НИЧЕГО НЕ СКАЗАВ И НЕ ПРЕДУПРЕДИВ 17 страница



Он сделал в воздухе несколько замысловатых движений, как будто что‑то плел.

– И они использовали его задолго до того, как мы начали рисовать на овечьих шкурах свои пиктограммы.

– Но я не говорила, что у них не было способов хранения и передачи информации, – буркнула Инисса. – Я сказала, что у них не было письменности!

Элодин ухитрился продемонстрировать, насколько это скучно, одним пожатием плеча.

Инисса хмуро посмотрела на него.

– Ну, хорошо. В Скерии есть разновидность собак, которая рожает щенков через зачаточный пенис.

– Ух ты! – сказал Элодин. – Здорово. Пойдет!

И указал на Фелу.

– Восемьдесят лет назад в медике научились убирать с глаз катаракту, – сказала Фела.

– Это я уже знаю! – пренебрежительно махнул рукой Элодин.

– Погодите, дайте договорить, – сказала Фела. – Когда они сделали это открытие, они тем самым смогли восстанавливать зрение людей, которые до того никогда не видели. Не ослепли, а родились слепыми.

Элодин с любопытством вытянул шею.

– Когда они получали возможность видеть, – продолжала Фела, – им показывали предметы. Шар, куб и пирамиду, лежащие на столе.

Говоря, Фела одновременно показывала эти предметы руками.

– И медики спрашивали их, какой из этих предметов круглый.

Фела сделала паузу для пущего эффекта, обвела нас взглядом.

– Так вот, они не могли это определить, глядя на них! Им нужно было сначала потрогать. И только прикоснувшись к шару, они понимали, что он круглый.

Элодин радостно рассмеялся, запрокинув голову.

– Что, правда? – спросил он у Фелы.

Она кивнула.

– Фела получает приз! – вскричал Элодин, вскинув руки. Он полез в карман, достал что‑то бурое и продолговатое и сунул ей в руку.

Фела с любопытством посмотрела на предмет. Это оказался стручок молочая.

– Квоут же еще не рассказывал! – напомнила Бреан.

– А, неважно! – бросил Элодин. – Что интересного может рассказать Квоут?

Я насупился – так выразительно, как только мог.

– Ну ладно, – сказал Элодин, – выкладывайте, что там у вас!

– Наемники‑адемы владеют тайным искусством, которое называется «летани», – сказал я. – Именно это искусство делает их столь могучими воинами.

Элодин склонил голову набок.

– В самом деле? – спросил он. – И что же это за искусство?

– А я откуда знаю? – непочтительно сказал я, надеясь его разозлить. – Говорю же, оно тайное!

Элодин вроде бы ненадолго призадумался, потом покачал головой.

– Нет. Интересно, но на факт не тянет. Это все равно, что сказать: сильдийские ростовщики владеют тайным искусством, которое называется «бухгалтерия», и именно оно делает их столь могущественными финансистами. Тут недостает сути!

И он снова выжидательно уставился на меня.

Я попытался придумать что‑то еще, но не мог. Голова у меня была забита сказками о фейри и поисками чандриан, зашедшими в тупик.

– Вот видите? – сказал Элодин Бреан. – Он безнадежен!

– Я просто не понимаю, зачем мы тратим на это время! – буркнул я.

– А вы можете предложить что‑нибудь получше? – осведомился Элодин.

– Да! – взорвался я. – У меня есть тысяча куда более важных дел! Например, узнать имя ветра!

Элодин торжественно воздел палец, пытаясь изобразить мудреца, но удалось ему это плохо: мешала листва в волосах.

– Малые факты приводят к великому знанию! – провозгласил он. – Точно так же, как малые имена приводят к великим!

Он хлопнул в ладоши и нетерпеливо потер руки.

– Ладно! Фела! Откройте свой приз, дадим Квоуту урок, которого он так жаждет!

Фела переломила сухой стручок молочая. Белый пух летучих семян вывалился ей на ладонь.

Магистр имен знаками показал ей, чтобы она подбросила семена в воздух. Фела взмахнула рукой, и кипа белого пуха взмыла под потолок аудитории, а потом плюхнулась обратно на пол. Мы проводили ее взглядом.

