Поздняя любовь Ивана Ивановича 1 страница
Николай Жданов
Р А С С К А З Ы
Корни
Вылет ЯК-40 из областного центра уже неоднократно откладывался, задерживался по метеоусловиям аэропорта назначения - Верхнереченска. Неожиданно налетевшая пурга и сильный боковой ветер не позволяли принять самолет. В зале ожидания аэропорта царила атмосфера, в общем-то типичная для небольших таежных городков, куда и откуда было одно средство сообщения – самолет.
Переживали, каждый по-своему, взрослые пассажиры, капризничали уставшие от долгого ожидания детишки, которым бы в пору порезвиться на улице, а не сидеть, как примерным школьникам, тихо и спокойно на стульях и чемоданах,
Юрий Васильевич Ершов — руководитель одного из местных верхнереченских предприятий — нервно курил сигарету за сигаретой. На послезавтра в областном управлении назначена защита производственных показателей на предстоящий год, и он специально выезжал на день раньше, чтобы накануне пройти все отделы, согласовать и утвердить все свои контрольные цифры. Главная же задача, которую ставил перед собой Ершов, — выбить максимально возможное финансирование для своего предприятия. Почву для этого он уже предварительно, по телефону, подготовил. Нужны были лишь личные встречи с управленческими чиновниками, с «волосатыми руками», в чьих силах, естественно, не бескорыстно, было возможным решить подобные проблемы.
Уже смеркалось, и очередной перенос вылета мог бы оказаться в этот день последним, что Юрия Васильевича, как впрочем, и других пассажиров, никак не устраивало. А вдруг непогода на двое-трое суток затянется, что вполне реально для Севера? Тогда все ершовские наработки пойдут прахом, а затем весь год предприятию придется кувыркаться.
|
|
|
Но вот, когда уже казалось бы растаяли последние надежды, хрипящий аэропортовский репродуктор провозгласил весть о начале регистрации билетов. Это означало, что самолет уже в пути и минут через 20-25 должен здесь приземлиться. Это сообщение весьма порадовало пассажиров, поднявших невообразимую суматоху в зале ожидания.
- Слава Богу, - невольно вырвалось из уст Юрия Васильевича, - слава Богу, есть, видимо, на небе и за меня заступник.
Возбужденные пассажиры после регистрации, не ожидая объявления о посадке, двинулись в направлении павильона, где производился досмотр вещей. Ожидание так измотало всех, что сидеть в помещении уже не было никаких сил. В самолете стюардесса объявила, что рейс будет выполняться с промежуточной посадкой в Шевдинске, где ожидают вылета в областной центр восемь пассажиров. Полетное время до этого городка двадцать пять минут.
|
|
|
Ох уж эти постперестроечные времена. Лишенные былой государственной поддержки и не научившиеся еще в новых условиях хотя бы держаться наплаву, коллективы шли порою на неординарные, непродуманные шаги, от которых страдала основная масса населения, называемая народом. Вынужденная экономия во всем доводила порою до глупостей. Превращение самолета, причем не какого-то там примитивного АН 2 в автобус со всеми остановками, стало обычным явлением, а то, что пассажиры конечных пунктов вынуждены болтаться в воздухе в два раза дольше, чем это обусловлено рейсом, приземляться и взлетать по нескольку раз, испытывая неприятные ощущения, аэрофлотовское руководство не волновало.
- Какая-то чертовщина творится, - негодовал Ершов, - ведь Шевдинск находится практически на траверзе Верхнереченска по отношению к маршруту нашего рейса. Кому и зачем нужен этот заезд в две с лишним сотни верст? Скажи кому об этом лет пять тому назад — не поверили бы, что такое возможно, в худшем случае сочли бы за дурака. Это просто издевательство над пассажирами. Почти три часа продержали в аэропорту, да еще из-за Шевдинска потеряем час — другой. И такие зигзаги сейчас сплошь и рядом подстерегают на каждом шагу почти во всех отраслях, а не только в гражданской авиации.
|
|
|
Полет, каким бы он ни был, это все-таки движение вперед, к намеченной цели, даже если летишь не совсем по прямому маршруту. Ершов в самолете несколько успокоился, задумался. Честно говоря, ему уже давно хотелось побывать в Шевдинске, хотя бы посмотреть на него сверху через иллюминатор самолета. И причина была тому довольно веская. Да вот за двадцать лет, что он вынужден был челночить по делам предприятия между районным и областным центрами, никогда не доводилось летать через Шевдинск, тем более приземляться там.
