Новое евангелие – «Моя борьба» 10 страница

Точно так же Э. Кемпка вспоминал, как сразу после переезда в Берлин 16 января 1945 года он увидел Гитлера после короткого перерыва, вызванного поездкой в Оберхаузен на похороны отца: «Прежде чем Адольф Гитлер удалился на отдых, его ординарец позвал меня к нему. Меня тронуло, что он, несмотря на свои собственные, го­раздо более серьезные заботы, начал подробно расспра­шивать об обстоятельствах внезапной смерти моего отца. Он выслушал все подробности, потом протянул мне обе руки и сказал, что разделяет мое горе. В тот раз я впервые заметил, что война не прошла для него бесследно и что он стал стариком».

Таким образом, признаки одряхления у Гитлера стали проявляться только во второй половине января 1945 года. Вероятно, это было связано с крахом последних надежд на сколько-нибудь удовлетворительный исход войны по­сле неудачи в Арденнах и советского прорыва на Висле.

Показательно, что и Кемпка, и другие лица из гитле­ровской обслуги, будь то шоферы, секретарши, камерди­неры, стенографистки, оставили о фюрере самые добрые воспоминания. Следовательно, Гитлер отнюдь не вос­принимался как зверь в человеческом облике и умел про­изводить на окружающих самое благоприятное впечатле­ние. К тому же обслуге льстила близость к великому чело­веку, о преступлениях которого они узнали только после войны.

До сих пор остается невыясненным вопрос, была ли у Гитлера болезнь Паркинсона или только синдром Паркинсона, связанный с дрожанием левой половины тела. О болезни Паркинсона, в частности, пишет в своих в общем-то малодостоверных мемуарах Вальтер Шелленберг. Морель же не считал, что его пациент страдает бо­лезнью Паркинсона.

Как отмечает немецкий историк Иоахим Фест, «вслед­ствие ситуации с источниками неразрешим вопрос, стра­дал ли Гитлер болезнью Паркинсона (Paralysis agitans), или дрожь в левой руке, сутулость и нарушение коорди­нации движений [были вызваны] психогенными причи­нами». На мой взгляд, принимая во внимание ход исто­рических событий и мнение наиболее компетентного в этом вопросе свидетеля — доктора Мореля, фюрер ни­когда не лечился от болезни Паркинсона. Доктор Морель составил полный список из трех десятков медикаментов, которые принимал Гитлер, и среди них нет лекарств от этой болезни. Все болезненные симптомы в организме Гитлера возникали как следствие расшатанной нервной системы, на которой начиная с 1943 года самым негатив­ным образом отражался ход боевых действий.

В целом беспристрастное изучение медицинских ис­точников о жизни Гитлера дает представление о том, что под конец жизни фюрер отнюдь не был пышущим здоро­вьем человеком, но сохранял здравый ум и твердую па­мять. Он сильно постарел и выглядел лет на 10—15 старше своего паспортного возраста. Как показал после войны Карл Брандт, в период войны Гитлер «ежегодно старел не на год, а на четыре-пять лет». Брандт объяснял это следствием неправильных методов лечения, применяв­шихся «шарлатаном Морелем», но куда логичнее объяс­нить это естественными причинами, связанными с нега­тивными изменениями состояния нервной системы Гит­лера. Морель был опытным и квалифицированным врачом, иначе он бы не пользовался популярностью у берлинской элиты. Ведь никто не стал бы рисковать своим здоровьем, чтобы просто следовать моде и хвалить­ся тем, что лечится у врача, пользующего самого фюрера. Тем более что популярность пришла к Морелю еще до то­го, как он стал гитлеровским лейб-медиком.

Вот как, например, оценивал доктора Теодора Море-ля тот же Э. Кемпка, в данном случае — свидетель бес­пристрастный: «Не мне судить о его врачебном искусст­ве. Однако как личный врач фюрера он достиг извест­ного искусства в лечении, вследствие чего его влияние было очень велико». Он вспоминает характерный эпи­зод во время предвыборной поездки Гитлера по Авст­рии вскоре после ее аншлюса: «В Инсбруке... после со­брания люди не давали Адольфу Гитлеру покоя. Вечер был сырой и туманный, а моему шефу приходилось все снова и снова выходить из теплой комнаты на продува­емый балкон. В тот же вечер стало ясно: сквозняк сде­лал свое дело — Гитлер простудился. Сопровождавший нас врач, доктор Брандт, после основательного осмотра сказал:

— Мой фюрер, для вас избирательная кампания закончена. Завтра вы совершенно охрипнете и не сможете произнести ни одного слова.