– А, черт! – сказал Элодин. Он подошел к клубку семян, подобрал их и принялся размахивать руками, пока комната не наполнилась парящими в воздухе пушистыми облачками.

Тогда Элодин принялся гоняться за семенами по всей комнате, пытаясь поймать их руками. Он вскакивал на стулья, бегал по кафедре, запрыгнул на стол.

Все это время он хватал семена. Поначалу он делал это одной рукой, как будто ловил мячик. Но это ему не удалось, и тогда он принялся хлопать в ладоши, словно ловя муху. Когда и это не сработало, он попытался ловить семена, сложив обе ладони горсточкой, так, как ребенок ловит светлячка.

Но так ни одного и не поймал. Тем больше он суетился, тем лихорадочней носился, тем стремительней хватал. Это длилось минуту. Две. Пять. Десять.

Наверно, это могло бы продолжаться до конца занятия, но в конце концов Элодин споткнулся о стул и тяжело рухнул на каменный пол, порвав штанину и разбив в кровь колено.

Он схватился за ногу, сел и принялся яростно браниться. Я за всю свою жизнь не слыхивал подобной брани. Он орал, рычал, плевался. Он ругался как минимум на восьми языках, и, даже когда я не понимал слов, у меня подводило живот и волосы на руках вставали дыбом от одного только тона. Он говорил такое, что меня пот прошиб. Он говорил такое, что меня затошнило. Он говорил такое – я даже не знал, что такое можно сказать.

Думаю, он бранился бы куда дольше, но, набирая воздух для очередного залпа брани, он нечаянно вдохнул одно из парящих в воздухе семян молочая, принялся отчаянно откашливаться и отплевываться.

В конце концов он выплюнул семя, перевел дух, встал на ноги и захромал прочь из аудитории, не сказав больше ни слова.

Для магистра Элодина это было довольно тривиальное занятие.

 

* * *

 

После занятий Элодина я перекусил у Анкера и отправился на дежурство в медику, смотреть, как более опытные эл'те ставят диагнозы и лечат поступающих пациентов. Потом отправился за реку, в надежде отыскать Денну. Это была уже третья вылазка за три дня, но погода стояла славная, солнечная и бодрящая, и после того, как я столько времени провел в архивах, мне хотелось чуть‑чуть размять ноги.

Сначала я завернул в «Эолиан», хотя было еще слишком рано и Денны тут быть не могло. Я поболтал со Станчионом и Деочем и отправился дальше, по трактирам, которые она имела обыкновение посещать: «Краны», «Мешок и бочонок», «Собака в стене». Там ее тоже не оказалось.

Я обошел несколько городских садов. Деревья там почти облетели. Навестил все лавки, торгующие инструментами, какие смог найти, осматривая лютни и расспрашивая, не видели ли они красивую молодую женщину, которая присматривала себе арфу. Нет, не видели.

К тому времени уже совсем стемнело. Так что я снова зашел в «Эолиан» и принялся неторопливо бродить в толпе. Денны по‑прежнему видно не было, зато я встретил графа Трепе. Мы выпили вместе, послушали несколько песен, и я ушел.

Я поплотнее закутался в плащ и направился назад в Университет. Улицы Имре теперь сделались куда более оживленными, чем днем, и, хотя было довольно холодно, город приобрел праздничный вид. Из трактиров и театров лилась музыка десяти разных видов. У ресторанов и выставочных залов толпился народ.

И тут, среди низкого гула толпы, послышался звонкий смех. Я узнал бы его где угодно. Это смеялась Денна. Я знал ее смех как свои пять пальцев.

Я обернулся, чувствуя, как мое лицо само собой расплывается в улыбке. Ну да, вот так всегда. Мне удается ее найти только после того, как я отчаялся и оставил поиски.

Я окинул взглядом толпу и без труда ее нашел. Денна стояла у входа в небольшое кафе, на ней было длинное платье из синего бархата.

Я шагнул было в ее сторону, но остановился. Я увидел, что Денна разговаривает с кем‑то, кто стоит за распахнутой дверцей кареты. Ее спутника было не видно, видна была только его макушка. Он носил шляпу с высоким белым пером.