А дело все в том, что отец Ершова, Василий Прокопьевич, был родом из этих мест, и родину свою вынужден был покинуть далеко не по собственному желанию. Это Юрий Васильевич знал еще с детства из рассказов матери. Отец об этом предпочитал молчать — на то были существенные причины. Здесь были корни отца, правда, обрубленные в свое время. Но это же и его, Юрия Васильевича, корни.
Ершов предался воспоминаниям, пытаясь восстановить в памяти все, что касалось трудного детства отца, все, что в свое время было рассказано матерью.
Отец родился в деревне Бор, что неподалеку от Шевдинска, в год начала первой мировой войны. Мать умерла во время родов, наполовину осиротив Василька с первого же дня его жизни. А спустя восемь лет мальчишка стал круглым сиротой: тяжелая болезнь скрутила отца мгновенно. Два года, что пришлось ему жить в семье старшего брата, ставшего хозяином отчего дома, оказались для подростка кошмарными, сплошной каторгой. Невестка сразу же невзлюбила «лишний рот» и всячески издевалась над ним, вынудив уйти из родной обители с корзиной в руках. Как знать, чем бы закончились мытарства новоявленного нищего, если бы не Афанасий Иванович, — дядя по отцовской линии, что жил в соседней деревне. В его семье не было детей, сироту приютили, приласкали и мечтали впоследствии усыновить. Крепкое хозяйство было у дяди, по крупицам созданное тяжелым повседневным крестьянским трудом. Вдвоем с супругой Екатериной Тимофеевной, не разгибая спины, шаг за шагом, шли они к намеченной цели — крепко встать на ноги. А теперь еще и помощник появился, которому впоследствии и предполагал дядя оставить в наследство все, что было ими нажито.
|
|
|
Коллективизация, раскулачивание. Трещали, как ореховая скорлупа, зажиточные хозяйства, крепко доставалось и середнякам, не желавшим идти в колхоз. «Нарезали делянку» где-то в Коми АССР и для Афанасия Ивановича. Екатерина Тимофеевна на старости лет вынуждена была ютиться по чужим углам. Хорошо, что не успели усыновить Василия, его делянка оказалась в родных местах, в только что основанном леспромхозе.
- Жизнь человеческая долга, сынок, а память людская еще дольше, не одно поколение будет считать нас мироедами. С пятном раскулаченного здесь тебе ходу не будет, так что оставь меня в деревне, а сам подавайся-ка на Севера, — посоветовала Екатерина Тимофеевна.
Тридцатый год стал поворотным для шестнадцатилетнего Василия. Расставался с родными местами без особого сожаления, без слез, хотя обидно было, что ни у кого из односельчан душа за него не болела, ни у кого, кроме тети, которой впоследствии он высылал денежные переводы до тех пор, пока они не стали возвращаться обратно невостребованными.
Архангельск, Нарьян-Мар, Хоседа-Хард, Верхнереченск — именно эти города сделали из Василия Прокопьевича настоящего человека, позволили вернуть веру в людей, в свои силы, обрести себя.
Самолет пошел на снижение, пробивая облачность слой за слоем. Ершов припал лицом к иллюминатору. Но тщетно, ничего пока еще не было видно. А волнение какое-то необъяснимое, неосознанное охватывало его. И виной тому, судя по всему, было свидание, пусть и мимолетное, с родиной отца.
- Да, - продолжал вспоминать Юрий Васильевич, - нелегкая судьба была у бати. Да и характером он обладал ого-го каким. Порвав однажды с малой родиной, точнее с односельчанами, отринувшими его, с чьего молчаливого согласия и непротивления властям он стал изгоем, он больше никогда не появлялся в Бору, переписываться же было не с кем. А ведь на душе-то все равно было неспокойно, малая родина, она и есть основная твоя родина, и она все равно зовет к себе, манит. И преодолеть эту тягу сможет далеко не каждый. Железный был человек, мой батяня.
