НИЧЕГО НЕ СКАЗАВ И НЕ ПРЕДУПРЕДИВ 35 страница



То были высокие мужчины в блестящих доспехах, с острыми мечами. Они полегли пред ней, точно осенние колосья. Она убила троих, переломав им кости голыми руками.

Сама же при этом, считай, не пострадала: на скуле у нее остался темный синяк, она слегка прихрамывала и еще небольшой порез на руке. Прошло уже много лет, но старик до сих пор помнил, как она, точно кошка, слизывала кровь с тыльной стороны кисти.

Вот о чем подумал старый бродяга, увидев стоящих перед ним адемов. Все мысли о костре и ужине оставили его, и он медленно отступил в тень деревьев вокруг поляны.

И побрел к следующему костру, надеясь, что хоть третий раз принесет удачу.

На поляне большая толпа атуранцев стояла вокруг дохлого осла, лежащего подле телеги. Один из них заметил старика.

– Глядите! – завопил он. – Хватай его! Запряжем его в телегу вместо осла!

Старик опрометью кинулся обратно в лес и, пометавшись туда‑сюда, спрятался наконец от атуранцев в куче палой листвы.

Когда топот атуранцев затих, старик стряхнул с себя листья, отыскал свой посох и с мужеством человека, который нищ и голоден, направился к четвертому костру, что виднелся вдалеке.

Там бы он, наверное, обрел то, что искал, потому что вокруг костра сидели торговцы из Винтаса. И в других обстоятельствах они бы пригласили его к ужину, сказав, что где едят шестеро, там и семеро наедятся.

Но к тому времени старик представлял собой жалкое зрелище. Волосы у него на голове торчали жуткой копной. Одежда, и прежде ветхая и обтрепанная, порвалась и испачкалась. Лицо его было бледно от страха, и дыхание вырывалось из груди с хрипом и свистом.

Увидев такое, винтийцы ахнули и замахали руками. Понимаете, они его приняли за курганного жителя, одного из тех неупокоенных мертвецов, которые, по их поверьям, бродят по ночам.

У каждого из винтийцев было свое мнение насчет того, как его остановить. Одни думали, что его может отпугнуть огонь, другие – что его остановит соль, рассыпанная по траве, некоторые решили, что только железо способно рассечь узы, приковывающие его душу к мертвому телу.

Услышав их споры, старый бродяга сообразил, что, о чем бы они ни договорились, ему это добра не сулит. И он снова поспешно шмыгнул в лес.

Старик нашел валун, на который можно присесть, кое‑как смахнул с него палую листву и землю. Немного отдохнув, он решился все же попытать счастья на еще одной, последней поляне, зная, что достаточно лишь одного щедрого путника, чтобы набить живот.

Он с радостью обнаружил, что у последнего костра сидит всего один человек. Подойдя ближе, он увидел то, отчего душа его исполнилась восторга и страха одновременно, ибо, хотя нищий прожил на свете немало лет, ему никогда прежде не доводилось беседовать с одним из амир.

Однако же он знал, что амир принадлежат к тейлинской церкви, и…

 

* * *

 

– Они не принадлежали к церкви, – возразил Вилем.

– То есть как? Принадлежали, конечно!

– Да нет. Они были частью атуранского чиновничества. Они обладали… «векарумом» – правом суда.

– Но они же назывались «священный орден амир». Они были могучей правой рукой церкви.

– Спорим на йоту?

– Идет! При условии, что ты будешь молчать до конца истории.

 

* * *

 

– Старый бродяга пришел в восторг, потому что знал, что амир принадлежит к тейлинской церкви, а церковь временами бывает щедра к обездоленным.

При приближении старика амир поднялся на ноги.

– Кто идет? – воскликнул он. Голос у него был гордый и мощный, но усталый. – Знай, что я принадлежу к ордену амир! Никто не смеет вставать между мной и моим делом. Я буду действовать во имя общего блага, даже если боги и люди попытаются преградить мне путь.

– Сударь, – начал нищий, – я всего лишь надеялся на тепло костра и вашу щедрость в долгом пути…

Амир жестом велел старику приблизиться. Он был облачен в блестящую стальную кольчугу, и меч его был длиной в человеческий рост. На нем была ослепительно‑белая накидка, но рукава от локтей делались багряны, точно омочены в крови. И на груди у него красовался герб амир: черная башня, объятая багровым пламенем.