Секунду спустя Амброз захлопнул дверцу кареты. Он улыбнулся Денне широкой чарующей улыбкой и снова сказал что‑то, что заставило ее рассмеяться. Его парчовая куртка сверкала в свете фонарей, его перчатки были того же темного, царственно‑пурпурного цвета, что его сапоги. Это должно было бы выглядеть безвкусным, но нет, ничего подобного.

Пока я глазел на них, проезжавшая мимо двуколка едва не снесла меня – и поделом бы мне было, поскольку я торчал посреди дороги. Кучер выругался и махнул на меня кнутом. Кнут огрел меня по затылку, но я этого даже не почувствовал.

Я вновь обрел равновесие и посмотрел в их сторону как раз вовремя, чтобы увидеть, как Амброз целует Денне руку. Потом он изящно подставил ей локоть, она взяла его под руку, и они вместе вошли в кафе.

 

ГЛАВА 16

НЕВЫСКАЗАННЫЙ СТРАХ

 

Увидев Амброза с Денной, я впал в мрачное настроение. Я возвращался в Университет, и голова у меня шла кругом от мыслей о них. Зачем Амброз это делает, неужели только из мести? Как это вышло? О чем думает Денна?

Проведя ночь почти без сна, я попытался заставить себя не думать об этом. Вместо этого я с головой зарылся в архивы. Книги – плохая замена женскому обществу, зато добыть их куда проще. Я утешался тем, что разыскивал чандриан в укромных уголках архивов. Я читал и читал, пока глаза не начинали гореть и голова не наливалась свинцом.

Прошел почти целый оборот, а я по‑прежнему ничего не делал, только посещал занятия и копался в архивах. Я надышался пылью и обзавелся непроходящей головной болью от многочасового чтения при свете симпатической лампы, а также болью в спине от того, что сидел, согнувшись в три погибели над низеньким столиком, листая выцветшие останки Гилеевых каталогов.

Помимо этого я нашел одно‑единственное упоминание о чандрианах в рукописном томике ин‑октаво, озаглавленном «Пречудный Альманах Простонародных Суеверований». Насколько я мог судить, книжке было лет двести.

Книжка представляла собой сборник верований и легенд, составленный историком‑любителем из Винтаса. В отличие от «Особенностей брачных игр драккусов обыкновенных», здесь не было попыток доказать либо опровергнуть эти легенды. Автор просто собрал и свел воедино народные предания и местами снабдил их краткими комментариями касательно того, как эти верования меняются в зависимости от местности.

Это был впечатляющий труд, явно потребовавший многолетних изысканий. Там было четыре главы о демонах. Три главы о фейри, причем одна из них целиком была посвящена историям о Фелуриан. Там были страницы, посвященные шаркунам, грызням и троввам. Автор записал песни про серых дам и белых всадников. Пространный раздел про курганных жителей. Шесть глав о народной магии: восемь способов сводить бородавки, двенадцать способов говорить с мертвецами, двадцать два приворота…

Вся статья о чандрианах занимала менее страницы.

«О Чендрианах мало что можно поведать. О них ведомо всякому. Любое дитя знает песню о них. Однако же историй про них в народе не рассказывают.

Поставьте любому Фермеру кружку пива, и он часами будет повествовать о Даннерлингах. Но стоит лишь помянуть Чендрианов, и уста его замкнутся, подобно гузну Пряхи, он коснется железа и отодвинется подальше.

Многие полагают, что разговоры о Фэейе накликают беду, однако же в народе все равно о них говорят. Чем столь отличны Чендрианы – воистину, того не ведаю. Один весьма нетрезвый Кожевник в городе Хиллесборроу сказал мне вполголоса: „Будешь о них разглагольствовать – они за тобой явятся!“ Сдается мне, что таков невысказанный страх неученого народа.

Итак, изложу то, что сумел проведать, хотя все сие весьма обыденно и расплывчато. Чендрианов несколько, и число их различно. (Вероятней всего, семь, на что указует их имя.) Они являются и вершат различные злочины, а по какой причине – то неведомо.