Шефа это чрезвычайно взволновало.

— Это невозможно. Я не могу в разгар избирательной кампании ехать домой. Невозможно, Брандт!

Морель узнал о внезапном заболевании и явился к Гит­леру. Он попросил разрешения осмотреть горло и затем заявил:

— Если вы, фюрер, выполните мое предписание, то завтра будете здоровы.

Шеф должен был немедленно лечь в постель. Морель сделал ему витаминное впрыскивание, а затем заставил его всю ночь делать ингаляцию с помощью аппарата, доставленного из аптеки. Кроме того, постоянно дела­лись горячие компрессы. На следующее утро простуда была ликвидирована, и вечером Гитлер снова мог гово­рить.

Возвратясь в Берлин, шеф предложил Морелю посту­пить к нему на службу в качестве терапевта. Морель со­гласился и передал частную практику в Берлине своему заместителю. Отныне он принадлежал к самому близко­му окружению шефа и участвовал вместе с нами почти во всех поездках.

Без сомнения, как врач Морель был приветлив и пре­дупредителен. В любое время он был готов оказать по­мощь. Он не делал никаких исключений, и ему было со­вершенно безразлично, приходится лечить офицера или рядового.

Постепенно он приобрел большой круг друзей сре­ди людей, занимавших средние и низшие должности. К людям, занимавшим более высокое положение, он не находил правильного подхода. Он считал себя врачом, и только врачом, и не вступал с ними ни в какие светские отношения...

Большого успеха добился Морель в лечении витамина­ми. Он предписывал витаминные впрыскивания и вита­мины в таблетках. Почти все препараты изготовлялись в его собственной лаборатории в Гамбурге».

Кемпка также рассказывает о случае, когда Морель за 8 дней вылечил гитлеровского ординарца Карла Краузе от двустороннего воспаления легких. И столь же быстро поставил на ноги после той же болезни поклонницу фю­рера леди Митфорд, к которой ревновала Гитлера Ева Браун.

И еще Кемпка поведал, как именно случился извест­ный инцидент, в результате которого поползли слухи, что профессор Морель сознательно травит фюрера разны­ми сомнительными препаратами: «Когда я был интернирован, я часто встречал доктора Мореля в различных ла­герях. Беседовал с ним по поводу причин его преследова­ния. Пресса, радио и врачи выдвигали против него тяже­лые обвинения.

Он был подавлен и все время заявлял, что никогда не давал излишне больших доз медикаментов, а старался лишь укрепить силы шефа посредством витаминных пре­паратов и глюкозы. А так как Гитлер питался однообраз­ной пищей, то невозможно было избежать приема этих лекарств. И Гитлер это ценил (позднее историки и врачи, исследовав медицинские документы Гитлера, пришли к выводу, что Морель был полностью прав и иногда, на­оборот, назначал даже слишком осторожные дозы силь­нодействующих средств. — Б. С.).

На мой вопрос, как могли появиться слухи, что он, Морель, по поручению одной иностранной державы сис­тематически отравлял шефа в процессе лечения, Морель рассказал мне об истинных обстоятельствах дела:

«Вследствие покушения 20 июля 1944 г. у шефа заболе­ли уши. Поэтому к нему был приглашен специалист по ушным болезням, военный врач.

Консультации всегда проходили в спальне Гитлера. Од­нажды этот врач... из любопытства поинтересовался ле­жащими на столе предметами. Среди них он заметил ко­робочку с надписью «Таблетки-антигаз». Внизу было на­писано, что надо принимать 3—4 таблетки в день перед едой.