Старик сел к костру и блаженно вздохнул оттого, что тепло согрело его кости.

В следующее мгновение амир нарушил молчание:

– Боюсь, мне нечего предложить тебе поесть. Мой конь нынче вечером ест лучше меня, однако это не значит, что он ест хорошо.

– Да мне бы любая малость сгодилась, – сказал старик. – У меня‑то и объедков не найдется. Я человек не гордый.

Амир вздохнул.

– Завтра мне предстоит проехать семьдесят километров, дабы остановить суд. Если я не приеду или промедлю в пути, погибнет невинная женщина. Это все, что у меня есть.

Амир указал на тряпицу. На ней лежали корка хлеба и ломтик сыру. Их обоих едва хватило бы для того, чтобы утолить голод старика. А уж для такого крупного воина, как этот амир, то был воистину жалкий ужин.

– Завтра мне предстоит скакать верхом и сражаться, – продолжал рыцарь. – Мне понадобятся силы. Итак, мне надлежит взвесить, что хуже: тебе лечь спать голодным или ей умереть.

Говоря так, амир поднял руки и развернул их ладонями вверх, подобно чашам весов.

Когда рыцарь поднял руки, старый бродяга увидел его запястья и на миг подумал было, будто амир порезался и теперь кровь бежит у него между пальцев и стекает к локтям. Но тут пламя разгорелось ярче, и нищий понял, что это всего лишь татуировка, хотя его по‑прежнему пробирала дрожь от кровавых следов на руках амира.

Знай он, что означает эта татуировка, он бы не просто содрогнулся. Ибо знаки эти говорили о том, что орден так доверяет этому амиру, что не станет оспаривать никакое из его действий. А поскольку за ним стоял орден, ни церковь, ни суд, ни король не имели над ним власти. Ибо то был один из киридов, высших амир.

Убей он безоружного, в глазах ордена это не было бы убийством. Придуши он беременную женщину посреди улицы, никто бы ему и слова не сказал. Спали он церковь, разрушь старый каменный мост – империя не признала бы за ним вины, полагая, что все, что он ни делает, служит благой цели.

Однако же нищий этого не знал и потому попытался еще раз:

– Ну, если у вас еды лишней нету, может, хоть пара пенни найдется?

Он думал о лагере сильдийцев и о том, чтобы купить у них ломоть мяса или хлеба.

Но амир покачал головой.

– Если бы они у меня были, я бы с радостью отдал их тебе. Но третьего дня я отдал все свои деньги молодой вдове с голодным ребенком. И с тех пор у меня нет ни гроша, как и у тебя.

Он покачал головой, устало и печально.

– Мне жаль, что все так обернулось. Но мне нужно спать, так что тебе придется уйти.

Старику это, конечно, не понравилось, но в тоне амира было нечто, что заставило его насторожиться. Так что он со скрипом поднялся на ноги и побрел прочь от костра.

Старик затянул потуже пояс, пока тепло костра амира еще держалось в его теле, и решился попросту идти вперед, пока не наступит утро. Авось конец пути принесет ему удачу или хотя бы встречу с кем‑нибудь пощедрее.

И вот он потащился через центр Фаэриниэля и по пути увидел круг высоких серых камней. В кругу играл слабый отсвет костра, спрятанного в глубокой яме. Старик обратил внимание, что дымом совсем не пахнет, и понял, что эти люди жгут в костре реннеловое дерево, что дает сильное жаркое пламя, не дымит и не чадит.

Потом старик увидел, что два высоких силуэта – вовсе не камни. То были фургоны. Горстка людей сбилась вокруг котелка в тусклом свете костра.

Но у старика уже не оставалось ни капли надежды, и он прошел мимо. Он уже было миновал камни, как вдруг его окликнули:

– Эй, там! Кто ты такой и отчего так тихо бродишь по ночам?

– Я никто, – отвечал старик. – Просто старый бродяга, иду своей дорогой, пока она не кончится.

– Так отчего же ты бродишь вместо того, чтобы лечь спать? – спросили у него. – Эти дороги по ночам отнюдь не безопасны!

