Алексею Александровичу Чаброву 3 страница
В шелесте...
И лист
В стекло...
И первой птицы свист.
– Сколь чист! – И вздох.
Не тот. – Ушло.
Ушла.
И вздрог
Плеча.
Ничто
Тщета.
Конец.
Как нет.
И в эту суету сует
Сей меч: рассвет.
Июня 1922
“Помни закон…”
Помни закон:
Здесь не владей!
Чтобы потом –
В Граде Друзей:
В этом пустом,
В этом крутом
Небе мужском
– Сплошь золотом –
В мире, где реки вспять,[40]
На берегу – реки,
В мнимую руку взять
Мнимость другой руки...
Легонькой искры хруст,
Взрыв – и ответный взрыв.
(Недостоверность рук
Рукопожатьем скрыв!)
О этот дружный всплеск
Плоских как меч одежд –
В небе мужских божеств,
В небе мужских торжеств!
Так, между отрочеств:
Между равенств,
В свежих широтах
Зорь, в загараньях
Игр – на сухом ветру
Здравствуй, бесстрастье душ!
В небе тарпейских круч,
В небе спартанских дружб!
Июня 1922
“Когда же, Господин…”
Когда же, Господин,
На жизнь мою сойдет
Спокойствие седин,
Спокойствие высот.
Когда ж в пратишину
Тех первоголубизн
Высокое плечо,
Всю вынесшее жизнь.
Ты, Господи, один,
Один, никто из вас,
Как с пуховых горбин
В синь горнюю рвалась.
Как под упорством уст
Сон – слушала – траву...
(Здесь, на земле искусств,
Словесницей слыву!)
И как меня томил
Лжи – ломовой оброк,
Как из последних жил
В дерева первый вздрог...
Дерева – первый – вздрог,
Голубя – первый – ворк.
|
|
|
(Это не твой ли вздрог,
Гордость, не твой ли ворк,
Верность?)
– Остановись,
Светопись зорких стрел!
В тайнописи любви
Небо – какой пробел!
Если бы – не – рассвет:
Дребезг, и свист, и лист,
Если бы не сует
Сих суета – сбылись
Жизни б...
Не луч, а бич –
В жимолость нежных тел.
В опромети добыч
Небо – какой предел!
День. Ломовых дрог
Ков. – Началась. – Пошла.
Дикий и тихий вздрог
Вспомнившего плеча.
Прячет...
Как из ведра –
Утро. Малярный мел.
В летописи ребра
Небо – какой пробел!
Июня 1922
“По загарам – топор и плуг…”
По загарам – топор и плуг.
Хватит – смуглому праху дань!
Для ремесленнических рук
Дорога трудовая рань.
Здравствуй – в ветхозаветных тьмах –
Вечной мужественности взмах!
Мхом и медом дымящий плод –
Прочь, последнего часа тварь!
В меховых ворохах дремот
Сарру‑заповедь и Агарь –
Сердце – бросив...
– ликуй в утрах,
Вечной мужественности взмах!
Июня 1922
“Здравствуй! Не стрела, не камень…”
Здравствуй! Не стрела, не камень:
Я! – Живейшая из жен:
Жизнь. Обеими руками
В твой невыспавшийся сон.
Дай! (На языке двуостром:
На! – Двуострота змеи!)
Всю меня в простоволосой
Радости моей прими!
|
|
|
Льни! – Сегодня день на шхуне,
– Льни! – на лыжах! – Льни! – льняной!
Я сегодня в новой шкуре:
Вызолоченной, седьмой!
– Мой! – и о каких наградах
Рай – когда в руках, у рта:
Жизнь: распахнутая радость
Поздороваться с утра!
Июня 1922
“Некоторым – не закон…”
Некоторым – не закон.
В час, когда условный сон
Праведен, почти что свят,
Некоторые не спят:
Всматриваются – и в скры‑
тнейшем лепестке: не ты!
Некоторым – не устав:
В час, когда на всех устах
Засуха последних смут –
Некоторые не пьют:
Впытываются – и сти‑
снутым кулаком – в пески!
