НИЧЕГО НЕ СКАЗАВ И НЕ ПРЕДУПРЕДИВ 39 страница
Илл – приятная страна, сплошные пологие холмы. Климат здешний мне очень нравится, тут теплее и воздух пахнет морем. Кажется, я сумею пережить эту зиму и ни разу не слечь в постель с легочным приступом. Впервые за много лет.
Я провела некоторое время в Малых королевствах, присутствовала при стычке двух конных отрядов. Вот было треску, вот Конского Ржанья, ты ничего подобного в жизни не слыхал! Еще я некоторое время провела на корабле, научилась вязать разные морские узлы и правильно плеваться. И узнала много новых бранных слов.
Если ты вдруг вежливо спросишь, когда же мы встретимся снова, я, возможно, продемонстрирую то, чему научилась.
Еще я встретила своего первого Наемника из Адемов (тут их зовут „кровавые рубахи“). Это женщина, она ненамного выше меня ростом, и у нее удивительные серые глаза. Она хорошенькая, но странная и молчаливая и дергается все время. Никогда не видела, как она сражается, и, кажется, и не хочу этого видеть. Хотя интересно, конечно.
Я по‑прежнему без ума от арфы. Сейчас живу у одного искусного господина (имени его я называть не стану), продолжаю обучение.
Я тут хлебнула немного вина, пока это все писала. Я это говорю в оправдание, чтобы ты понял, почему я написала „искуссного“ с двумя „с“. То есть с тремя… Кист! Ну, ты понял, да?
Ты извини, что раньше не написала, но я так много странствовала, и до сих пор у меня просто не было Возможности написать Письмо. Вот наконец написала, но, боюсь, мне потребуется еще некоторое время, чтобы отыскать путешественника, которому я могла бы его доверить на обратном пути к тебе.
|
|
|
Я часто и тепло думаю о тебе.
Искренне твоя,
Д.
Постскр. Надеюсь, футляр для лютни служит тебе верой и правдой!»
* * *
Занятия у Элодина в тот день начались странно.
Для начала Элодин пришел вовремя. Это застало нас врасплох: мы, шестеро оставшихся студентов, уже привыкли первые минут двадцать‑тридцать сидеть в аудитории, болтать, резаться в карты и ворчать по поводу того, как мало нам дают эти занятия. Мы даже не заметили магистра имен, пока он не миновал половину лестницы, ведущей вниз, к кафедре, и не хлопнул в ладоши, чтобы привлечь наше внимание.
Вторая странность состояла в том, что Элодин был облачен в официальную магистерскую мантию. Я и прежде видел его в этом наряде, когда того требовали обстоятельства, но он всегда носил его нехотя. Даже во время экзаменов мантия на нем обычно была мятая и несвежая.
Сегодня же она сидела на нем так, словно Элодин относился к ней всерьез. Она была свежевыстирана и отутюжена. И волосы у него не были растрепанные, как всегда. Они выглядели так, словно Элодин только что постригся и причесался.
|
|
|
Он вышел вперед, поднялся на возвышение, встал за кафедру. Это более, чем что бы то ни было, заставило всех выпрямиться и насторожить уши. Элодин никогда не пользовался кафедрой.
– Давным‑давно, – сказал он без какого‑либо вступления, – Университет был местом, куда люди приходили, чтобы узнавать тайны. Юноши и девушки съезжались сюда, чтобы узнать, как устроен мир.
Элодин окинул нас взглядом.
– Там, в древнем Университете, не было искусства более желанного, нежели именование. Все прочее считалось дешевкой. Именователи шествовали по здешним улицам, точно мелкие боги. Они творили ужасные и удивительные вещи, и все прочие завидовали им. Студенты могли добиться нового ранга, лишь продемонстрировав свое искусство именователя. Алхимик, не владеющий именами, считался жалким созданием, не более уважаемым, нежели повар. Симпатию изобрели в этих стенах, однако же симпатист, не владеющий именами, с тем же успехом мог бы быть кучером. Артефактор, за чьей работой не стояли имена, был немногим лучше простого сапожника или кузнеца. Все они приходили, чтобы узнать имена вещей, – говорил Элодин. Взгляд его темных глаз был пронзителен, голос сделался звучным и берущим за душу. – Однако именованию нельзя учить зубрежкой и долбежкой. Учить человека именованию – это все равно что учить влюбляться. Безнадежное дело. Это просто невозможно.
|
|
|
Тут магистр имен слегка улыбнулся и впервые стал похож на самого себя.
