НИЧЕГО НЕ СКАЗАВ И НЕ ПРЕДУПРЕДИВ 38 страница
Я вдруг увидел, что Симмон переменился в лице. Я подумал было, что он готов согласиться со мной. Но тут я ощутил, как волосы у меня на затылке встали дыбом, и сообразил, в чем дело.
– Добрый день, магистр Лоррен, – почтительно поздоровался я, не оборачиваясь.
– Разговаривать со студентами, сидящими за соседними столами, запрещено, – сказал Лоррен у меня за спиной. – Вы отстраняетесь от работы в архивах на пять дней.
Я кивнул, мы с Симом встали и собрали вещи. Магистр Лоррен с каменным лицом протянул ко мне свою длинную руку.
Я молча отдал ему журнал герцога Гибеи, и минуту спустя мы уже щурились на холодном зимнем солнышке у входа в архивы. Я плотней закутался в свой плащ и затопал ногами, отрясая снег с обуви.
– Отстранен на пять дней! – сказал Симмон. – Недурно!
Я пожал плечами. Я был смущен куда сильнее, чем готов был признать. Я‑то надеялся, что кто‑нибудь из студентов объяснит, что на самом деле я пытался заставить болтунов заткнуться.
– Я просто хотел как лучше.
Симмон расхохотался. Мы медленно побрели в сторону трактира Анкера. Сим, играючи, пнул небольшой сугроб.
– Миру необходимы такие люди, как ты, – сказал он таким тоном, что я понял: Сима потянуло пофилософствовать. – Ты просто берешь и делаешь. Не всегда самым лучшим способом, не всегда самым разумным, но все‑таки делаешь. Ты редкая птица!
– Что ты имеешь в виду? – спросил я. Он разжег мое любопытство.
|
|
|
Сим пожал плечами.
– Ну вот как сегодня. Тебя что‑то раздражает, тебя кто‑то задел – и ты немедленно принимаешься действовать.
Он резко махнул рукой.
– Ты точно знаешь, что надо делать. Ты никогда не колеблешься, видишь – и тут же реагируешь.
Он на миг призадумался.
– Наверное, амир были такими же. Неудивительно, что люди их боялись.
– Ну, вообще‑то, я далеко не всегда настолько уверен в себе, – сознался я.
Симмон улыбнулся.
– По правде говоря, меня это, как ни странно, успокаивает.
ГЛАВА 42
ПОКАЯНИЕ
Поскольку заниматься я не мог, а все вокруг замело снегом, я решил, что сейчас самое время заняться теми делами, которые я подзабросил.
Я попытался навестить Аури, но крыши обледенели, и во дворике, где мы обычно встречались, лежали сугробы. Не увидев никаких следов, я обрадовался: я не был уверен, что у Аури есть обувь, не говоря уж о пальто или шапке. Я бы спустился в Подовсе, чтобы ее разыскать, но железная решетка во дворике была заперта и примерзла.
Я отработал несколько двойных смен в медике и отыграл лишний вечер у Анкера, в счет того раза, когда мне пришлось уйти раньше времени. Я подолгу трудился в артной, проводил расчеты, ставил эксперименты, делал сплавы для своего проекта. Кроме того, постарался отоспаться за весь предыдущий месяц.
|
|
|
Однако же, как бы тебе ни хотелось спать, рано или поздно придется проснуться, и на четвертый день отстранения от работы в архивах отмазки у меня кончились. Пора было поговорить с Деви, хотя мне этого ужасно не хотелось.
К тому времени, как я наконец решился пойти к ней, на улице потеплело ровно настолько, чтобы метель превратилась в ледяной дождь со снегом.
Дорога до Имре была ужасно противной. У меня не было ни шляпы, ни перчаток, а плащ мой от ветра и мокрого снега промок в пять минут. Через десять минут я промок до нитки и страшно жалел, что не обождал или не потратился на повозку. Выпавший снег растаял, и на дороге лежала слякотная каша глубиной по щиколотку.
Я зашел в «Эолиан», чтобы немного погреться, прежде чем идти дальше. Но трактир был заперт, и свет в нем не горел – впервые за все время, что я тут бывал. Ну, и неудивительно. Какой знатный господин потащится на улицу в такую погоду? Какой музыкант решится выйти на улицу с инструментом в такую сырость и холод?