Некоторым, без кривизн –
Дорого дается жизнь.
Июня 1922
“В пустынной храмине…”
В пустынной храмине
Троилась – ладаном.
Зерном и пламенем
На темя падала...
В ночные клёкоты
Вступала – ровнею.
– Я буду крохотной
Твоей жаровнею:
Домашней утварью:
Тоску раскуривать,
Ночную скуку гнать,
Земные руки греть!
С груди безжалостной
Богов – пусть сброшена!
Любовь досталась мне
Любая: большая!
С такими путами!
С такими льготами!
Пол‑жизни? – Всю тебе!
По‑локоть? – Вот она!
За то, что требуешь,
За то, что мучаешь,
За то, что бедные
Земные руки есть...
|
|
|
Тщета! – Не выверишь
По амфибрахиям!
В груди пошире лишь
Глаза распахивай,
Гляди: не Логосом
Пришла, не Вечностью:
Пустоголовостью
Твоей щебечущей
К груди...
– Не властвовать!
Без слов и на слово –
Любить... Распластаннейшей
В мире – ласточкой!
Берлин, 26 июня 1922
“Ночного гостя не застанешь...”
Ночного гостя не застанешь...
Спи и проспи навек
В испытаннейшем из пристанищ
Сей невозможный свет.
Но если – не сочти, что дразнит
Слух! – любящая – чуть
Отклонится, но если навзрыд
Ночь и кифарой – грудь...
То мой любовник лавролобый
Поворотил коней
С ристалища. То ревность Бога
К любимице своей.
Июля 1922
“И скажешь ты…”
И скажешь ты:
Не та ль,
Не ты,
Что сквозь персты:
Листы, цветы –
В пески...
Из устных
Вер – индус,
Что нашу грусть –
В листы,
И груз – в цветы
Всего за только всхруст
Руки
В руке:
Игру.
Индус, а может Златоуст
Вер – без навек,
И без корней
Верб,
И навек – без дней...
(Бедней
Тебя!)
И вот
Об ней,
Об ней одной.
Июля 1922
“Неподражаемо лжет жизнь…”
Неподражаемо лжет жизнь:
Сверх ожидания, сверх лжи...
Но по дрожанию всех жил
Можешь узнать: жизнь!
Словно во ржи лежишь: звон, синь...
|
|
|
(Что ж, что во лжи лежишь!) – жар, вал...
Бормот – сквозь жимолость – ста жил...
Радуйся же! – Звал!
И не кори меня, друг, столь
Заворожимы у нас, тел,
Души – что вот уже: лбом в сон.
Ибо – зачем пел?
В белую книгу твоих тишизн,
В дикую глину твоих “да” –
Тихо склоняю облом лба:
Ибо ладонь – жизнь.
Июля 1922
“Думалось: будут легки…”
Думалось: будут легки
Дни – и бестрепетна смежность
Рук. – Взмахом руки,
Друг, остановимте нежность.
Не – поздно еще![41]
В рас – светные щели
(Не поздно!) – еще
Нам птицы не пели.
Будь на – стороже!
Последняя ставка!
Нет, поздно уже
Друг, если до завтра!
Земля да легка!
Друг, в самую сердь!
Не в наши лета
Откладывать смерть!
Мертвые – хоть – спят!
Только моим сна нет –
Снам! Взмахом лопат
Друг – остановимте память!
Июля 1922
“Листья ли с древа рушатся…”
Листья ли с древа рушатся,
Розовые да чайные?
Нет, с покоренной русости
Ризы ее, шелка ее...
Ветви ли в воду клонятся,
К водорослям да к ржавчинам?
Нет, – без души, без помысла
Руки ее упавшие.
Смолы ли в траву пролиты, –
В те ли во ланы кукушечьи?
Нет, – по щекам на коврики
Слезы ее, – ведь скушно же!
Барин, не тем ты занятый,
А поглядел бы зарево!