Эти таблетки содержат стрихнин. Кто дал Гитлеру это лекарство, я не знаю и сегодня. Он принимал их задолго до того, как я начал его лечить. На мой вопрос он ответил, что принимает их очень нерегулярно и только тогда, ког­да страдает от особенно тяжелых болей в желудке. Против этого я ничего не мог возразить.

Ушной врач взял несколько таблеток с собой и отдал в лабораторию. Разумеется, в них нашли стрихнин. Воен­ный врач проинформировал профессора Брандта, импер­ского министра здравоохранения и бывшего личного вра­ча Гитлера, как раз в это время посетившего ставку.

Профессор Брандт завидовал мне и поэтому находился со мной в напряженных отношениях. Он решил, что те­перь нашел средство свергнуть меня. И немедленно по­звонил дежурному ординарцу Арндту:

— Скажите, Арндт, лежат ли в спальне фюрера «Таблетки-антигаз»? Сколько он их принимает в день?

Арндт ответил:

— Бывает по-разному. Это зависит от того, испытывает ли он боли или нет.

Брандт не удовлетворился ответом:

— Черт бы вас побрал, я хочу знать, сколько таблеток в день он принимает!

Арндт испугался:

— Случается, что по двадцать штук.

— Итак, двадцать штук, Арндт!

Прежде чем ординарец смог что-нибудь разъяснить, Брандт повесил трубку.

Так Брандт пришел к ложному выводу. На самом деле Гитлер в нормальном состоянии никогда не принимал этих таблеток — они лежали наготове на случай желудоч­ного расстройства.

Немедленно после разговора с Арндтом Брандт вызвал ушного врача и дежурного хирурга, доктора фон Хассельбаха. Не будучи терапевтами, эти господа подсчитали, что при приеме 20 таблеток в день в организм вводится столько-то стрихнина. И они подсчитает, какое громад­ное количество стрихнина должен был принять Гитлер со дня моего вступления в должность личного врача в 1938 г. Так как стрихнин, как известно, не выводится из организма, а накапливается в нем, эти три специалиста решили, будто я сознательно и систематически отравлял Гитлера, хотел сделать его ненормальным.

Брандт немедленно сообщил об этом «открытии» рейхсфюреру СС (сам Брандт был группенфюрером СС. — Б. С.). Гиммлер тотчас прибыл в ставку фюрера, чтобы лично произвести расследование.

В этот день у входа в столовую, куда я шел обедать, ме­ня остановил доктор Брандт:

 

— Послушайте, Морель, вы лечите фюрера уже не­сколько лет! Знаете ли вы вообще, чем он болен?

— Конечно знаю, — ответил я. — Гитлер здоров, если не считать того, что у него иногда происходят болезненные вздутия живота. Кроме того, он страдает от недостат­ка витаминов, который я ему компенсирую, вводя в организм витамины и глюкозу.

— Нет, господин Морель, вы ошибаетесь! — резко воз­разил Брандт. — Вы в течение ряда лет своего лечения си­стематически отравляли фюрера. Тщательное расследование установит, что случилось с фюрером.

Такого я не ожидал. Глубоко потрясенный и подавлен­ный, я поспешил к Гитлеру и рассказал ему о происшед­шем. Шеф успокоил меня и сказал, что он будет прини­мать то лекарство, какое захочет.

Когда я уходил из бункера фюрера, мне встретился Гиммлер. Полный злобы, он прошипел:

— Слушайте, если вы думаете, что вам удастся отравить фюрера, то вы глубоко заблуждаетесь! Поймите раз и навсегда: я прикажу немедленно повесить вас!

Я подумал, что наступил мой последний час. Но в этот момент подошел Гитлер, видимо слышавший слова Гиммлера, и сказал ему, что я единственный врач, кото­рый хорошо его лечит.

— А что касается таблеток, — добавил Гитлер, — то это мое личное дело. И вы, Гиммлер, не вмешивайтесь в дела, которые вас не касаются.

К тому времени уши фюрера были излечены, и ушно­му врачу пришлось покинуть ставку фюрера. Дежурный хирург доктор Хассельбах был отправлен на фронт. А профессор доктор Брандт получил от Гитлера распо­ряжение приезжать в ставку только тогда, когда прика­жут».