Я почапал дальше по пустынным улицам и в конце концов добрел до проулка за лавкой мясника. За все время, что я тут бывал, на лестнице впервые не воняло тухлятиной.
|
|
|
Я постучался к Деви. Рука совсем онемела, это меня встревожило. Я почти не чувствовал костяшек, которыми стучал. Выждав, я постучал еще раз. Было опасение, что ее не окажется дома, и тогда получается, что весь этот путь я проделал зря.
Наконец дверь приоткрылась. В щели мелькнул теплый свет лампы и льдисто‑голубой глаз. Дверь распахнулась.
– Тейловы сиськи, Тейловы зубы! – воскликнула Деви. – Ты куда приперся в такую погоду?
– Я думал…
– Да чем ты думал! – уничижающе бросила она. – Входи давай!
Я вошел в комнату. С меня текло, капюшон облепил голову. Она закрыла за мной дверь, заперла ее на замок, задвинула засов. Оглядевшись, я обратил внимание, что она обзавелась вторым книжным шкафом, хотя шкаф этот был еще почти пуст. Я переступил с ноги на ногу, и огромный сырой сугроб сполз с моего плаща и плюхнулся на пол.
Деви смерила меня долгим бесстрастным взглядом. Я видел, что на решетке в противоположном конце комнаты, возле ее стола, потрескивает огонь, однако она ничем не показала, что я могу подойти поближе. Поэтому я остался стоять у порога, мокрый и дрожащий.
– Ты не ищешь легких путей, а? – заметила Деви.
– А что, есть путь полегче? – спросил я.
|
|
|
Она даже не улыбнулась.
– Если ты воображаешь, будто, явившись сюда замерзшим и несчастным, как побитая собака, ты сумеешь завоевать мое расположение, то ты очень…
Тут она осеклась и еще раз задумчиво смерила меня взглядом.
– Черт меня побери, – с удивлением сказала она, – а ведь мне и впрямь нравится видеть тебя таким! Это настолько улучшило мое настроение, что аж противно!
– Ну, вообще‑то я не нарочно, – сказал я. – Но так и быть. А если я простужусь и заболею, это поможет?
Деви поразмыслила.
– Возможно, – призналась она. – Покаяние должно включать в себя некоторую толику страданий.
Я кивнул. Мне не приходилось стараться, чтобы выглядеть жалким. Я неуклюже порылся в кошельке заледеневшими пальцами и достал бронзовую монетку, которую несколько дней тому назад выиграл у Сима, играя в воздуха по маленькой.
Деви взяла ее.
– Покаянная монетка, – равнодушно констатировала она. – Это, я так понимаю, чисто символическая плата?
Я пожал плечами. На пол плюхнулось еще несколько комьев снега.
– Ну, вроде того, – сказал я. – Я думал было сходить к меняле и вернуть весь свой долг покаянными монетами…
– И за чем же дело стало? – осведомилась она.
– Ну, я сообразил, что это только еще сильнее тебя разозлит, – сказал я. – И к тому же мне не хотелось платить меняле.
Я с трудом сдерживался, чтобы не смотреть с вожделением в сторону очага.
– Я долго пытался придумать подходящий способ извиниться перед тобой…
– И не придумал ничего лучше, чем явиться сюда в самую скверную погоду в году?
– Я решил, что нам надо поговорить, – сказал я. – А погода просто удачно подвернулась.
Деви насупилась и отвернулась к очагу.
– Ну ладно, проходи.
Она подошла к комоду, стоявшему у кровати, и достала толстый синий хлопчатобумажный халат. Сунула его мне и указала на закрытую дверь.
– Ступай переоденься, сними с себя все мокрое. И отожми одежду над тазиком, а то она до завтра не высохнет.
Я послушался, принес мокрые тряпки и развесил их на крючках перед огнем. Стоять так близко к огню было чудесно. В свете пламени стало видно, что кожа у меня под ногтями немного посинела.
Как мне ни хотелось погреться подольше, я все же присоединился к Деви, сидевшей за столом. Я обратил внимание, что столешница заново ошкурена и покрыта лаком, но угольно‑черный круг на том месте, где стоял сиротка, все равно остался.