То в проваленной памяти –
Зори ее: глаза его!
<1922>
Берлину
Дождь убаюкивает боль.
Под ливни опускающихся ставень
Сплю. Вздрагивающих асфальтов вдоль
Копыта – как рукоплесканья.
Поздравствовалось – и слилось.
В оставленности златозарной
Над сказочнейшим из сиротств
Вы смилостивились, казармы!
Июля 1922
“Светло‑серебряная цвель…”
Светло‑серебряная цвель
Над зарослями и бассейнами.
И занавес дохнёт – и в щель
Колеблющийся и рассеянный
Свет... Падающая вода
Чадры. (Не прикажу – не двинешься!)
Так пэри к спящим иногда
Прокрадываются в любимицы.
Ибо не ведающим лет
– Спи! – головокруженье нравится.
Не вычитав моих примет,
Спи, нежное мое неравенство!
Спи. – Вымыслом останусь, лба
Разглаживающим неровности.
Так Музы к смертным иногда
Напрашиваются в любовницы.
Июля 1922
Сивилла
1. “Сивилла: выжжена, сивилла: ствол…”
Сивилла: выжжена, сивилла: ствол.
Все птицы вымерли, но Бог вошел.
Сивилла: выпита, сивилла: сушь.
Все жилы высохли: ревностен муж!
Сивилла: выбыла, сивилла: зев
Доли и гибели! – Древо меж дев.
Державным деревом в лесу нагом –
Сначала деревом шумел огонь.
Потом, под веками – в разбег, врасплох,
Сухими реками взметнулся Бог.
И вдруг, отчаявшись искать извне:
Сердцем и голосом упав: во мне!
Сивилла: вещая! Сивилла: свод!
Так Благовещенье свершилось в тот
Час не стареющий, так в седость трав
Бренная девственность, пещерой став
Дивному голосу...
– так в звездный вихрь
Сивилла: выбывшая из живых.
Августа 1922
2. “Каменной глыбой серой…”
Каменной глыбой серой,
С веком порвав родство.
Тело твое – пещера
Голоса твоего.
Недрами – в ночь, сквозь слепость
Век, слепотой бойниц.
Глухонемая крепость
Над пестротою жниц.
Кутают ливни плечи
В плащ, плесневеет гриб.
Тысячелетья плещут
У столбняковых глыб.
Горе горе! Под толщей
Век, в прозорливых тьмах –
Глиняные осколки
Царств и дорожный прах
Битв...
Августа 1922
3. Сивилла – младенцу.[42]
К груди моей,
Младенец, льни:
Рождение – паденье в дни.
С заоблачных нигдешних скал,
Младенец мой,
Как низко пал!
Ты духом был, ты прахом стал.
Плачь, маленький, о них и нас:
Рождение – паденье в час!
Плачь, маленький, и впредь, и вновь:
Рождение – паденье в кровь,
И в прах,
И в час...
Где зарева его чудес?
Плачь, маленький: рожденье в вес!
Где залежи его щедрот?
Плачь, маленький: рожденье в счет,
И в кровь,
И в пот...
Но встанешь! То, что в мире смертью
Названо – паденье в твердь.
Но узришь! То, что в мире – век
Смежение – рожденье в свет.
Из днесь –
В навек.
Смерть, маленький, не спать, а встать.
Не спать, а вспять.
Вплавь, маленький! Уже ступень
Оставлена...
– Восстанье в день.
Мая 1923
“Но тесна вдвоем…”
Но тесна вдвоем
Даже радость утр.
Оттолкнувшись лбом
И подавшись внутрь,
(Ибо странник – Дух,
И идет один),
До начальных глин
Потупляя слух –
Над источником,
Слушай‑слушай, Адам,
Что проточные
Жилы рек – берегам:
– Ты и путь и цель,
Ты и след и дом.
Никаких земель
Не открыть вдвоем.
В горний лагерь лбов
Ты и мост и взрыв.
(Самовластен – Бог
И меж всех ревнив).