– И все‑таки студенты пытались учиться. А наставники пытались учить. Иногда у них даже что‑то получалось.
Элодин указал пальцем на Фелу и махнул ей, чтобы она подошла.
– Фела! Подите сюда.
Фела встала. Ей явно было не по себе. Она поднялась на возвышение и стала рядом с Элодином.
– Вы все выбрали имя, которому надеетесь научиться, – сказал Элодин, окинув нас взглядом. – И все вы старались учиться, более или менее прилежно, более или менее успешно.
Я с трудом удержался от того, чтобы стыдливо не отвернуться: я‑то знал, что старался куда меньше, чем мог бы.
– Все вы потерпели неудачу, а вот у Фелы получилось, – сказал Элодин. – Она обрела имя камня… – он обернулся и искоса взглянул на нее, – сколько раз?
– Восемь, – ответила она, потупившись и нервно ломая руки.
Все мы ахнули с неподдельным благоговением. В то время, как все мы сидели и ворчали, она об этом ни разу не упомянула.
Элодин кивнул, как бы одобряя нашу реакцию.
|
|
|
– В те времена, когда именованию еще обучали, мы, именователи, гордились своими достижениями. Студент, овладевший именем, носил особое кольцо в знак своего умения.
Элодин протянул Феле руку и раскрыл ладонь – на ней лежал речной камушек, гладкий и темный.
– Теперь и Фела будет носить такое кольцо в доказательство своего умения.
Фела ошеломленно уставилась на Элодина. Ее глаза перебегали с него на камушек и обратно, лицо у нее побледнело и вытянулось.
Элодин ободряюще улыбнулся ей.
– Ну же, – мягко сказал он. – Ведь в глубине души вы знаете, что способны на это. И не только на это.
Фела закусила губы и взяла камушек. В ее руках он казался крупнее, чем на ладони у Элодина. Она на миг зажмурилась, перевела дух. Медленно выпустила воздух, подняла камень и открыла глаза так, чтобы он был первым, что она увидит.
Фела уставилась на камень, и в аудитории воцарилась гробовая тишина. Напряжение нарастало, пока не сделалось тугим, как натянутая струна арфы. Воздух буквально вибрировал.
Миновала минута. Две минуты. Три долгих, ужасно долгих минуты.
Элодин шумно вздохнул, разрядив напряжение.
– Нет‑нет‑нет! – воскликнул он, щелкнув пальцами перед носом у Фелы, чтобы привлечь ее внимание. И закрыл ей глаза ладонью. – Вы на него смотрите. А вы не смотрите! Вы на него посмотрите!
И отвел руку.
Фела подняла камень, открыла глаза. И в тот же миг Элодин отвесил ей звонкую затрещину.
Девушка с негодованием уставилась на него. Но Элодин только указал на камень, который она по‑прежнему держала в руке.
– Смотрите! – возбужденно воскликнул он.
Фела перевела взгляд на камушек и улыбнулась, точно увидев старого друга. Она накрыла его ладонью, поднесла к губам. Губы ее шевельнулись.
Внезапно раздался резкий шипящий щелчок, как будто капля воды упала на сковородку с раскаленным маслом. За этим щелчком последовали десятки других – резких и коротких, как будто какой‑то старик хрустел пальцами или град стучал по шиферной крыше.
Фела раскрыла ладонь. На пол просыпалось немного песка и мелких камушков. Она двумя пальцами порылась в каменной крошке и извлекла из нее кольцо из абсолютно черного камня. Оно было круглое, как чаша, и гладкое, как полированное стекло.
Элодин торжествующе расхохотался и восторженно обнял Фелу. Фела самозабвенно обняла его в ответ. Они сделали вместе несколько шагов по возвышению: то ли потеряли равновесие, то ли закружились в танце.