– Негде мне спать, – отвечал старик. – Нынче ночью я искал себе приюта, но так и не сумел его вымолить.

– Ну, так заночуй у нас, коли хочешь! Мы тебя и ужином накормим, если не побрезгуешь. Нехорошо идти весь день и всю ночь напролет.

Красивый бородатый мужчина выступил из‑за серых камней, взял старика под локоть и повел к костру.

– У нас нынче гости! – провозгласил он.

Впереди зашевелились, однако ночь была безлунна, а пламя пряталось в глубокой костровой яме, так что нищему мало что было видно.

– Для чего вы так прячете свой костер? – с любопытством спросил он.

Хозяин вздохнул.

– Далеко не все нас любят. Безопаснее не попадаться на глаза. И к тому же костер у нас нынче ночью не так велик.

– Отчего же? – полюбопытствовал нищий. – Деревьев вокруг немало, дров добыть нетрудно.

– Да мы уж пробовали набрать хворосту, – объяснил бородатый. – Однако нас обозвали ворьем и осыпали стрелами.

Он пожал плечами.

– Ничего, сегодня обойдемся, а завтра видно будет.

Он покачал головой.

– Однако же я слишком много болтаю! Пить хочешь, отец?

– Водички бы не помешало, коли найдется.

– Брось, у нас и вино найдется!

Нищий давно уже не пробовал вина, и от одной мысли о вине у него потекли слюнки. Однако же он знал, что пить вино на пустой желудок, когда ты весь день провел на ногах, не годится, и потому ответил:

– Вы очень добры, благослови вас боги. Однако же с меня довольно будет и воды.

Человек, что держал его под руку, улыбнулся.

– Что ж, тогда ты получишь и воды, и вина, чего захочешь.

И, сказавши так, подвел нищего к бочонку с водой.

Старый бродяга наклонился и зачерпнул ковш воды. Когда он пригубил воду, она оказалась прохладной и свежей, однако он ненароком заметил, что бочонок почти пуст.

Однако, невзирая на это, хозяин сказал ему:

– Зачерпни еще воды, смой пыль с рук и лица. Сразу видно, что ты немало времени провел в дороге.

И нищий зачерпнул второй ковш, омыл лицо и руки, и ему сразу полегчало.

Потом хозяин вновь взял его под руку и повел к костру.

– Как тебя звать‑то, отец?

Нищий вновь изумился. Уже немало лет никто не интересовался его именем. Прошло столько времени, что он не сразу его и вспомнил.

– Сцеоп, – ответил он наконец. – Меня зовут Сцеоп, а тебя?

– А меня – Террис, – ответил хозяин, усаживая старика поближе к костру. – А это Силла, моя жена, и Уинт, наш сын. А это Шари и Бентум, Лил, Питер и Фент.

Потом Террис поднес Сцеопу вина. Силла налила ему большую миску картофельной похлебки, отрезала ломоть теплого хлеба и половинку золотой летней тыквы с положенным внутрь куском сладкого масла. Самая простая еда, и не так много ее было, но для Сцеопа это был настоящий пир. А пока он ел, юный Уинт все подливал ему вина. Он улыбнулся ему, сел у его колен и назвал его дедушкой.

Это было уж слишком для старого бродяги, и он беззвучно заплакал. Возможно, дело в том, что он был стар, а день выдался нелегкий. Возможно, он не привык к людской доброте. Возможно, он размяк от вина. Но, как бы то ни было, слезы покатились по его щекам и затерялись в густой белой бороде.

Террис увидел это и поспешно спросил:

– Что случилось, отец?

– Глупый я старик! – сказал Сцеоп, скорее самому себе, чем остальным. – Вы обошлись со мною куда добрей, чем кто бы то ни было за последние несколько лет, и мне горько, что я не могу вам отплатить.

Террис улыбнулся и погладил старика по спине.

– А ты и впрямь хочешь отплатить?

– Да мне же нечем! Нечего мне вам дать.

Террис улыбнулся еще шире.

– Сцеоп! Мы же эдема руэ. И больше всего ценим то, что есть у каждого.

Сцеоп увидел, как сидящие у костра один за другим воззрились на него в ожидании. И Террис сказал:

– Ты можешь рассказать нам свою историю!