Лишь незадолго до смерти изъявил Василий Прокопьевич желание побывать в своей матушке-деревне, проститься с нею, навестить могилки родителей, да вот - не успел...
Когда уже пошли на посадку, в синеватом сумраке замелькали внизу деревеньки, поля, перелески, вырисовывался изгиб реки. А вот и сам Шевдинск, рассвеченный огоньками — небольшой компактный городишко. Самолет бросало, вероятно, и здесь разгулялась пурга.
Стюардесса предупредила, чтобы во время стоянки никто не покидал салон самолета. Пояснила, что, взяв пассажиров на борт, без задержки сразу же идем на взлет.
Подрулили к зданию аэропорта. Шевдинских пассажиров не было видно. А на улице бушевал шквалистый ветер, снежными залпами ударял по самолету, по аэропортовским строениям, с большой скоростью, со свистом и воем мчась по взлетной полосе.
- Похоже, мы влипли, - подумал Ершов, - как пить дать заночуем здесь. Ох уж этот чертов «Аэрофлот», ни дна бы ему, ни покрышки. Опять рушились планы Юрия Васильевича.
Предположения подтвердились. Стюардесса объявила, что аэропорт «Шевдинск» закрылся до утра. Невообразимый гвалт поднялся в салоне. Крепкие слова с матерками в адрес авиаторов гуляли по салону.
В зале ожидания к Ершову подошел Панфилов, его коллега, руководитель шевдинской организации. Анатолий Иванович тоже должен был лететь этим же самолетом.
- Ну, ты сильно-то не переживай.
«УАЗ» уверенно преодолевал снежные заносы, продвигаясь к Шевдинску.
- Анатолий Иванович, - обратился Ершов к Панфилову, - далеко ли до деревни Бор?
- Километров десять от райцентра.что ж, Юрий Васильевич, с прибытием на нашу грешную землю! Поедем ко мне, поужинаем, угощу тебя кое чем, у меня же и переночуешь, а с утра пораньше улетим. Времени нам с тобой завтра хватит, чтобы переговорить с управленцами до защиты. А что это так тебя вдруг заинтересовало? Вроде крали у тебя здесь не должно быть. Или родня какая затерялась?
- Отец у меня родом из этой деревни.
- ?!
- Да, да, Анатолий Иванович, это так.
- Вот не знал. А что же ты раньше-то молчал? Надо было давно к нам наведаться. Свозил бы тебя на родину. Ты ведь здесь ни разу, вроде бы не был?
- Нет, не довелось.
- Вот это-то и плохо, родину забывать нельзя.
- Понимаешь, тут особые обстоятельства, я тебе позднее как-нибудь расскажу.
- Уж коль такой случай, сейчас заедем ко мне, перекусим и я свожу тебя в Бор, покажу деревню. Как знать, может тебе больше здесь не бывать. Если бы не сегодняшние обстоятельства, ты и не наведался бы сюда?
- Пожалуй, что так.
- Эх мы, люди-людишечки. Не обижайся, это я так, к слову.
За столом Юрий Васильевич подробно рассказал Панфилову о горькой судьбе - судьбинушке своег отца.
- Понятно, Юрий Васильевич, все мне понятно. В общем так: едем в Бор, там живет девяностолетняя бабушка, недавно о ней, как о старожиле, в "районке" писали. Бабка еще в уме, рассудительная, может, кое-что и повспоминает, хотя лет-то вон уж сколько прошло.
Свернув с большака, где-то с километр ехали осторожно по узкой, засыпанной свежим снегом, дороге, точнее, колее, проложенной вездеходом. Замерцали огоньки небольшой деревушки.
- Ну, вот и родина твоя, Юрий Васильевич, - пояснил Панфилов, - раньше деревня большая была, это сейчас она повымерла. Вначале промышленность поднимали за счет крестьянства, позднее уж сами колхозники не захотели прозябать в деревне, а теперь проще в городе перепродажей заниматься, чем землю здесь пахать. Легкие деньги на городах, веселий всяких навалом - вот и осталась земля без хозяина. А во всем бездарные наши правители виноваты. Да что говорить, сам прекрасно знаешь.