Я чувствовал себя довольно беззащитным, сидя тут в одном халате, но с этим ничего поделать было нельзя.
– После нашей предыдущей… встречи, – я старался не смотреть на обугленное пятно на столе, – ты уведомила меня, что мне следует вернуть долг к концу четверти. Не согласишься ли ты пересмотреть свои условия?
– Вряд ли, – решительно ответила Деви. – Но можешь быть уверен, что, если ты не сумеешь расплатиться деньгами, я по‑прежнему готова принять в уплату определенную информацию.
И улыбнулась хищной, алчной улыбкой.
Я кивнул. Она по‑прежнему хотела попасть в архивы.
– Я надеялся, что ты, возможно, передумаешь теперь, когда тебе известно, что произошло на самом деле, – сказал я. – Кто‑то наводил на меня порчу. Мне необходимо было знать, что с моей кровью все в порядке.
Я вопросительно посмотрел на нее. Деви пожала плечами, не снимая локтей со стола, всем своим видом демонстрируя полнейшее безразличие.
– Кроме того, – сказал я, поймав ее взгляд, – возможно, мое нерациональное поведение отчасти было связано с отдаленными последствиями отравления алхимическим ядом, которому я подвергся в начале четверти.
Лицо Деви окаменело.
– Что?!
Ага, значит, она ничего не знала. Я испытал некоторое облегчение.
– Амброз ухитрился подсунуть мне коринковый боб, примерно за час до того, как я должен был идти на экзамен, – сказал я. – А рецепт ему продала ты.
– Ну и наглая же ты тварь!
На эльфийской мордочке Деви отразилось безмерное негодование, но вышло неубедительно. Она была выбита из колеи и оттого переигрывала.
– Наглость тут ни при чем, – спокойно ответил я. – Просто временами я ощущаю во рту вкус коринки и мускатного ореха и испытываю иррациональное желание придушить человека, который всего‑навсего толкнул меня на улице.
Ее фальшивое негодование улеглось.
– Ты ничего не докажешь, – сказала она.
– А мне и не нужно ничего доказывать, – ответил я. – Я не собираюсь устраивать тебе неприятности с магистрами или с железным законом.
Я посмотрел на нее.
– Я просто полагал, будто тебя может заинтересовать тот факт, что меня отравили.
Деви сидела прямо и неподвижно. Она пыталась сохранять невозмутимый вид, но видно было, что она чувствует себя виноватой.
– Очень хреново было? – спросила она.
– Очень, – негромко ответил я.
Деви отвернулась и скрестила руки на груди.
– Я не знала, что это для Амброза, – сказала она. – Пришел какой‑то богатенький чмырь. Дал на удивление хорошую цену…
Она снова взглянула на меня. Теперь, когда ледяной гнев оставил ее, она выглядела на удивление маленькой.
– С Амброзом я дел не веду, – сказала она. – И я не знала, что это для тебя. Клянусь.
– Но ты же знала, что для кого‑то он предназначен, – возразил я.
Воцарилась тишина, нарушаемая лишь треском пламени.
– Короче, на мой взгляд, дело обстоит так, – сказал я. – В последнее время оба мы наделали глупостей, поступков, о которых мы оба сожалеем.
Я плотнее завернулся в халат.
– И хотя наши поступки, несомненно, один другого не отменяют, мне представляется, что они некоторым образом уравновешиваются.
Я протянул ладони как чаши весов.
Деви слабо, смущенно улыбнулась.
– Ну, может, я и поторопилась, потребовав полной выплаты долга…
Я улыбнулся в ответ и расслабился.
– Так как насчет того, чтобы вернуться к первоначальным условиям договора?
– По‑моему, это только справедливо!
Деви протянула руку через стол, и я ее пожал. Царившее в комнате напряжение развеялось окончательно, и я почувствовал, как ком тревоги, давно стоявший у меня в груди, наконец рассосался.
– У тебя рука ледяная, – заметила Деви. – Пошли к огню.
Мы пересели и несколько минут молчали.
– Боги подземные, – шумно выдохнула Деви, – как же я была на тебя зла!