Выходит, все обвинения Мореля в шарлатанстве и по­пытке отравить фюрера были продиктованы всего лишь конкурентной борьбой за престижную и, как думали многие в нацистской верхушке, влиятельную должность личного врача Гитлера. На самом деле Гитлер слушал Мореля, равно как и других докторов, только в медицин­ских, но отнюдь не в военных, политических или эконо­мических вопросах. Здесь Гитлер всегда сам принимал ре­шения.

Вторая же причина, побудившая противников Гитлера нападать на Мореля, заключалась в том, что они в пропа­гандистских целях демонизировали как фюрера, так и его личного врача, чтобы представить Гитлера как человека с разрушенной нервной системой и подверженного раз­нообразным мистическим влияниям. И точно так же многие бывшие нацисты и германские генералы оказа­лись заинтересованы в демонизации Мореля, чтобы на его «пагубное влияние» списать главные неудачи Второй мировой войны.

И уж совсем несостоятельна попытка В. Мазера объяс­нить основные политические и стратегические решения фюрера его болезненным состоянием и приступами кон­кретных заболеваний. Нет, Гитлер до самого конца, до са­мых последних часов жизни контролировал германские вооруженные силы и управлял государством. Это доказы­вает хотя бы история с заменой Геринга на Грейма во гла­ве люфтваффе, равно как и то, что приказы фюрера ис­полняли даже в день его самоубийства почти все военные и гражданские чины на территориях, которые в тот мо­мент еще контролировал вермахт.

Еще важнее то, что практически все принятые Гитле­ром решения были по-своему логичны, и их в общем-то нельзя было назвать ошибочными в контексте той цели, которой следовал Гитлер. Порочна, ошибочна и принци­пиально недостижима была сама цель — мировое господ­ство, да к тому же лишь для представителей высшей расы, предполагающее уничтожение «низших рас». Но необхо­димо помнить, что у Гитлера было немало великих пред­шественников, увлеченных химерой достижения «по­следнего моря». Достаточно назвать Александра Маке­донского, Чингисхана и Наполеона Бонапарта.

В целом же Гитлер, конечно, не отличался отменным здоровьем, особенно в последние три-четыре года своей жизни. Это было как следствием отравления газами в Первую мировую войну, так и нервными потрясениями 1942—1945 годов. И во Вторую мировую войну, безуслов­но, фюрер уже не смог бы сражаться в окопах и быть связ­ным-велосипедистом. В то же время вплоть до последних дней он сохранял ясность ума и способность принимать и выполнять военно-политические решения. Кроме того, он был в состоянии самостоятельно обслуживать себя в бытовом плане, хотя из-за сильнейших стрессов воен­ных лет чрезвычайно быстро одряхлел и в 56 лет больше напоминал 70-летнего старика. Однако и в таком состоя­нии Гитлер сохранял способность вырабатывать и осуще­ствлять по-своему рациональную стратегию и контроли­ровать армию и государство.

 

 

Гитлер готовится к войне

 

 

Все действия Гитлера после прихода к власти были на­правлены на укрепление военно-экономической мощи Германии для начала борьбы за мировое господство, ко­торая, как Гитлер прекрасно понимал, не может не закон­читься новой мировой войной. Для военной мобилиза­ции, по его убеждению, лучше всего годилась диктатура. Но отнюдь не только по этой причине он выбрал именно такой вид политического строя. Избранный народ, верил Гитлер, должен управляться одним вождем — фюрером — и не может позволить себе роскоши внутриполитической борьбы, неизбежной при любой форме демократии. «Один народ, один фюрер, одна партия» — только там можно было достичь величия. И именно в этой политиче­ской системе фюрер никогда не мог ошибаться. А Гитлер всегда верил в собственную непогрешимость и высокую миссию. В книге «Моя борьба» он утверждал: «В ходе долгого пути развития человечества бывают случаи, когда в человеке возникает сочетание политических качеств и умения видеть на перспективу. Чем прочнее этот сплав, тем сильнее сопротивление, которое приходится преодо­левать такому политику. Он работает не над потребностя­ми, понятными каждому обывателю, а над целями, суть которых ясна лишь немногим. Поэтому его жизнь разры­вается между любовью и ненавистью. Протест современ­ников, не понимающих такого человека, борется с при­знанием потомков, ради которых он работает. Чем вели­чественнее труд этого человека ради будущего, тем меньше его могут понять в настоящем...» А позднее, в 1930 году, в одном из выступлений настаивал: «Каждое существо стремится к экспансии, а каждый народ — к мировому господству. Лишь тот народ, у которого есть эта цель, находится на правильном пути».

