нет, магазина - тоже. Население - чуть более сорока человек, из них трудоспособных - всего одиннадцать. В общем, нам предстоял целый месяц практически добровольного заточения, оторванности от всего мира.
|
|
|
Встретивший нас на окраине Вераксина бригадир - пожилой, изможденный жизнью мужчина - препроводил шумную компанию к старинному, вероятно, еще прошлого века постройки, пятистенку и, оценив на глазок соотношение парней и девушек, в сенцах скомандовал: «Хлопцы - в левую половину, девчата - в правую!».
Большая русская печь посередине, у стены - наспех сколоченные нары, в углу колченогий, грубой ручной работы стол, скамья вдоль него, россыпь разнокалиберных обшарпанных табуреток - такая убогость предстала перед нашим взором.
- Да-а-а, уж…- пропел наш староста - негусто.
- У нас как в армии, - пояснил бригадир, - ничего лишнего. Довольствуйтесь тем, что вам выделено. Обихаживать себя тоже будете сами. Прошу не стонать, не ныть. Не вы первые, и, полагаю, не вы последние в нашей Богом забытой деревушке. Кормить обещаю справно, но и работу буду спрашивать строго. Если лениться не будете, рассчитаюсь с вами по-божески. Зовут меня Игнат Кузьмич, фамилия - Баращук. Прошу любить и жаловать.
Послышался шум подъезжающей повозки.
- Есть кто деревенские? - спросил бригадир.
- Нет.
- Тогда прошу всех во двор.
Выйдя на крылечко, Игнат Кузьмич обратился к вознице, пожилому, невзрачного вида мужичонке: «А ну-ка, Егорыч, покажи студентам, как нужно распрягать и запрягать лошадь, они у нас все городскими оказались. А вас, ребята прошу смотреть в оба и запоминать. Это ваша транспортная единица на весь месяц, без нее вам здесь не обойтись».
Не без удовольствия, как бы красуясь перед нами, Егорыч выполнил обе операции.
- Ну, а теперь, хлопцы, ваша очередь, - взгляд бригадира остановился на мне.
- Как зовут?
- Станислав.
- Что ж, Стас, давай пробуй: распряги и запряги, а я посмотрю, на что ты способен.
С помощью Егорыча, я в общем-то справился с заданием, за что и получил тут же должность ездового.
- Береги Саврасого, сынок, с тебя учиню спрос, если не дай Бог что-нибудь с ним случится, - пригрозил бригадир. - А теперь бери пару хлопцев, и отправляйтесь во-о-он в то полюшко за соломой, матрасы вам уже подготовлены.
Вечером после ужина Игнат Кузьмич навестил нас снова. Одобрительно хмыкнул, убедившись, что мы устроились в общем-то неплохо, обратился к старосте группы:
- Завтра с утра с центральной усадьбы подойдут трактор с картофелекопалкой и грузовик, так что, долго не разлеживайтесь, нежиться некогда. Все до одного на уборку. Ведра и мешки выдаст Егорыч. Троих самых дюжих парней выдели на погрузку мешков в машину, с последующей перевозкой картофеля на пристань и перегрузкой на баржу. А ездовому — задание особое. К семи утра будь готов, Стас, предстоит нам с тобой поездка в соседнюю деревню за продуктами. Смотри, не проспи.
***
- Что-то ты плохо выглядишь, никак приезд и новоселье обмывали после моего ухода? - спросил бригадир, взбираясь на телегу. - Поехали.
- Да уж какая пьянка, такие удобства Вы нам предоставили, хоть реви. Всю ночь с бока на бок катались, пока солому не умяли, до сих пор все тело чешется.
- А мне показалось, что ты - человек, к деревенским условиям привычный, - лукаво улыбаясь, Кузьмич в упор посмотрел на меня. - Вчера по одному твоему взгляду на лошадь я это понял. Иль ошибся? Тогда поправь старика.
- Да нет, что правда, то правда, Игнат Кузьмич, до десяти лет я жил с родителями в деревне, затем уж отца перевели в город, в райком. Так что, кое в чем в сельском хозяйстве я разбираюсь. Во всяком случае, с лошадьми в свое время обращаться меня научили, любил когда-то на них покататься, в ночном бывал, на конных граблях довелось поработать.
- Рад, что не ошибся, - удовлетворенно заключил бригадир. - А остальные как?