Спросили у пробегавшего мимо мальчугана, где живет бабуля и прямехонько направились к ней.
- Принимай, Евдокия Никаноровна, гостей залетных, - с порога прогудел Панфилов.
- Не кричи, я ведь не глухая, хорошо слышу, - ответила хозяйка, выходя из комнатки, отгороженной от кухни легкой перегородкой. - С чем пожаловали?
- Да вот дело есть к Вам, хозяюшка. Слух, говоришь, хороший у тебя, память, надеемся, тоже неплохая и кое-что из двадцатых годочков хранит?
- Да пока не жалуюсь на память-то. А чем интересуетесь - то?
- Разговор, Евдокия Никаноровна, долгий будет, так что посади нас куда-нибудь, да если можешь - угости чайком с дорожки, вот и поговорим.
Юрий Васильевич поведал бабушке все, что знал об отце из рассказов матери.
- Вспоминаю, вспоминаю, - промолвила старушка, - помню и отца твоего Василия Прокопьевича, для меня-то он так ведь Васюткой и остался. Обижен он был, говоришь, на сельчан - то наших. Понимаю его, прекрасно понимаю.Только не надо бы ему зла-то на нас держать - времена уж такие были, худо всем жилось, шибко худо, давили на нас крепко. Да ведь никто его из деревни, то и не гнал. А то, что нищенствовал, так ведь и всем несладко тогда было, кто чем мог перебивались.
Евдокия Никоноровна замолчала, задумалась ненадолго. Гости тоже не тревожили ее, прихлебывали чай, молчали.
- А близких-то родственников у вас, Ершовых, никого не осталось. Кто с фронта не вернулся, кто умер, кто уехал куда. Нет, не припоминаю, чтобы кто-то здесь сейчас жил: ни в Бору, ни в округе. Уж вроде и окрестные деревни все перебрала в памяти-то. Нет никого здесь, - заговорила вновь старушка.
- Жалко, что Василек перед смертью-то проститься не приехал сюда, хоть бы на могилку к отцу и матери сходил. Ну, да ничего, ты, как сын его, сам за него попрощаться сможешь. Только перемело ведь все кладбище-то, не пройти нам будет, а так, могилку-то их я бы тебе показала. Знаю, где они похоронены, хоть и давным-давно это было. Ты, вот что, зайди просто за кладбищенскую оградку, да и попрощайся с ними зa отца-то своего. Всем легче будет, и тебе тоже. Груз тяжелый с отца снимешь. А вот летом приезжай обязательно, можешь и с семьей. Приходи прямо ко мне, многое я тебе повыскажу, мне ведь еще и повспоминать надо, эвон сколько лет-то прошло. Ты не думай, мне хоть и 92 стукнуло, я еще поживу, крепкая я, дождусь тебя. Приезжай, миленький, приезжай к нам, отсюдова корни-то твои будут, грешно забывать их. А я тебя ждать буду...
***
К утру пурга утихла, мощные снегоочистители подготовили полосу, и ровно в 9 часов самолет взял курс на областной центр. И не было уже в душе Ершова вчерашнего негодования на «Аэрофлот», не было и беспокойства за то, что вдруг он сегодня не успеет встретиться с «нужными» людьми. Вчера он, пусть и случайно, но сделал большое дело, которое ему обязательно зачтется.
Лена-Елена
Всем, кто впервые появляется в моей квартире и просматривает неизбежный в таких случаях семейный альбом, чтобы скрасить минуты ожидания, пока я хлопочу на кухне, стараясь лишний раз не тревожить старенькую мою маму, невольно бросается вглаза снимок колесного парохода «Иван Каляев».
Долгие годы, вплоть до семидесятых, шлепая плицами, бороздил он воды царственной реки - Северной Двины, а также Пинеги, Ваги и Вычегды, пока не был вытеснен вместе со своими собратьями с их акваторий современными, сверкающими своей белизной, комфортабельными теплоходами и быстроходными судами на подводных крыльях и воздушной подушке.
И практически всякий раз гости мои высказываются по поводу замеченной ими в альбоме явной несуразицы.