Она покачала головой.
– По‑моему, я никогда в жизни так ни на кого не злилась!
Я кивнул.
– По правде говоря, я никогда не верил, что ты опустишься до наведения порчи, – сказал я. – Я был абсолютно уверен, что это не ты. Но все твердили, как ты опасна. Рассказывали ужасы всякие. И когда ты отказалась показать мне мою кровь…
Я не договорил и пожал плечами.
– А что, ты до сих пор ощущаешь последствия отравления коринковым бобом? – спросила она.
– Так, временами, по мелочи, – сказал я. – И такое ощущение, что меня стало легче вывести из себя. Но, возможно, это просто от стресса. Симмон говорит, что, возможно, у меня в организме до сих пор блуждают освобожденные начала. Что бы это ни значило.
Деви помрачнела.
– Ну, у меня тут далеко не идеальное оборудование, – сказала она, указывая на запертую дверь. – Я ужасно извиняюсь. Но тот парень предложил мне полное собрание «Ваутиум тегносте», – она махнула рукой в сторону книжных полок. – Конечно, в других обстоятельствах я бы ни за что за это не взялась, но ведь полного, неурезанного издания нигде же не найдешь…
Я удивленно уставился на нее.
– Так ты что, сама его изготовила?
– Ну, это же лучше, чем сообщать рецепт кому попало! – возразила Деви.
В глубине души я понимал, что следует рассердиться, но большая часть меня попросту радовалась, что мне тепло и сухо и смерть мне больше не грозит. Так что я только пожал плечами и небрежно заметил:
– Симмон говорит, что алхимик ты так себе.
Деви потупилась, глядя на свои руки.
– Ну да, гордиться тут нечем, – призналась она. Потом вскинула голову и ухмыльнулась: – Зато в «Тегносте» такие роскошные иллюстрации!
Я расхохотался.
– Ладно, покажи, что ли?
* * *
Прошло несколько часов, одежда моя просохла, вместо снега с дождем пошел славный мягкий снежок. Правда, Каменный мост, наверно, превратился в сплошной каток, но, если не считать этого, возвращение домой должно было быть куда приятнее, чем путь сюда.
Выйдя из умывальной, я увидел, что Деви снова сидит за столом. Я подошел и протянул ей халат.
– Не задену ли я твою честь, поинтересовавшись, откуда у такой миниатюрной юной дамы такой просторный и длинный халат?
Деви неизящно фыркнула и закатила глаза.
Я сел и натянул башмаки. Башмаки сделались теплыми оттого, что сохли у огня, это было очень приятно. Потом я достал кошелек, выложил на стол три тяжелых серебряных таланта и подвинул их к ней. Деви уставилась на них с любопытством.
– Я не так давно сумел раздобыть немного денег, – сказал я. – Не столько, чтобы уплатить весь долг сразу. Но проценты за эту четверть я могу уплатить заранее.
Я указал на монеты.
– Знак доброй воли!
Деви улыбнулась и подвинула монеты обратно.
– До конца четверти еще целых два оборота, – сказала она. – Давай уж придерживаться первоначальных условий, как договаривались. Мне неудобно брать с тебя деньги заранее.
* * *
Несмотря на то что я готов был отдать деньги Деви в знак искреннего примирения, я был очень рад, что пока что мои три таланта остались при мне. Все‑таки иметь деньги и не иметь их – это большая разница. Когда кошелек у тебя пуст, чувствуешь себя каким‑то беспомощным.
Это все равно что семенное зерно. Если в конце долгой зимы у тебя все же осталось зерно, ты можешь использовать его для посева. Ты хозяин своей жизни. Ты можешь засеять поля и строить планы на будущее. А если по весне зерна не осталось и сеять тебе нечего, ты беспомощен. Никакие труды, никакие благие намерения не помогут вырастить урожай, если тебе нечего сеять.
И я купил себе одежду: три рубашки, новые штаны и толстые шерстяные носки. Купил шляпу, перчатки и шарф, чтобы защититься от зимнего холода. Купил для Аури пакетик морской соли, мешочек сушеного гороха, две банки консервированных персиков и теплые тапочки. Купил комплект струн для лютни, чернил и полдюжины листов бумаги.