Есть знаки, кои указуют на их Появление, однако на сей счет мнения расходятся. Чаще всего поминают синий огонь, однако слыхал я также о скисшем вине, слепоте, урожае, сохнущем на корню, неодолимых бурях, выкидышах у женщин и солнце, темнеющем в небе.

В целом же Тема сия представляется мне Бесплодною и Утомительною».

Я закрыл книгу. «Бесплодною и Утомительною»… Как это знакомо.

Но хуже всего было даже не это. Все, что тут написано, я уже и так знал. Хуже всего было то, что это был лучший источник информации, который мне удалось откопать более чем за сотню часов долгих поисков.

 

ГЛАВА 17

ИНТЕРЛЮДИЯ

ИГРА ПО РОЛЯМ

 

Квоут поднял руку, и Хронист оторвал перо от бумаги.

– Давайте на этом пока остановимся, – сказал Квоут, кивая в сторону окна. – А то вон Коб сюда идет.

Квоут встал и отряхнул фартук.

– Могу ли я посоветовать вам немного привести себя в порядок?

Он кивнул в сторону Хрониста.

– А то у вас такой вид, словно вы занимались чем‑то недозволенным.

Квоут спокойно удалился за стойку.

– Само собой разумеется, что ничего подобного вы не делали. Ты, Хронист, скучаешь в ожидании работы. Потому ты и разложил свои письменные принадлежности. Тебя огорчает, что ты застрял без лошади в этом забытом Богом городишке. Но ничего не поделаешь, приходится исходить из того, что есть.

– Ого! – ухмыльнулся Баст. – Тогда дай роль и мне тоже!

– Используй свои сильные стороны, Баст, – сказал Квоут. – Ты пьешь с нашим единственным постояльцем, потому что ты лодырь и бездельник, которого никому даже в голову не придет нанять для работы в поле.

Баст довольно ухмыльнулся.

– И что, я тоже скучаю?

– Ну а как же, Баст? Что тебе еще остается?

Он свернул полотняную салфетку и положил ее на стойку.

– Ну а мне скучать некогда. Я суечусь по хозяйству, у меня сотня мелких дел, которые необходимо делать для того, чтобы в трактире все было как надо.

Он окинул их взглядом.

– Хронист, развались повольготнее! Баст, если не можешь перестать ухмыляться, начни, по крайней мере, рассказывать нашему приятелю историю про трех попов и Мельникову дочку!

Баст ухмыльнулся еще шире.

– Да‑а, славная история!

– Ну что, роли все получили?

Квоут взял салфетку со стойки и направился к двери на кухню, сказав по пути:

– Явление второе. Входит Старый Коб.

На деревянном крыльце послышался топот, и в «Путеводный камень» раздраженно ввалился Старый Коб. Он скользнул взглядом по столу, за которым ухмыляющийся Баст оживленно жестикулировал, рассказывая какую‑то побасенку, и направился к стойке.

– Эй, Коут! Ты тут?

Секунду спустя трактирщик выбежал из кухни, вытирая мокрые руки фартуком.

– А, Коб, привет! Чем могу служить?

– Грейм прислал за мной мальчонку Оуэнсов, – раздраженно сказал Коб. – Ты не знаешь, зачем я сюда приперся, когда надо овсы возить?

Коут покачал головой.

– Я думал, что он сегодня возит пшеницу у Маррионов.

– Дурость какая! – буркнул Коб. – Ночью дождь собирается, а я тут торчу, а овсы в поле стоят не вывезены!

– Ну, раз уж ты зашел, может, хлебнешь сидру? – предложил расторопный трактирщик. – Только утром отжал!

Обветренное лицо старика немного прояснилось.

– Ну, раз уж все равно ждать… – проворчал он. – Кружечка сидра не помешает.

Коут ушел в кладовку и вернулся с кувшином. На крыльце снова послышались шаги, и в дверь вошли Грейм, Джейк, Картер и ученик кузнеца.

Коб гневно уставился на них.

– Ну и что за такие важные дела, ради которых стоило вытаскивать меня в город в разгар дня? – осведомился он. – Солнышко так и жарит…

Из‑за стола, за которым сидели Хронист и Баст, раздался взрыв хохота. Обернувшись, все увидели побагровевшего Хрониста, который хохотал, прикрывая рот ладонью. Баст тоже ржал, стуча кулаком по столу.