- Нe место ведь этой старой «калоше» среди твоих многочисленных родственников: родителей, бабушек и дедушек, братьев и сестер, теток и племянников. А уж коль дорог тебе чем-то этот дряхлый пароходишко - помести его в отдельную рамку и поставь на комод или повесь на стенку.
Я соглашаюсь с ними, обещаю исправить эту «оплошность», но твердо знаю, что никогда этого не сделаю, ибо в свое время я дал себе зарок, что на месте «Ивана Каляева» помещу лишь ЕЁ фотографию, той единственной, в которую в свое время я безнадежно влюбился и живу которой до сих пор.
Наиболее догадливые гости тут же увязызают мое холостяцкое положение с конкретным событием, в коем старый пароход сыграл далеко не последнюю роль и они, как вы уже знаете, правы,
Я же в таких случаях, во избежание назойливых, а порою и ехидненьких вопросов, настойчиво меняю тему разговора, давая понять, что это табу для всех.
* * *
Протяжный гудок парохода - сигнал к отправлению заставил встрепенуться всех: и остававшихся на причале провожающих, и отъезжающих пассажиров. Прощальные взмахи рук, последние ободряющие возгласы с обоих сторон, и вот уже неотвратимо увеличивается разделяющая людей полоска воды. Постепенно отдаляются и как бы сливаются в некую безликую массу лица родных и близких. Пассажирский пароход «Иван Каляев», все увереннее и увереннее преодолевая встречное течение, постепенно набирал ход. И вот уже далеко за кормой в дымке остались до боли знакомые контуры ставшего мне родным Архангельска.
Я уезжал в первый свой отпуск на родину, в один из глубинных районов области, где проживали в полном здравии мои родители, и где я сам прожил целых 17 лет, пока по окончании средней школы не поступил в один из ВУЗов областного центра. Пять интереснейших лет учебы, хорошее распределение, позволившее мне остаться в Архангельске, год успешной, пришедшейся по душе работы - вот и весь мой скромный житейский багаж. И в общем то жизнь, на мой взгляд, складывалась для мен весьма и весьма удачно.
Предстоящие встречи с родными и друзьями радовали меня. За прошедший год я успел соскучиться по охоте и рыбалке — любимым моим юношеским увлечениям. Я жаждал вдоволь побродить по лесу в поисках грибов и ягод, а больше всего хотелось после целого года взрослой жизни вернуться хоть на чуть-чуть в еще не забытые беззаботные детские годы, то есть в старые добрые времена. Хотя я прекрасно понимал, что назад возврата нет.
Найдя свою каюту и пристроив немудреную поклажу, я вышел на палубу. Не хотелось мешать с обустройством своим попутчикам, убеленным сединами пенсионерам, выходившим в Черевкове и увозившим домой из Архангельска столько всякого скарба, что его, наверное, хватило бы на всю деревню, в которой они жили.
Устроился поудобнее на скамеечке, отдаваясь во власть нежаркого сентябрьского солнышка и бодрого освежающего ветерка.
Прошлое не воротится,
И не поможет слеза.
Как целовать мне хочется
Только твои глаза. -
- Доносились из пароходного репродуктора слова популярной песни и, разливаясь над речными просторами, эхом отражались от крутых берегов и леса, обступавшего реку с обоих сторон. Эффект от получавшейся звуковой накладки оказался несколько неожиданным, весьма и весьма забавным и доставлял мне явное удовольствие. Все было прекрасно в этот день.
На палубу вышла группа студентов, определить это для меня особого труда не составляло.
- В совхоз на уборку поехали, - мысленно отметил я, оценив их одеяние. Вспомнились свои недавние поездки на картошку. Да, самое веселое студенческое братство. Институтские годы - самые лучшие, самые запоминающиеся. Никогда их не забудешь и постоянно будешь вспоминать о них с благодарностью. Это я уже почувствовал на себе, хотя всего лишь год прошел, как покинул я стены своей альма-матер.
Я невольно, с долею грустинки, позавидовал парням и девчатам. Они же, в свою очередь, ничуть не стесняясь моего присутствия, как и принято в студенческом кругу, устроились на соседних скамеечках, шумно и весело обсуждая свои проблемы. А пароход тем временем отмерял километр за километром, приближая мое свидание с детством.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 175; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!