А еще я купил прочную латунную задвижку и приделал ее к оконной раме в своей крошечной мансарде. Самому мне ее открыть труда не составляло, зато она должна была помочь сберечь мое скромное имущество от любых воров, даже самых благонамеренных.
ГЛАВА 43
НИЧЕГО НЕ СКАЗАВ И НЕ ПРЕДУПРЕДИВ
Я стоял у окна Анкерова трактира, смотрел на падающий снег и рассеянно крутил в пальцах колечко Денны. В Университет пришла зима, Денны не было видно уже больше месяца. До занятий у Элодина оставалось три часа, и я никак не мог решить, стоит ли призрачный шанс отыскать Денну долгой прогулки по морозу до Имре.
В это время в трактир вошел сильдиец, сбил с башмаков пушистый снег и с любопытством огляделся по сторонам. Было раннее утро, в общем зале, кроме меня, никого не было.
Он подошел ко мне. Снежинки таяли у него в бороде, превращаясь в блестящие капельки воды.
– Извини за беспокойство. Я тут ищу одного парня, – сказал он, удивив меня полным отсутствием какого бы то ни было сильдийского акцента. Он сунул руку под длинное пальто и вытащил толстый конверт с кроваво‑алой печатью.
– Ка‑во‑у‑ту, – прочел он по слогам, потом развернул конверт ко мне, и я прочел:
«Квоуту, в трактир „У Анкера“
Университет (в трех километрах к западу от Имре)
Пустоши Беленэ
Центральное Содружество».
Это был почерк Денны.
– Не «Кавоут», а «Квоут», – рассеянно поправил я.
Он пожал плечами.
– Ты и есть он самый?
– Ну да, – ответил я.
Он удовлетворенно кивнул.
– Так вот, я его получил в Тарбеане, около оборота тому назад. Выкупил у одного парня за твердый пенни. Он говорит, что выкупил его у моряка в Джанпуе за винтийский серебряный бит. Он не помнил названия города, где получил его моряк, но это было где‑то вдали от моря.
Сильдиец посмотрел мне в глаза.
– Я тебе это затем рассказываю, чтобы ты не думал, будто я пытаюсь тебя надуть. Я за него заплатил целый пенни, а потом пришел сюда из самого Имре, хотя мне это было не по пути.
Он окинул взглядом зал трактира.
– Хотя я так понимаю, что парень, владеющий таким хорошим трактиром, не станет скупиться и заплатит мне, сколько положено.
Я расхохотался.
– Это не мой трактир, – объяснил я. – Я просто живу здесь.
– А‑а! – сказал он, явно разочарованный. – А то ты тут стоял прямо как хозяин. Ну все равно, сам понимаешь, я рассчитывал на этом заработать.
– Понимаю, – сказал я. – И как по‑твоему, сколько я тебе должен?
Он смерил меня взглядом, оценил мою одежду.
– Ну, меня устроит, если я получу назад свой твердый пенни и еще малый пенни сверху.
Я достал кошелек, порылся в нем. По счастью, несколько дней назад я играл в карты, и у меня были при себе атуранские деньги.
– Да, это справедливая цена, – сказал я, отдавая деньги.
Он совсем было собрался уйти, но на пороге обернулся.
– Чисто из интереса, – сказал он, – а если бы я запросил за него два твердых пенни, ты бы заплатил?
– Ну, может, и заплатил бы, – признался я.
– Кист! – выругался он, вышел за порог, и дверь за ним захлопнулась.
Конверт был из плотной бумаги, помятой и запачканной после долгих блужданий. На печати был изображен вздыбленный олень над бочонком и арфой. Садясь, я раздавил печать в пальцах.
В письме говорилось:
«Квоут,
извини, что уехала из Имре, ничего не сказав и не предупредив. Я тебе отправила письмо в вечер перед отъездом, но ты, наверно, так его и не получил.
Я уехала за границу в поисках тучных пастбищ и новых Возможностей. Я очень люблю Имре, и наши Краткие, хотя и Редкие встречи приносили мне немало радости, но жизнь там дорогая, а шансов у меня в последнее время становилось все меньше.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 105; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!