И Сцеоп, не зная, что делать, принялся рассказывать. Он рассказал, как пришел в Фаэриниэль. Как ходил от костра к костру, надеясь на щедрость путников. Поначалу он запинался и голос у него срывался, ибо он долго пробыл один и отвык разговаривать. Однако вскоре его голос окреп, слова потекли смелее, и, пока пламя, мерцая, отражалось в его ярко‑голубых глазах, руки его выразительно жестикулировали, поддерживая надтреснутый старческий голос. И даже эдема руэ, что знают все истории на свете, невольно внимали и дивились.

Когда история закончилась, труппа зашевелилась, словно приходя в себя после глубокого сна. Поначалу они лишь переглядывались, потом посмотрели на Сцеопа.

Террис знал, о чем они думают.

– Сцеоп, – осторожно спросил он, – а куда ты направлялся нынче ночью, когда я остановил тебя?

– Я шел в Тинуэ, – ответил Сцеоп, несколько смущенный тем, как увлекла его собственная история. Лицо старика раскраснелось, щеки горели, и он чувствовал себя глупо.

– А мы в Беленэ едем, – сказал Террис. – Не согласишься ли ты отправиться с нами?

На миг взгляд Сцеопа озарился надеждой, но тут же погас.

– Я буду всего лишь бесполезным грузом. Нет, даже у нищего есть своя гордость!

Террис расхохотался.

– Кому ты говоришь о гордости, эдема руэ? Мы ведь не из жалости тебя зовем. Мы зовем тебя потому, что ты один из нас, и нам хочется, чтобы в грядущие годы ты поведал нам еще дюжину дюжин историй!

Нищий покачал головой.

– Да нет, я не вашей крови. Не из ваших я.

– А как это влияет на цены на масло? – возразил Террис. – Мы, руэ, сами решаем, кто из наших, а кто нет. Ты – точно из нашей семьи. Оглядись и увидишь, лгу я или нет.

Сцеоп окинул взглядом круг лиц и увидел, что Террис говорит правду.

И старик остался при них и прожил с ними много лет, прежде чем пути их разошлись. Много он повидал, много историй поведал, и всем это пошло на пользу.

Это все было на самом деле, хотя и много лет назад, далеко отсюда. Я слышал об этом из уст эдема руэ и потому знаю, что это правда.

 

ГЛАВА 38

ЗЕРНА ИСТИНЫ

 

– Что, и все? – спросил Симмон, вежливо выждав. Он лежал на спине, глядя на звезды.

– Да.

– Я и не думал, что все так кончится, – сказал он.

– А ты чего ждал?

– Ну, я думал, в конце концов выяснится, кто такой этот нищий на самом деле. Я думал, что как только кто‑то отнесется к нему по‑доброму, он окажется Таборлином Великим и отдаст ему свой посох, и мешок денег, и… не знаю. Сделает что‑нибудь волшебное.

– И скажет: «Если тебе будет грозить опасность, стукни посохом о землю и скажи „Палка‑палка, бей – не жалко!“», и палка оживет и защитит его от любого, кто вздумает напасть на него, – добавил Вилем. Он тоже лежал на спине в высокой траве. – Я не думал, что это на самом деле просто старый бродяга.

– В историях нищие никогда не бывают просто нищими! – заметил Симмон слегка обвиняющим тоном. – Это всегда либо колдунья, либо принц, либо ангел, либо еще что‑нибудь этакое.

– Зато в жизни нищие – почти всегда просто нищие, – возразил я. – Но я понимаю, о каких историях вы думаете. Это те истории, что мы рассказываем чужим, чтобы их потешить. А это совсем другая история. Такие мы рассказываем друг другу.

– Зачем же рассказывать историю, в которой нет ничего потешного?

– Чтобы не забыть. И чтобы научиться… – я сделал неопределенный жест, – важным вещам.

– Например, преувеличенным стереотипам? – спросил Симмон.

– Ты о чем? – спросил я, уязвленный.

– «Запряжем его в телегу вместо осла!» – с отвращением фыркнул Симмон. – Не знай я тебя, я бы обиделся!