По‑прежнему улыбаясь, Элодин протянул руку. Фела отдала ему кольцо, он тщательно оглядел его и кивнул.
– Фела, – серьезно произнес он, – сим я возвожу вас в ранг ре'лара!
Он протянул кольцо.
– Давайте руку!
Фела довольно робко подала ему руку. Но Элодин покачал головой.
– Левую! – твердо сказал он. – Правая рука означает нечто совсем иное. До этого вам всем еще очень далеко!
Фела протянула другую руку, и Элодин ловко надел каменное кольцо ей на палец. Остальные соученики разразились аплодисментами и сбежались поближе, чтобы посмотреть, что же она сделала.
Фела ослепительно улыбнулась и показала нам всем свою руку. Кольцо не было гладким, как подумалось мне поначалу. Оно было покрыто тысячью мелких плоских граней. Грани слагались в замысловатый вьющийся узор, подобного которому я никогда прежде не видел.
ГЛАВА 44
ЛОВУШКА
Невзирая на неприятности с Амброзом, мою одержимость архивами и бесконечные бесплодные прогулки в Имре в поисках Денны, я все же сумел завершить свой проект в артной.
Я предпочел бы потратить еще один оборот, чтобы получше испытать его и подольше повозиться с ним. Но время вышло. Надвигалась экзаменационная лотерея, вскоре после этого надо будет платить за обучение. А прежде чем выставить мой проект на продажу, надо было, чтобы Килвин одобрил мой замысел.
Так что я не без трепета постучался в дверь его кабинета.
Магистр артефактов склонился над своим рабочим столом, аккуратно откручивая винты с бронзового кожуха компрессора.
– Да, ре'лар Квоут? – сказал он, не поднимая глаз.
– У меня все готово, магистр Килвин, – коротко сообщил я.
Он взглянул на меня, поморгал.
– В самом деле?
– Да. Я надеялся договориться, когда можно будет показать его вам.
Килвин сложил винты на тарелочку и отряхнул руки.
– Ради такого дела – прямо сейчас.
Я кивнул и повел его через шумную мастерскую, мимо хранения, в отдельное помещение, которое Килвин предоставил мне. Я достал ключ и отпер тяжелую деревянную дверь.
Для отдельной мастерской эта была довольно просторная: тут был свой горн, наковальня, вытяжка, кран с водой и прочие необходимые атрибуты ремесла артефактора. Стол я сдвинул в сторону, так что половина комнаты осталась пустой, если не считать нескольких тюков соломы, сложенных у стены.
С потолка, напротив тюков, свисало грубое пугало. Я нарядил его в свою обгоревшую рубаху и штаны из мешковины. В глубине души я жалел, что не потратил время на несколько лишних испытаний, вместо того чтобы шить эти штаны и набивать чучело. Но все‑таки я прежде всего актер, а потом уже все остальное. И, как таковой, я не мог упустить случая лишний раз устроить представление.
Пока Килвин с любопытством озирался, я закрыл за нами дверь. И, решив, что пусть моя работа говорит сама за себя, достал арбалет и вручил его магистру.
Огромный магистр помрачнел.
– Ре'лар Квоут, – неодобрительно пробасил он, – только не говорите, что вы потратили столько труда на то, чтобы улучшить это дьявольское изобретение!
– Положитесь на меня, магистр Килвин, – ответил я, вручая ему арбалет.
Он пристально поглядел на меня, взял арбалет и принялся осматривать его с тщательностью человека, которому целыми днями приходится работать с опасным оборудованием. Он потрогал тугую тетиву, оглядел выгнутый металлический лучок.
Спустя несколько долгих минут Килвин кивнул, уперся ногой в стремя и без особых усилий взвел арбалет. Я от нечего делать задумался о том, насколько же он силен. У меня лично ныли плечи и руки были в волдырях после возни с этой неуклюжей штуковиной в течение последних нескольких дней.
Я дал ему увесистый болт. Килвин осмотрел и его тоже. Я видел, что его все сильнее охватывает недоумение. Я знал отчего. В арбалете не было заметно никаких изменений или использования сигалдри. И в болте тоже.