- Остальные - чистые горожане. До института деревни не видели, разве что в кино. Вся практика - две студенческих «картошки» на первом и втором курсах. Видели наяву, как овощи растут, вот и все их познания в растениеводстве. Но ребята хорошие, не сомневайтесь в них, Игнат Кузьмич, не подведут. Тяжелым, правда, будет месяц при вашей «цивилизации». Непривычны они к такому образу жизни. Глухомань, одним словом. Да и для меня-то приезд в вашу деревню — как откат на полвека назад. У нас в деревне еще десятилетие тому назад уже все было: и комплексы построены, и механизация была на должном уровне. Наши колхозники уже тогда справно жили. А у вас даже электричества нет…
- А у меня вся жизнь в глухомани, как ты говоришь, прошла. В детстве, как помню, долго без порток, да без обувки бегал. А кого стесняться-то, к нам чужие не наведывались, далековато от нашей деревни до шляха было. Я ведь в лесной белорусской деревушке от рождения до самой отечественной войны прожил. Еще в первую мировую германцы к нам даже не заглянули, о революции мы узнали в конце 1918 года, да и коллективизация-то к нам, наверное, к последним пришла. Так и крутились-варились в собственном соку, внутри себя, несмотря на мировые потрясения. За все время, как себя помню, лишь одна семья приехала к нам на жительство. В конце 1939 прибыли польские беженцы Влодзевские: Юзев и Ганна - муж с женой. Да и те в 1945-м, перед самым моим арестом, вернулись в уже братскую народную Польшу. Два года перед войной я в председателях ходил. К нам даже уполномоченные редко наведывались.
- А я, Игнат Кузьмич, как раз хотел Вас об этом спросить. Думаю, не северная у Вас фамилия. Выходит чужой Вы здесь?
- Чужой, - говоришь? Да нет, Станислав, не чужой, хоть и оказался здесь случайно. Был бы чужой - не прижился бы. Окажись не ко двору - бригадиром бы не поставили. Будем считать, что я не местный.
- И давно Вы здесь живете?
- Считай сам, отвоевав всю войну в 1945-м вернулся домой с Победой, почти сразу же, осенью, мне 10 лет лагерей припаяли. Отсидел от звонка до звонка. В Белоруссию решил не возвращаться, случайно встретился с Евдокией, она меня сюда и привезла. Так что уж полтора десятка лет здесь обитаю.
- За что Вас осудили? Вроде бы на бандита или убийцу Вы не похожи, на предателя - тоже…
Минут двадцать ехали молча. Я на ответе не настаивал, считая это неприличным. Бригадир же, похоже, задумался надолго. Да и стоило ли ему перед каким-то пацаном отчитываться, бередить душу. И все же Игнат Кузьмич решился на продолжение разговора.
- Я и сам считаю, что ни за что, просто донос на меня был за одно чрезвычайное происшествие, которое в самый канун Отечественной случилось в нашей деревушке. Догадываюсь, и чьих рук это дело, да вот не судьба, не дано мне было разобраться в этой истории до конца. Быстренько меня скрутили, осудили и на лесоповал в Коми-республику отправили.
- Значит, и вас коснулись репрессии?
- Выходит, что так. Сочли немецким пособником, по статье выходила «вышка» Учли боевые заслуги, ордена, медали. В общем-то со мной особо и не разбирались, как, впрочем, и с другими. Много нас таких было. Какую войну вынесли на своих плечах люди, а там ломались, не выдерживали. Многие уходили из жизни, потеряв веру в справедливость. Герои-орденоносцы, боевые командиры, не раз видевшие смерть в лицо, все в одночасье сникали под этим чудовищным прессом, в первую очередь - психологически. Шутка ли: вчера ты - герой, чуть ли не на руках тебя вся страна носит, а сегодня, извини, дерьмо. Такое уж у нас государство было. А мне, похоже, крестьянский корень помог выдюжить и в войну, и в ту страшную лагерную годину.
- А Вы не боитесь за такие высказывания? По-вашему выходит, что многие попали в лагеря ни за что?
- Так оно и было. Повзрослеешь, с людьми побольше пообщаешься, особенно с нашим братом-ветеранами, сам поймешь, что к чему. А вообще-то, чего мне бояться, сынок? Глуше нашего Вераксина и места-то, наверное, нет. Да и отбоялся я уже, седьмой десяток скоро пойдет. Жизнь уже на исходе. Тем более, что говорим мы с тобою с глазу на глаз, без свидетелей. Да и ты, Стас, не из тех, кто на донос способен. Я за свою жизнь научился людей распознавать с первого взгляда. Ты ведь тоже крестьянских кровей, парень, от земли, от сохи. А такие стукачеством не занимаются.
- А в Вераксине о вашей судьбе все знают?
- Все знает только моя жена, все до мелочей. Она, кстати, у меня вторая. Первая погибла там, в Белоруссии, при невыясненных обстоятельствах. Ну, а вераксинцы знают то, что ты узнал сегодня: я честно работал, воевал, как положено, с наградами вернулся, в лагерях гулаговских отбывал срок. Убедились, что не тунеядец, а неплохой работник. В подробности не лезут. Люди трудной судьбы - они с понятием, сами многое пережили. Северяне, одно слово.
- Это точно, Игнат Кузьмич, северяне к тому же, еще народ добрейший. Все с себя снимут, но помогут попавшему в беду человеку, последним куском поделятся. И как воины они сильны, крепки духом, непобедимы. Еще с древних времен ни одна война между севером и югом в пользу южан не заканчивалась. Всегда северяне брали верх. Это исторический факт. Или взять, к примеру, знаменитый вологодский конвой: никому никакого спуску не давали наши ребятки, это тоже в истории отмечено.