Грейм подвел остальных к стойке.

– Я тут узнал, что Картер с мальчиком взялись помочь Оррисонам отогнать овец на рынок, – сказал он. – В Бэдн, да ведь?

Картер и ученик кузнеца кивнули.

– Понятно… – старый Коб посмотрел на свои руки. – На похоронах вас, стало быть, не будет.

Картер сурово кивнул, но Аарон выглядел ошеломленным. Он обводил взглядом всех присутствующих, но они стояли неподвижно, глядя на старого крестьянина у стойки.

– Ладно, – сказал наконец Коб, подняв глаза на Грейма. – Это хорошо, что ты нас собрал.

Он увидел лицо мальчика и фыркнул.

– У тебя такой вид, парень, как будто ты свою кошку задавил. Овец продать надо. Шеп это знал. И он не стал бы думать о тебе хоть на йоту хуже из‑за того, что ты делаешь то, что надо.

Он похлопал ученика кузнеца по спине.

– Сейчас сядем, выпьем, проводим его, как полагается. Вот что важно. А уж то, что будет нынче в церкви, – это так, поповская болтовня. Мы умеем прощаться лучше их.

Он взглянул за стойку.

– Коут, принеси нам его любимого.

Трактирщик уже суетился, доставая деревянные кружки и наполняя их густо‑коричневым пивом из небольшого бочонка за стойкой.

Старый Коб поднял кружку, остальные последовали его примеру.

– За нашего Шепа!

Грейм заговорил первым.

– Когда мы были мальчишками, мы как‑то раз пошли на охоту, и я сломал ногу, – начал он. – Я ему говорю: беги, мол, за помощью, а он нет, не бросил меня. Соорудил небольшую волокушу буквально из ничего, на одном упрямстве. И притащил‑таки меня в город.

Все выпили.

– А меня он с моей женушкой познакомил, – сказал Джейк. – Даже не помню, поблагодарил ли я его как следует…

Все выпили.

– А я когда свалился с крупом, он меня каждый день навещать приходил, – сказал Картер. – Мало кто приходил, а он вот – да. И суп мне носил, что его жена варила.

Все выпили.

– Он был добр ко мне, когда мы сюда переехали, – сказал ученик кузнеца. – Шутил со мной. А как‑то раз я загубил тележную пару, которую он принес починять, так он ни слова не сказал мастеру Калебу…

Он судорожно сглотнул и нервно огляделся.

– Я его любил, правда…

Все выпили.

– Он был храбрей всех нас, – сказал Коб. – Первым бросился с ножом на того мужика вчерашнего. Был бы этот ублюдок нормальный, на том бы все и кончилось.

Голос у Коба слегка дрожал, и на миг он сделался маленьким, усталым и старым, таким старым, каким и был на самом деле.

– Однако вышло все не так. Дурные нынче времена для того, чтобы быть храбрым человеком. Однако же он все‑таки был храбрым. А лучше бы я был храбрым и погиб вместо него, а он бы сейчас сидел дома и целовал свою молодуху…

Остальные загомонили и осушили кружки до дна. Грейм кашлянул, прежде чем поставить кружку на стойку.

– Я не знал, чего говорить… – негромко произнес ученик кузнеца.

Грейм хлопнул его по спине и улыбнулся.

– Ты хорошо сказал, мальчик.

Трактирщик кашлянул, и все обернулись к нему.

– Надеюсь, вы не сочтете за дерзость… – сказал он. – Я‑то не знал его так хорошо, как вы все. Недостаточно хорошо для первого круга, но, может быть, достаточно для второго.

Он теребил завязки своего фартука, словно стеснялся, что вообще вылез говорить.

– Я понимаю, еще рановато, но мне хотелось бы опрокинуть с вами по рюмочке виски в память Шепа.

Мужики одобрительно загудели. Трактирщик достал из‑под стойки стаканчики и принялся их наполнять. И не из бутылки: рыжий наливал из одного из массивных бочонков, которые стояли на полке за стойкой. Бочковое виски стоило по пенни за глоток, так что атмосфера сделалась куда душевнее, чем могла бы быть в ином случае.


Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 104; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!