Килвин вложил болт в арбалет и вопросительно приподнял бровь.
Я сделал широкий жест в направлении чучела, пытаясь выглядеть уверенней, чем чувствовал себя на самом деле. Руки у меня вспотели, в животе порхали голуби. Во время испытаний все было отлично. Испытания – это важно. Испытания – это все равно что репетиции. Но по‑настоящему важно только то, что произойдет на глазах у зрителей. Это известно любому актеру.
Килвин пожал плечами и вскинул арбалет. Рядом с его могучим плечом арбалет выглядел совсем небольшим, и Килвин помедлил, тщательно целясь. Я с удивлением увидел, как он спокойно набрал воздуху в грудь и на медленном, ровном выдохе спустил курок.
Арбалет дернулся, звякнула тетива, болт размазался в воздухе.
Раздался резкий металлический лязг, и болт остановился в воздухе, точно наткнувшись на невидимую стену. И брякнулся на каменный пол посреди комнаты, в пяти метрах от чучела.
Я расхохотался и торжествующе вскинул руки, не в силах сдержаться.
Килвин поднял брови и посмотрел на меня. Я расплылся в безумной ухмылке.
Магистр поднял с пола болт, еще раз осмотрел его. Снова взвел арбалет, прицелился и спустил курок.
«Бздям!» Болт во второй раз оказался на полу и отлетел немного в сторону.
На этот раз Килвин обнаружил источник лязга. Под потолком в дальнем углу мастерской висел металлический предмет размером с большой фонарь. Он раскачивался взад‑вперед и слегка кружился, как будто его только что ударили вскользь.
Я снял его с крюка и принес магистру Килвину, который ждал у рабочего стола.
– Что это за предмет, ре'лар Квоут? – с любопытством спросил он.
Предмет опустился на стол с тяжелым лязгом.
– С научной точки зрения, это автоматически срабатывающее устройство для предотвращения нанесения кинетического урона, – ответил я, сияя гордой улыбкой. – Короче говоря, он останавливает стрелы.
Килвин наклонился, чтобы посмотреть на него поближе, но смотреть там было не на что: просто гладкие пластины из черного железа. Мое творение выглядело точь‑в‑точь как большой восьмиугольный фонарь, целиком сделанный из металла.
– А сами вы его как называете?
Вот как раз на это мне времени не хватило. Мне в голову приходили десятки названий, но все они казались неподходящими. «Ловушка для стрел» – банально. «Друг путника» – прозаично. «Разбойничья погибель» – чересчур театрально. Если бы я попытался назвать его так, я бы потом не смог смотреть в глаза Килвину.
– С названием у меня пока проблемы, – признался я. – Пока что я его называю просто «стрелохват».
– Хм! – крякнул Килвин. – Но, строго говоря, он же не захватывает стрелы.
– Да знаю я, знаю! – в отчаянии воскликнул я. – Но как еще его называть, не «бздямкалкой» же?
Килвин взглянул на меня искоса, его глаза слегка улыбались.
– А ведь, казалось бы, у ученика Элодина не должно быть проблем с именованием, ре'лар Квоут!
– Знаете, магистр Килвин, Делевари поступил проще простого, – сказал я. – Он придумал новый вид оси и дал ему свое имя. Могу назвать эту штуку просто «квоутом».
Килвин хохотнул.
– И то верно!
Он снова обернулся к стрелохвату и принялся с любопытством его разглядывать.
– Как же он работает?
Я ухмыльнулся и достал большой свиток бумаги, исписанный схемами, сложными рунами, металлургическими символами и тщательно выведенными формулами кинетической конверсии.
– Он состоит из двух основных частей, – начал я. – Во‑первых, это сигалдри, которая автоматически создает симпатическую связь с любым тонким, быстро движущимся куском металла на расстоянии до семи метров. Не могу не отметить, что у меня ушло целых два дня на то, чтобы ее разработать.
Я потыкал пальцем в соответствующие руны на листе бумаги.
– Поначалу я думал, будто одного этого должно хватить. Я надеялся, что, если связать приближающийся наконечник стрелы с неподвижным куском железа, это поглотит инерцию стрелы и сделает ее безопасной.