- Да, с чем, с чем, а с вологодским конвоем мне приходилось сталкиваться…
- Ну, вот и приехали, с разговорами и времечко скоротечно. Подъезжай вон к тому коричневому пятистенку.
***
На обратном пути Кузьмич попросил меня свернуть с дороги. По едва заметной колее спустились к реке.
- Отдохнем немножко, чайку вскипятим, попьем на свежем воздухе. Спешить нам некуда. Распряги Саврасова, пусть погуляет по лугу, пощиплет травки. Никуда он отсюда не уйдет. Старик, как и я.
Бригадир принес сушняка, разжег костер, воткнул рогатки. Откуда-то, из прибрежного кустарника вытащил котелок, набрал воды и повесил на огонь.
- Это моя поляна, Стас. Пейзаж здесь с родни белорусскому, многим напоминает родные места.
- Тоскуете, наверное?
- Не то слово, тянет на родину. Только кто меня ждет там? Кому я нужен с такой репутацией? А побывать там при жизни хотелось бы. Изменилась, наверное, деревня — не узнать. Поколение новое выросло… Хотя, кто знает, может и нет уже моих Потаповичей, вдруг попали в разряд неперспективных? Но все равно, как почувствую свой близкий конец — умирать поеду в свою Белоруссию Я уж Евдокии сказал об этом.
Кузьмич нарезал сало, хлеб, достал огурцы, помидоры, соль. Подмигнув, вытащил из внутреннего кармана «чекушку», распечатал, налил в кружку, протянул ее мне.
- Держи, студент, у меня сегодня праздник. Ровно 15 лет тому назад, 4 сентября 1955 года, я вышел из зоны, кончилась моя лагерная жизнь. Так что, разговор у нас с тобой в первый путь как раз ко времени оказался.
- О-о-о, тогда Ваше здоровье!
- Ты не беспокойся, Стас, я не злоупотребляю этим делом, выпиваю только по праздникам, да и то рюмку-другую, не больше. Бабка моя капли в рот не берет, а по чужим избам в одиночку я не ходок. Сегодня же день особый, сам Бог выпить велел, да и компаньон у меня подходящий, с тобой, как с сыном своим, сижу. Да ты ешь, ешь, не стесняйся, успеешь еще в студенчестве наголодаться. Закуси сальцом — никакой хмель не возьмет.
- У-гу-у, - согласно кивнул я головой, а сальцо-то у Вас знатное, так само во рту и тает.
Кузьмич выпил, нехотя заел огурцом и, как бы решившись на что-то начал: «Не скрываю, приглянулся ты мне сразу. Может от того, что Бог мне ни с той женой, ни с этой, детей не дал, а теперь уж их и не будет, родительская любовь и ласка мои так невостребованными и остались. А как увидел тебя вчера, будто чем пронзило - вот таким, как ты, я и представлял своего сына. Я всю жизнь мечтал его иметь. Сколько пацанов за жизнь перевидал, сколько студентов сюда наезжало - все не то...Ты уж извини меня, старика, если что не так...».
***
Дни шли за днями. Картофельное поле в нашем отделении совхоза сокращалось быстро, погода способствовала этому. Игнат Кузьмич по вечерам частенько наведывался к нам, приносил транзисторный приемник, чтобы хоть как-то скрасить наш досуг. Подолгу болтали о большой политике, о студенческой жизни, обсуждали местные новости. И уже по само собой сложившейся традиции, провожать его приходилось мне.
Нередко я заходил в их дом, где гостеприимная хозяйка, видимо, знавшая о наших взаимоотношениях с Кузьмичом, потчевала меня деликатесами, поила молоком, вообще относилась ко мне, как к родному. Вскоре и ребята стали высказывать догадки по поводу бригадировой привязанности ко мне. Я же им сути разговора с Кузьмичом не раскрывал, отделываясь шутками.
Чем ближе подходило время расставания, тем печальнее становился бригадир. С каждым разом я все больше и больше убеждался, что он хочет что-то мне поведать, но никак не может решиться на это.
Мне же, в свою очередь, не давала покоя та предвоенная история, вырвавшая десятилетие из его жизни, о которой ненароком обмолвился Кузьмич. Но я не хотел показаться ему слишком нетерпеливым, навязчивым, любопытным. Знать, время еще не пришло, полагал я, не стремясь ускорять события, предоставляя право для начала разговора Игнату Кузьмичу.
Дня за два до нашего отъезда, бригадир после утренней расстановки, попросил меня съездить с ним на заветную поляну. Всю дорогу он молчал как бы обдумывая что-то. Я не тревожил его разговорами, понимая, что он борется сам с собой.
А вот и спуск к реке.
- Станислав, - как-то нерешительно промолвил Игнат Кузьмич, когда мы спрыгнули с телеги, послушай меня внимательно, старого, только не перебивай, а когда выскажусь, решай сам, как тебе поступить
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 184; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!