– Не знай я тебя, – с жаром ответил я, – я бы сам обиделся! Знаешь ли ты, что атуранцы прежде убивали людей, которые живут в дороге? Один из ваших императоров провозгласил, что они, дескать, чинят вред империи! А ведь большинство из них были всего лишь нищими, что лишились дома из‑за войн и налогов! Многих просто силой загнали на военную службу.

Я оттянул ворот рубахи.

– Но за эдема руэ давали двойную цену! На нас охотились, точно на лис. В течение сотни лет охота на руэ была излюбленной забавой сливок атуранской знати!

Воцарилось глубокое молчание. Горло у меня ныло, и я сообразил, что перешел на крик.

– Я не знал… – приглушенно ответил Симмон.

Я мысленно отвесил себе пинка и вздохнул.

– Извини, Симмон. Это уже… это было давным‑давно. И ты тут ни при чем. Это старая история.

– Ну еще бы, раз в ней упоминаются амир, – сказал Вилем, явно желая переменить тему. – Когда их распустили‑то? Триста лет тому назад?

– И все равно, – сказал я. – За большинством стереотипов стоит некая истина. Зерно, из которого они растут.

– Вот Бэзил из Винтаса, – сказал Вилем. – И он действительно странный в некоторых отношениях. Когда спать ложится, кладет монету под подушку, и все такое.

– По пути в Университет мне довелось путешествовать с парой адемских наемников, – сказал Симмон. – Они действительно не разговаривали ни с кем, только друг с другом. И действительно ни секунды не сидели спокойно, все время дергались.

– Должен признать, – поколебавшись, сказал Вилем, – что знаю немало сильдийцев, которые в самом деле стараются набивать свои башмаки серебром.

– Кошельки, – поправил его Симмон. – Башмаки – это то, что на ноги надевают.

И он пошевелил ногой в качестве иллюстрации.

– Да знаю я, что такое башмаки! – возмутился Вилем. – Я на вашем вульгарном языке лучше твоего говорю. Это просто так говорится, пату! Деньги в кошельке – это на расходы. А то, что ты рассчитываешь сберечь, надо носить в башмаках.

– А‑а! – задумчиво кивнул Симмон. – Тогда понятно. Вроде как на черный день.

– Черный день – это как? – переспросил озадаченный Вилем.

– И эта история – куда важнее, чем вам кажется, – поспешно перебил я, пока они не ушли слишком далеко в сторону. – В ней тоже содержится зерно истины. И если вы обещаете никому об этом не говорить, я открою вам, в чем тут тайна.

Я тут же почувствовал, как их внимание сосредоточилось на мне.

– Если вам доведется принять гостеприимство странствующей труппы и они прежде всего предложат вам вина, это наверняка эдема руэ. Эта часть истории – чистая правда, – я предупреждающе поднял палец. – Но пить этого вина ни в коем случае не следует.

– Но я же люблю вино! – жалобно сказал Симмон.

– Неважно, – сказал я. – Хозяин предложит вам вина, но вы требуйте непременно налить вам воды. Может даже выйти нечто вроде спора, потому что хозяин будет предлагать все щедрей и щедрей, а гость станет отказываться все вежливей и вежливей. Тогда они поймут, что ты – друг эдема, что ты сведущ в наших обычаях. И с тобой будут обращаться как со своим, а не как с обычным гостем.

Разговор сошел на нет – мои друзья переваривали полученную информацию. Я смотрел на звезды, мысленно выделяя знакомые созвездия. Ивен‑охотник, Тигель, Вновь Юная Мать, Огнеязыкая Лисица, Разрушенная Башня…

– А куда бы ты пошел, если бы мог отправиться куда хочешь? – вдруг ни с того ни с сего спросил Симмон.

– За реку, – ответил я. – Спать.

– Да нет! – сказал он. – Я имею в виду – если бы ты мог отправиться вообще куда угодно, в любой конец земли.

– Все равно, – ответил я. – Я много где побывал. Но мне всегда хотелось именно сюда.

– Но это же не навсегда, – возразил Вилем. – Ты ведь не хочешь остаться здесь навсегда, верно?

– Ну да, я это и имел в виду, – добавил Симмон. – Мы все хотим быть здесь. Но никто из нас не хочет остаться тут навсегда.


Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 105; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!