Килвин покачал головой.
– Это уже пробовали.
– Ну да, мне следовало догадаться об этом еще до того, как я попробовал, – сказал я. – Это поглощает в лучшем случае третью часть инерции, а тому, в кого попадет стрела, даже ослабевшая на треть, все равно не поздоровится.
Я указал на другую схему.
– На самом деле мне нужно было что‑то, что толкнет стрелу в обратном направлении. Причем очень сильно и очень быстро. В конце концов я использовал стальную пружину из медвежьего капкана. Модифицированную, разумеется.
Я взял со стола запасной наконечник стрелы и сделал вид, будто он движется в сторону стрелохвата.
– Вначале стрела подлетает вплотную, и это устанавливает связывание. Потом инерция летящей стрелы приводит в действие ловушку, как если бы кто‑то наступил на капкан.
Я резко щелкнул пальцами.
– И запасенная энергия пружины толкает стрелу в обратном направлении, останавливая ее или даже отбрасывая назад!
Килвин слушал и кивал.
– Но если его надо заново заводить после каждого использования, каким образом он сумел остановить второй болт?
Я указал на центральную схему.
– Если бы он мог перехватывать всего одну стрелу, толку от него было бы мало. То же самое, если бы он мог перехватывать только стрелы, летящие с одной стороны. В нем восемь пружин, расположенных по кругу. Чтобы он мог останавливать стрелы, летящие сразу с нескольких сторон.
Я виновато пожал плечами.
– Ну, теоретически. Я пока не сумел проверить, как это работает.
Килвин оглянулся на чучело.
– Однако оба моих выстрела были сделаны с одного направления, – сказал он. – Как же был остановлен второй, если пружина уже спущена?
Я поднял стрелохват за кольцо, вделанное сверху, и показал, что он может свободно вращаться.
– Он подвешен на оси, – сказал я. – От удара первой стрелы он слегка развернулся, что вывело на позицию новую пружину. Но даже если бы этого и не произошло, энергия подлетающей стрелы обычно слегка разворачивает ее к ближайшей взведенной пружине, подобно тому, как флюгер разворачивается к ветру.
На последнее я, вообще‑то, не рассчитывал. Это была счастливая случайность, однако я не видел смысла говорить об этом Килвину.
Я коснулся красных точек, проступивших на двух из восьми железных граней стрелохвата.
– Вот, они показывают, какие пружины сработали.
Килвин взял у меня стрелохват и принялся вертеть его в руках.
– А как взвести их снова?
Я достал из‑под стола металлический инструмент, обычную железяку с приделанным к ней длинным рычагом, и показал Килвину восьмиугольное отверстие в дне стрелохвата. Я надел стрелохват на инструмент и давил ногой на рычаг, пока не услышал резкий щелчок. Потом развернул стрелохват и повторил это еще раз.
Килвин взял стрелохват и снова принялся вертеть его своими могучими руками.
– Тяжелый! – заметил он.
– Он должен быть прочным, – объяснил я. – Арбалетный болт пробивает пятисантиметровую дубовую доску. Отдача пружины должна быть как минимум втрое мощнее, чтобы останавливать стрелу.
Килвин небрежно потряс стрелохват, держа его возле уха. Внутри ничего не брякало.
– А что, если наконечники стрел будут не металлические? – спросил он. – Говорят, разбойники из ви‑семби делают стрелы из кремня или обсидиана.
Я опустил глаза и вздохнул.
– Ну… – медленно ответил я, – если наконечники не из железа или чего‑то подобного, то стрелохват не сработает, когда они подлетят на расстояние семи метров…
Килвин неопределенно хмыкнул и со стуком поставил стрелохват обратно на стол.
– Но зато, – радостно закончил я, – любой остроконечный кусок камня или стекла, оказавшийся в пределах пяти метров, приведет в действие другие связи!
Я потыкал пальцем в свои чертежи. Я очень гордился тем, что мне тоже хватило предусмотрительности включить в устройство куски обсидиана, исписанные рунами, предназначенными для стекла удвоенной прочности, чтобы оно не рассыпалось на осколки от удара.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 91; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!