Как отмечал В. Мазер, «с точки зрения Гитлера, «пра­вильно» понятая политика предстает как беспощадная борьба за власть в рамках диктуемой законами природы борьбы за существование». А для этого требуется идеоло­гическая монолитность народа. Как заявил Гитлер еще 19 марта 1934 года, «победа партии означает смену прави­тельства, а победа мировоззрения — это революция, ко­торая изменяет саму природу народа». Германский народ предстояло превратить в «расу господ», способную пове­левать «низшими расами», и освободить всех немцев от химеры, именуемой совестью.

Гитлер допускал возможность выборов своего преем­ника после собственной смерти, но отнюдь не посредст­вом всеобщих выборов, а высокопоставленными пред­ставителями элиты, наподобие конклава, избирающего римского папу: «Если со мной что-нибудь случится, то новый глава государства так же не должен быть избран всем народом, как папу не избирают все католики, а дожа венецианского не избирали все жители Венеции. Если основная масса народа участвует в выборах, то выборы превращаются в пропагандистскую шумиху.

Разумеется, пропаганда в поддержку тех или иных кан­дидатов вносит разлад в народ. Но если выборы прово­дятся в узком кругу — лучше всего было бы делать это в сенате — и возникнут разногласия, это не будет играть никакой роли. Нужно лишь не делать разногласия досто­янием гласности. После выборов тот, кто набрал наи­большее число голосов, несмотря на все расхождения во мнениях до выборов, становится главой государства. Приведение к присяге новому главе государства вермах­та, партии и чиновников в течение трех часов после вы­боров полностью обеспечит общественный порядок.

Я не питаю иллюзий, что в результате выборов во главе Рейха непременно станет выдающаяся личность, которой сама природа предназначила быть вождем. Но в любом случае он должен быть подлинно незаурядным челове­ком, чтобы — до тех пор пока весь аппарат в полном по­рядке — можно было не опасаться за судьбу Рейха.

Традиционный германский принцип избрания импе­раторов, собственно говоря, был бы идеальной формой организации верховной власти в Рейхе. К сожалению, он не дал результатов из-за того, что князья были наследст­венными владетелями своих феодов. Поскольку Герма­ния на протяжении нескольких столетий служила симво­лом Европы и никакой опасный враг не угрожал ей из­вне, князья решили, что ради своих интересов могут позволить себе роскошь избирать императорами слабых и ничтожных людей и тем самым существенно ослабить верховную власть в Рейхе.

Поэтому национал-социализм зиждется на том, что ни одно гау, ни одна должность в государственном или пар­тийном аппарате не может передаваться по наследству».

Вся жизнь в Германии после 1933 года была подчинена подготовке к войне. Гитлер неоднократно повторял, что строй Германии отныне — «это порядок в укрепленном лагере». Он призывал: «Во всех тех случаях, где дело идет о разрешении на первый взгляд невыполнимых задач, прежде всего нужно сосредоточить все внимание народа на этом одном вопросе, и сделать это с такой силой, как если бы от этого зависела вся судьба народа».

Сущность тоталитарного государства Гитлер определил в книге «Моя борьба» следующим образом: «Необходимо создать структуры, в которых будет проходить вся жизнь индивида. Любая деятельность и потребность каждого отдельного человека будет регулироваться партией, пред­ставляющей всю общность. Не будет больше никакой «самодеятельности», не будет никаких свободных прост­ранств, где индивидуум принадлежал бы сам себе... Вре­мя личного счастья кончилось». Этим он и занимался вплоть до 1945 года. И сделал так, что «время личного счастья» для немцев действительно кончилось не на го­ды, а на десятилетия.

---

Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 139; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!