Над источником
Слушай‑слушай, Адам,
Что проточные
Жилы рек – берегам:
– Берегись слуги,
Дабы в отчий дом
В гордый час трубы
Не предстать рабом.
Берегись жены,
Дабы, сбросив прах,
В голый час трубы
Не предстать в перстнях.
Над источником
Слушай‑слушай, Адам,
Что проточные
Жилы рек – берегам:
– Берегись! Не строй
На родстве высот.
(Ибо крепче – той
В нашем сердце – тот).
Говорю, не льстись
На орла, – скорбит
Об упавшем ввысь
По сей день – Давид!
Над источником
Слушай‑слушай, Адам,
Что проточные
Жилы рек – берегам:
– Берегись могил:
Голодней блудниц!
Мертвый был и сгнил:
Берегись гробниц!
От вчерашних правд
В доме – смрад и хлам.
Даже самый прах
Подари ветрам!
Над источником
Слушай‑слушай, Адам,
Что проточные
Жилы рек – берегам:
– Берегись...
Августа 1922
“Леты подводный свет…”
Леты подводный свет,
Красного сердца риф.
Застолбенел ланцет,
Певчее горло вскрыв:
Не раскаленность жёрл,
Не распаленность скверн –
Нерастворенный перл
В горечи певчих горл.
Горе горе! Граним,
Плавим и мрем – вотще.
Ибо нерастворим
В голосовом луче
Жемчуг...
Железом в хрип,
Тысячей пил и свёрл –
Неизвлеченный шип
В горечи певчих горл.
Августа 1922
Деревья
(Моему чешскому другу,
Анне Антоновне Тесковой)
1. “В смертных изверясь…”
В смертных изверясь,
Зачароваться не тщусь.
В старческий вереск,
В среброскользящую сушь,
– Пусть моей тени
Славу трубят трубачи! –
В вереск‑потери,
В вереск‑сухие ручьи.
Старческий вереск!
Голого камня нарост!
Удостоверясь
В тождестве наших сиротств,
Сняв и отринув
Клочья последней парчи –
В вереск‑руины,
В вереск‑сухие ручьи.
Жизнь: двоедушье
Дружб и удушье уродств.
Седью и сушью,
(Ибо вожатый – суров),
Ввысь, где рябина
Краше Давида‑Царя!
В вереск‑седины,
В вереск‑сухие моря.
Сентября 1922
2. “Когда обидой – опилась…”
Когда обидой – опилась
Душа разгневанная,
Когда семижды зареклась
Сражаться с демонами –
Не с теми, ливнями огней
В бездну нисхлестнутыми:
С земными низостями дней.
С людскими косностями –
Деревья! К вам иду! Спастись
От рева рыночного!
Вашими вымахами ввысь
Как сердце выдышано!
Дуб богоборческий! В бои
Всем корнем шествующий!
Ивы‑провидицы мои!
Березы‑девственницы!
Вяз – яростный Авессалом,
На пытке вздыбленная
Сосна – ты, уст моих псалом:
Горечь рябиновая...
К вам! В живоплещущую ртуть
Листвы – пусть рушащейся!
Впервые руки распахнуть!
Забросить рукописи!
Зеленых отсветов рои...
Как в руки – плещущие...
Простоволосые мои,
Мои трепещущие!
Сентября 1922
3. “Купальщицами, в легкий круг…”
Купальщицами, в легкий круг
Сбитыми, стаей
Нимф‑охранительниц – и вдруг,
Гривы взметая
В закинутости лбов и рук,
– Свиток развитый! –
В пляске кончающейся вдруг
Взмахом защиты –
Длинную руку на бедро...
Вытянув выю...
Березовое серебро,
Ручьи живые!
Сентября 1922
4. “Други! Братственный сонм…”
Други! Братственный сонм!
Вы, чьим взмахом сметен
След обиды земной.
Лес! – Элизиум мой!
В громком таборе дружб
Собутыльница душ
Кончу, трезвость избрав,
День – в тишайшем из братств.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 134; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!